Смещенное пространство литератур

 

Два поколения школьники и профессиональные литературоведы рассматривали книги о Первой мировой и Великой Отечественной, как литературу «о цене мира и  состояния Мира». Два поколения росли на примерах героизма героев книг Шолохова, Хэмингуэя, Бондарева, Олдриджа, Барбюса, Быкова, Бакланова, Воробьева ( смесь авторов по хронологии и значимости сознательна, если чо…). А потом мир и Мир стал другим. Не потому что заслуги предыдущих героев отменились, а потому, что пришли заслуги более актуальных героев и антигероев.

Два поколения филологов изучали литературу писателей-деревенщиков, как литературу печали и скорби об уходящем характере России, о разматывании традиционных ценностей и рождении новых неблагодарных поколений. И вот третье поколение филологов обнаруживает, что все не совсем так и местами совсем не так, и что «уирают не только деревни»(а целые города и страны), что деревенская изба — это не только память, но и якорь, который тянул на дно (спорно?...что сейчас не спорно?).

Третье поколение филологов обнаруживает сдвиг и ломку литературных векторов и ориентиров. И она ещё в самом начале…

Да. Литература антропоцентрична. Да — она в любом случае изучает человека в заданных обстоятельствах. Но она изучает и обстоятельства, создающие человека. Она изучает даже фантазии и баги (не только грех) в в мире и мир, как большой баг…

Литература приходит другая. Уходит ли старая литература? Иногда кажется, что уходит. Но это только кажется… (слово «кажется» сейчас не отменит никто — потому что никто не знает, что НЕ кажется).