Поцелуй миру

Бесаме мучо

                Целуй меня, целуй меня крепче,
                Как если бы ночь эта нашей последней была.
                Целуй меня, целуй меня крепче -
                Боюсь потерять, потерять я тебя навсегда.

     Мексиканка Консуэло Веласкес, пианистка и композитор, написала проникновенную песню о любви в 1940 году (дата создания в разных источниках отличается) совсем юной. Девушка ни разу не целовалась, да и сами поцелуи, как проявления романтической симпатии, в строгом католическом обществе считались грехом. Когда пианистку спрашивали о том, кому было адресовано её пламенное послание, Веласкес отвечала, что песня – лишь её фантазия, воплощённая в музыке и лирическом тексте, и поцелуй предназначен миру. Вдохновением для песни послужила ария из оперы Энрике Гранадоса «Гойески».
     Название песни переводится как «Целуй меня». В этой песне, с годами ставшей классикой любовной лирики, скрывается спектр эмоций, страсть вперемежку со страхом вечной разлуки. Время быстротечно, жизнь и человеческий выбор непредсказуемы, не это ли повод научиться ценить мгновения счастья. Феномен песни «Бесаме мучо» состоит в её особой эфемерной власти над человеческими сердцами. Написанная в первой половине прошлого столетия, композиция была исполнена миллионы раз различными исполнителями, с разными  аранжировками, на разных языках, но неизменно сохранялось лиричное и страстное эмоциональное послание, отправленное юной мексиканкой большому миру. Чрезвычайно популярной песня стала в годы Второй мировой войны. С этой музыкой женщины провожали своих мужчин на фронт, в ней же черпали силы, дожидаясь возвращения любимых.  Созданная в мирное время с другим посылом, песня оказалась маяком и надеждой для всех, кому довелось столкнуться с ужасами войны.

Фон песни

     Чудесная песня! Сразу её слышу… Но, какой бы прекрасной не была песня, её слова и мелодия, голос певца, а фон, на котором видна (слышна) песня, порой намного важнее для её восприятия. В молодости я эту песню возненавидела, так как она звучала каждый день на фоне криков и шума темпераментной кубинской компании. Два первых студенческих курса я провела в комнате с кубинками. Тогда, в СССР, кубинцев училось много.
     Сейчас, эта красивая песня – лишь воспоминание о счастливой беззаботной молодости, память о тех, с кем жила и училась бок о бок, понимание, какие все были интересные, хорошие, но слишком разные по своему характеру, культуре, темпераменту. Были мелкие конфликты, но большой вражды, ненависти и войны не было.

Общежитие

     Комнаты были, в основном, четырёхместные. И нам с подругой подселили ещё двух девочек кубинок. Кубинцев на факультете очень много училось, иностранцев одних в комнату не селили, только наполовину с нашими. Вот мы с Наташей стали жить с Хиной и Мирной. Хина – полненькая, чёрненькая, крепенькая такая, Мирна – стройная, худая мулатка. И постоянно у нас в комнате находились ещё их девчата-подруги, они вместе себе готовили, коммуна, куча мала, гам, шум, ламбада, латиноамериканский темперамент… А мы с Наташкой девочки домашние, тихие,  столько много шума не любили. Да, раздражал меня в то время этот шум. В то время я не могла при шуме, громкой музыке, и при включенном свете спать. Мне это мешало. Кто бы мог подумать, что с годами я буду рада спать в любом состоянии и в любых условиях…
     А девчонки, честно говоря, все были хорошие, просто уж слишком разные традиции и темперамент у наших народов. Со стипендии (70 рублей, а у нас – 40 рублей)  они, как дикари, накупали себе всяких безделушек, украшений, хотя все они были из обеспеченных на Кубе семей. Любимое блюдо – рис и колбаса жаренная с томатом и чесноком. Деньги быстро тратили и занимали у нас. Мы с Наташей питались, то в столовой, то сами готовили, они – отдельно, да их много было... Мы угощали друг друга. Были, конечно, и небольшие конфликтные ситуации, но это всё мелочи. Просто надоел их шумный балаган и постоянные гости и танцы.
     На втором курсе мы просили не селить нас с кубинками. Нам пошли навстречу, дали другую комнату. Но, в эту комнату летом поселились другие кубинки, и фиг их уже выпрешь отсюда. Пришлось жить снова с кубинками. Грисель, высокая, темпераментная, чёрная и Глория, полненькая мулаточка. Мы их тоже хорошо знали, так они были подругами Хины и Мирны. Теперь Хина и Мирна торчали у нас комнате. Остались мы с теми же, от кого с Наташкой хотели сбежать.
     Всё-таки нервы у Наташки не выдержали, к тому её запах пота не нравился кубинкам, и смуглянки сами нашли ей свободное место в общежитие, что не так просто было сделать – всё занято, и Наташа переехала в другую комнату к старшекурсницам, а я одна с ними в этой комнате заканчивала уже второй курс.
     В Одессе в восьмидесятые годы училось много иностранцев, я была очень белокожая, на меня посматривали. Но, воспитанная в Советском Союзе, я на них внимания не обращала, слова «иностранец» и «заграница» для меня были табу. Иностранных парней воспринимала, скажем, как живую мебель, которую надо от себя отодвинуть подальше, но отнюдь не как мужчин и близких друзей. Времена поменялись и всё больше девушек мечтают выйти замуж за иностранца.