Сказание о спасительной молитве

                ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ ОТ ЕЛЕНЫ ПРЕМУДРОЙ.
               
                СКАЗАНИЕ О СПАСИТЕЛЬНОЙ МОЛИТВЕ.


     В дремучем лесу, что за высокими горами, одиноко стоял крепко срубленный скит. Сказывали старики, будто жил в нем давным-давно святой старец, кудесник и целитель несравненный, мудрый молчальник и добрых дел мастер. Шли к нему за помощью и звери лесные, охотниками подраненные, и люди сословий всяческих – от бедняков до князей, за советом да разумением в делах, за травами целебными и словом тайным от хворей разных. Никому не отказывал праведник. Умел тот святой
старец молиться богу в своем уединении так верно и всей душой чистою, что частенько свет ясный из его избы сиял над лесом и видим был для жителей окрестных деревень на многие версты.


    Когда не стало святого, долго еще свет тот таинственный поверх елей и кедров по ночам мерцал, но время неумолимое и тропу к скиту сорными травами заплело, да туманами слабеющий духовный огонь укутало. Вот тогда-то и начали понимать жители привольного края, как величайшая святость одного лишь благостного человека хранила, оберегала, спасала их души от зла недремлющего. С той поры вера в добро словно на убыль пошла, а жизнь прежняя – чистая и справедливая – будто под гору покатилась.


 Притулилась к старой горе деревенька невеликая, от речки до леса памятного всю низину домами заполонила, многим душам неприкаянным приют дала, в житие своё неспешное впустила. Войны и моры чумные обходили ее стороной, годы неурожайные в диковину случались, жить бы да радоваться. Давно уж чужаки в ту окраину не захаживали, обычаев вековых не нарушали. Но откуда-то нечисть земная всё ж находила пути неведомые, заражала души сельчан гордыней да завистью, ленью да словами лживыми. Ссоры, обманы, наветы портили добрые отношения меж соседями, помолвки и свадьбы расстраивали, родственников друг от друга отдаляли. Не стало мира и лада у людей.


     Белая церквушка о пяти золоченых куполах украшала холм посреди деревеньки. Прежде исправно посещали деревенские жители службы церковные по воскресеньям и праздникам христианским, в каждой избе иконы по красным углам в чести содержались. А ныне не помогали больше молитвы человеческие улучшению деревенской жизни, потому что каждый просил лишь за себя. Никто уж, почитай, и не вспоминал о мудром отшельнике лесном, чьи молитвы за всех к Богу направлялись, потому и услышаны были всегда. Наступило и такое время, когда многие жители дорогу в храм забывать стали, иконы старинные в сундуки попрятали, будто стесняться веры своей начали. О богатстве и достатке только и мечтали, о душе своей и вовсе думать перестали. Вот тогда и приключилась эта необычайная, как знамение Божье, история...


    Средь больших домов на главной улице затерялся один домишко бедненький, как бельмо на глазу была та избушка обветшалая для местных богатеев. Подрастала в той избе заброшенной сиротинушка без отца-матери, сердцем кроткая, лицом и статью девичьей неприметная. Была бы жива ее матушка, величала бы дочку Марьюшкой, был бы жив ее батюшка, не посмел бы никто звать ее Машкою, так и норовили обижать сироту сердца черствые, языки злобные. Не под силу было рукам девичьим перекрыть дом крышей новою, да заборы возвести высокие с воротами резными и башнями, как у соседей сытых, нищету не прощающих. Зато чистоту они наводили хрустальную – улыбался всем ее домик окнами чистыми, расписными ставнями, да цветами, живыми и яркими в небольшом палисаднике. Всё внутри было скромно и прибрано, а в углу красном икона Божьей Матери, памятный подарок родительский, украшеньем души светилась. Почитала бедная девушка Мать Небесную пуще своей родной матери, да и не было давно рядом матушки родненькой. Богородице одной своё одиночество сиротское, горькими слезами политое, могла поведать да совета спросить. О защите
просила она Отца-Господа, но побаивалась его лика строгого, сердцем чаще к Божьей Матери обращалася. Уж кому, как не ей, одинокой, без родительской заботы выросшей, не знать, каково это – жить без ласки материнской, без любви ее всепрощающей.


    Сколь не вредили Марьюшке насмешники дерзкие, не таила обид на них душа ее светлая, принимала со смирением долю свою, ей выпавшую, и напротив – всем помочь спешила. Рукодельницей стала знатною, её вышивки и вязанье кружевное много домов деревенских радостью и красотой наделили, а взамен редко кто караваем хлеба да
кринкою молока отплачивал. Только вот не в чести в той деревне смиренье её признавалось, всё ущипнуть, задеть да насмешничать бессердечные люди старались. А уж женихи-то и вовсе стороной обходили – кому же нужна бесприданница безродная. И красивые цветы, её трудом взращённые, вытаптывали, и окна, до блеска намытые, камнями разбивали... Невдомек тем лиходеям было, как же в холоде сироте зимовать придется, защитить-то её было некому.


     К началу осени собралась Марьюшка в лес за орехами кедровыми и ягодами лесными, чтобы запасы на зиму сделать. Подстерегли её уход парни деревенские, что более других невзлюбили сироту кроткую, безответную, да решили сжечь все цветы в её палисаднике. Подожгли и сбежали, трусливые, чтобы не застали их за чёрным делом. А огонь – возьми, да на дом и перекинься! Вмиг охватило пламя жестокое старенькую избу, никто и ахнуть не успел, как сгорело всё, – лишь о своих домах озаботились соседи равнодушные, чтобы своё хозяйство сберечь. На закате дня возвратилась Марьюшка усталая из похода нелегкого с полными корзинками, подошла к своей избе, да так и обмерла: вместо дома её родного – головёшки от бревен дымятся, да труба над печью вся в саже торчит. Залилась она слезами горючими, упала на землю-матушку, закричала, запричитала, куда ж, мол, ей деваться теперь... А соседи по всей улице стали окна свои закрывать и двери на засовы запирать, чтобы, не дай бог, не попросилась к ним на ночлег девушка бедная, а то вдруг да насовсем остаться вознамерится. Так и пролежала всю ночь Марьюшка безутешная на сырой земле, никто не подошел горе с ней разделить, руку помощи протянуть, будто враз позабыли все сельчане, как всегда первая она к ним на выручку поспешала. Может, кто и сокрушался в душе о беде её нечаянной, но не желал брать на себя обузу лишнюю, перед другими доброту свою выказывать – за слабость это качество божье в деревне считали, а кому ж себя слабым под чужое осуждение выставлять захочется...


    С первыми лучами солнца очнулась погорелица несчастная от забытья своего тяжелого, поднялась и в последний раз руины черные обошла. И не зря – ухватил глаз ее меткий краюшек оклада позолоченного от иконы Божьей Матери, вытащи
ла она лик дорогой из-под пепла и поразилась – чудным образом не пострадала икона, только стеклышко треснуло от огня. Прижала сиротка к груди свою драгоценность и пошла вон из деревни, куда глаза глядят, – уж хуже, чем ей здесь жилось, нигде не будет.


    Долго ли шла Марьюшка, не знала, не ведала, будто ноги ее сами вели. Ни росинки маковой во рту за весь день не держала, лишь у ручья напилась
однажды. День стал клониться к закату, а конца равнине вдоль леса и не видать. Зашла она в лес густой, пока не стемнело совсем, может, ягод поесть, может, ночлег сыскать. Не успела и нескольких ягодок проглотить, повалилась на хвою мягкую и уснула, горемычная, крепким сном от усталости. Снится ей сон, будто пришла к ней с Небес Матерь Божья с ликом сияющим, нежным и голосом тихим
утешает ее в беде, мол, не одна ты на свете белом, Марьюшка. Я во веки вечные со всеми людьми пребываю, да не видят другие меня, и не верят так искренне, как ты. Потому за верность, доброту и веру твою великую награжу тебя даром волшебным. Ты
сама его поймёшь и лишь в добро употреблять станешь, чтобы от сна-наваждения сердца людские пробуждать. Как проснешься, или в лес, только душу свою слушай со вниманием...


     Разбудили Марьюшку птицы лесные своим пеньем заливистым, будто радость забытую в душу вернули. Поднялась она с легкостью, тяжесть от горя, навалившаяся на сердце, развеялась, слезы горькие высохли, ноги отдохнувшие сами в путь
направились. А сон ее так и стоит перед глазами, ни словечка из него не упущено – навсегда Материнский завет в памяти отпечатался. Чувствует девица, будто кто-то невидимый путь ее направляет, ноги резвые уж тропинку, кустами заросшую, нащупали, но куда ведёт она, неясно ей. Продолжила путь Марьюшка с молитвой и образом Божьей Матери в сердце, с иконой, к груди крепко прижатой, решительно и не оглядываясь, чего уж ей прошлое свое сиротское вспоминать. Долго ли коротко ли вела ее тайная тропинка, не считала она, когда вдруг вышла на небольшую поляну в самой глубине старого леса, где в зарослях высокого бурьяна стояла избушка, временем покосившаяся, но еще крепкая, остатками плетней окруженная. Вспомнила тут девушка стариковские рассказы о древнем ските отшельника святого и поняла, куда привела её судьба и наказ Материнский.


     Поселилась Марьюшка в заброшенной избушке, и потекла жизнь её неторопливая вдали от глаз и злобы людской. Как сумела, поправила она своё новое жильё, заготовила на зиму припасов, с жителями лесными подружилась, приняла природа чуткая эту душу чистую в свою лесную семью. Кедры вековые сами к её ногам шишки, полные орехов, сбрасывали, грибы из-под листочков и трав свои шляпки выставляли, кусты гроздьями ягод к ней оборачивались. В отличие от людей, в лесу все лишь помочь да удружить сиротке старались. Много полезных вещей в хозяйстве отшельника отыскалось, – и топор, чтобы дров нарубить к холодам, и лопата с косой, чтобы сена накосить и диких кореньев накопать, и колодец невдалеке чудом уцелевший. Не ленилась Марьюшка, весело спорилась у неё работа, с песнями да молитвами от рассвета до заката трудилась, не покладая рук. Однажды услыхала она в чаще леса козлиное блеянье – заблудилась чья-то коза, далеко от деревни отбившись, так появилась у хозяюшки лесной новая помощница, молоком и шерстью на зиму её обеспечив.


     Шли недели и месяцы, уж зима своим снежным полотном лес укрыла, успокоилась и душой отошла Марьюшка от своих бед прошлых. Всё молилась она денно и нощно за врагов своих, по неразумию её обижавших, да ждала знака тайного, что на дар,
Матерью Божьей обещанный, намекнуть должен. Стала подмечать девушка, что зимними вечерами длинными будто облако белое на её избушку опускается, да таким покоем обволакивает, что метели да ветра холодные отступают. Одолев тревоги первые и робость свою, решилась она спросить облако, зачем приходит оно, что поведать готовится. Лишь задумалась Марьюшка об этом, как перед взором её снова Божья Матерь явилась с улыбкою доброй, только в этот раз не во сне, а наяву. Пояснила Она девице словами беззвучными, что облако дивное – это отголоски молитв старца святого, которые он к Отцу Небесному возносил, за людей неразумных заступаючись. Притянула его к месту святому душа ее чистая, верная, незлопамятная. Пришло время продолжить заботу отшельника о людях с заснувшими сердцами и разумом. Лишь
к Богу-Отцу направлялись молитвы ранее веками долгими, а про Матерь-Богиню и не вспоминали вовсе, потому и осиротели люди душой, как девушка бедная, и жизнь людская под откос и покатилась. Душу свою соборную утерял народ, силой да богатством соблазнившийся, на темные искушения позарившись. И сказала Божья Матерь сироте оробевшей, что душу ее, как горный хрусталь прозрачную, в вере стойкую, давно заприметила и доверит ей дело великое – сокровенные молитвы новые,
к Богине-Матери обращенные, людям нести, чтобы ушло зло из их жизни, а Материнская Любовь вернулась в сердца израненные, исцелила их и навсегда там осталась. Мол, молитвы прежние, лишь к Отцу Небесному – уж не слышит Он, только новые – к Матери-Богине возносимые всех исцелять и направлять будут, радость и душевный покой принесут. Когда вспомнят люди о своих истинных Небесных Родителях – как об Отце Небесном, так и о Матери Небесной, которые неразделимы были
никогда, вот тогда только жизнь на Земле и наладится и меняться начнёт к лучшему...


    В забытьи просидела ночь Марьюшка, всё чудо свершившееся обдумывая, да сама и не заметила, как начала шептать по себя слова чудные, непривычные...»Богиня-Мать, спаси нас! Усиль в нас веру нашу. Не дай ослабить нам её, погибнуть... Ведь в глубине души мы верим искренно в твой яркий свет и почитаем Мать с Единым Богом вместе. И снова просим мы – спаси и сохрани нас, Мать! Аминь!» Только утром, с первыми лучами солнышка поняла молодая отшельница, что начала молиться по-новому, а там и другие молитвы возникать в её уме стали как бы сами собой, а душа её как бы расширялась от каждой новой молитвы, будто весь мир в ней помещался, да радость необыкновенная наружу рвалась и просилась с людьми поделиться.


    К весне стали замечать жители деревень окрестных, что над лесом старым снова сияние появилось – нежно-розовое на фоне голубого неба. Поначалу не сильно обращали внимание на знамение чудесное. однако, нашлись смельчаки, пожелавшие причину его распознать. Те, кто с чистыми помыслами в путь пускались, быстро тропу к заветной поляне находили. Те же, кто корысти ради колдовством разжиться удумали, безнадежно плутали по лесу и ни с чем возвращалися. Поползли слухи по краю, что заместо святого отшельника поселилась в его скиту красавица дивная, молодая да пригожая, утешительница страждущих, от ран душевных и хворей телесных избавительница, советов мудрых подательница. Повалил народ к святому месту, тропу забытую заново протаптывая, но для тех лишь, кто новой жизни обучиться искренне
желает, да не для себя любимого только, а об общем благе печется, она открывалась. Никто из прежних обидчиков не признал в статной молодице с улыб
кою доброй ту сиротинку бедную, которую обездолить блажь пришла. Преображенная силой новых молитв в своем уединении, душа Марьюшки для всех утешение и
слово нужное находила, исподволь жизни праведной обучала. Поверили люди, что не колдовством, а святостью всей жизни своей Мария-Марьюшка всем пример подает и всю округу светом божественным от зла укрывает. Чтоб не искать всем людям ту тропу в лесу заповедном, в городах больших и малых Материнские новые молитвы добрые помощники в книгах напечатали. Но и без книг отыскать теперь свой путь к сердцу Матери-Богини каждому под силу, только устремиться нужно жизнь свою от лихого прошлого освободить и взойти в самом себе из старой жизни в новую, светом Любви озаренную.