Глава 21. Was?

   "Х…  тебе в глаз!"
   Вся компания, собравшаяся в комнате Якова в лагере M прыснула.


   "Ты и взаправду это сказала?" - хохотнув, спросила Ирина и недоверчиво посмотрела на Саманту.


    Саманта с раскрасневшимися  щеками рассказывала о своей встрече с докторами. На прошлой неделе она передрейфила из-за задержки месячных и подумала было, что снова "залетела". Вечная угроза беременности была её кошмаром.


   Пять лет назад, когда они только работали над "проектом" Алисы, ничего не получалось хоть ты тресни. Она перепробовала всё: от вычисления наиболее благоприятных дней до стойки на плечах в йоговской позе с вытянутыми к потолку ногами.


   "Всё гораздо проще, - перебил Ивар, - Якову тоже следовало  вытягивать ноги к потолку".


   "Это ещё зачем?" - изумился Яков.


   Ивар расхохотался, утирая слезы.


   "Подонок", - буркнул Яков.


   Наконец, Саманта узнала об иглоукалывании и прошла курс лечения. Ей всовывали иглы куда-то в мочку уха и вот  - свершилось.


   "Ты уверен... ты уверен, что … иглы  всовывали? - в спазмах смеха выдавливал Ивар, - и в ухо?"


   "Я лично присутствовал на каждом сеансе", - заверил гостей Яков.


   Вся четверка снова расхохоталась.


   После этого они просто не знали, как остановить "процесс", естественным путём, разумеется, всякую "химию" они отвергали.


   "Уж и не знаю, из чего немцы делают "приборы" ", - возмущался Яков. - Наденешь, а через секунду какие-то обрывки болтаются у тебя на бейцах.  Может, надо натягивать по две-три штуки зараз?"


   "Да у них кондомы  расчитаны на "Виагра-мэнов", а значит, чем прибор легче, тем лучше", -  выдвинул объяснение Ивар. - Кроме шуток, в Германии уже восемь миллионов записались в очередь за "Виагрой", и телевидение говорит, было бы больше, но стесняются обращаться в больничную кассу, а за свои бабки дорого".


   "Иначе говоря, каждый третий мужчина активного возраста", - быстро подвела баланс Ирина.


   "Всё потому, что жрут пищу с консервантами", - заключил Яков.


   В общем,  когда пара устала от специальной "пены" и резины, Саманта пошла к социалам и взяла "кранкеншайн", направление, без которого ни один врач даже  на порог азюлянта  не пустит. Она просила установить "спираль" в... ну, вы знаете куда.


   Немецкий доктор - серьезный мужчина с манерами ученого - сказал, что социалы "спираль" не оплатят.


   Социалы оплачивали только неотложную помощь. Сделать коронку на зуб было проблемой, а фарфоровый зуб, вообще забудьте. Если болит, ну что ж - вырвут, иногда с третьей попытки.


   Нет, сказал доктор, спираль поставить невозможно, даже простую из нержавейки, не говоря уж о золотой...


   После долгих переговоров доктор согласился принять в оплату картину, которую Яков обязался написать  по заказу.


   С полчаса доктор топтался у  гинекологического кресла, тыкал кнопки компьютера и хмурился на экран эхоскопа. Затем взял "пистолет" и вогнал  спираль, куда следовало.


   Оба, и Саманта и Яков, вздохнули с облегчением.


   Яков нарисовал гинекологу  его дом ("Только без соседей и на фоне Альп", - гласил заказ) и доставил полотно доктору медицины.


   Через пару месяцев Саманта снова "залетела".


   "Этот сукин сын с компьютерами не может вставить спираль, - бушевала Саманта. - У нас в Риге это делают в пять минут и никто ещё не жаловался".


   Тот же самый доктор, к которому Саманта обратилась со своими жалобами, держался отдаленно и самоуверенно. Он протер очки специальной мягкой тряпочкой, установил их на нос, и сказал: "Нет, он не будет делать аборт".


   Он  даже оскорбился от подобного предложения.
   Оказалось, что для аборта в городе H - очень католическом городе  -
требовалось специальное разрешение католической "Бератунгсштелле", это нечто
вроде общественно-церковной  консультации.


   Саманта пришла в "штелле". Три немки в консультации были более, чем дружелюбны. Они понимающе улыбались на нервозность Саманты, их лица сияли христианской добротой, и все трое купались в этом ощущении.


   "Да, в нашем округе это большая проблема, - в разнобой покачали они головами. - Мы добрые католики и аборты у нас запрещены".


   "Но я же не католичка", - возразила Саманта.


   "Это не имеет никакого значения, - источая  доброту и улыбаясь на неразумность посетительницы, ответили женщины. - Вы живете в Германии и должны соблюдать наши порядки..."


   За годы отсидки в азюле Саманте осточертело самодеятельное толкование немецких законов, распоряжений и порядков. Каждый считал долгом внушать их азюлянтам в зависимости от своего понимания и уровня образования.


   "У меня нет немецкого паспорта, я не ваша гражданка и вообще никакого
отношения к католической церкви не имею..."


   Добрые католички подавили первые признаки раздражения. Они по-прежнему
излучали доброту, но к ней прибавилась некоторая напряженность в глазах.


   "Зачем мне вообще просить у вас позволения на аборт?" -  продолжала Саманта.


   Она старалась не разреветься, потому что уже неделю её "футболили" между
социалами, которые оплачивали аборт и "консультантками", которые давали разрешения.


Три консультантки проделывали уйму телефонной работы. Каждый звонок неизменно начинался с взаимных приветствий, расспросов о здоровье, о том о сём, а главный вопрос всплывал, как бы невзначай, под конец разговора.


Затем трубку надолго прижимали к уху, и консультантка слушала,  согласно кивая.


   Сегодня Саманта все же разревелась, а потом разозлилась от унижения.


   Немецкие женщины вначале оторопели, но сочли своим долгом сохранять
доброжелательность, чего бы эта "Ауслэндерин" ни говорила или ни делала.


   "Почему вы не хотите ребенка? - спросила одна из консультанток, круглолицая и краснощекая женщина лет тридцати. - Дети это так здорово".


   Она даже подмигнула Саманте, как будто только они вдвоем понимали друг
друга.


   "У меня уже есть двое, - объясняла Саманта, - мальчик и девочка, и я не хочу
третьего".


   "Двое детей!?" - в восторге воскликнули женщины.


   "Моя  дочь ничего кроме лагерей не видела, мой сын тоже живет в лагере.
Я не хочу, чтобы третий и вообще в лагере  родился…"


   "Может быть, вы боитесь, - поинтересовалась одна из консультанток, - мы знаем, у вас были проблемы с обоими родами - каждый раз кесарево. Не нужно бояться, у нас в Германии очень хорошие доктора".


   Саманта терпеливо объясняла, что ничего она не боится, просто не желает, чтобы третий начинал жизнь в лагерном убожестве, и кроме того, двое детей вполне достаточно для семьи.


   "Но отчего же, отчего? - взволнованно вопрошали немки. - Другие в лагере рожают по пять, шесть, семь детей - эти турецкие курды, или албанцы, и никаких проблем, все родились в лагерях. Как это приятно, когда вокруг тебя столько маленьких личиков. Как здорово..."


   Консультантки умолкли, задержав выражение "как здорово" на лицах.


   "Прекрасно, я переберусь в вашу квартиру, а вы в лагерь с общим туалетом,
общим душем и общей кухней, и разводите там по семь детей", - прервала их идиллию Саманта.


   "Кто, мы?! - отпрянули консультантки, - мы же не свиньи".


   Эта высокомерная женщина из Риги позволяет себе слишком много. В конце концов, никто не просил её приезжать в Германию. Одна из женщин даже пробурчала что-то на этот счет, но другие тут же её одернули. В любых ситуациях они должны помнить о христианской доброте, что бы эти иностранцы им ни говорили.


   Это последнее "Мы же не свиньи" вывело Саманту из себя. Она закатила скандал, и рыдала, и кричала до тех пор, пока католические консультанты не взбесились, как бык на корриде, и буквально швырнули в неё заранее, как оказалось, выписанным разрешением.


   "Но это нельзя сделать здесь, в городе H", - с натянутой улыбкой сказала одна из женщин. "Вам придется поехать в ..."


   Женщина сняла телефонную трубку и согласовала место и время операции.


   "Вам придется поехать в другой "крайс" (округ), в город N, семь утра, следующий понедельник", - объявила немка.


   После аборта Яков и Саманта заглянули к Ивару в лагерь, в пятнадцати
километрах от города N, по дороге домой.


   Яков  нервничал, его жена была жутко бледна и слаба.
   "Проклятые "наци", - ругался Яков, - назначили на семь утра. Как моя жена добралась бы сюда за восемьдесят километров? Поездом? И обратно восемьдесят тоже? Хорошо, что у нас есть машина".


   "Восемьдесят километров, - протянула Ирина,  - можно подумать, мы не в центре Европы, а в сибирской тайге".


   Они отказались от завтрака и через десять минут Ивар и Ирина уже провожали своих друзей к машине. Яков помахал рукой и его белый Митсубиси Кольт плавно завернул за угол. Саманта попыталась улыбнуться из окна, но улыбка вышла жалкой и слабой.


   Вечером у неё поднялась температура, и "скорая" увезла её из лагеря в больницу города H, за шесть километров от лагеря. Два часа доктора "чистили" то, что гросс-специалист из города N не смог выскрести как надо.


   Две недели после этого Саманта ходила, придерживаясь за стену. Она
выглядела до жалости худой, медленно добираясь до туалета и обратно в запахнутом халатике. На её бледных щеках проступили голубые вены, и она часто плакала, когда дочки не было в комнате. Она думала, что не выживет.


   Яков был угрюм и зол.
   "Значит они могли сделать аборт и у нас, в нашей больнице, - сказал он Ивару,
когда они вышли во двор подышать воздухом после бутылки коньяка. - И вовсе не нужно было тащиться за восемьдесят километров и наживать осложнения".


   "Хорошо то, что кончается хорошо", - вздохнул Ивар.


   Он захмелел и молча смотрел в темное небо над видневшимися вдалеке желтыми огнями города.


   "У них на каждом шагу церкви, - вдруг сказал Яков, - я нарисовал почти все
в этом долбанном городе".


   Ивар кивнул. Они стояли вне лагеря, за оградой и воротами. Всего несколько метров, но  казалось, они отделяли свободу от неволи.


   "У них громадные кресты на шпилях, и каждое воскресенье они ходят на мессу, - как бы сам с собой продолжал Яков, - но верят ли они в Бога?"


   "Хорошо то, что кончается хорошо", - повторил Ивар.


***


   Через полгода после этого Саманта снова всполошилась, кажется, она забеременела…


   Ей пришлось улыбаться, и просить, и юлить перед тем же самым доктором,
что не смог установить спираль как надо. Азюлянток к другому врачу не направляли.


   Анализы показали, что тревога ложная, и доктор, великодушно позабыв былые
обмены мнениями, осмотрел Саманту и сказал, что у неё все в порядке.


   "Если вы так опасаетесь беременности, вам следует просто провести стерилизацию", -  заметил доктор.


   "То есть, вырезать матку?" - переспросила Саманта.


   "Мы употребляем выражение "стерилизовать" ", - ответил доктор.


   Саманта не поняла отчего, но эти слова её взбесили. Она знала, конечно, что многие немки, когда не хотели больше детей, попросту кастрировали себя, как и своих кошек и собак. Она знала, что здесь это считалось нормальным.


Но она не была немкой, и для неё это звучало дико.


   "Да тебе руки отрезать надо", - выпалила она на русском.  Этот аршлох спираль вставить не может как следует, а туда же, советы дает.


   Доктор не понял.


 "Was? (что?)"- переспросил он по-немецки, моргая за круглыми стеклами.


   "Х… тебе в глаз!"- ответила Саманта.

   Она вышла из кабинета, поклявшись, что и ногой более сюда не ступит.

   Четверо друзей снова прыснули: "Ты взаправду так и сказала?"


***