Фехтовальщики. Свет и тьма 18

Однако Люся не перестала думать о неудавшемся поджоге Антоновой квартиры. Страх за жизнь любимого не давал ей покоя. Она не могла забыть гибель брата, которого убили практически у нее на глазах, и она боялась потерять Антона. Если бы это было в ее силах, она бы сама бросилась на его защиту, но что она могла? Да, Антон прекрасно владел саблей, но что такое спортивная, почти игрушечная сабля против настоящих ножей и железных дубин, особенно, если навалятся скопом? Это ведь настоящие бандиты. Против них нужна серьезная, взрослая сила. Типа полиции. Но с чем она может прийти в полицию? Что может сказать? Что скинхед Олег Скворцов по кличке Скорцени убил ее брата? А где у нее доказательства? Полиция и в прошлый раз прекратила дело, и в этот раз не захочет этим заниматься. Может быть, они вообще со скинхедами не хотят связываться, кто их знает? Кто еще у нее остается, к кому можно обратиться за помощью? Родители? Отпадают. Они обыкновенные люди, обыватели, как говорят о таких по телевизору. У них нет знакомств ни в криминальных кругах, ни в правовых, они так же беспомощны и беззащитны, как и она сама. Остается Андрей Михайлович, тренер. Антон говорил, у него есть друг в полиции, полковник.


В ночь с субботы на воскресенье рынок «Восточный» загорелся с пяти концов. Прибывшие по вызову охраны пожарные бились с огнем до утра, но справиться с пожаром так и не смогли. Торговые ряды и склады выгорели дотла. Расследование показало, что причиной пожара был тщательно спланированный поджог с использованием термитных шашек. Об этом было сообщено в городских воскресных новостях. Если бы эти новости услышал Антон, он мог бы сопоставить эту информацию с неудавшейся попыткой поджечь его квартиру – также с помощью термитной шашки. Однако в это воскресное утро Антон и Люся находились в старообрядческом храме, на службе посвященной окончанию Успенского поста. Накануне Антон поинтересовался в Интернете, что это за пост и почему он так называется. Оказалось, что Успенский он от Успения, то есть от кончины, Пресвятой Богородицы. В эти дни, две недели, православные христиане молятся в ее память и вкушают только простую, постную пищу.

Храм удивил его деревенским видом. Маленький, деревянный, чуть не из древней сказки принесенный в современный город, он не имел золоченых куполов, привычных глазу на обычных храмах, принадлежащих, как он уже понимал, к новообрядческой, никонианской церкви. Внутри он тоже не увидел никакой пышности. Стены и потолок обшиты некрашеной фанерой, на стенах висят старые, потемневшие иконы, освещенные желтым светом тонких восковых свечей. Народ, заполнивший храм почти до отказа, также удивил Антона. Мужчины были в рубахах на выпуск, перепоясанных узорными поясками, женщины – в длинных платьях или юбках, с головами, повязанными платками, от чего все они казались старушками, однако, присмотревшись, он разглядел, что примерно половина из них – молодые. Среди мужчин же молодые, пожалуй, даже преобладали, хотя многие из них носили бороды. О том, что мужчины-старообрядцы носят бороды, Антон прочел в Интернете, и это его слегка насторожило, он с удовольствием холил свои крепнущие с каждым месяцем усы, однако отращивать бороду как-то не планировал. Но здесь он увидел, что даже некоторые пожилые мужчины спокойно присутствуют в храме без бород. Значит, можно и так. Это его обрадовало.

Еще он обратил внимание, что все люди в храме одеты в одежды с длинным рукавом, и почувствовал себя неловко в безрукавой футболке. Он посмотрел на Люсю. Та пришла в платье с голыми плечами и, разумеется, без платка. Но сейчас она стояла в какой-то накидке и откуда-то взявшемся белом платке. Кто-то о ней позаботился. И опять ему стало неловко за свои голые руки, но никто не косился на него, никто не шикал. Когда-то, года два назад, он зашел однажды, из любопытства, в большой храм с золотыми куполами, построенный недавно на центральной площади, и там некая старушка, увидев, что на юноше нет креста, зашипела на него, как змея: «Зачем пришел, нехристь? Не музей здесь тебе, а церковь!» И он ушел, пожав плечами. А вот из этого храма выходить не хотелось. Он стоял и слушал слова, произносимые священником на странном, почти непонятном старинном языке, слышал песнопения, доносившиеся из-за небольшой перегородки – также непонятные, но какие-то благостные, смотрел, как время от времени люди, то того чудно стоявшие с руками, скрещенными на груди, вдруг осеняли себя крестным знамением, бросали на пол крошечные матерчатые коврики и, несмотря на скученность, ухитрялись припасть руками и лбом к этим коврикам.

Служба закончилась тем, что отец Николай вышел к прихожанам с большим медным крестом, и все по очереди подходили к нему и целовали крест – сначала мужчины, затем женщины и дети. Антон и Люся, естественно, к целованию креста не пошли, а подошли к священнику позже, когда он окончательно освободился от службы.

- Вы нас помните? – спросил Антон. – Мы в поезде вместе ехали.

- Помню, помню! – улыбнулся отец Николай, глядя на смущенную юную пару. – Рад, что вы пришли. Это вас Бог привел.

- Мы креститься хотим, - сказала Люся.

- И это я помню. Я договорился с одной из наших христианок. У нее есть дача на берегу пруда. Я часто там крещу, и вас окрещу. Мы ведь крестим полным погружением, как Иоанн Креститель Исуса крестил. И желательно - в живом, природном водоеме.

- А если зимой, тогда как? – спросил Антон. – Неужели в проруби?

- Ну, зачем такие крайности! Для младенцев есть купель, а для взрослых – большой бак. Греем воду и крестим.

- А как же вот зимой бывает праздник Крещения, когда на реке делают проруби в виде креста, и народ там купается, это что такое? Палатки там еще ставят, врачи дежурят, МЧС...

- А это никониане забавляются, - усмехнулся отец Николай. – Хотят хоть таким образом обратить на себя внимание, а государство им способствует. Не было в прежние времена такого обычая у православных! Крещение человеку один раз в жизни дается, и никаким купанием в проруби его не заменишь и не усилишь. А праздник Крещения – это память крещения Исуса Христа, в этот день вода на всей Земле очищается, святой становится. Но ее пить надо, а не в молодечество играть.

- А скажите еще, батюшка, почему государство новую церковь поддерживает, а вас нет?

- Так государство эту церковь и построило: сначала «тишайший» Алексей Михайлович огнем и мечом раскол учинил, потом сынок его Петр себя главой церкви сделал, патриаршетво отменил, а большевики ее и вовсе изнасиловали, сделали своей прислужницей… Так оно по инерции и тянется. А мы, старообрядцы, никогда под власть не ложились, и видели от нее одни гонения. Христос сказал: «Богу Богово, а кесарю кесарево», то есть одно с другим мешать не гоже. Государство о материальном благоденствии должно заботиться, а мы о духовном. Никто не может служить одновременно Богу и Маммоне.

Антон не знал, кто такой Маммона, но спрашивать не стал. Интуитивно и так было ясно, что личность эта противопоставляется Богу и, следовательно, бездуховна и сугубо материальна. Он не отдавал себе ясного отчета, почему его вдруг потянуло к Богу, он просто чувствовал в себе эту неудержимую тягу. Душа его страдала, отягощенная совершенным им двойным убийством (да, да, двойным, потому что до недавнего времени он был уверен, что убил и Скорцени, и душа приняла на себя эту ношу), и только в движении к Спасителю чувствовала она сейчас надежду на облегчение. Так занемогший зверь (и даже домашняя собака) ищет и находит ту единственную траву, съев которую, обретает силы и здоровье. Возможно, он пришел бы и в никонианскую церковь за спасением (откуда ему было знать ее историю?), но Бог послал ему встречу со Старой Верой, и душа приняла ее.

Люся же спросила с простотой ребенка:

- Наверное, я очень глупая, но я не пойму толком: в чем отличие старой веры и новой? Неужели только в том, что вы креститесь двумя пальцами, а они тремя? Бог ведь у вас один – Исус Христос!

Отец Николай улыбнулся ласково.

- Вы не глупая, Людмила. Вы очень умный вопрос задали. Вера на самом деле у нас одна – в спасителя нашего Исуса Христа. Обряды – разные. Наши обряды, в том числе и двуперстие, идут от Апостолов, то есть от самого Христа, а никониане ввели новые обряды, придуманные греко-католиками и не имеющие за собой святой преемственности. Это можно сравнить с тем, как если бы вы, желая получить деньги по карточке в банкомате, переставили бы в пин-коде хотя бы две цифры. Число вроде похоже на истинный код, а банкомат денег не дает! Ведь что означает двуперстие? Два сложенных вместе пальца – указательный и средний – это единство божественной и человеческой сущности Исуса Христа, а остальные три – символ Святой Троицы – Бога-Отца, Бога-Сына и Духа Святого. А троеперстие? Все наоборот! Как переставленные цифры в пин-коде. Я понятно объясняю?

- Понятнее некуда, - кивнул Антон. – Особенно про пин-код. Где и когда мы встречаемся?

- Позвоните мне в среду, и мы договоримся точно. А крещение будет в четверг.

- Надо что-то взять с собой?

- Вам ничего. Разве что полотенце – обтереться после купания. А Людмиле… - Священник посмотрел на девушку. – А Людмиле какую-нибудь длинную рубашку. Мужчин я погружаю в воду нагими, а женщинам позволительно легкое одеяние.

На том они и расстались.

***************************************************

Олег Скворцов по прозвищу Скорцени и его бритоголовая команда в это утро тоже не слушали городские новости, они отсыпались после ночных подвигов. Лишь ближе к вечеру Олег собрал «камарадов» во новообретенной штаб-квартире, то есть в офисе Русской рабочей партии, и, сидя в креслах и на кожаном диване под портретом своего кумира Адольфа Гитлера и попивая из бутылок баварское пиво (российского, впрочем, производства), они принялись весело обсуждать детали и перипетии проведенной операции.

- Крепко мы врезали этим азерам! – поделился чувствами Вольф, коренастый крепыш с густыми темными бровями, нависающими над маленькими желтыми глазками, за которые он и получил свое прозвище - Волк. – У меня до сих пор адреналин выше крыши!

- Будут знать, как в Россию лезть! – поддержал его Ратмир, щуплый веснушчатый парнишка с большими рыжими ресницами, больше похожий на стриженную школьницу, чем на бойца-скинхеда. – Мы к ним не лезем, и они нам тут не нужны.

А самый младший из собравшихся, двенадцатилетний Вован по кличке Пионер, гордо икнул забродившим в желудке пивом и не менее гордо похвастался:

- Я вчера целых три шашки им зафитилил! Полный отстой!

Скорцени покачивался в кресле у включенного компьютера, гулял мышкой по интернету и с видом, исполненным довольства, слушал своих соратников. Однако на самом деле он не был в восторге от содеянного. Конечно, приятно сознавать, что ты крепко насолил «черножопым», но того удовлетворения, которое он привык получать, влетая кулаком или кастетом в лицо негра, китайца или «голубого», он на пожаре не получил. Здесь не было прямого противостояния, не было испуганных глаз, беспомощных криков и мольб о пощаде, без чего совершаемая акция теряла половину своей ценности. Это хорошо, что пацаны радуются, такие дела тоже сплачивают, но еще лучше сплачивает совместно пролитая кровь.

Он достал из кармана мобильник и нажал номер Геннадия Иосифовича.

- Генацвале, привет! Это Олег. Мы в офисе. В твоем, то есть в нашем. Всё ништяк, всё чисто, а за тобой должок. Кати сюда, надо перекалякать. И без глупостей, а то мы и здесь фейерверк устроим, а тебе второе обрезание сделаем.

Когда он отключил «трубу», Вольф, прислушивавшийся краем уха к разговору, заметил с усмешкой:

- Эти жиды всегда считают себя хитрее других. Они и Гитлера поначалу подкармливали, а потом он дал им просраться. Это же надо! Русскую рабочую партию еврей возглавляет!

- Мне от него пушка нужна, - пояснил Скорцени. – Только ради этого я с ним и связался. Ну а заодно мы и Али-Бабе отомстили.

- Да этот чучмек и не знает, что это наших рук дело! – вновь усмехнулся желтоглазый Вольф. – Небось, думает, что конкуренты его достали.

- Фактически, так оно и есть, - подтвердил Олег. – Наш Генуля и есть его главный конкурент.

- И ты знал?


- Весь город знает.

- Так он же нас в любой момент заложит, чтобы с себя подозрение снять!

Олег самодовольно ухмыльнулся:

- Никогда! У нас есть бумажка с его подписью, о безвозмездной аренде вот этой комнаты. – Он обвел рукой вокруг себя. – Тут и коню все понятно. А вот мы его заложить можем в любой момент. И поэтому можем тянуть с него бабки и кое-что еще.

- А зачем тебе пушка, Скорцени? – вмешался в разговор Ратмир. – Это же сразу статья!

- Срал я на эти статьи! – с вызовом ответил тот. – Если бы ты знал, сколько на мне статей, ты бы заикаться начал. А заточку между ребер ты пробовал? А я пробовал! Я с того света едва вернулся, и ту суку, которая меня туда отправила, я прощать не собираюсь.

- Ты про «мушкетера» что ли? – спросил Вольф. – Так пацаны его пасут: вон, Пионер отвечает. Он уезжал куда-то, но недавно вернулся.

- Ага! – подал голос Пионер. – С девкой он ездил, вроде, в деревню.

- Мне эти детали до балды. Главное, чтоб глаз с него не спускали!

- Только на кой тут пушка? – продолжал Вольф. - Мы его и без пушки замочим, только скажи.

- Я сам должен прикончить эту гадину. Сам, своими руками! Это мой личный враг. Вы мне нужны только для подстраховки.

В этот момент послышался звук открываемой входной двери офиса, и вскоре на пороге комнаты появились два человека – партийный секретарь Геннадий Иосифович Павлюк и его коллега по партии Сергей Иванович.