12. Софьино приданое

12. СОФЬИНО ПРИДАНОЕ. В 1472 году ливонские рыцари, решив тряхнуть стариной, сожгли несколько русских деревень по берегам Синего озера, при помощи русских же проводников сумев незамеченными просочиться сквозь псковские заставы. Что уж они там пытались доказать псковитянам, не известно, но времена нынче были уже не те, что прежде, и нападение на Псков отныне приравнивалось к нападению на Москву, со всеми вытекающими последствиями. Москва же нападения на себя любимую воспринимала всегда крайне болезненно. Вот и сейчас на выручку Пскову немедленно примчался лучший полководец Ивана III, Даниил Холмский, с сильным русско-татарским войском. Рыцари, даже не успев как следует получить по бронированным задницам, немедленно запросили мира и взяли на себя обязательство не вступать в псковские земли и не препятствовать русской торговле.

Мирный договор, заключенный с Орденом на 25 лет стараниями Даниила Холмского, вошел в русские летописи, как «Данильев мир». Сам полководец в награду за очередную свою победу получил боярский титул, и как это часто бывает у нас в таких случаях, ему этого не простили. Как известно, стремительная карьера и почести, выпавшие на долю одного, всегда вызывают зависть и неприятие у других. Всегда найдется кто-то, кто посчитает себя несправедливо забытым и обойденным наградами, и кто станет тишком плевать в спину своему более удачливому сопернику, сумевшему обойти его на дистанции. А иные, до уровня которых счастливому «выскочке», вступившему на пьедестал, удастся в конечном итоге подняться, с явной неохотой принимая его в свой круг, надменно и брезгливо выпятят нижнюю губу и заявят: «Куда лезешь, здесь, на Олимпе, и без тебя уже тесно». Разумеется, появились недруги и у Даниила Холмского, причем недруги могущественные – в боярской среде. Общими усилиями им удалось популярного в войсках и в народе воеводу оклеветать в глазах самого великого князя. Холмского обвинили в намерении вместе с семьей бежать за границу и посадили под арест. Лишь заступничество Церкви и поручительство сразу нескольких бояр да воевод спасло Даниила от дальнейших разбирательств и репрессий. Иван III согласился поверить в невиновность своего лучшего полководца и распорядился выпустить его из-под стражи, предварительно содрав с поручителей 2000 рублей в качестве залога. Ну, очень прагматичный был мужик!

В 1473 году возник мелкий конфликт и на границе с Литвой. Московитяне зачем-то разграбили город Любутск, угнав с собой толпу пленников, а любутский воевода в ответ напал на приграничные русские земли, ничем поживиться не смог, но убил в сражении князя Симеона Оболенского.  Этот конфликт продолжения не имел. И Литве и Москве война сейчас была не ко времени. У Литвы были и другие заботы, а русский государь в это время готовился к самому важному событию в своей жизни.

Еще 16 января 1472 года государев сват Фрязин вторично отправился в Рим к царевне Софье, но на этот раз его сопровождали несколько бояр. Видимо портрет Софьи Ивану приглянулся. В Рим сваты прибыли 23 мая, а уже 1 июня 1472 года в базилике святых апостолов Петра и Павла состоялось заочное обручение. «Заместителем» великого князя был все тот же Иван Фрязин. В качестве гостей на церемонии присутствовали жена правителя Флоренции Лоренцо Великолепного, Клариче Орсини, и королева Боснии Катарина. Кроме подарков папа отсыпал невесте в приданое 6000 дукатов и, если верить легенде, накидал ей в повозку кучу книг, тех самых, что позже лягут в основу собрания знаменитой библиотеки Ивана Грозного. 24 июня 1472 года большой обоз Софии Палеолог выехал из Рима. Кроме Фрязина государеву невесту сопровождал кардинал Виссарион Никейский, который должен был попытаться все же реализовать возможности, открывавшиеся перед Святым Престолом вследствие этого брака. В ходе предварительных переговоров Ватикан уже пытался уговорить Москву посодействовать в переговорах понтифика с Ордой, дабы склонить хана на войну с османами. Москва тогда ответила уклончиво, заявив, что искать союзника в Орде опасно, ввиду того, что Орда – союзник ненадежный. Ватикан настаивать не решился, но и от своей затеи опереться на русскую помощь в этом вопросе видимо не отказался. Да и вопрос о союзе Церквей по-прежнему оставался открытым.

Осенью 1473 года Софья прибыла на Русь. В предместьях Пскова её встречали посадник и духовенство с крестами и хоругвями. Присутствие в свите царевны кардинала в его вызывающе красных одеждах и перчатках, которые он не снимал даже для благословения, да к тому же еще,  здоровенное католическое распятие, что несли перед ним прислужники, несколько смущали простых обывателей, однако поведение самой царевны никаких нареканий с их стороны не вызвало. Софья истово молилась в Троицком соборе, усердно прикладывалась к иконам и своей набожностью очень понравилась местным прихожанам и духовенству. Вступительный экзамен на должность великой княгини был ею сдан на «отлично». Кардиналу же, дабы он не испортил первого впечатления о царевой невесте, настоятельно посоветовали от греха подальше упрятать свой крест в обоз, ибо в Москве его дерзость могли и не оценить. 12 ноября обоз с государевой невестой прибыл в русскую столицу, и в тот же день при огромном стечении народа была совершена церемония бракосочетания.

Римское посольство потом гостило в Москве ещё три месяца. Кардинала Виссариона великий князь Иоанн III принимал дружелюбно, был с ним щедр и предупредителен, но вопросов религии в беседах с посланником папы не затрагивал. Когда же кардинал сам завел речь о возможности соединения Церквей, государь тут же перепоручил его заботам митрополита Филиппа, который, недолго думая, «натравил» на несчастного кардинала некоего книжника по имени Никита Попович. Сей книжник был напичкан священными текстами по самую макушку. На каждое слово, сказанное римлянином, он тут же выдавал на-гора целую богословскую лекцию, щедро сдобренную цитатами из Священного Писания. Все доводы своего оппонента Попович разбивал вдребезги, словно чемпион мира по стендовой стрельбе, скрупулезно расстреливающий одинокие тарелочки, взмывающие в облака откуда-то из-за горизонта. В конце концов, взмокший Виссарион понял, что переговорить русского ему не удастся, и он начал собираться в дорогу, не желая, однако признавать поражение и мотивируя свой отъезд отсутствием в его багаже нужных книг. Попытка понтифика объединить две Церкви вновь провалилась. Менять свои взгляды на суть вещей русские не пожелали.

Отъезд кардинала никого в Москве не огорчил. Кардинал уехал, но Софья-то осталась. И этот факт почти сразу изменил расклад сил на всем европейском политическом театре. Россию, наконец, заметили, и не только в Центральной Европе. Со всех сторон в Москву потянулись послы и гонцы. Надеясь на покровительство соотечественницы, к царице из династии Палеологов в далекую Московию отправились греческие художники, строители, книжники, мастеровые. С собой они, кроме всего прочего, везли древние книги и манускрипты, некогда спасенные от турок и вывезенные из Константинополя. Появились и первые переселенцы из самого Стамбула – знатные греческие семьи, пытавшиеся ужиться с султаном, но потом всё же сделавшие выбор в пользу московской государыни Софьи Палеолог.

Глядя на всю эту развеселую кампанию, полученную им в приданое за женой, Иоанн III и сам вскоре стал искренне считать себя правопреемником славы и могущества византийских императоров. А почему бы и нет? Идея «Третьего  Рима», легким ветерком порхавшая над Киевской Русью аж со времен Владимира Святого, то набирая силу, то вновь затухая, была для русских не нова. Теперь же, после гибели Константинополя, она материализовалась окончательно и большой греко-русской толпой, галдя и радостно жестикулируя, всосалась в распахнутые настежь ворота московского Кремля, где к её встрече уже всё было готово. Чуть позже, желая официально утвердить на Руси новую имперскую идею, Иван принял к себе и другого «беженца» - византийского двуглавого орла, который после превращения Константинополя в Стамбул остался не удел. В качестве нового российского герба его соединили на великокняжеской печати с гербом московским - всадником, поражающим копьем дракона. Тем самым была утверждена символическая передача московскому государю Ивану III прав византийских императоров, которыми формально была наделена его жена. Впрочем, сам Иоанн III ни императором, ни, даже, царем себя никогда не величал. Он по-прежнему оставался «великий князь, Божьей милостью Господарь всея Руси». Всего лишь! Родственникам Софьи и её сторонникам тоже никаких больших должностей или особых привилегий не обломилось. Даже родной брат Софьи, Андрей, пошлявшись какое-то время по Боровицкому холму, был вынужден покинуть Русь, так и не сумев выпросить у царственного зятя никаких чинов и постов для себя любимого. В Москве была собственная отлаженная вертикаль власти, в которую чужаков впускали всегда с крайней неохотой, и то лишь тех, кто мог предложить взамен что-то существенное.