Истина проста...

               
                Рассказ.
                Она поразила его в самое сердце. Взгляд его словно прилип к ней – так велика была сила его изумления. Он не мог оторвать от нее взгляда. Смуглая,  темноволосая, с  карими, почти черными глазами, похожая на цыганку. Недавно он посмотрел в кинотеатре фильм «Табор уходит в небо», о котором ему рассказали знакомые пацаны – а там была такая сцена!- она была похожа на главную героиню, Раду.  Шумная  стайка девчонок стояла в уголке, перешептываясь,  хихикая  и оглядывая зал. Она не пыталась никак выделиться, но все равно была центром их кружка.
       Он не помнил, как подошел к ней, как пригласил на танец. Он боялся, что она откажет ему, и  не знал, что делать дальше, если это случится. Но она, строго и внимательно посмотрев ему в глаза и словно увидев в них что-то нужное ей,  согласилась и подала ему свою руку. Оказывается, вместе со словами о приглашении он протянул ей руку. Именно так приглашали дам на танец в книжках, которые он прочел.
 Он испугался, что она услышит стук его сердца – так оно колотилось в груди. Ему стало неловко – пот начал щекотать его кожу между лопатками. Ему казалось, что танцевать он умеет – на выпускном в детдоме это у него неплохо получалось, но с ней он топтался на месте и несколько раз наступил ей на ноги,  машинально извиняясь. Она в танце держалась свободно и умело, а потом вдруг обратилась к нему  как к давнему знакомому:
   - Ты не волнуйся, давай я тебя поведу.
  - Давай,- с облегчением прошептал он и благодарно посмотрел ей в глаза. Несколькими словами она расставила все по своим местам. Он понял, как ему вести себя с ней и о чем говорить. Ему стало легко. Так у них все тогда, в Новогодние каникулы, и началось. Она училась в девятом, он – на первом курсе ПТУ.
               

           - Нам не нужно больше встречаться, - слова ее были неожиданны и почти убили его наповал. Он искоса, как ему показалось, незаметно взглянул на нее. Она смотрела куда-то в сторону. Кучерявилась молодая листва на деревьях, ветер  изгибал их макушки, плыли в синем небе прозрачные облака. Радостно щебетали вокруг птицы. Весна. Все, как и было вчера. Кроме этих ужасных слов. «Почему?- хотелось закричать ему. Но он не мог сделать этого – как он мог закричать на нее – девочку, поразившую его сердце там, в районном ДК в свой четвертый самостоятельный выход на «танцы.» Да и не мог он повышать голос на женский пол – воспитание не позволяло. И он стоял молча, словно ожидая чего-то или что вот прямо сейчас она засмеется и  скажет: «Я пошутила.»
    - Ты слышишь меня?- она прикоснулась к его  руке и ему было приятно почувствовать тепло, исходившее от нее. Он посмотрел ей прямо в лицо, как делал это Д,Артаньян, когда в упор смотрел в лицо опасностям, и с твердостью, на какую только был способен, проговорил:
 - Почему?
                Голос свой он не узнал – неужели эти противные звуки издает он?
 - Не надо меня больше встречать после школы и провожать до дома. И в кино приглашать и на танцы. Ничего у нас с тобой не получится…
               Она не стала отвечать на его вопрос – не расслышала? не посчитала его, вопрос, важным?  не захотела обидеть своим ответом?, а просто спешила высказать ему все и побыстрей.
  Он стоял, словно оглушенный ее словами, растерянный, и молчал. Ему вдруг вспомнилось слово «мямля», и он не захотел быть сейчас таким, и потому молчал.
  Она, не дождавшись от него каких-то слов, собралась уже уходить в сторону своего дома,но он все же смог выдавить из себя недоуменное:
 - А как же я?
 -  А ты найдешь себе другую, - быстро, не подбирая каких-то щадящих  его слов ответила она. Она все уже решила…
    … Через годы, которые для Сергея Ивановича бывали и  сладкими и горькими он, вспоминая про это их расставание, осознал вдруг простую истину: они ведь, женщины, гораздо взрослее и мудрее нас, мужчин, и чаще, чем мы,  могут видеть далеко наперед : ему тогда было всего 16, а ей уже целых 16 и в ней уже жила  интуитивная мудрость. Она ведь ответила ему не задумываясь: « а ты найдешь себе другую..» Не встретишь, а именно найдешь. Ну вот встретились они с ней – и что? Ничего у них не получилось. Потому что они не нашли друг друга. А чтобы найти – для этого надо приложить усилия…
             … Он успел узнать про Ленку немногое: приехали они в их городок из Ленинграда два года назад, мать ее была чуть ли не балериной и танцевала там в театре, а здесь работала хореографом в РДК,отец – был начальником уголовного розыска, майором, за какую-то провинность его понизили в звании и отправили служить сюда ( знакомые пацаны рассказали ему, что Ленкин отец при задержании опасного преступника превысил свои полномочия и сделал того инвалидом, перебив ему ударом ладони горло), у нее есть младший брат.Но все это о ней он узнал позже, после того, как познакомился с пацанами с ее района, встретившими его действительно «в темном переулке», когда он возвращался домой. Он, хотя и слегка опасался подобной встречи – район ведь был «чужим», хотя в данный момент они не находились в конфликте - не стушевался от количества обступивших его пацанов, а спокойно поздоровался, назвал себя и сказал имена и кликухи своих одногруппников из «хобзайни», которые жили на этой улице. Саня и Серега были здесь в почете – оба занимались боксом и слыли знатными драчунами. Быть с ними дружбаном в их «пацаньячей» среде было почетно. Сережа не мог долго понять, что потянуло этих колючих по характеру и быстрых на ответку ребят к нему, библиотечно-книжному отличнику. С первого дня обучения в ПТУ они держались особняком, дружбу ни с кем заводить не спешили, а через какое-то время взяли и оказались рядом с ним. Ну помогал он им иногда в учебе, давал изредка списывать – но за этим они к нему обращались нечасто. Все они были «приходящими» учениками, т.е. жили в городе, а сюда приходили только на занятия. И как-то стало так получаться, что уходить после занятий по домам они начали вместе. Уже по весне, когда снег сошел и прошлогодняя трава, выжившая после зимы, подсыхала на солнце, они по дороге домой начали дурачиться, бегать друг за другом, хватать, стараясь «забороть», Сереже,  полгода уже посещающему секцию по вольной борьбе, которую вел у них в училище КМС по самбо Владимир Николаевич Орловский, удалось поймать Саню на прием и бросить его через бедро.Он повалился на поверженного друга, тяжело дыша, сверху на них навалился Серега, они побарахтались еще, потом отпустили друг друга и улеглись голова к голове на еще влажноватую траву. Смотреть на проплывающие в высоком небе облака оказалось так интересно и это так завораживало, что мальчишки некоторое время молчали, а потом Сережа вдруг спросил:
- Саня, Серега, мы ведь друзья?
- Конечно, - почти враз ответили оба.
- А почему вы со мной начали дружить?
      И столько в этом простеньком вопросе было не сказанного – и то, что они живут в разных районах, которые периодически дерутся между собой, и то, что они были из полных семей, а Сережа- детдомовец, живущий теперь у старшего брата, и то, что он предпочитает читать в библиотеке книги, а они – ходить по улицам и задирать прохожих и при случае подраться. Сережа и на борьбу записался потому, что хотел быть похожим на таких пацанов. Ну и кроме всего прочего, Сережу часто ставили в пример другим ученикам их группы, а он уже успел понять, что не всем это может нравиться.
     - Помнишь, мы на картошку ездили в колхоз на две недели?- немного помолчав, спросил Саня. Конечно, он это помнил.Они с раннего утра и до сумерек выбирали из липкой земли, поднятой  плугом трактора, «второй хлеб» белорусов – картошку, бульбу. Денег им за это не платили,только кормили, но зато училище было обеспечено до поздней весны и картошкой, и морковкой, и капустой, и свеклой.
  - Помню. А что? – удивился Сережа.
 - А помнишь, как «деревенские» цеплялись к Валику?
     Валик учился вместе с ними в группе. Это был худой и болезненный пацан, почему-то с лоснящимися, словно намазанными жиром, волосами, к тому же от волнения он начинал заикаться, и приходящие к ним в лагерь после работы  на звуки радиолы и песен Юрия Антонова «местные», подметив это, начинали дразнить его, не забывая напомнить  и про его «женское» имя.За себя он постоять не мог – не умел да и боялся последствий. И когда он после их очередных издевательств в свой адрес не выдержал и расплакался, Сережа подошел к самому бойкому «деревенскому» парню и тихим голосом, глядя тому прямо в глаза, попросил его не обижать Валика. Тот был выше Сережи почти на голову и от такой наглости мелкого сразу растерялся, свита его притихла, ожидая последствий, ребята из его группы тоже примолкли.
  Потом деревенский решил показать себя и с вызовом спросил Сережу:
- А то что будет? – взгляд его бегал, опасаясь встретиться с немигающими глазами Сережи.
- А ничего,- спокойно, как ему не раз приходилось делать это раньше, в детдоме, ответил он и резко, сильно и неожиданно ударил деревенского под дых. Тот подавился воздухом, сложился, словно газета в руках почтальона, вдвое и рухнул на колени, прямо на  свой авторитет. Остальные деревенские рыпнулись было вскочить, но вся их группа вдруг без всякой команды встала на ноги и окружила местных кольцом. И все всем стало понятно. Валика до конца их пребывания в колхозе никто не обижал. А с местными они после этого подружились.
- Вот тогда я и понял, что ты нормальный пацан и на тебя можно положиться,- ответил Саня. – Не забоишься в нужный момент. Хотя, конечно, по тебе это и не скажешь…
 - Детдом и не тому научит,- довольным голосом ответил Сережа. Для него тогдашнее его поведение было нормальным. За слабых ведь надо заступаться.  Их так учили. И еще Сережа знал о себе, что если он сумеет перебороть подступивший первый страх, то потом уже ему ничего не будет страшно.
    Так, троицей,  они и ходили по училищу.Потом к ним прибился еще один пацан из Саниного и Серегина района – Вовка Репин, Репа.И если у каждого из их троицы было что-то, дающее право иметь авторитет среди пацанов – занятия боксом или борьбой, какие-никакие успехи в этом, хорошая учеба и начитанность, то Репа был просто невысоким парнишкой  с  оттопыренными ушами и щербинкой в верхней челюсти. Никакими особыми талантами он не отличался, был  безобидным и беззлобным парнем, и безобидным настолько, что над ним хотелось взять шефство. И еще в нем удивляло и подкупало умение не заискивать перед теми, кто заведомо сильнее тебя. В 16 лет иметь такую черту в характере могли немногие.
          Сережа как-то назвал их компанию «Четыре мушкетера». Саня и Серега книги читать не любили, поэтому он вкратце пересказал им сюжеты книг Дюма. А в августе Репа утонул в речке Сож. И плавать он умел, а вот решил на спор переплыть реку туда-обратно без отдыха, и не смог. Вода в конце августа была уже холодная от дождей, и его схватила судорога. Пацаны кинулись в реку спасать его, но не смогли. Водолазы выловили тело их друга возле очистных сооружений пивзавода, в 500 метрах.  Смерть этого безобидного паренька ужаснула их своей простотой.  Они перестали называть себя мушкетерами...
   … И пацаны,  живущие на одной улице с Ленкой, узнав, что Саня и Серега его друзья, стали знакомиться с ним, по-взрослому, за руку, и обещать, что его здесь никто не тронет,и рассказывать о ней то немногое, что знали сами. Возраст и у них, и у Сережи был любознательный, склонный к авантюрам и необдуманным словам и поступкам, но еще не тот, когда про девчонку можно было сказать что-то нехорошее и выдуманное, пытаясь выдать это за правду. Они еще стеснялись произносить вслух слова «девушка» и «женщина», а если и делали это, то почему-то  выходило это у них куце и неестественно и вызывало краску на лице, хотя, казалось бы, что такого особенного в этих словах…
   … Несколько лет мы не виделись совсем, хотя наш райцентр не такой уж и большой город. Я слышал иногда новости о ней, они бывали разными, были и такие, в которые не хотелось верить. После выпускного она уехала в Ленинград и поступила в Институт культуры на хореографа. Я ушел служить в армию.
            Я служил уже второй год, когда  от нее неожиданно пришло письмо. Ей удалось раздобыть мой адрес у кого-то из знакомых.  Она писала, что многое поняла за три прошедших года, что сожалеет  о том, что мы с ней расстались, и просила прощения за то, как она это сделала.  Первая девчонка, которая просила у меня прощения по-серьезному. Мы стали переписываться. Она по моей просьбе прислала  мне свою фотографию. Снимок был сделан в танцевальном  зале на репетиции, она была в костюме и гриме цыганки, но это была она – Ленка, девушка, поразившая меня когда-то в самое сердце. Все мои сослуживцы, которым я показывал это фото, восхищенно качали головами и с завистью на меня поглядывали.
  - Какая девушка, - поцокал языком грузин Гиви, мастер спорта по вольной борьбе, и по привычке потеребил свое сломанное на ковре ухо.
 - Я бы мог ее украсть, увезти в горы, а потом жениться на ней, если бы ты не был моим другом, - похлопал он  меня по плечу. Он был старше нас на три года и о женитьбе говорил как уже взрослый и готовый к ней мужчина.
      В июле мне дали заслуженный безупречной службой отпуск и я понесся домой. Я, конечно же, ехал в семью своего среднего брата, но я ехал к ней, Ленке. Она была на каникулах и мы виделись каждый день.Мы ходили с ней в кино, на танцы, загорать и купаться на речку, ловили вместе рыбу, и, конечно, целовались, целовались и целовались. Губы наши были порой похожи на большие пельмени. Особенно комично это выглядело на ее смуглом лице. Пойти дальше поцелуев нам обоим не хватало духу. У меня внутри никак не хотелось стройно укладываться необъяснимое для меня противоречие: я, взрослый уже парень, воин, которому до «дембеля» остается чуть больше трех месяцев,напрыгавший с парашютом немало прыжков, умеющий стрелять из всех видов стрелкового оружия и даже из миномета, попадавший гранатой в окоп, находящийся в двадцати метрах, в свое время готовившийся к отправке в одну их «горячих» точек, ожидающий, наравне с другими,  вылета туда трое суток с полной боевой выкладкой, но не  отправившийся  туда в последний момент – и не могу преодолеть робость перед  девчонкой.
 В последнюю нашу ночь-( а мы проводили с ней ночи на ее сеновале), наглядевшись  до рези в глазах на мерцающие в темном небе звезды, я решился на более смелые действия и попробовал расстегнуть ее джинсы. Она накрыла мою руку своей нежной ладошкой и прошептала мне в ухо, щекоча своим дыханием:
 - Не надо, не спеши, пожалуйста, потерпи, пусть  все будет по-настоящему.  Я дождусь тебя и все у нас будет…
 
       Мы сидим в доме у Саньки, пьем местную «Зубровку», заедаем ее вкуснющими белорусскими разносолами да деликатесами- вяленый окорок  разве хуже хамона? А  нежное сало с прожилками, тающее на языке? А квашеная  хрустящая капустка? Моченые антоновские яблоки? Маринованные белые грибочки? Его жена Татьяна  ставит на стол свежеприговленные зразы с мясом и грибами - и комната наполняется одуряющим запахом, который я не слышал почти сорок лет. Мы все делаем  не торопясь: выпиваем по рюмочке, с аппетитом, вдумчиво закусываем, неспешно разговариваем. Мы не виделись сорок лет, жизнь изрядно нас помотала, и нам есть что друг другу рассказать и о чем друг у друга спросить.
            Пока я служил в армии, Санька с Серегой поступили в Клайпедскую     «мореходку», окончили ее, а потом пути их разошлись.Серега пошел бороздить моря, а Санька для всех неожиданно, вдруг, поступил учиться в Институт КГБ в Москве. Окончив первый курс, он приехал на каникулы домой, встретил здесь Татьяну, влюбился, сделал ей предложение и уехал учиться дальше. Она только-только закончила Иняз и начала работать в школе учителем иностранных языков. В  Новогодние каникулы они расписались , и Санька уехал учиться дальше. В Москве у него была курсантская койка в казарме и скромное денежное довольствие. Просто привезти молодую жену и поселиться с ней  в казарме, как это делают гражданские студенты, живущие в общежитии, он не мог.  Он стал искать варианты с жильем и трудоустройством Татьяны в Москве или в Подмосковье, в те времена сделать это без «блата» было не просто, но ничего не получалось. Так они и прожили первые два года семейной жизни: он мог приезжать домой только в положенный отпуск, она ездила к нему в школьные каникулы. Детей у них тогда еще не было.
                А потом кто-то из завистников, которые в нашей передовой стране, строящей коммунизм, все же были, ( а Татьяна была женщиной красивой, образованной и строгой) пустил слушок, что в отсутствие мужа она порой ведет себя неподобающим образом,  Слухи эти, обрастя по пути подробностями,  дошли до Саньки, и он… бросил учебу, уйдя с третьего курса, и вернулся домой. Как ему это удалось, чего стоило – он не рассказывал. Сказал только, что было не просто.
          В те времена человеку с такой неоднозначной биографией было трудно найти достойную работу. Воспользоваться паспортом моряка и пойти в море он не мог и теперь точно не хотел, в милицию, не смотря на  полученные им в институте КГБ знания и специфические навыки ,  его тоже не брали, и пришлось ему вспоминать то, чему нас учили в ПТУ – пошел он на стройку каменщиком-монтажни-ком. Он влился в коллектив, быстро стал бригадиром, потом перешел в водители  к  директору треста, а потом по комсомольскому призыву перешел все-таки в милицию, в уголовный розыск. Там и прослужил до пенсии, получив при выходе погоны подполковника. Говорили, что ментом он был нормальным, не продажным, слово держал, окрестные «бандюки» его боялись и уважали.
      А потом его пригласили на работу в городской Исполком заместителем по безопасности, где он и трудится до сих пор. Сын и дочь разъехались по миру, сын служит «где-то в КГБ», дочь живет в Минске, врач-нейрохирург, кандидат наук. Два внука и две внучки. Такой вот жизненный путь.
          А Серега… С ним все сложнее и непонятней. Он «потоптал» моря, был не раз и в загранках, подрался однажды с капитаном из-за буфетчицы, после этого его карьера моряка – международника закончилась, ходить по речкам Белоруссии и перевозить гравий и песок на баржах было не по его характеру, он женился на девчонке с его же улицы и переехал жить в Минск.
                - Я ведь был у них в гостях когда-то, он даже уговорил меня стать крестным их сына Спартака, - сказал я Сане.
          - Потом, когда я уже сам женился, он прислал мне телеграмму, написал, что у него проблемы и попросил выслать 700 рублей. Я отправил и больше от него ни слуху… Что с ним стало?
    - Он  подрался,- начал рассказывать Саня
  - С офицером КГБ? – вспомнил я давний рассказ Сереги.
  - И с этим тоже, но с ним они потом помирились и даже почти друзьями стали...  С  сыном прокурора, нос ему сломал и челюсть, тот его жену Наташку на танец в кабаке потащил насильно, они там день рождения справляли… Видно, тогда он у тебя  денег и попросил. Я тогда не смог ему помочь, не было просто возможности. А после этого Серега и пропал. Я потом, когда в милицию пришел, пробовал его разыскать по своим каналам. Не получилось. Есть предположение, что он в Иностранный легион завербовался. И, возможно, мог сложить свою голову где нибудь в Африке или на Балканах. Но деньги Наташке приходили, и не малые суммы. Так то вот…
      Я этой новости,для меня запоздавшей, ничуть не удивился. Зная характер Сереги и его немного авантюрный склад ума такое развитие его жизни было вполне возможно. Это ведь он уговорил Саньку поступать в мореходку, он и меня убеждал поехать с ними, но я собирался поступать учиться на инженера-строителя и с трудом устоял перед его напором. Тяги к морю у меня не было совсем. Я просто любил читать книги о путешествиях и приключениях.
         Разговаривал Санька с характерным акцентом, по которому весь мир узнает Президента Белоруссии. Это и неудивительно -малая родина Александра Григорьевича находится в двух часах езды от нашего городка. Мы с ним, можно сказать, земляки. И я, конечно, не удержался от вопроса:
  - А ты с Президентом встречался?
  - Конечно, и не раз. Он часто по стране ездит, и к нам заезжает. Я, еще когда в милиции служил, был в его предвыборном штабе, за порядком в городе и районе следил, а потом, когда на пенсию вышел и в Исполкоме начал работать, еще в двух выборных кампаниях довелось поучаствовать.Знаешь, правду говорят, что политика не простое дело - каких только...- он замолчал, подбирая подходящее слово,- гнид и вредителей не довелось повидать, кого и за что только не задерживать... Еще можно было бы как-то понять, если бы те, кто оппозицией себя называет, из-за идейных соображений протестовали и пакостили, но когда у них только деньги в глазах и мыслях...Деньги, желание власти и амбиции. Таких разве можно уважать?
     - Президент у вас хороший, достойный, - сказал я то, что думал.
     - Да,- спокойно подтвердил Саня. - И страну сохранил, и не легли мы под кого-то, и ничьей колонией и плацдармом  не стали.И народ его поддерживает.
     - А ваш мне тоже нравится, да и не только мне. Твердый, не трусливый, таких у нас  уважают. Не побоялся первым по сопатке им дать...
 - Сань, а как ты думаешь, Серега не мог в наемники пойти к этим? нацикам?Если жив еще, конечно, - неожиданно для себя спросил я, и мне стало нехорошо даже от мысли об этом.
  - Нет конечно, - посмотрел он на меня удивленно.- У него же голова не настолько отморозилась.
  Мы еще выпили, закусили грибочками.
 - А ты думал о генеральской карьере, когда учиться поступал?
 Саня помолчал, словно взвешивая, прикидывая, пусть и задним числом, шансы. - В народе говорят, что у генералов свои дети есть. Ты же знаешь - я без всякого "блата" поступил, у меня по этой части - ни родственников, ни связей... Только то, что за душой было...
  - А это как раз-то и немало,- сказал я. - Ты вон в милиции до подполковника дослужился...
 - Да, дослужился...- он опять помолчал. - Я ведь на нелегала - диверсанта готовился. А люди таких специальностей редко до генералов доживают...
 - Почему? Судоплатов, Дроздов, например...
 -Твои познания приятно удивляют,- усмехнулся Санька. - Да, это легенды настоящие, нас и по их методичкам учили. Дроздов к нам в институт частенько заглядывал. Присматривался к курсантам.- Он опять помолчал. - Знаешь, а ведь один мой сослуживец теперь где-то в твоих краях живет. У нас в казарме койки были рядом, он наверху спал а я внизу. Где его только не носило...До полковника дослужился. Сейчас дворником работает. Метет такой седой дядечка тротуар и никому невдомек, что он может метлой этой человека запросто жизни лишить с одного удара...А сколько таких по миру живет...Тихих и малозаметных...- развоспоминался мой друг.
  - Получается, вы как будто в засаде находитесь, законсервированные...
  - Не в засаде, а в боевом резерве. - поправил меня он.
  - Понимаешь, я когда поступал о генеральских погонах ведь не думал. Просто хотелось...- ... служить Родине,- закончили мы фразу вместе, посмотрели серьезно друг на друга и усмехнулись. А что еще скажешь? Коротко и по сути.
  - Жалеешь что так все в жизни обернулось? - задал я неприятный вопрос другу.
  - О чем? - почти не раздумывая ответил он. - Что генералом не стал или что семью сохранил? - он опять помолчал. - В жизни моей случилось только то, что и должно было случиться. И я не терзал и не терзаю себя вопросами и предположениями: а вот если бы так? а так? Я живу в имеющейся данности и благодарен судьбе за то, что имею. Давай на посошок...
   Мы выпили и закусили прошлогодней моченой антоновкой. Мы сидели друг против друга за накрытым столом, у каждого перед глазами прошла его жизнь, в которой было чему радоваться и чем гордиться, но и было о чем сожалеть. Серьезный разговор исподволь настроил нас на такой же лад, захотелось даже, как иногда показывают в сериалах, затянуть песню, мне почему-то вспомнились слова песни из фильма "Щит и меч",  Саня тоже что-то шептал про себя, шевеля губами, может быть, слова из "Семнадцати мгновений весны." А что вы хотите? Мы родились и воспитывались в той стране, и это из нас уже не вытравить. Потому что без этого мы будем не мы...
     Мы обнялись с Татьяной, прощаясь. Доведется ли нам еще увидеться? Жизнь такая переменчивая штука. Родились ведь когда-то в одной стране, а живем теперь в разных. Саня пошел меня провожать.
   Дошли не спеша до перекрестка. Роились в свете уличных фонарей ночные мотыльки, «цвиркали» какие-то певучие насекомые, побрехивали сонно и нехотя собаки. Те же самые звезды вылупились на темном небе и смотрели на меня, подмигивая. Все было так, как и сорок лет назад, словно я и не уезжал никуда из нашего городка, и не мотало меня по просторам нашей великой и необъятной.  Тот же сарай с сеновалом. На углу темнел тот самый, Ленкин, дом. В этих окнах когда-то мелькал ее силуэт, в этих стенах звучал ее голос. Света в окнах не было – то ли обитатели дома уже улеглись спать – то ли там никто сейчас не жил. А я не мог не спросить, и я спросил у друга юности:
  - Что ты о ней знаешь?
Саня понял, о ком я.
  - Она замуж вышла как-то быстро за какого-то литовца или латыша и к нему туда уехала жить. Он тоже танцором был, в Риге, по-моему, в театре. Приезжала несколько раз, вдвоем сначала, потом с сыном. Сына Сергеем звали…- он взглянул на меня, но ничего не добавил.
  - Хорошо хоть, что по нашему его назвала, а не каким-нибудь Сигизмундом, - Саня усмехнулся.
- Ну а потом Союз развалился и она больше не приезжала… Дом кому-то продали, потом перепродали, и где нынешние хозяева я не знаю. Могу узнать, если хочешь. И про Лену тоже. Связи ведь еще есть.
Он посмотрел на меня.
- Да нет, не надо.  Спасибо, конечно, но пусть все остается  так, как есть. Жизнь прошла и ничего уже в ней не изменишь… Да и надо ли?
- О ней тут тогда слухи разные ходили, - неловко поглядывая на меня сказал все же Саня. – Не правда это все, сплетни.
  Он словно пытался задним числом успокоить меня и развеять какие-то мои возможные сомнения.
- О Татьяне моей тоже всякое болтали,- уровнял он нас. – Я кое-кому тогда морду начистил – все и успокоилось. Так что ты не думай о ней плохого…
 - Я и не думаю, и тогда не думал. Да и какое это имеет значение сейчас?
  - Не скажи, - не согласился Саня.
Мы помолчали, думая каждый о своем.  Обнялись на прощание. Сила в нем еще чувствовалась.
 - Ты если что узнаешь про Серегу – сообщи,- попросил я Саню. – И про Наташку  с сыном тоже. Потерялись мы друг с другом…
  - Конечно, - ответил он. Мы оба вздохнули и  каждый пошел в свою сторону.  И чем дальше я уходил от этого перекрестка, тем сильнее у меня было ощущение того, что от меня отрезали целый кусок моей, живой, с кровью и мясом, плоти. И мне было больно.

   …     Она прибежала, хоть и с опозданием, на автостанцию проводить меня. Брат довез меня до места, мы скупо, по-мужски, простились с ним и он уехал в свой рейс по окрестным городкам. Автобус  мой уже тронулся, я разочарованно вздохнул, поглазел по сторонам и увидел ее. Она смотрела на меня своими цыганскими глазищами и виновато улыбалась.Я смотрел на нее сквозь автобусное стекло, как приклеенный, и не  мог оторвать своего взгляда, как тогда, при нашей первой встрече. Она помахала мне рукой и заплакала. Первая девушка, которая меня куда-то провожала,  которая плакала, прощаясь со мной, слезы которой я видел. Водитель дал по газам, автобус  дернулся и понесся по дороге, увозя меня в другую, взрослую  жизнь,  из незабываемой, порой безалаберной и глупой, но такой дорогой и  прекрасной юности.
      Впереди меня ждали крупные учения. Потом – дембель. Комсомольская путевка на стройку в Сибири– а куда мне, детдомовскому, еще податься?   А она поедет доучиваться в свой институт культуры. И писать мне хорошие ободряющие письма.  А потом она выйдет замуж. Быстро и неожиданно. Она изменила свою жизнь так быстро и резко, словно выпрыгнула  на ходу из тронувшегося троллейбуса, поняв, что проезжает свою остановку. А я поехал в этом троллейбусе дальше. Без нее. Вот и вся история.
       Наша жизнь состоит из потерь, больших и малых, делить их на важные и второстепенные могут только глупцы. Они важны все до единой, потому как только потери могут нас научить чему-то . Победы дают навык только красиво и уверенно стоять на пьедестале. Поражения учат, как найти дорогу на этот пьедестал.
         Хочется ли мне увидеться с той, которая поразила меня в самое сердце сорок лет назад? Кто-то в глубине этого сердца неуверенным голоском  блеет, что да, хочется. Но тут же кто-то другой твердо  отвечает : нет. Явить себя, лысеющего, беззубого, разочарованного тем, как получилось прожить свою жизнь, с уже заметным брюшком вместо бравого подтянутого парня, полного планов, надежд и оптимизма? Не хочу. И я не хочу даже и представлять, как выглядит она теперь, спустя сорок лет.  Пусть я останусь в ее памяти таким, каким запомнился в нашу последнюю встречу: стоящий в салоне автобуса и упершийся в заднее стекло лбом, не могущий оторвать взгляд от облепленной  сарафаном  девичьей фигурки, стоящей на остановке и машущей мне рукой.Если, конечно, я в ее памяти остался...Пусть даже не таким, а просто пятном без лица...
              Я взрослый человек, понимающий окружающую реальность и плотно живущий именно в ней. Я осознаю свой возраст и понимаю, что ужимки и различные душевные вихляния для меня по  меньшей мере смешны. Я знаю, сколько лет Лене. Но почему-то хочется, чтобы в моей памяти она осталась не пенсионеркой Еленой Николаевной, пусть и все еще статной, даже величественной, с  прямой, хореографической до сих пор спиной, а смешливой девчонкой Ленкой с одной из пыльных улочек городка нашей юности, с растрепанными темными волосами, которые шевелит и  ласкает шаловливый июльский ветерок, врывающийся в комнату из распахнутого за ее спиной окна, заполняющий своим легким теплым дыханием весь дом, и чтоб взбирающееся на небо Солнце, обнимающее ее со спины, просвечивало ее одежду, делая заметными соблазнительные очертания ее тренированной танцами фигуры, а ее слегка оттопыренные аккуратные  ушки, вобрав в себя Солнечный свет, сияли бы темно-багровым оттенком, просвеченные его лучами. И чтобы в руках у нее обязательно был граненый стакан с молоком, а под носиком бы красовалась беленькая полоска усиков от молока. И она смотрела бы на меня своими темными, как спелые сливы, цыганскими глазами и обязательно бы смеялась. Лето, июль, теплынь, нам по 20 лет, нам хорошо стоять вот  так рядом, недалеко, можно протянуть руку и коснуться, нам кажется, что мы любим друг друга, и, конечно же, вся жизнь у нас впереди…
   Один хороший поэт написал хорошие стихи:"По несчастью или счастью Истина проста. Никогда не возвращайся В прежние места..." Спустя годы я вернулся в места, где начиналась моя взрослая осознанная жизнь.Я думал о них, вспоминал, порывался приехать. Да все не получалось. Наверное,  не готов был еще. И вот сподобился. Но... Увидеться с другом юности, обняться с ним, выпить за встречу, повспоминать, слезу даже пустить - это одно, а вот встретиться спустя годы с той, которая...Это совсем другое. И пусть оно останется там, не тронутое. Потому что там ты не найдешь ничего из того, что неосознанно может искать твое сердце...Лучше не трогать...
     У меня оно и защемило – так сильно захотелось вернуться домой, в мою далекую Сибирь, к той, которую мне посчастливилось не только встретить, но и найти тридцать пять  лет назад. К жене, моей дорогой, любимой и единственной.
Июль – ноябрь  2024г.