Отверженные

Сейгод пережить ноябрь помогал Виктор Гюго.

Когда ещё тепло было, в солнечный денёк, ехала мимо уличных шкафов буккроссинга, откопала два больших тома "Отверженных" и "Над Нёманом" Элизы Ожешко и решила с неё начать.

Жила она в Гродно, писала на польском, и классиком белорусской литературы не считается, как и Адам Мицкевич. Когда читаешь, чувства противоречивые: с одной стороны, родные и понятные реалии, с другой - всё-таки чужое, хоть и понятное, горе.

"Над Нёманом" - роман о польской шляхте после подавления восстания 1863-го года. Прошло лет 20, но память о восставших погибших делит всех героев романа на тех, для кого она свята, и тех, кто старается всё забыть и жить сегодняшним днём.

Финал оптимистичный: главная героиня, бедная родственница богатого шляхтича, получает два предложения и выбирает не богатого морфиниста, а бедного, но красивого, здорового и честного шляхтича, который сам землю пашет, и её богатый дядя благословляет этот брак, потому что в прошлом его родной брат и отец этого бедняка вместе погибли за свободу Польши.

Чего в этом романе больше, реализма или сказки, не знаю, только сравнила с биографией авторки, и подумала, что та ещё фантастичней была. Молодая Элиза, уже будучи замужем, прятала участников восстания 1863-го года, а на каторгу за это пошёл её муж, за которым она не поехала и с тех пор жила своей жизнью.

В Гродно её любили за деятельную благотворительность и хоронили всем городом, сейчас там есть её музей.

Чужим горем называю раздел Польши, событие не только ужасное, но и роковое для всех трёх его участников, потому что в результате Первой мировой войны все три Империи рухнули, а Польша возродилась.

Прошло, правда, сто с лишним лет, с конца XVIII и весь XIX век поляки боролись за независимость, и после Первой мировой тут же началась Польско-советская война, в которой они и победили, причём дошли до Днепра. Ну а потом известно что было, как Сталин с Гитлером снова Польшу поделили, и что из этого вышло.

Послевоенная Беларусь в её нынешних границах результат всех этих событий: разделов Польши с участием РИ и СССР, что вышло, то вышло, а что впереди, неизвестно. При чтении романа вполне сочувствовала его героям, и зачем нужно было по-живому резать Польшу, так и не смогла понять.

Теоретически понятно, тут и можно перейти к Гюго: это была попытка противопоставить Французской революции усиление европейских империй. Но ничего хорошего из этого не вышло.

"Отверженных" читала неспешно, радуясь, что надолго хватит. Роман отменно длинный-длинный, и чего там только нет. Подробнейшее описание битвы при Ватерлоо, каторги и монашеских орденов, восстания 1832-го года, Парижа в целом и особенно его клоаки и преступного мира, а, впрочем, и всех остальных сословий от гамена Гавроша и студентов с гризетками до буржуа Жильнормана и полицейского Жавера.

Жан Вальжан, центральный образ романа, бывший каторжник, обращённый к добру епископом Диня Мириэлем, это не Кудеяр-атаман, который прежде своего покаяния "днём с полюбовницей тешился, ночью набеги творил, вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил".

Нет, это невинная жертва кривосудия. Украл хлеба для голодных детей вдовой сестры и 19 лет провёл на каторге, там добавили за попытки бежать.

Тоже со смешанными чувствами читала, не люблю ни сентиментальность, ни романтиков, ни - уж заодно признаюсь - континентальных европейских авторов. Возьму с полки то Пруста, то Манна, и не могу себя заставить дочитать до конца, да ну их, думаю, со всеми их премудростями, лучше в очередной раз Диккенса или прочих англичан с американцами перечитаю.

Но Гюго захватил своим красноречием. Читала раньше его романы, очень давно, и тогда он меня не поражал своим размахом, юность надменна.

А сейчас всё диву давалась, постоянно вспоминала Козьму Пруткова: "Если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану".

Но нет, никакой затыки, фонтан плещет и сверкает, причём это музыкальный фонтан, ритм сменяется вместе с музыкальными темами.  А ещё на собор Парижской Богоматери он похож, не на другой роман Гюго, а на архитектурный оригинал со всеми его излишествами, горгульями, подземельями и хорами.

Виктор Гюго примерным католиком вроде Честертона или Толкиена не был. Насколько реальны его образы праведного епископа и благочестивых монахинь, судить трудно. Вижу только, что их реальное милосердие в настоящем для действия романа времени противопоставлено безжалостной государственной машине, хотя в будущем только Революция принесёт всем отверженным освобождение.

Как это у автора сочеталось - не поняла при всём его красноречии. Равно как и почему Наполеон его восхищает. Трудно понять инопланетян, но читать интересно: а, вот тут у них, оказывается три глаза, а не два, как у нас, а тут гребешок и хвостик.

Нарочно заложила всего два противоположных места в двух томах: в первом апологию праведного епископа Мюриэля, во втором - пламенную речь Анжольраса о грядущей утопии Революции на баррикаде перед расстрелом.

С самого начала чтения меня то и дело накрывало странное чувство: нет, это не Вальтер Скотт, не Диккенс и не Достоевский. А все они сразу, перемешанные в одном сосуде, так что сразу и не поймёшь, восхитительный или отвратительный получился коктейль.

В чём сомнений нет - так это в том, что Гюго создан для мюзиклов. Жаль, не экранизировали мюзикл по "Собору Парижской Богоматери", хотя ладно, есть старая красивая экранизация романа с Джиной Лоллобриджидой и Энтони Куинном.

Что же до экранизаций "Отверженных", то лучше всего мюзикл Тома Хупера 2012-го года с Расселом Кроу - Жавером и Энн Хэтауэй - Фантиной. Эдди Редмэйн там Мариуса сыграл, а Хелена Бонем Картер - трактирщицу Тенардье. Епископа и Жана Вальжана с Козеттой они точно переиграли, но общее впечатление это не портит, напротив, присочинённый финал с посмертным апофеозом на баррикаде кажется органичным завершением  двух линий про покаявшегося каторжника и погибших революционеров.

Мюзикл смотрела, когда он вышел, но впечатлилась только сейчас, когда параллельно с чтением романа пыталась отыскать приличную экранизацию и попадались одна хуже другой: то с негром - Жавером, то с Жераром Депардье - Жаном Вальжаном.

Есть отдельные экранизации про Гавроша и Козетту-девочку, но я не добралась. Дети у Гюго выписаны прекрасно, жаль, что под конец он в них запутался: ввёл ближе к концу двух потерянных братиков Гавроша, которых их общая мамаша Тенардье продала одной знакомой, выдававшей их за детей деда Мариуса Жильнормана,  доившей старика вплоть до своего ареста, но когда малыши оказались на улице и случайно встретились со своим братом Гаврошем, он их тоже потерял из виду, и что с ними стало после его гибели на баррикаде, автор нам не сообщил.

В последний раз мы их видим в Люксембурском саду в самый день восстания, вылавливающими из пруда булку, брошенную сытым отпрыском буржуа лебедям. Сцена красивая, как и большинство всех сцен у Гюго, повторюсь, роман готовый мюзикл, скорее даже опера.

Но, увы, детишки пропали в тумане, и оперу по Гюго никто не написал, если не считать "Риголетто" Верди. Сейчас уже никто не напишет, а мюзикл хорош в своём роде, но, убрав все архитектурные излишества романа, логично упростив и спрямив его, тем самым и обкорнал.

Помимо фонтана и готического собора "Отверженные" ещё старое дерево напоминают, что выросло, то выросло, и стоит оно, огромное, лохматое, одни сучья обломаны, а другие разрослись, ни симметрии, ни ухоженности, только его природная сила и поражает.

Центральная сцена роскошная, встреча в зимнем лесу у родника сбежавшего с каторги Жана Вальжана и маленькой Козетты, брошенной на попечение негодяев Тенардье дочери гризетки Фантины, ставшей проституткой.

Уверена, что Достоевский читал "Отверженных" в оригинале, и у него встреча убийцы Раскольникова с маленькой, похожей на девочку проституткой Соней Мармеладовой, в том числе и этим романом навеяна. Перевели-то их поздно, уже в СССР, но просвещённая публика до революции читала оригинал.

Это прежде всего и останется в памяти, как символ творческих приёмов Гюго: в тёмном-тёмном лесу страшный незнакомец хватает за руку маленькую девочку - и она впервые в жизни чувствует рядом с ним тепло и покой, надёжного как скала Отца.

И неважно, что это похоже на спасение Эсмеральды Квазимодо, важна оркестровка.

Читала, что на похоронах Гюго в Пантеоне присутствовало миллион почитателей. Если и преувеличение, то вполне в его духе, и если выбирать из Наполеона и Гюго - выбрала бы последнего.