Зимние метаморфозы
Пурга не унималась. Вообще-то, непогода была редким явлением для этих мест, но даже сам этот год выдался таким, что казался одним сплошным исключением из правил.
Джи Ну преодолевал в эту зиму свою вторую полосу трансформаций. Иногда ему даже становилось смешно:
«Ну почему же он не может жить, как все остальные? В пределах понедельника и воскресенья, между полюсами своей врачебной практики и семьи, в рамках консервативных ценностей нации и лишь одной ногой в том космосе, где порой пряталась от мира Рита.»
Но этот «космос» теперь имел нешуточную власть и над ним. Он побуждал Джи Ну много размышлять и многое переоценивать, и как ни странно, находить в этом лёгкость и всё новые причины посмеяться.
Ведь его так старательно тянули, тащили, отрывали от поверхности, в общем всячески очищали от любого налёта догматизма.
«Как бегемота из болота…»
Всплыло у него в голове, спровоцировав улыбку. Это странное выражение часто использовала Рита, поясняя , что на русском слова звучат в рифму. Она так говорила, когда бывала недовольна собой или когда что-то давалось ей с большим трудом. И чтобы раньше времени не сдаться, она подбадривала себя разными фразочками, смешно адаптируя их на корейский манер.
Многие из них Джи Ну запоминал, а потом и сам подтрунивал над женой.
Вот пару дней назад, например. Рита встретила его ещё на повороте к их дому, и он сразу ощутил неладное.
Пока они шли, она расспрашивала, как прошёл его день и о тому подобных мелочах, а потом внезапно потупившись, призналась:
- Я сегодня снова кран сломала…Придется сходить к колонке на проспект.
Джи Ну театрально закатил глаза, но затем не выдержав, расхохотался
- Ну вот, достаёшь, достаёшь тебя, как носорога, из болота…
- Не носорога, а бегемота…Я ещё просто к этому нововведению не привыкла, не рассчитала сил
И виновато улыбнувшись, Рита принесла из кладовки его инструменты.
Но ему даже нравилась эта некоторая бытовая беспомощность жены. В этом не было наигранности или какой-то женской жеманности, Джи Ну видел, что она искренно переживает из-за своей неуклюжести. Это пробуждало в нём потаённую нежность, а ещё какое-то неотступное ощущение дежавю. Словно подобное распределение ролей между ними уже существовало. Оба, имея в своём опытном арсенале широкий спектр между контрастными цветами, непроизвольно замечали у второго недостающий тому оттенок, которым потом делились уже из своей палитры. Так помогая друг другу, они вбирали утерянный или до сих пор неусвоенный опыт, и это позволяло им духовно расти.
У Джи Ну не было в то время каких-то представлений о духовности, подобными категориями никто в то время не мыслил. Большинство людей, особенно, в провинциях были настолько истощены войнами, разделением и послевоенным обнищанием, что обряд по предкам было единственным действом, где они напрямую соприкасались с душой. В таких условиях национальный догматизм и негласное деление людей по классам только усиливались. Поэтому Джи Ну был неимоверно счастлив, что от природы ему оказалась дарована возможность более масштабного видения.
Он не запирал себя в рамки престижного звания врача, который в отличие от многих его соседей ни в чём особо не нуждался и пользовался непререкаемым авторитетом, как прежде его дед, и даже отец когда-то. Но Джи Ну сначала инстинктивно, а затем и сознательно стремился расширить родовое древо, дать совершенно новую поросль.
Обновление часто происходит через внутреннюю революцию, и он чувствовал себя сейчас в чём- то бунтарём. Против ряда родовых заболоченных ценностей. Джи Ну ещё боялся себе в этом признаться, но мистически считывал поддержку ушедших из воплощения, таких же сильных нестандартных личностей, принадлежащих его роду.
Мужчина тоже ощущал жажду выйти за рамки обусловленности. Он хотел тотальной честности с самим с собой, и чтобы познать свою глубину, пролагал множество тропинок-ответвлений от магистрали своего разума.
По этим интуитивным чувственным тропкам текли впоследствии и радость познания жизни, и интерес к разным видам творчества.
Он брал из рук Риты информацию, точно та была охапка очередного чистого белья, просто из каких-то неведомых ему доселе тканей. А затем аккуратно складывая в стопочки, распределял по своим сердечным шкафам.
Девушка не могла ему толком объяснить, откуда она подобное берёт, и это обучало его порой просто доверять. И когда разум оказывался не способным найти какое-либо подтверждение её словам, но ощущение резонанса не проходило, Джи Ну сдавался чувствам.
Дом приближался, семейный праздничный вечер уже маячил на горизонте его сознания, и эти грёзы, точно рукавички, согревали сердце.
Джи Ну знал, что его ждут. Не всеми почитаемого ныне Сеульского врача, не выдающегося впоследствии учёного, не молодого и красивого по национальным меркам мужчину, а просто его, Джи Ну. Таким, как есть, без всех его социальных ролей и защитных масок. Порой вдохновенного и весёлого, порой депрессивного и ушедшего в свою тень, порой уставшего от трансформаций, почти истощённого.
Мужчина поправил на плече сумку с рабочими документами и угощениями, что нес своим девочкам, а затем окончательно отключил контроль над непредсказуемым завтра. Главное, он знал, что в нём самом уже есть всё необходимое; тысяча и тысяча дверей, за одной из которой непременно найдётся необходимое решение. Но только тогда, когда это от него потребуется. А сейчас Джи Ну отпускал себя по течению сердца, и чем дальше он заплывал, тем более теплой и поддерживающей становилась вода.
Душевная метаморфоза, по его ощущениям, подходила к концу, и уже у самого порога Джи Ну накрыла вторая волна легкости за день.
Будто бы он долго-долго шёл по тоннелю, соединяя разум с сердцем цветными прочными нитями, и теперь наконец вышел с ними на свет. Вот обмотать их вокруг сердца, а затем можно и подурачиться.
Он даже заулыбался от радостного предвкушения нового этапа. А затем мысленно собрав пучок красочных нитей в охапку, протянул воображаемый букет в сторону двери.
Но открыть он её так и не успел. Дверь распахнули с той стороны, и прямо с порога ему на руки прыгнула четырёхлетняя Суа. Видимо, дочь и сама только-только вернулась с прогулки, потому что была одета в комбинезон, а на щеках ещё не стерся румянец.
- Папочка, а я тебя встречала- встречала, но замёрзла и стала ждать у окошка! Смотри, как красиво! Это настоящие снежинки…вот
И соскользнув с рук, она с восторгом зачерпнула горсть мягкого снега.
Свидетельство о публикации №224112500418