Тайна старого моря. Часть IV. Искания. Глава 13

Глава 13
В ТЕАТРЕ
Миллениум, которого все так ждали, наконец наступил, но не принес с собой ничего особенного: закончилась зима, незаметно подкралась весна с авитаминозом и грязью. И лишь только когда стали проклевываться первые клейкие листочки, повеяло жизнью.
По совету Маши Архиповой я снова отправилась в свой излюбленный парк, но ничего меня в нем уже не радовало. «Надо же как тебя приперло, – сочувствовала мне Архипова. – Даже весна не в радость».
В парке я решила сфотографировать что-нибудь интересное. На тропинке, огибающей озерцо, остановилась маленькая собачка в ботиночках на тонких лапках и звонко лаяла, вытянув шею, на притаившегося вдалеке спаниеля. Хозяева и того и другого питомца с интересом наблюдали. Картина была такая уморительная, что я тоже невольно залюбовалась.   
Рядом с площадки, где играли дети, вдруг раздался чей-то пронзительный смех. Я пригляделась – это снова оказалась бабы Олина «сестра»... Та самая, которой я когда-то помогла слезть с качелей. Она, как и прежде, раскачивалась на пружинной качалке в виде деревянного автомобиля. Затем, резко спрыгнув с машинки  с криком «Обманули дурака на четыре кулака!», чуднАя старушка пулей скрылась за деревьями.   
Опять Салтыков, наверное, где-то здесь ошивается, сделала вывод я. Почему все это происходит именно со мной и зачем я вообще тогда ездила к этой гадалке?..
Мои размышления прервал обрушившийся откуда ни возьмись ураган, небо мгновенно затянуло свинцовыми тучами, и хлынул ливень – все в точности по старому сценарию, как тогда, пару лет назад. Спасаясь от стихии, я помчалась к ротонде, где  спряталась под крышей. Косой дождь бил по озерной глади, и я усиленно размышляла, как в таком промокшем виде побыстрее добраться до дома.
– Негоже так сидеть! – услышала я рядом мужской голос и, не успев оглянуться, почувствовала, как на мои плечи легла чья-то спасительная куртка.
Я подняла взгляд – на меня сверху смотрели знакомые синие, как летнее небо, глаза Антона Белодеревцева... На этот раз он был в длинном черном плаще и белоснежном кашне, все это идеально сочеталось с его светлой кожей и русыми волосами – не хватало только какой-нибудь стильной шляпы.
– Нехорошо, говорю, мокнуть под дождем, – повторил Антон, видя мое замешательство, и расправил большой темно-серый зонт. – Пойдемте, девушка.
Я безропотно подчинилась внезапно нарисовавшемуся знакомому, и мы быстрым шагом направились из парка. Дождь к тому времени уже заканчивался, и нам приходилось перескакивать через огромные разлившиеся на дороге лужи, напоминавшие небольшие моря.
– Куда мы идем? – полюбопытствовала я.
– В театр, – спокойно ответил Антон. – Переодеться же надо.
– Во что?
– В костюмы, конечно, – последовал невозмутимый ответ.
Едва поспевая за длинноногим Белодеревцевым, я мгновенно ощутила  прилив радости – чистый и свежий, как наполненный озоном воздух. На мгновение мне даже казалось, что я лечу.
– А какой театр? – продолжала допытываться я.
– Камерный, я там декоратором работаю.
– А! Вспомнила, ты же уже говорил.
– А я думал, что вы всё забыли, девушка! – улыбнулся Белодеревцев.
– А ты забыл, как меня зовут! – парировала я.
– Обижаете, я все помню... – с укоризной произнес Антон.
– Может, хватит уже «выкать»? Давай перейдем на «ты», – живо предложила я.
– На брудершафт мы еще не пили. Вот выпьем чаю, тогда, – серьезно пояснил Антон.
Камерный театр напоминал небольшой терем с островерхой крышей и большими панорамными окнами. Здание было построено не так давно в дополнение к музейному комплексу, связанному с жизнью и творчеством уральских писателей. В камерном  обычно шли постановки по русской классике. Как впоследствии рассказал Антон, театр строили по проекту графа Шереметьева.
Фойе оказалось уютным и полным зелени, на стенах висели какие-то абстрактные репродукции и фото местных актеров. Мансардный потолок причудливыми волнами спускался к стенам. Помещение мягко освещали большие многоярусные люстры с лампами в виде свечей.
Мы свернули к служебному входу и зашли в гримерную, где царил полумрак. Здесь так же, как и в фойе, снова красовались фото актеров, среди которых затесался портрет А. П. Чехова. В углу приютился пухлый старый диван, рядом с ним горел старомодный торшер, у стены напротив на плечиках висели костюмы. На туалетном столике была расставлена косметика, флаконы с духами, несколько шкатулок и подставка для украшений в виде блюдца, на котором замер, повернув голову в сторону, бронзовый воробей.
В гримерке оказалось очень тепло, и я мгновенно оттаяла. Антон заварил чай, пахнущий травами, как тогда в Казахстане, и доверху наполнил им большие кружки.
– Что же мы медлим? – спохватился он. – Надо быстрее переодеваться!
Белодеревцев выбрал на вешалке платье и подал мне. 
– Держите, Наталья!
– Что это?.. – я недоуменно рассмотрела наряд.
– Женское платье девятнадцатого века, – проговорил Антон.
– А посовременнее... – растерялась я.
– Вы же в театре! Другого нет, – возразил Белодеревцев. – Вчера премьера пушкинской «Метели» была. Вот специально оставил для вас платье главной героини. Должно подойти.
– Для меня? –  я была окончательно сбита с толку.
– Конечно.
– Так ты... так вы знали, что мы сегодня встретимся?..
– Да. Я все знаю заранее – вы снова забыли. Не удивлен, – вздохнул Антон.
Я приняла платье и спряталась за деревянной ширмой.
– Насколько я помню, главная героиня «Метели» была безумно влюблена и тайно венчалась с незнакомцем, – заметила я, натягивая на себя платье, оказавшееся  непростым в плане застежек.
– Волею судьбы...
– Что?
– Волею судьбы, говорю, он оказался ее мужем, – повторил Антон. – Тот самый незнакомец.
– Любишь одного, а выходишь за другого. А потом оказывается, что и не любила тогда вовсе, – размышляла я, появившись перед Белодеревцевым в платье.
– Шика-а-а-арно... – ошеломленно выдохнул он.
Светло-зеленое атласное платье, легкое, с высокой талией, глубоким вырезом и белой лентой под грудью, было действительно сшито как на меня.
– Но потом-то ведь все случилось так, как должно было случиться! – вышел из ступора Антон и тоже отправился переодеваться, прихватив из актерского гардероба еще один костюм...
 – Прямо как у Пушкина! – завороженно застыла я, увидев его в темно-красном гусарском мундире с золотыми петлицами и шнурами.
– Прошу вас, барышня! – чинно подставил мне локоть Белодеревцев и подвел к столику, где остывал уже чай.
– Со мной такое впервые... – счастливо проговорила я.
– Что именно?
– За кулисами театра, в гримерке, да еще вот... в костюме, – я указала взглядом на платье.
– А я привычный! Каждый день перед глазами декорации, костюмы... – устало перечислил Антон и, остановив на мне внимательный взгляд, добавил: – А вот такое тоже впервые.
– Что же?
– Такая красивая девушка передо мной впервые в жизни.
– Но ведь мы же уже встречались.
– Ну во-первых, такого чудесного платья на вас еще не было. Во-вторых, вы в Казахстане приходили с сопровождающим, – Белодеревцев достал из ящика стола темный шоколад, поломал его на кусочки и величественно поднял кружку: – Настало время выпить на брудершафт!
Скрестив локти, мы пригубили из кружек, и Антон деликатно поцеловал меня в щеку.
– Приглашаю тебя на спектакль! – торжественно объявил он.
– Какой?
– «Метель». Завтра в восемнадцать тридцать. Удобно?
– Конечно, удобно! – несказанно обрадовалась я.

Следующим вечером в театре Антон встретил меня в простом вязаном пуловере.
– Извини, не успел почистить фрак! Работы было много – запылился, – объяснил он.
– А ты работаешь во фраке? – развеселилась я.
У меня никогда не получалось различить – шутит Антон или нет, поэтому частенько попадалась на удочку его серьезного юмора.
– Конечно! Во фраке, брусничного цвета с искрой! – авторитетно подтвердил Белодеревцев. – В театре все во фраках.
– Брусничного цвета? – недоверчиво переспросила я.
– Вообще-то это цитата из гоголевских «Мертвых душ». Ты что, опять всё забыла? –  усмехнулся Белодеревцев.
– Как я могу забыть! Я же филолог. Кажется, такой фрак был у Чичикова.
– Умница! – похвалил меня Белодеревцев. – Предлагаю вспомнить теперь Александра Сергеевича!
Антон слегка поклонился, пропуская меня вперед. Я внимательно присмотрелась к выстроившимся в гардероб зрителям – среди них не было ни одного во фраке.

Мы поднялись на второй этаж и оказались на самом верху зрительного зала, выполненного в виде амфитеатра. Сцена с поворотным кругом была небольшая, с кремовым, обрамленным по краям золотом занавесом. В углу на ней поместился черный рояль.
– С первых рядов приходится задирать голову, чтобы разглядеть игру актеров. Самые лучше места в третьем и четвертом рядах. Но даже с восьмого все прекрасно видно – за время работы я как заядлый театрал успел опробовать все места. Но больше всего люблю галерку – вопреки существующим мнениям здесь прекрасно видна сцена! И можно даже наблюдать за зрителями, – рассказал Антон и пригласил меня присесть на последний ряд, вручая бинокль.
Зал оказался неполный: ближе к сцене пустовало несколько мест и Белодеревцев предложил, если мне не понравится его идея «сидеть на вершине айсберга», спуститься ниже.
Когда погас свет и медленно поднялся занавес, мы увидели на сцене сидящую за столом девушку, перед ней лежала раскрытая книга и горела свеча. Отдаленно зазвучал вальс Свиридова.
–  Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и следственно была влюблена, – многозначительно прокомментировал Белодеревцев.
До конца действия он не проронил ни слова. Зачарованно глядя на главную героиню – она была в «моем» платье, я ждала, когда же появится Бурмин в красном гусарском костюме. При этом я все время ощущала рядом Антона: его движения, дыхание. И вот Маша едет в церковь и ждет там своего возлюбленного, но тот не приходит, метель усиливается, музыка становится тревожнее. В тот момент я почувствовала себя на месте Марии Гавриловны – как будто это я в церкви жду венчания, но вокруг темнота и холод, я даже не вижу образов. Мне показалось, что все это я когда-то уже пережила – эту пустоту, холод и одиночество. В тот момент мне даже показалось, что будто я все еще там, в своем прошлом. Но вдруг я ощутила дыхание Антона, совсем близко – это вывело меня из лабиринта фантазий. Нет, я не ошиблась – он вдыхал аромат моих волос.

– Что же тебя все-таки заставило уехать из Казахстана? – решила наконец спросить я, когда спектакль закончился и мы вышли из театра.
– Ну я же говорил – меня заставили обстоятельства, – грустно проговорил Антон, потом вынул из кармана портсигар и спросил: – Можно я закурю?
Раньше я не замечала за ним такой привычки.
– Конечно. Ты разве куришь? – спросила я.
– Да, бывает иногда, – Антон щелкнул зажигалкой и затянулся.
Облачко сигаретного дыма поднялось и растаяло в сгущающихся сумерках.
– У меня мама плохо себя почувствовала. Нужны были лекарства. Я продал кое-что из имущества в Казахстане и вот приехал, – поведал Белодеревцев.
– А насколько все серьезно? – спросила я.
– Пока не знаю. Но я все сделаю для ее скорейшего выздоровления, – твердо заявил Антон и затушил, не докурив, сигарету, потом посмотрел на меня и улыбнулся: – А с этим делом я завяжу. Знаю, курить плохо, я ведь с восемнадцати лет курю. Уже почитай скоро пятнадцать лет.
– Серьезный стаж, – я украдкой взглянула на Белодеревцева.
Мне к тому времени было уже двадцать девять, а ему, как выяснилось, тридцать четыре.
– В декабре у меня юбилей! – заметил мой взгляд Антон. – Тридцать пять!
– Никогда бы не поверила. Ну и тридцать пять – это не возраст, – заключила я.
– Возраст для мужчины – это когда, зайдя в автобус, он смотрит не на красивых женщин, а нет ли свободного места! – снова пошутил Антон.
Мы договорились созвониться, и Белодеревцев посадил меня в такси, помахав на прощанье. В этот момент я поняла, что он  напоминает мне мальчишку, ведь Антон улыбался, шутил и даже грустил временами как ребенок.
Продолжение следует.