Цитатель-4

Бывает с читателем такое: слышал он о писателе или поэте, но прочитать как-то руки не доходят.

И должно что-то случиться, чтобы руки дошли.

Так было у меня со многими писателями. Всегда хотелось расширить круг своего чтения, не ограничиваться корифеями и модными на данный момент авторами.

Так довольно поздно я познакомился с творчеством Вересаева, Аксакова, Гаршина – называю первые пришедшие на память имена. Их гораздо больше.

Вроде не забытые писатели, но оставшиеся в тени своих великих современников.

Писатели второго ряда что ли.

В учебники почти не попадают.

Но что-то в них несомненно есть.

Случилось со мной, что я прочитал Писемского.

В результате травмы три месяца не выходил из дома.

В книжном шкафу из непрочитанных авторов выбрал Писемского.

И он мне понравился. Чем – объяснить не смогу.

Изучив биографию писателя, объяснил себе это влечение тем, что родился Писемский в один день со мной (правда, по старому стилю). На сто пятьдесят лет раньше.

Алексей Феофилактович Писемский (23.03.1821 – 2.02.1881)

«Тысяча душ»

Воспрещать ребенку резвиться – значит отравлять самые лучшие минуты жизни и омрачать самую чистую, светлую радость.
Скажите, где и когда толпа не была лжива, клятвопреступна и изменчива?
Кто не согласится, что под внешней обстановкой большей части свадеб прячется так много нечистого и грязного, что уж, конечно, всякое тайное свидание какого-нибудь молоденького мальчика с молоденькой девочкой гораздо выше в нравственном отношении, чем все эти полуторговые сделки...
Автор дошел до твердого убеждения, что для нас, детей нынешнего века, слава... любовь... мировые идеи... бессмертие – ничто пред комфортом. Все это в душах наших случайное: один только он стоит впереди нашего пути с своей неизмеримо притягательной силой. К нему-то мы направляем все наши усилия. Он один наш идол, и в жертву ему приносится все дорогое, хотя бы для этого пришлось оторвать самую близкую часть нашего сердца, разорвать главную его артерию и кровью изойти, но только близенько, на подножии нашего золотого тельца! Для комфорта проводится трудовая, до чахотки, жизнь!.. Для комфорта десятки лет изгибаются, кланяются, кривят совестью!.. Для комфорта кидают семейство, родину, едут кругом света, тонут, умирают с голода в степях!.. Для комфорта чистым и нечистым путем ищут наследства; для комфорта берут взятки и совершают, наконец, преступления!..
Для женских личиков, розовых, свеженьких, тридцать лет обыкновенно почти беда: розы переходят в багровые пятна, глаза тускнеют, черты еще более пошлеют. Но не то бывает с осмысленными женскими физиономиями, под которыми таится духовная красота. В этом возрасте присутствие ума, чувств, некоторой страстности – все это ярче и больше начинает в них выражаться...
Семейная жизнь – омут, бездонная кадка для денег.

«Виновата ли она»

Легче снести брань и побои грубого простолюдина, чем холодный эгоизм светского человека.
Советовать или очень легко, если хочешь отделаться одною фразою, или уж очень трудно...

«Масоны»

Особы духовные, как это известно, втайне гораздо большие скептики, чем миряне. 
Предание в дворне даже говорило, что когда-то давно Егор Егорыч и ключница питали друг к другу сухую любовь, в результате которой ключница растолстела, а Егор Егорыч высох.
Деньги давать легче, чем брать их.
С двадцатилетнего возраста, будучи грамотным, Андреюшка стал читать Священное писание и на Апокалипсисе как бы несколько тронулся.
Испокон веков у людей было стремление поиграть в попы... в наставники... устроить себе церковь по собственному вкусу. Евгений

«Люди сороковых годов»

По случаю только что выслушанной заупокойной обедни по муже, Александра Григорьевна считала своею обязанностью быть несколько печальной.
– Вы человек особенный. – Я человек коммерческий. Павел – Салов 
Как приятно иметь богатого писателя приятелем: если он напишет какую-нибудь вещь, непременно позовет слушать и накормит за это отличным обедом.
Любопытное, мой милый, состоит не в том, что описывается, а в том, как описывается.
Каковы, я думаю, чиновники в стране, таковы и литераторы.

«Тюфяк»

Странное, обаятельное впечатление производит на нас в пору молодости, комната всякой молоденькой девушки, и особенно комната той, в которую мы влюблены.
Я не понимаю, что у вас, мужчин, за страсть отнимать у женщин спокойствие души, делая из них, чистых и прекрасных, каких-то гадких существ, которых вы сами будете после презирать.

«Взбаламученное море»

В обществе, не привыкшем к самомышлению, явно уже начиналось, после рабского повиновения властям и преданиям, такое же насильственное и безотчетное подчинение молодым идейкам.
В Петербурге придумали, что Англия будто бы страна торговли, Германия – учености, Италия – искусств, Франция оселок, на котором пробуют разные политические учреждения, а Россия государство военное.
...в речах его начали появляться такого рода фразы, что, покуда самый последний бедняк не сыт, ни один честный богач не должен спать спокойно.
В Петербурге, как известно, все нации, кроме русской, имеют свои партии, и члены их тянут друг друга за уши на ступенях житейской лестницы.
У молодости никогда нельзя взять всего, богатства ее в этом случае неистощимы!
Ревность, говорят, есть усиленная зависть; в ней мы и оплакиваем потерянное нами счастье и завидуем, что им владеет другой.

«Мещане»

Я чрезвычайно люблю всех москвичей, даже самую Москву – грязноватую, конечно, но в которой в то же время есть что-то родное, близкое сердцу каждого русского человека! Может быть, эта самая грязь и есть нам родное!