Житие наше бытие 1

Одна тысяча девятьсот девяносто пятый год. Война.
В соседнем Хасавюрте чеченских беженцев тьма.
Кто-то прорвался сквозь ментовские кордоны на авто.
Но пешкодралов - большинство.
Здесь нет войны. Здесь тишина.
Работают магазины. Столовки. Базар.
Дельцы откуда-то везут товар.
Растерянные беженцы ищут жильё,
но мы и в лучшие времена для «русского мира»
бандиты, жульё.

Альтруисты принимают нас на прокорм, под кров
по двадцать и более голов.
Но чеченолюбов мало. Чеченофобов много.
И гуманитарки нет. Не доходит.
Кто-то на ней будущее своих детей строит.
Хвалёным кавказским
гостеприимством уже не пахнет. Мир на ушах.
В души людей вселился страх.

Многие беглецы из Чечни
вспомнили о своих кумыкских и аварских корнях.
Женщины сняли платки. Мужчины сбрили бороды.
И общались нарочито громко на языке орды.
Спешили показать всем, что они хорошие чурки,
не то, что плохие чеченские урки.
Как много лицемеров жило среди нас. Вах.

Ко мне придрался гаишник. Кумык. Чмо.
- Гони штраф, - говорит. - Тут парковаться запрещено.
- Ты чё? - кричу. - Мир рушится. Война.
Как много в тебе сержант говна.

Не помогло. Денег ждёт ментовское чмо.
- Вы хотели войну, - шипит. - Воюй,
а на «соску» лояльного расеянца не претендуй.
- Вай-вай, ты достойный потомок тех,
кто по поводу нашей ссылки устраивал сабантуй.

А слуги чеченского народа на чёрных «Волгах»
несутся к берегам седого Каспия,
на базы всесоюзных профсоюзных здравниц,
в сопровождении цветущих эскортниц,
украшений чиновничьего вертепа.

(Речь о холуях экстра-класса,
номенклатуре советского замеса).

- Они и в ссылке жили как в раю, - это я чму. -
И в войну живут как вошь в бороде понтореза.
Бери свою мзду.
Поеду ночь коротать в ночлежке
местного креза.

Устроился наконец. И пока душа не укатила
в сонный мир на сказочной тележке,
иронизирую: «Браты, мы слеплены из неземного теста,
но напичканы идеями «совдеповского треста».
Не делайте круглыми глаза, началась война:
человеческое горе - ничто с задумкой владыки миров.
Он нас не раз бросал Минотавру в пасть, как жертвенных скотов.
Только скоты, в отличие от людей, не возмущаются, знают:
коровы их ещё нарожают».

А утренние новости из телеящика разлетаются
среди беженцев как горячие пирожки.
А я не верю продажным СМИ,
трубадурам ордынской брехни.

Лежу на полу «на шкуре ещё не убитого медведя» 
и размышляю: за трон грызня, за власть раздрай.
Даже китайский царь терракотовых солдат в склепе держал -
чертей царства теней ими пугал.
А верил бы в бесшабашный загробный рай,
на куклы боевые тратиться не стал.

И посему, нохчи, уясни,
что гордость глупости сродни.
Творец богатого за жажду к жизни поощряет,
и дураку тебе скакать верхом на палке позволяет.

Когда еврейской мышке невмоготу,
она показывает коготки коту.
А наши двуногие коты льстят тем,
кто вторгся на кровавое сафари к ним.
 
- Это эрзац теста, -
смеются браты. - Развал треста.

А Расеей давно правят упыри.
Еврейские денежные тузы. Сыны сатаны. Твари.
И нашли они на своём пути, что кровь нохчи
слаще крови чукчи.

Ибо нохчи - это песнь Творца,
символ неутомимого борца.
Его без конца убивают, а он, говнюк, выживает.
Голодом морят. Сажают. Ссылают.
А он духом крепчает.

И упырям за «нохчеедство» ничего не бывает,
страна косяки своих «чудовищ» умело скрывает,
не кается в грехах, не процветает.
Так что, браты, хоть льсти им, хоть плачь,
но жалеть никого не будет
жаждущий крови кремлёвский палач.

Фу, заболтался, забыл совсем, что бегун.
Вернее - серун.
Мне бы сейчас с врагами воевать.
что пришли нас за награды убивать.
Ан-нет, к «хорошим» чуркам от войны сбежал.
В сословие трусливых бегунов попал.

По статусу теперь мне полагалось только ныть,
финтить, дудаевский режим чернить,
башку тупую пеплами пожарищ посыпать,
сортиры под замком держать
и «независимость гнилую»
хоть по-чеченски, хоть по-русски проклинать
с её кранами золотыми и верблюжьим молоком.

Иначе жахнут по башке отбойным молотком, и
потом никто об этой «эльцинской свободе» ни
сном ни духом.

И тот, кто слепил нас из этого теста, знает:
зачем такими сотворяет.

А лояльные властям тавлины, словно павлины,
сновали по грязному хасавюртовскому базару
в остроносых калошах,
в пропахших черемшой платках,
и в вонючих всесезонных овечьих шапках и тулупах.

Но лица у всех предательски сияли.
Ещё бы, они давно мечтали,
когда Расея злое племя изничтожит,
и верховодить на Кавказе им предложит.

И сбудется тогда заветная мечта «хороших» чурок -
присвоить земли уничтоженных урок.

А рабы умеют ждать. Рабы умеют угождать.
Рабы умеют предавать.

Тем более сейчас, когда такие перспективы открылись.
Такие лазейки вскрылись.
Дай только бог здоровья печени владыки-алкаша,
пока он хлещет горькую, двуногая баранта заполонит чужие края. 

Уже прибрали к лапам дома аккинцев, когда те в опале были.
Границы пометили черемшой, как суки метят территорию мочой.
А когда изгнанники воротились домой,
Заскулили. Заюлили. В грудь стучат,
но Аух возрождать не хотят.

Вопят: «Мы Сталина выше Аллаха чтим.
и что он нам подарил, не отдадим».

Так держать, сатанинское племя, рядящееся в тогу мусульман.
Иблис доволен вами, и если Эльцин покончит с нами,
поможет и вам «приватизировать» чуркистанский стан.
Уж тогда вы поищете вволю господ жидов
не только в турбинах самолётов.
Вах.

А вечерами беженцы на пятачке гужевали.
Слава Бахусу, с водкой здешние мусульмане проблем не ощущали.
Хозяин ночлежки, кумык, изготавливал в два счёта эту гремучую смесь.
Был бы осетинский суррогатный спирт под рукой,
да вода в ванной.

А мы и рады были, как свиньи, нализаться этой гадости
и распевать бредятину типа: «И пить будем, гулять будем, а смерть
придёт - помирать будем, о-ла-лай, да-ла-ла-а-а-а-й».

А с бодуна с самих себя ржали: «Ой, хреновато беглецами быть.
Ой, мы согласны дома и в землянках жить».

Ржали, чтоб не плакать от безнадёги.
А по-другому никак, когда перечёркнуты человеческие судьбы,
перекрыты все жизненные дороги.

Не все, конечно, были такими «весёлыми», как мы.
Многие в шоке пребывали: лыбились, как арлекины.
То куда-то бежали.
То смеялись. То рыдали.
А психореабилитация и гуманитарка - это не  про нас,
конкистадоры Чечню долбят, не Донбасс.

А мы такие наивные,
к Родине-мачехе любвеобильные,
всё ахаем, охаем, кого угодно виним, проклинаем,
но не допускаем,
что именно эта бессердечная матерь
ставит знак равенства между словом «чечен» и «зверь».

Лишь те, кто был знаком с её знаками внимания
в период депортации, хихикали
и цинично добивали: если
бьёт и материт,
значит, любит.

25. 11. 2024 г.