Контрольный выстрел
Волей случая меня затащило в редакцию журнала "Поэзия", орган Московской организации, главредом которого Котюков и был.
Попал я туда – по наущению своего учителя, Ивана Васильевича Рыжикова, – ещё до вступления в Союз писателей.
Вхожу в кабинет, располагавшийся тогда в 30-й комнате на втором этаже здания Правления, – и вижу сидящего за столом, заваленным бессистемными на вид горами и кучами книг, тщедушного немощного человека, в котором непонятным образом между кожей и костями жизнь держится.
Здравствуйте, – говорю, – мне нужен Лев Константинович.
Обтянутый кожей скелет, представившийся Сергеем Соколовским, отвечает: Сегодня я за него. Что Вы хотели?
Говорю, я – от Рыжикова, хотел приобщиться к работе и вступить в Союз.
Отвечает: Вы пока здесь журналы и книжки приобретите. Тогда к Вам отношение Льва Константиновича будет другое.
– Вот прям до такой степени?
– Именно так.
И начинает выкладывать передо мной старые выпуски журнала "Поэзия" и авторские книги поэтов, среди которых, прежде всего, книги Котюкова.
Насовал мне кучу, а потом дрожащей рукой вытащил и свои – и тоже сунул "для комплекта".
Как потом оказалось, сам Котюков приезжал на работу не чаще двух раз в неделю, но требовал от подчинённых, чтобы в кабинете в рабочее время всегда находился кто-то, кто мог бы продавать литературу. И чаще всего в те времена – его первый зам, Сергей Соколовский.
Потом уж появился Витюк, своими каверзами и проделками многократно перехлестнувший подвиги всех прилитературных деятелей, встречавшихся мне, но эту персону читатель найдёт в другом моём рассказе.
Соколовский, кроме книг, умудрялся продавать ещё и другое. Он строил свой "бизнес" на торговле кассетами с порнофильмами, против чего Котюков не возражал.
Осталось это занятие у Сергея – с лихих девяностых, когда он, ещё крепкий и здоровый, в составе рекетирской гоп-команды, состоявшей из бывших соратников по армии, "крышевал" Горбушку, коммерческий радиорынок на проезде им. Горбунова. Деньги там крутились горячие и несчётные, что позволило имяреку купить солидную квартиру в центре Москвы, да не просто в центре, а внутри Бульварного кольца, в конце Яузского бульвара, перед Покровкой.
Это занятие, сопровождавшееся, как было принято, "весёлой" жизнью, и привело Сергея к тому, что он перенёс клиническую смерть, после чего принялся писать стихи, не будучи в физическом состоянии продолжать "славную и почётную" деятельность рекетира.
О масштабах его "бизнеса" я узнал – когда тот попросил меня помочь "по-товарищески" в переезде в Дедовск к невесте Кате, новоиспечённой Лиле Брик, после развода с женой.
Задача облегчалась тем, что жили мы – в пяти минутах ходьбы друг от друга.
Весь мой бедный автомобиль оказался набитым коробами с порнокассетами – так, что они упирались в потолок. И это была лишь треть "коллекции".
Соколовский стал писать стихи – и для их продвижения выполнял роль ординарца Котюкова, умудряясь удачно подсуетиться и для своей пользы. Пошлёт, к примеру, Лев Сергея в редакцию журнала "Юность" стихи отвезти – так тот заодно и свои вирши захватывает.
Любопытно, как строил Соколовский своё "творчество".
Сергей не уставал повторять, что необходимо полностью доверять мнению наставника. Что не мешало ему перед тем, как показать стихотворение Котюкову, испросить интимно мнение каждого из приходивших.
Подходит раз ко мне: Я тут стихи написал, послушай. "...Ты лазоревая пташка в алых лютиках зари..."
Говорю, Серёг, ты хоть раз лютик видел?
Нет, говорит, не видел. А что?
– Да то, что лютик оттого так называется, что это – лютый сорняк плюс – едкое ядовитое растение. Вдобавок – с мелкими жёлтенькими противными цветочками.
Сказать человеку, считавшему себя поэтом, в лоб, что строчка – елейная графомания по самой сути своей, я не мог.
– Нет, ты не понимаешь, я у Льва спрошу.
А у Льва он спрашивал вечером, после окончания всех дел, когда у того повышалось настроение оттого, что, наконец, поедет домой. А жил-то в Пушкино, сдавая московскую квартиру жены. Понятно, что везти его на край света был вынужден "ученик".
Протянет Сергей, бывало, клочок бумаги, на котором печатными буковками накорябаны строчки – и замрёт в ожидании.
Лев Константинович, обожавший всех править на свой манер, сначала энергично черкал на протянутом клочке, а после доставал из стола лист бумаги, использованный на одной стороне – и на обратной записывал свой текст, порой не только по форме, но и по сюжету и образу произведения отличавшийся от оригинала Соколовского. Удовлетворённый своим действом, он зачитывал написанное – и восклицал: Вот как надо писать!
Соколовский безропотно и даже удовлетворённо хватал листок – и определял оный в папку рукописей для очередной своей книжки.
А называлось это действо просто и незатейливо: "Контрольный выстрел".
Цинично? Да, цинично, но – правдиво, точно.
Рыжиков, в отличие от Котюкова, никогда не предлагал ученикам своих вариантов. Просто отмечал фрагмент текста, которым был не удовлетворён, и говорил: Подумай, здесь неточно. Или: Здесь можно было бы усилить.
Справедливости ради отмечу, что Котюков трижды предложил мне незначительные улучшения в текстах, которые я принял. Это – за добрый десяток лет, в течение которых я трансформировался от автора журнала до контрольного редактора.
Так и Рыжиков дважды принял мои правки, хотя и был моим учителем, – и не постеснялся.
На этот счёт Котюков справедливо говорил, что только отъявленный графоман не принимает доброго совета по улучшению текста. С этим было трудно поспорить, но оставался вопрос – что для кого было улучшением.
Соколовский в юности проходил воинскую службу в танковых частях, за что Котюков окрестил его "Железным танкистом".
А самая значимая книга Сергея получила название "Суд офицерской чести".
Забавно? Скорее – грустно.
При всём при том – стихи Соколовского, появлявшиеся в каждом номере "Поэзии" были зачастую весьма комичными, что побудило меня написать на них серию пародий для размещения в соответствующем разделе журнала.
Поэты, имевшие отношение к редакции, зачастую дурачились, пытаясь по-доброму посмеяться над стихами друг друга. Пародировал я, пародировали меня – и это лищь поднимало общее настроение. Котюков был готов с радостью принять материал, но я на всякий случай показал написанное Рыжикову.
– Если не хочешь нажить себе смертного врага, оставь их при себе.
Врагов я наживал без оглядки, хоть того же Котюкова, мстившего мне за спиной всеми возможными способами, включая клевету, за отказ его возить. Но всё же послушался совета мудрого учителя.
Пародии действительно были едкими, убивающими оригиналы и уничижающие автора.
Так, как сейчас помню, меня зацепило стихотворение Соколовского "Любовь-крапива", начинавшееся со строчки: "Что же ты соломки мне не подстелила!.."
Я тут же приставил к первой строке: "Ты ведь догадалась, где я упаду..."
Но да ладно, проехали. Тем более, что хорошие пародии пишутся только на хорошие стихи.
Как-то в редакцию принёс стихи Николай Тряпкин. Положил их Котюкову – и пошёл по делам, в бухгалтерию.
Возвращается через полчаса – а Котюков весь сияет, протягивая ему правленые тексты.
– Ну, что, Тряпкин, – каково!?
Тот взял листы и бегло просмотрел.
– Прекрасно! – для Котюкова. А для Тряпкина – полное говно!
Пожалуй, это тоже был контрольный выстрел. Только на сей раз – пуля отразилась от цели и настигла стрелявшего.
Любопытно, что Соколовскому журнал "Юность" однажды вручил "Приз читательских симпатий".
А критикесса Линор Горалик как-то заявила: Соколовский стихи пишет, как гвозди заколачивает!
Правда, не уточнила, который. Поэтов с таким именем хватало.
Мало кто знал, что в стихах Соколовского – второе литературное лицо Котюкова.
Но да какая разница? После контрольного выстрела выжить редко кому удаётся...
Свидетельство о публикации №224112500955