День 11. Тема Движение молочно-белых

День 11.
Тема: Движение молочно-белых
Жанр: Пеплум

И вот он — последний творческий конкурс в театральный. Иван прошел все: стихи, дурацкие басни, танцы с песнями и бубнами.
И если сейчас он пройдет, то за ним только предметы сдавать: русский, литературу и историю. А это уже проще.
Он пришел рано. Запускали всех восьмерками. Первую он пропустил — хотелось послушать выходящих, что там вообще просят делать. Оказалось, всех по-разному: кого-то еще спеть, кого-то этюд показать, кого-то сценку разыграть, и было еще просто удивить. Иван подумал, что удивить — это как сочинение на свободную тему, которое он выбирал всегда. Страх и адреналин ему нравились. В нем тогда рождалась безуминка. И здесь он загадал, чтобы ему досталось «удивить».
— А, Иван! — комиссия заулыбалась и зашушукалась — Иван-великан, — сострил глава комиссии и будущий мастер курса.
Ему были рады и дрожащий от волнения Иван немного расслабился. Его вызвали третьим. Остальные абитуриенты сидели полукругом и наблюдали.
— А знаете что, Иван! Удивите-ка нас!
— «Вау!» —мысленно произнес Иван, но кудрявая неприятного вида дама с черными подведенными и от этого огромными глазами, сидящая рядом с главным, что-то прошептала ему на ухо. В ответ тот кивнул ей, пошушукался с двумя остальными и добавил:
— Изобразите нам, Иван, пеплум. Знаете, что это?
Иван любил кино. Поэтому очень хорошо знал, что такое пеплум. Но изображать пеплум и знать пеплум — вещи разные. Его и без того бледная кожа теперь стала совсем белой, щеки на ее фоне ярко вспыхнули, в голове загудело — заработало. Главный заметил заминку:
— Сможете, Иван? Или дать время и пока кто-нибудь другой?
Сзади зашуршали и напряженно зашушукались.
— Не, нормально, сейчас я. Сейчас будет пеплум.
Вмиг сорвав с себя футболку, в одних брюках он подбежал к столу, который заприметил раньше, снял с него тарелку с фруктами, водой и цветами, быстро переставил все на подоконник и ловко намотал на себя белую скатерть. Тут же стянул кеды и носки, пошевелил пальцами, подумал скинуть и брюки, но решил все-таки оставить — тога получилась слишком короткой. Ему было плевать, что скажут другие, но эффект мог бы получиться не тот. Он вспомнил старый фильм, который тысячу раз смотрел в детстве с папой — «Странствия Одиссея» с Кирком Дугласом. Тогда он и узнал, что такое пеплум. Но из фильма он помнил разве только, как двигались в тогах герои. Как они могли биться в платьях? Он никак не мог понять, как эти молочно-белые тоги не пачкались и не мешали их движениям. Еще он помнил «Одиссею» Гомера, которую проходил в школе, и как странно там произносили текст.
— Ну что, начнем? — главный смотрел на него во все глаза.
Сердце колотилось везде — в затылке, в животе, во всем теле. И это бесило.
— «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев!» — неожиданно вспомнил и отчего-то злобно произнес Иван, оглядывая аудиторию, впиваясь глазами в каждого.
В комнате стояла мертвая тишина. Текст дальше Иван не помнил. Поэтому он просто вскинул вверх руки и возопил:
— О, боги!
Все молча глядели на него. В принципе, он уже всех удивил и ждал, что его остановят. Но и все чего-то ждали, и он продолжил по-гомеровски плести слова:
— Боги, ужели теперь от меня вы пришли отказаться! Буду один я в бою — и погибну бесславно? Нет — не один я!
И так как все продолжали на него смотреть, Иван выбрал самого крайнего из восьми сидевших в полукруге и кинулся к нему. Тот был маленький и щуплый.
— Друг мой, и ты здесь! Чего же молчишь ты, когда мне нужна твоя помощь! Быстро вставай же! — Иван зашевелил бровями, показывая щуплому, что хорошо бы тому встать и подыграть. Но щуплый скрестил на груди руки и никуда не собирался.
— Ах, трус ты?! Так какого… змея пригрел я на своей груди! — еле справившись с негодованием прокричал Иван: — Тогда пошел ты прочь, унылый скот!
Он разозлился не на шутку, но главный одобрительно засмеялся. И Иван, не останавливаясь, дожарил щуплого взглядом, как сварочным станком. Тот опустил голову. Тогда Иван засмеялся сардонически и переключился на всех.
— Подите все — предатели, шакалы! Прочь с глаз моих! И ты, и ты, и ты! Что вылупились, твари! — его монолог неожиданно стал напоминать шекспировский, но этого никто не заметил, да и какая разница. Одна девушка, не дожидаясь, когда Иван подойдет к ней, вскочила. Иван прокомментировал:
— Один лишь человек — хоть женщина!
За девушкой вскочили еще двое, и стали пятиться к подоконнику.
— Я поведу вас в бой! Давайте стулья! Мы будем ими биться! А ты, клопяра, — снова он обратился к щуплому, явно углядев в нем главного врага, — будешь гнить в аду!
Щуплый запунцовел. Иван разошелся не на шутку. Тога, конечно, мешала, и он снова вспомнил молочно-белые фигуры и то, как они ловко двигались, не придерживая длинную ткань. Но ничего, он тоже справлялся. И слова теперь рождались у него сами, без задержек и пауз:
— Послушайте, друзья! Дождаться вы меня должны здесь вместе! А я ворвусь к ним в тыл!
И со стулом в руке, Иван прыгнул на подоконник, откуда легко переступил на стол комиссии, поставил стул прямо посреди стола и сел, возвышаясь над главным. Комиссия еле сдерживала смех, только кудрявая смотрела испуганно. Иван это оценил:
— Отец, — обратился он к главному, — как мог ты не заметить, предатель в стане! Да, госпожа Медуза? Ты думала, Горгоною змеистой тебя я не узнаю? Не отводи глаза!
Тут Иван вспомнил, что глаза как раз отводить должен он, чтобы не умереть от ее взгляда, но это его не остановило:
— Да, повезло тебе, забыл я дома щит. И ты теперь меня захочешь сил — лишить — как и отца! Отец из-за тебя стал недвижим, — главному явно нравилась игра, он пытался стать недвижимым, но совсем замереть не мог — голова его тряслась от смеха.
Иван все видел и ему это нравилось. Он продолжал:
— Ужели все-таки она околдовала и смерти предала тебя, отец? А кто же в бой нас поведет? Не я же?! Но отомстить я за тебя хочу! Готовься, ведьма! В бой, друзья мои!
Крикнув это, Иван вскочил на ноги, поднял над головой стул и застыл. Комиссия вжалась в кресла и неизвестно, чем бы это закончилось. Ведь Иван ждал, когда его остановят. Но комиссия тоже попалась рисковая и все ждали, что будет дальше. Может им тоже не нравилась Горгона?
И тут раздались робкие аплодисменты. Это захлопал щуплый — издеваясь, или искренне — не важно, но вскоре к нему присоединились и остальные. И Иван, приняв это за знак, опустив, наконец, стул, раскланялся, потом извинился перед комиссией, ребятами, и по-деловому, быстро оделся в углу.
Но в том году он так и не поступил в институт. Пеплум, правда, удался. Комиссия похвалила, и главный хотел его взять, но Иван завалил историю, а правила для всех одни. Зато на следующий год, когда он все-таки поступил, в институте уже ходили легенды и о нем, и о его пеплуме, и о том, как он чуть не убил стулом противную педагогичку по речи.