Первый снег

Далеко-далеко отсюда, в Городе-на-Семи-Холмах, в ночь на январь неожиданно, хотя и давно всеми ожидаемо, выпал первый снег. Просяной и невесомый, он был мелок и сух как выдохшаяся цветочная пыльца, и казалось, будто там, в набрякшем занебесье, изо всех сил сдерживается не заплакать кто-то большой и неповоротливый, не умея, однако, удержать нескольких самых непослушных слезинок, которые всё бегут и бегут по его небритой щеке, замерзая на лету в хрусткую белёсую труху. В одно мгновение Город съёжился и выцвел, фонари остолбеневших улиц махом ослепли и, кое-как найдя друг дружку, на ощупь побрели, шатаясь, сквозь эту мутную заверть. Вслед им с каким-то нездоровым любопытством – дойдут? али не дойдут? – исподлобья глядели дома, зябко поводя могучими плечами и плюясь щербатыми дымными ртами подъездов крохотными суетливыми фигурками редких горожан. Похоже, запоздавшему зазимку в Городе были рады одни только дети, быстроногие и счастливые – первоснежья ждали в урочный срок, и теперь растерянно не знали, что с ним делать.

Лишь в одном из домов никто не заметил происходящих снаружи перемен. Сидевшие там рука об руку мужчина и женщина не шевелились и молчали, одним лишь заторможенным и рваным дыханием выдавая фиолетовому заоконью своё присутствие. Не решаясь потревожить, молчал и дом, исподволь шикнув на скрипнувшие было неудобные стулья и не в час растикавшиеся ходики с Коньком-горбунком. Тупое безмолвие, растёкшись по пустым комнатам тягучим клеем, тоже понемногу подуспокоилось и улеглось на пол зубчатой тенью придомных пирамидальных тополей, по пути мазнув самым краешком пустого рукава своего балахона по лицу лежавшего на кровати мальчика. Мальчика, так страшно и невозможно похожего на ледяную статую, которые режут на Ратушной площади к Новому году. Мальчика, который – в отличие от родителей – уже ничем не мог показать густеющим сумеркам, что он тоже, как и они оба – Здесь и Сейчас…


* * *


Мальчик любил хоккей. Очень любил. До того любил, что даже собственноручно смастрячил из выпрошенной у мамы старой перчатки почти всамделишную вратарскую ловушку, которая вышла на удивление вполне себе ничего и более-менее уверенно ловила отбитый от стены теннисный мячик. На изготовление наколенных щитков, правда, пришлось подрядить бабулю – столь сложный портняжный пилотаж начинающему хоккеисту было ещё не по плечам. За маской, клюшкой и всем остальным дело не стало – папа, вздохнув, полез в кошелёк, и… и дню рождения волей-неволей пришлось случиться несколько раньше. Маска было самой что ни на есть обычной, старшему поколению знакомой по мультфильму «Шайбу! Шайбу!», а у современной поросли напрочно ассоциирующаяся с Джейсоном Вурхизом. Купленная же на вырост клюшка… о! клюшка была восхитительна как… как нечто по-настоящему восхитительное: удобнейшая узкая рукоять с набалдашником, широкая «гитарная» талия и очень солидный, какой-то даже очень по-взрослому загибающийся крюк. Что же касается упомянутого «всего остального», то его весьма долго – и весьма успешно – заменяла родная гостиная со сдвинутыми попарно стульями и занавешенными от греха подальше телевизором.

Из комнатных и редких школьностадионных покатушек с папой мальчик вырос быстро. Буквально влюбившись с первого взгляда в свою первую клюшку и разве что не спя с ней (хотя кого мы обманываем), он, едва задержавшись в новичках, упрямо лез по лестнице юношеской хоккейной лиги, что называется, сквозь тернии в звёзды, и в один прекрасный день случилось то, чего при таком раскладе просто не могло не случиться: состоялась Первая Большая Игра – в настоящем ДК, на настоящем искусственном льду, с настоящей шайбой – и против настоящего противника. Стоит ли упоминания то, что под свет прожекторов в гремящий комментаторский мегафон мальчик выкатил из раздевалки со своей «счастливой» клюшкой – как же можно было не разделить сладость дебюта со своей любимицей!

К последним минутам третьего периода команда мальчика вела с минимальным перевесом, но на счёт никто внимания почти не обращал: горячка Первой Большой Игры захватила каждого из хоккеистов и заразила всех-всех-всех зрителей до единого – даже девочек. Мальчик упоённо пропускал и «сейвил» шайбу за шайбой, упиваясь собственными ощущениями, и каждая клеточка его юного тела полнокровно фонтанировала реактивной энергией, что, конечно же, передавалось окружающим и возвращалось к нему сторицей. «Счастливая» клюшка работала не покладая руки, новенькая ловушка металась словно крылышко колибри, щитки с аппетитным скрипом ёрзали по расцарапанному в крошку льду, а летящий с потолка голос – так и хочется сказать «свыше»! – подробно описывал каждый его вратарский финт, то и дело вставляя профессиональные обороты, которые раньше мальчик слышал только по телевизору или из зрительской зоны. Поистине в тот вечер в городском ДК творилось Настоящее Волшебство!

Когда разогнавшийся форвард, послав коварную «девятку» и не совладав с коньками, на полном ходу вломился в него, мальчик, заряженный адреналином под самую макушку, поначалу даже ничего не почувствовал. В судорожно окостеневшей ловушке трепыхалась пойманная у самой сетки шайба, и мальчик как-то отстранённо удивился, что при этом совершенно не ощущает самой руки. Потом уши залепило мокрой ватой, затылок лягнуло ледовое покрытие – какое оно, оказыватся, бугристое! – и в животе будто запульсировала россыпь жгучих светлячков. Финальным аккордом в гаснущее сознание мальчика вонзился истошный и при этом донельзя жалобный вопль рвущейся пополам «счастливой» клюшки…


* * *


В коме заштопанный сотней швов мальчик пролежал около недели, выйдя из неё самостоятельно и притом относительно легко, однако на этом хорошее и закончилось. Как витиевато, обходя острые углы и квалифицированно дозируя правду, расписывал на пальцах лечащий врач, множественные повреждения индуцировали какую-то дремавшую доселе наследственную болячку, отчего произошёл запуск какого-то непроизносимого процесса, отчего последствия в сросшихся тканях пошли куда-то вглубь, отчего…

– Сколько? – прямо спросили папа и мама.

Доктор вскинулся было благородным негодованием, но вовремя осёкся – и понял.

– Месяц. Может, полтора, но это если… сильно повезёт.

– Повезёт? – усмехнулись папа и мама, и от их синхронного оскала врач попятился и вывалился прочь из палаты. За его спиной, стоя на коленях на казённом линолеуме, придушённо хохотали безумными голосами родители пациента, угодившего на беду в его отделение.

– Повезёт, повезёт… – на разный лад повторяли эти двое. – Повезёт, повезёт, повезёт…

Не повезло.


* * *


– Держи, хоккеист!

Натренированно улыбаясь, папа бросил на кровать склеенную посередине и заботливо умотанную скотчем… ВРАТАРСКУЮ КЛЮШКУ.

– Как просил! Ну и намучился я с ней… ты ж её это… почти что в щепки раздолбал!

Мальчик, как грачонок, повёл выпуклым глазом и тихонько коснулся почти прозрачной рукой подарка. Тонкая удобная рукоять с блямбой-набалдашником, переходящая в широкую талию, и солидный, какой-то даже немного угрожающий загиб крюка. Всё такое знакомое…

И такое чужое.

– Это не моя клюшка. – прошептал мальчик. – Я просил мою. Мою, счастливую.

Мама прижала к губам платок. Папа удар выдержал, потёр левую сторону груди и присел на кровать:

– Она… она сломана, малыш. Совсем сломана.

– Принеси, – упрямо тикнул вихрастой головой маленький вратарь. – Принеси.

– Зачем, сынок? – тихо и твёрдо спросил папа.

Минуту отец с сыном молча смотрели внутрь друг друга. Смотрели как равные и всё понимающие люди.

– Она поможет мне встать, – столь же тихо ответил мальчик. – Поможет… выздороветь. Принеси. Пожалуйста. Только мою. Мою, счастливую.

Утром ему тихонько положили на одеяло обломки любимой клюшки, размолоченной так, словно по ней проехались катком. А вечером того же дня мальчика не стало.


* * *


В ночь на январь в Городе-на-Семи-Холмах неожиданно, хотя и давно ожидаемо выпал первый снег. Он был мелок и сух как детский тальк, и казалось, будто там, в насупившемся занебесье, изо всех сил сдерживается не заплакать, боясь показаться маленьким, кто-то действительно маленький, не умея при этом, однако, удержать нескольких самых увёртливых слезинок, которые всё бегут и бегут по его исхудавшей щеке, индевея на лету в большущие накрахмаленные звёзды. Во мгновение ока Город скорчился, выцвел и обезлюдел, лишь заигравшиеся дети, быстроногие и счастливые, были рады таким погодным переменам. Один из них, откинув с разгорячённого лица пластмассовую вратарскую маску, жадно приник к низкому небу, хамнул несколько снёжинок – и неожиданно для самого себя негромко и радостно рассмеялся: забавно, ему вдруг почудилось, что кто-то с этого самого неба очень внимательно следит за его игрой. Смотрит – и одобрительно кивает вихрастой головой, что-то неразборчиво шелестя придомными пирамидальными тополями о его только что удачно отбитом теннисном мячике.

=========

В тексте произведения звучит фрагмент стихотворения «Под рёбрами» Дмитрия Ля, взятого из открытого источника https://diary.ru/~urenkel/?tag=731.

Обложкой служит коллаж с использованием клипарта Uaiy See, взятого из открытого источника https://www.vecteezy.com/members/uaiysee.