Из книги Биография одного алкоголизма. Дзержинка

Праздник – это состояние души, а не дата в календаре.
                (Из моих афоризмов)

Любой нормальный человек к порогу, перешагнув который, он из бытового пьяницы превращается в алкоголика, идет маленькими шажочками. Сначала «проба сил» на какой-нибудь выпускном, потом начинаешь отмечать каждый день рождения, затем пьешь исключительно по праздникам, далее, только по выходным. Потом начинаешь опохмеляться, и тут-то тебе попадается в руки отрывной календарь! Боже мой! Сколько там знаменательных дат! По моему глубокому убеждению, вторая стадия алкоголизма начинается не тогда, когда без опохмелительного процесса ты не можешь выйти на работу, а тогда, когда ты начинаешь отмечать день взятия Бастилии парижскими коммунарами (кстати, говорят, что ее взятие в Великую французскую революцию имело целью разграбление винных подвалов, находившихся под знаменитой тюрьмой).
Поначалу, после одного дня выпивона на утро второго, смотреть на водку не можешь, в конце «обращения» на второй день – жизни без нее не представляешь. Ну, и, по-настоящему, можешь считать себя алкашом, когда сама мысль о начале пития или, прямо противоположно, о его завершении, вызывает какой-то животный ужас; в первом случае, потому что знаешь, как трудно будет остановиться, во втором, так как осознаешь, что именно сейчас тебе и надо останавливаться, а ты прекрасно понимаешь, как будет плохо. Россия – вообще удивительная страна; только в ней выражение «поправить здоровье» означает напиться еще больше, чем вчера.
Работать в таком состоянии, да что там работать, передвигаться хотя бы, можно только через «терапевтические» дозы алкоголя. Правда такой способ неизбежно приводит к тому, что к вечеру все равно надираешься, а следующим утром все начинается сначала, только тебе еще хуже.
Впрочем, к тому периоду, который я собираюсь описать в этой главе, все вышеизложенное имеет весьма отдаленное отношение. Мое алкогольное становление только начиналось и меня не пугало ни похмелье, ни ужасное самочувствие, ни негативные последствия. Это был период, когда мы пили, в основном, по праздникам и к этим праздникам тщательно готовились. Я имею в виду период моего обучения в Высшем Военно-Морском ордена Ленина училище имени Ф.Э.Дзержинского.
И еще, не подумайте, пожалуйста, что я и мои товарищи только и делали, что пили – тематика книги, как видно и из названия, такова, что мне просто приходится описывать исключительно случаи, связанные с употреблением спиртного, ну, может, немного разбавляя сентиментальными философскими рассуждениями. А так я, более или менее, хорошо учился, сдавал экзамены, много занимался спортом, получал высокие спортивные разряды (в том числе даже по шахматам имел второй), обучался, а потом совершенствовался, в игре на гитаре, параллельно писал стихи и песни, несмотря на постоянную занятость, регулярно навещал родителей, бабушку с дедушкой и т. п.
Но, продолжим. Примером тщательной подготовки к праздникам могут служить Новые 1991 и 1992 годы. К отмечанию 1991 года мы – я, Димка, мой училищный друг Женя Б. (Джон), школьный друг Леша Шарков, наши девушки – начинали готовиться месяца за полтора-два, если не больше. Время было не простое, Горбачевская перестройка, будь она неладна, сменилась полной разрухой, как идеологической, так и экономической. В продуктовых магазинах – шаром покати, в винно-водочные стоят километровые очереди, все по талонам, а без карточки покупателя, вообще, хрен обслужат. Вот мы и готовились заранее.
Помню, колбасу твердокопченую где-то достали, икры красной развесной банку пол-литровую, а чтоб не пропала за месяц с лишним, масло в нее добавили и в холодильник. Но к празднику она, не то, чтобы испортилась, просто приобрела какой-то затхлый вкус. Съели все равно.
В поисках водки и шампанского облазили все магазины, выстаивали те самые длиннющие очереди, а стоять приходилось не раз, потому что давали ограниченное количество в одни руки. В общем, готовились долго и серьезно, и все время делились впечатлениями:
– До Нового года осталось полтора месяца. Надо еще то-то и то-то.
– До Нового года остался месяц. Проветри икру и перестань жрать общественную колбасу.
– До Нового года осталось две недели. На фига мы выпили две бутылки, где их теперь доставать?
– До Нового года осталось десять дней, скорей бы уже.
– До Нового года осталось неделя… пять дней… три… Завтра!!!
С той поры прошло уже более двадцати пяти лет, а мы до сих пор вспоминаем этот праздник, причем не пьянку с ним связанную (о ней только фотографий много осталось), а именно процесс организации – творческий, интересный, живой. Я чего о нем написал-то: благодаря таким длительным подготовкам, обыкновенное застолье «по поводу», превращалось в некий фетиш, священнодейство. Такое отношение к «отмечанию дат» у меня осталось до сих пор. Вы можете со мной не соглашаться, ругать, считать это полной ерундой, но и сейчас, в сорок с "большим хвостом", мне очень нравиться готовить праздничные столы, заниматься сервировкой, встречать приглашенных гостей. И нет ничего приятнее, после всей этой суеты, когда без всякой выпивки уже кружиться голова, и не держат ноги, наконец, сесть за стол и уж тут расслабиться! А после ухода гостей, оставшись с женой, достать припрятанную бутылочку, включить телевизор и продолжить, обсуждая события уже прошедшего застолья, но еще не закончившегося праздника.
И еще. Я тогда так ждал этот Новый год, так хотелось, чтобы он поскорее пришел, дни считал, часы, минуты, скорее бы, скорее бы! А потом – хлоп! – пролетел праздник, молнией сверкнул, одно похмелье осталось, а через день и оно прошло. Ловлю себя сейчас на мысли: вот так торопим, торопим время, побыстрее бы закончились неприятности, поскорее бы начались праздники, ан глядь – а вот и старость.   
Был еще один Новый год, который намертво врезался в память. Справляли мы его на улице Войнова, где я жил с первой женой в коммунальной квартире, занимая две комнаты из четырех. Большая комната была действительно большой, метров 30-ть с лишним, что позволило нам пригласить довольно много гостей, и если память мне не изменяет, то набралось их за двадцать человек.
По-моему это был 1992 год. Готовились мы к нему не менее тщательно, чем к году предыдущему: также закупали продукты и спиртное, искали елку, маялись от ожидания. А чтобы эту маяту как-то сгладить, стали придумывать застольные фанты. Не выполнение фанта или отказ от него карался денежным штрафом, который шел в фонд «на опохмелку». Задания в фантах были разные: довольно остроумные и откровенно глупые, на силу, на терпение, на преодоление ложного стыда и т. д. Тамадой на этом вечере был назначен известный мастер художественного слова Леша Шарков, который щедро штрафовал провинившихся и награждал достойных фантами (что, собственно, было одним и тем же). Конечно, я не помню абсолютного большинства заданий, назначаемых фантами, но вот несколько, врезавшихся в память: просидеть за столом пять минут в противогазе; присесть, держа на руках пятого по счету соседа от вас двадцать раз; поцеловать в засос соседа справа (слева); выпить стакан водки и т. п. Например, справа от вас сидел такой же парень, как вы, целоваться в губы ни ему ни вам не хотелось, будьте любезны – штраф, десять рублей. Кто-то выполнял фанты, кто-то не мог пересилить себя и платил, в любом случае, было очень весело. Да, был один фант, который отказывались выполнять практически все – пропустить (понимай: не пить) три рюмки (тоста). Спиртного было припасено прилично, но общественность понимала, что на такую ораву все равно будет мало.
Этот праздник был, пожалуй, самым веселым в моей, да и, уверен, не только в моей жизни. Молодость, алкоголь, хорошая компания – самая гремучая смесь на земле.
Большинство ребят разъехались утром по домам, отдыхать. Осталось нас человек шесть, пересчитали деньги, заработанные на штрафах – мама дорогая! – там еще на один Новый год хватит, как сейчас помню – 810 рублей. Да я полгода назад в месяц получал 125! Короче, опохмелка прошла удачно. Нам с женой, как молодой семье, еще кое-что осталось на обзаведение хозяйством. А вот фоток с этого праздника нет совсем, почему – сам не понимаю.
Надо заметить, что я в то время был вполне себе положительным героем, и, несмотря на то, что образцовым поведением не отличался, но с выпивками никогда не попадался. Это вдвойне не понятно, так как у нас с Димкой была своеобразная традиция. Сейчас объясню. Если мое увольнение было не достаточно длинным, я проводил его с Димоном на улице Марата, дом 8, недалеко от Дзержинки, минут за сорок пешком дойти можно. Мы болтали, строили планы на ближайший отпуск и отдаленные перспективы, жарили картошку с тушенкой и т. п. Потом Димка выклянчивал у отца деньги на бутылку крепленого вина. Дядя Саша был мужик понятливый и покладистый и никогда нам не отказывал (реже, но все-таки иногда случалось, мы угощали его вином).
Быстренько собравшись, я и Дима выбегали из дома и двигали на «пьяный угол».
Небольшое отступление. В описываемый период вовсю набрала обороты Горбачевская перестройка и антиалкогольная компания, из-за первого начали исчезать продовольственные и промышленные товары, из-за второго – алкогольная продукция. Вот и появилось великое множество, так называемых, «пьяных углов», где предприимчивые, оборотистые «парняги» перепродавали вечером и ночью водку, вино, пиво в полтора – два раза дороже, чем приобрели ее днем в магазине. Я не люблю спекулянтов, но этим молодчикам хочу сказать СПАСИБО! Найти в то время магазин, в котором продавалось хоть что-нибудь из спиртного, было уже само по себе проблемой. Отстоять два-три часа в очереди, где вполне можно было получить по морде, да еще, чтоб у тебя перед носом не закончился товар – уже не столько проблема, сколько искусство. Приходилось мне все это на своей шкуре испытывать и, честно скажу, но мягко выражусь – не понравилось. А на «пьяном угле», заплатив вместо десятки пятнашку за бутылку водки, или рубль вместо пятидесяти копеек за пиво, без всякой очереди, толкотни и мордобитья, ты получал желаемое и уже через десять минут приступал к его реализации.
Так вот, шли мы на «пьяный угол». Приобретя то, что хотели, возвращались к Димке, продукт реализовывали, а тут и время мне в училище нарисоваться. Получив от дяди Саши пару рублей на «ход ноги», мы забегали, опять же, на «пьяный угол», покупали бутылку сухого и двигали «дворами» до системы. Надо заметить, что Димка, прожив всю жизнь в центре города, как никто другой прекрасно знал все ходы – выходы, подворотни и т. п. Вот он и вел меня вдали от патрульных маршрутов, а по дороге мы останавливались и под хлебушек или яблоки «вкушали» припасенную амброзию. Пройти по подворотням от Московского вокзала до Адмиралтейства было для нас, как два пальца обо…ть. На КПП обнимались, и я шел в расположение роты. Ни разу не залетев!!! Кстати, в связи с этим вспоминается такой случай. Произошел он на более поздних курсах, но рассказать о нем вполне уместно сейчас. Возвращались мы – я и Саша Прочан, мой одноклассник по Дзержинке – в систему в «дрова» пьяные. Подошли к воротам, я говорю Сашку:
– Лезь, я подсажу.
А ворота метра четыре с половиной высотой. Саня полез, сначала мне на плечи, потом на голову, дальше я его на руках поднял – дотянулся, перевалил, спрыгнул… Кажется, ногу подвернул. А я просто через КПП прошел без всяких проблем. Почему-то тогда нам все это казалось очень логичным.
Далее по теме, соблюдая выдержанный стиль и хронологию событий. На втором курсе высшего училища, перед первомайскими праздниками, где я был задействован в оцеплении на Дворцовой площади, мы решили погулять по набережной. Мы – это я и человек пять из системы со своими девушками. Конечно не на сухую. Погода стояла прекрасная и мы, прошлявшись весь вечер, незаметно вошли в белую ночь. Столом нам служили гранитные парапеты, спиртное и закуски были в целлофановых пакетах, которые потихоньку пустели. Я и Джон играли по очереди на гитаре, мы что-то пели, кричали: «Да здравствуют Мир, Труд, Май!», одним словом, веселились.
На каком-то этапе веселье сменилось некоторым непониманием, через минуту – глухим раздражением, вылившимся, в конце концом, в ссору (зачем, за что, почему – не понятно; пьяные ссоры самые загадочные в мире), в результате которой я получил от своей девушки гитарой по голове. Вроде не сильно, но… «Взин-нь!» – лопнувшая первая самая тонкая струна рассекла мою щеку в миллиметрах от глаза. Трехсантиметровая глубокая рана раскрылась эдаким бутоном, кровь обильно полилась на рубашку.
Я влепил виновнице пощечину и, обидевшись, развернулся и пошел вдоль парапета к ближайшему мосту. Надо было попасть в училище, там все-таки санчасть. Зажимая рану платком, я дошел до одного моста, он был разведен. Пошел дальше и вышел, по-моему, к Дворцовому. Та же фигня. Идти было некуда.
Несмотря на обилие крови, боли я не чувствовал, сказывалось алкогольная анестезия, но что делать дальше не знал. Стоял у моста и с грустью думал, как нехорошо расстался с девушкой, что завтра мне в оцепление, что в 18 лет чуть не остался без глаза. Потихоньку морозная утренняя свежесть и ветерок с Невы разогнали остатки хмеля в моей голове. Начинался похмельный синдром, мутило, хотелось лечь и уснуть.
 Вдруг откуда-то сверху (!!) раздались металлические шаги и женский голос: «Эй, парень, мост сведут только через два часа». Сначала я подумал, что это ангел спустился с небес, потом мелькнула более вероятная версия – белая горячка! Поднял голову. Все оказалось проще: металлическая витая лестница вела к будочке, где сидели два, то ли смотрителя, то ли механика – мужик и тетка. Вот она-то и вышла предупредить меня.
Увидев мою рожу, залитые кровью рубаху и брюки и, видимо, оценив, что опасности я представлять не могу, женщина разахалась и затащила меня в будку. Не буду утомлять подробностями, но дальнейшие два часа я провел у этих милых людей. Меня перевязали, напоили чаем, как могли, замыли кровь.
Наконец, мосты свели, и через десять минут я благополучно перелез через забор училища и, пробравшись в ротное помещение, повалился на койку.
Поутру меня растолкал командир роты:
– Пархоменко! Ты что лежишь, тебе в оцепление!
Я оторвал от подушки припухшую физиономию. На наволочке красовалось кровавое пятно размером с тарелку для супа. Правая сторона лица тоже была красного цвета.
– Я…
– Тихо, тихо. Ты лежи, лежи. Разберемся.
Голова ткнулась обратно в подушку.
Меня потом даже не наказали, посчитав, что если я в таком состоянии сумел вернуться в училище, значит молодец, мужик, люблю свою Родину. А с девушкой я быстро помирился, впоследствии она даже стала моей женой, и в браке мы прожили 12 лет.
У меня остался на память аккуратный шрам под глазом (само срослось, слава Богу, что не стал зашивать), который вкупе со шрамом от открытого перелома переносицы, по словам моей жены, нисколько меня не портят, даже придают мужественный вид. Впрочем, это говорила не только она.
В то время мы мало задумывались о последствиях наших выпивонов и сопутствующих им деяний. Сколько хороших ребят было отчислено из училища из-за каких-нибудь глупостей, связанных с употреблением спиртного. Как ни странно, это ни чему не учило остальных. На некоторое время присмиреть мог только тот из «залетчиков», кто заслуживал, но по какой-то причине избежал серьезных последствий.
И как нам, в принципе, удавалось совмещать постоянные занятия спортом, изнуряющие тренировки, учебу, разные там построения, тревоги, наряды, обеспечения, тренировки к парадам и сами праздничные прохождения на Красной и Дворцовой площадях с довольно частыми употреблениями спиртного. Ах, молодость, молодость…
Какой-то сумбур рассуждений, но вот Вам иллюстрация к нему, где сочетается пофигизм, нарушение кучи пунктов Устава, каждый из которых – причина для отправки на флот, неоправданный риск и прекрасная физическая подготовка.
Как-то раз, получив «неувал», сидел я, и еще довольно внушительная группа «товарищей», в системе. Покачались, посмотрели телевизор, делать нечего. Решили «бухнуть». Собрали денег, кинули «на морского», идти выпало мне. Обсудили детали, решили: я лезу через склад ГСМ (ближе всего от ротного помещения), бегу на «пьяный угол» (их в городе много было), возвращаюсь, меня встречают, спускаю вниз вино, потом слезаю сам и спокойно иду в роту.
Взял пакет, оделся по форме – шинель, сверху ремень, шапка – ни дать, ни взять – курсант в увольнении, легко перемахнул через крышу склада (это само по себе очень не просто и сейчас я о таком бы и не подумал; представьте себе пятиметровые стены, где из опоры только замок на воротах, сверху выступающий навесной козырек, да это все еще холодное и обледенелое. На 20-летие нашего выпуска из Дзержинки я показал жене этот склад, она была настолько удивлена, увидев неприступные стены, что, по-моему, даже, усомнилась в правдивости моих слов), и помчался за выпивкой. Все купил, вернулся. Гляжу вверх и недоумеваю – а лезть то как?! В мешке семь пузырей вина, передо мной голая кирпичная стена и хотя кирпичи лежат неплотно, и козырька со стороны улицы нет, но ПАКЕТ!
Снял ремень (он эдаким зацепом защелкивался), продел его через ручки пакета и, перекинув поперек туловища через плечо, застегнул. Под тяжестью сетки зацеп бляхи довольно плотно держал. Свистнул два раза, получил ответ – ага! – встречают. Полез. Рукам холодно, они соскальзывают из-за наледи, полы шинели в ногах путаются, пакет на боку мешается, но до крыши дополз, подтянулся, навалился грудью, потом животом, расслабился – фу-у… Но, тут расслабился, точнее провис, и ремень, крепление бляхи ослабло и рассоединилось. Вино со скоростью свободного падения полетело на асфальт.
Знаете, в фильмах иногда показывают в замедленной съемке, как супергерой, уворачиваясь, провожает взглядом пулю. Вот-вот, так же было и со мной. Пакет с нашим "хорошим настроением" медленно начал опускаться вниз, ремень, перекинутый через его ручку, весело помахивал мне двумя не скрепленными концами. И вдруг коброй мелькнула чья-то рука, ухватив одновременно два развивающихся конца ремня. Раздался дикий стеклянный звон.
Я, наконец, забрался на крышу целиком, вытянул за ремень пакет, посмотрел внутрь – все бутылки целехоньки – и только после этого понял, чья была рука, спасшая наш вечер – МОЯ!!! Хоть и любитель выпить, но я ж и каратист, мать твою! Дальше все прошло, как по маслу.
– Такой звон стоял! Мы думали, что ты все разбил, – удивлялись ребята.
Но я никогда не подводил товарищей.
А вот другой случай про хождение за выпивкой, рассказанный мне моим нынешним начальником и прекрасным товарищем Костей Семеновым про своего одноклассника Игоря Туманова, который, кстати, был у меня ЗКВ (заместителем командира взвода). Замечу, что спортивной подготовкой, во всяком случае, по внешнему виду, Игорь не отличался, за то он прекрасно бегал, в чем я мог неоднократно убедиться, когда он гонял наш взвод по нескольку километров на физзарядке, самолично возглавляя строй.
Послали как-то Игорька однокашники за бутылочкой вина, а может сам вызвался, не знаю. Ну, он где-то на Малой Морской забежал в магазинчик, взял бутылку «сушника», расплачивается. И вдруг видит, через стеклянную витрину магазина на него офицер смотрит, и не просто офицер, а начальник патруля, целый капитан, как положено с двумя помощниками. Тогда с этим делом строго было, я уже писал про антиалкогольную компанию. «Вот влип», – думает Игорь, и начинает лихорадочно искать выход из положения.
Смотрит, у столика за кассой, бабуля какая-то батоны в сумку запихивает. Он к ней.
– Бабушка, милая, сумочками поменяемся на пять минут. На улице обратно махнемся, я Вам еще и денег заплачу.
– Дык, милок…
– Потом, потом.
Игорь хватает бабкину сумку, взамен оставляя ей свой пакет, и смело выходит на улицу.
– Товарищ старшина, – окликает офицер, – подойдите сюда.
– Главный старшина Туманов. – Игорь отдает честь.
– Откройте сумку.
Открывает.
– Та-ак... – Тянет капитан.
Игорь опускает глаза вниз и перестает им верить: в сумке помимо хлеба, лежит докторская колбаса и… две бутылки водки! Поменялся сумочками!
Конечно, его никто не догнал. В конце спурта он запрыгнул в троллейбус и истерично крикнул водителю: «Гони! Я плачу!», как извозчику.
Не знаю, отобрала ли бабка у начальника патруля «вещественное доказательство», но Игорек винца в этот вечер не попил.
Первая история явилась иллюстрацией моих конгломератных мыслей, вторая гармонично по смыслу вытекла из первой, третья, я надеюсь, также логично впишется в этот ряд. Про патруль.
В курсантские годы в патрулях нам приходилось стоять довольно часто. Наряд этот, всеми нелюбимый, в общем-то, не требовал большого напряжения сил. Пришел на развод, потом побродил по городу, отловил пару – тройку солдатиков, записал замечания. Да и то, все это делает начальник патруля. А если он нормальный мужик окажется, то и вовсе вы с ним дважды увидитесь: на разводе утром и при сдаче дежурства вечером.
Вот в одном из таких патрулей и стоял мой одноклассник Эдик А. Не знаю, как он там стоял и с кем, только когда пришла пора смены, начальник патруля поволок его с собой в патрульное помещение. Офицеру там предложили расслабиться и налили стакан водки. Он отказался.
– Ну а ты как, моряк? – На всякий случай поинтересовались у Эдика.
– Можно, – пожал плечами тот.
Придвинули стакан. Эдик глубокими глотками быстро выпил, немного закусил.
– Молоток, – вскинули брови офицеры, – а еще можешь?
Как известно, пьяному море по колено. Короче, Эдуард прикончил бутылку до конца и самостоятельно добрался до училища. Благо, патрулей уже не было, он сам только что поставил точку в сегодняшней патрульной службе. В роте Эдик немного побузил и лег спать.
Его потом неоднократно просили показать, как надо пить стаканами, но больше одного за раз он не выпивал.
Вообще, жизнь каждого курсанта состояла из четырех основных частей: спорт, учеба, застолья, бабы. Меняться могли лишь приоритеты, но ни как не сами части, я перечислил их применительно к себе.
Как сейчас вспоминаю наши походы в чебуречную «Салхино» и чебуречную «Вардзия». Время было не простое, это в 2012 году кабаков расплодилось, как собак не резанных, а тогда «Метрополь», ресторан «Европа», «Кавказский», «Невский», куда нам был путь закрыт, не столько по бедности, сколько по незначительности занимаемого положения, и пара – тройка реальных забегаловок, с более или менее хорошим обслуживанием.
Чтобы попасть в «Вардзию» или «Салхино» мы готовились заранее, черт, получается прямо как к Новым годам. Но не то. Мы копили не только деньги, но и военно-морские значки, иногда, тельняшки. Взяв все это с собой, шли в кабак. Очереди желающих посидеть в «цивильном» заведении, особенно на фоне борьбы с пьянством, были огромными. Стояли порой по полтора – два часа, только чтоб, подарив швейцару (язык не поворачивается его так назвать) на дверях, припасенные заранее значки и т.п., пройти внутрь. Почему-то все швейцары того времени втирали нам, что они отставные офицеры, и обязательно моряки. Там заказывали шашлык (чебуреки, смотря, куда попали) сухого вина типа Хванчкара, Вазисубани, Ркацители, реже водки и первые полтора – два часа компенсировали себе траченные в очереди нервы, а дальше начинали, собственно, расслабляться.
Тогда это казалось сказкой. Одурманенные винными парами, мы шутили, громко смеялись собственным шуткам, подходили к соседним столикам и, познакомившись с мужчинами, звонко чмокали в щеку их женщин, с кем-то братались, с кем-то ссорились, но до драк никогда не доходило. Помню, как мы с Димкой убрали шесть или семь бутылок «сухаря», а потом долго бегали по соседней общаге, разыскивая друг друга. Встретились на втором этаже, расцеловались, через пять минут опять потерялись и нашлись только на станции метро «Площадь Мира».
Именно в этот период сформировалась «наша компания» (НК). Основной ее костяк составляли: я, Женя Б. (Джон), Дима Семенов и Леха Шарков. От начала и до конца ее придумал я, но этот коллектив, не меняя постоянного состава, регулярно пополнялась за счет новых членов, а их уже вводил Джон. Так к ней можно причислить Дениса (брат Жени), «Разума», «Дрозда» (его друзья), а о девушках я и не говорю.
У «Дрозда» (Дроздовского) недалеко от метро «Академическая» была трехкомнатная квартира (у него родители рано умерли, подробности я не знаю). Вот именно там мы и зависали по выходным, и не только.
Димка на тот период был несколько выключен из «НК», потому что мы, в то время курсанты четвертого курса, обладали правом свободного выхода из училища, а он – карась – был на казарменном положении.
Дроздовский звонил в ближайшее отделение милиции, где числился внештатным сотрудником, и говорил:
– По адресу такому-то сегодня не выезжать!
Впрочем, мы никогда не шумели настолько, чтобы слишком привлекать к себе внимание.
Но все же, что мы там только не вытворяли, каких историй там только не происходило. Что стоит одна наша «цыганочка с выходом»! Пусть для Вас, уважаемый читатель, это останется Terra Incognita, неизведанным местом, просто писать о некоторых вещах я не собираюсь совсем. Представьте себе, что могут подумать о Генеральном директоре крупного НИИ сейчас нынешние его сотрудники, прочитав мои возможные юношеские воспоминания. Но о некоторых вещах я просто обязан напомнить, хотя бы тому же Жеке.
Например, как мы ехали в метро на день рождение к «Разуму» (Разумовскому). Подарка у нас не было, как и денег. Увидели негра. Это сейчас их кругом видимо невидимо, а тогда они только стали появляться в Ленинграде. У нас по триста грамм во лбу, ну, мы давай его уговаривать с нами поехать на день рождения.
– Ты, – говорим, – у нас вместо подарка будешь. Очень даже оригинально.
Негр попался не промах, с пониманием российской действительности.
  – Знаю, – говорит, хоть и плохо, но по-русски, – чем такие подарки заканчиваются. Морду набьют и с лестницы спустят.
Честное слово, у нас и в мыслях такого не было. Хотя, всякое могло случиться. Я, кстати, на этом дне рожденья напился и «побрил» хозяйского кота, усы ему постриг, а потом долго объяснял соседской девочке, лет восьми, принципы размагничивания кораблей.
Любили мы и в баньку сходить. Баня – это вообще штука прекрасная, как русская, так и сауна. Накатишь сто грамм и в парилку, разомлеешь, расслабишься, хор-рошо… Но, вопреки распространенным убеждениям, никого не развозило. Потом, весь облитый горячим потом, выбегаешь и – нырк! – в бассейн с обжигающе холодной водой, аж яйца сводит. Выпрыгнешь оттуда, замотаешься в простынку и сидишь, пивко потягиваешь под вяленную тараньку. Именно так у нас все и проходило, до того памятного похода в баню на улице Ольги Форж.
Вообще то, вспоминать его не очень и хочется, но оставить без внимания тоже нельзя. Тогда мы пришли в баню часам к девяти вечера. Не то, чтоб пьяные, но немного выпившие, просто веселые – я, Леша Шарков, Джон. Сразу попасть не удалось, попросили подождать. Сели в фойе, я играл на гитаре, что-то пели вместе. Леха придвинул скамейку с другого конца зала. Вдруг, откуда ни возьмись, выбегает какой-то здоровый жлоб и «причесывает» нас матом, требуя поставить скамейку на место. Мы бы поставили, но форма обращения вызвала протест у Шаркова. Леха сидел, и парень без труда ударил его ногой в грудь. Мне хотелось в парную, пива и задушевного разговора, драка в мои планы не входила. Помню с какой обреченность я вставал, замахивался гитарой, опускал ее на голову того амбала. Он увернулся, я задел его лишь по касательной. И тут же высыпало человек восемь молодых парней.
Началось какое-то светопредставление. Чуть раньше Женя Б. ушел на второй этаж уточнять на счет мест и даже не знал о том, что происходит внизу. Поэтому нас было всего двое против 8 – 9 человек. Буквально накануне мы купили себе газовые с 8-ми миллиметровым дулом пистолеты. В пылу борьбы я о них и забыл, а вот Леха помнил. Бах! Бах! Бах! – в закрытом помещении хлопки выстрелов даже и таких «пукалок» сильно закладывают уши. Вся шантрапа бросилась в стороны, и может на этом бы все и кончилось, но тут какой-то доброхот у барной стойки шарахнул Шаркова бутылкой по голове, осколки бисером разлетелись в разные стороны. Леша поплыл. Местная «братва», приободрившись, опять активизировалась. У меня вырвали из рук гитару, и надели ее на уши опять же Лехе. Нас вытолкали на улицу. По дороге я сильными ударами, блокируя и уворачиваясь от ответных, вывел-таки из строя двоих молодчиков. Даже пистолет достал, вытянул руку в направлении лица парня, вооруженного грифом от гитары. Рядом с ним махал лопатой второй. Я трижды дернул курок, но ожидаемого эффекта не получилось. Улица «съела» звук, а газ рассеялся на ветру, не причинив никому вреда. Поняв, что выстрелы, полная фигня, на меня налетели с удвоенной силой. Молодые, злые, голодные до драк, мои противники готовы были меня убить, и будь я несколько менее проворным, может так бы и произошло: лопатой можно легко раскроить башку. Но ведь я не зря семь лет тренировался. Увернувшись от всего чего только было можно, я – руки в ноги – и деру. Убежал, отдышался, вернулся обратно, за Лехой. По дороге встретил целого и невредимого Джона.
– Что случилось?
– Потом, потом,  пошли за Шарковым. – Я махнул рукой по направлению к пустырю перед баней.
Зрелище было не из приятных. Леша сидел на коленках низко опустив голову и блевал кровью. Без куртки, лицо – черная котлета, глаз не видно. Мне часто приходилось драться, как только я сбивал человека с ног, уже его больше не трогал – это кодекс чести дворовых драк! Но эти шакалы его не соблюдали – били на убой. Не буду утомлять подробностями, скажу лишь, что Леха попал в больницу с тупой травмой живота, где ему сделали операцию и спасли жизнь. У меня был всего лишь небольшой «фонарь» под глазом и сильно рассеченная губа, Джон не пострадал, так как в драке не участвовал. Да-а, попарились.
Когда последствия немного утряслись, я продал свой газовый пистолет (у Лехи его отобрали вместе с курткой) и честно разделил деньги пополам между Шарковым и собой. Милиция как всегда никого не нашла, хотя честно обозначила свою активную позицию, но для начала 90-х это был слишком мелкий эпизод – ведь никого не убили.
Раз уж разговор зашел о драках, то вспоминается еще один эпизод – мальчишник перед свадьбой. Договорились заранее: девочки отдельно, мальчики отдельно. Когда изрядно выпили у «Дрозда» все же решили навестить боевых подруг во главе с моей будущей и, хвала небесам, уже бывшей женой. Зачем-то потащили их на берег водоема, условно называемый «бассейка». Там я, уже и без того здорово набравшийся, добавил и, приревновав свою невесту к каким-то ребятам, полез «в бутылку». Как результат – драка. Если честно, то я почти ничего не помню. Какие-то силуэты возникали перед моими глазами, удар, боль, я сам пытаюсь ответить… Отчетливо помню, что меня по колено загнали в водоем, где я споткнулся о корягу, выворотил ее и запустил в нападавших. Весьма, кстати, удачно – завалил одного. Не знаю, долго или нет мы там единоборствовали, но следующие воспоминания об этом у меня связаны с пробуждением в квартире то ли Дрозда, то ли Дениса. Рядом с кроватью сидит брат Дэна Леха, старше нас лет на десять, смотрит на меня и горит:
– У тебя нос сломан. – Далее обращается к брату. – Беги в милицию и быстро катай заяву. Если они вас опередят – жопа и тебе и дружбанам.
Я подхожу к зеркалу – мама мия! – рубаха порвана и вся в крови, нос, действительно, не ярко выражено, но на бок косит. А у меня послезавтра свадьба! Хоть синяков явных не видно.
Потом оказалось, что мы, точнее я, а уж потом и все, кто со мной, на каких-то спортсменов рукопашников наскочили. Так, даже пьяные, мы им наваляли по самое «не балуй». Запоминающийся мальчишник получился. Но все обошлось, перед самой свадьбой загримировали немного, и был, как огурчик. Только нос так и остался с искривлением на всю оставшуюся жизнь.
Впоследствии я ухитрился еще раз сломать носопырку, уже без всяких драк, можно сказать, на ровном месте. Приехали как-то к нам в гости классные ребята – Таня и Саша Бовины. Кирилл (мой сын) был еще малышом, и мы катали его в коляске. Как всякая встреча с хорошими людьми, не обошлось без водки. Как Саша, так и Таня были вообще не дураки выпить. Ну, мы убрали пару литров, и пошли прогуляться, заодно и Бовиных на метро посадить. Кирилл сидел в коляске, и мы по очереди его катали, то шагом, то бегом, ему нравилось – какой же русский не любит быстрой езды! Я разогнался, споткнулся о поребрик и, не успев убрать руки с ручки коляски, запахал с разгона носом в асфальт. Проехать лицом по асфальту все равно, что по наждачной бумаге. Я сдернул кожу с половины лица, а нос в одном месте обнажился до кости. Сел на лавочку, опустил голову вниз, текло, как из барана с перерезанным горлом.
– Лейте спирт, – подставил я руки.
Тогда нам на службе выдавали спирт и я его периодически «тырил» для домашних нужд. Вот излишек и презентовал Бовиным с собой в хозяйство.
Это был первый и последний раз, когда я реально умывался 96-процентным спиртом. Алкоголь, который находился во мне, глушил дикую боль, причиняемую спиртовой помывкой снаружи. Кое-как остановив кровь, добрались до дома.
Впоследствии все зажило, а нос я тогда сломал вторично. Даже страховку от ВСК получил.
– Молодой человек, – умилялся врач, рассматривая рентген, – а вы не могли бы еще сфотографироваться. Хочу студентам показать классический перелом носа.
Но, надо сказать, что кроме носа я, несмотря на бурную молодость, ничего не ломал. Влипал, конечно, в разные ситуации, но «ангел хранитель» выручал всегда. Однажды с Жекой ехали поздно вечером в метро. Под «шафе», конечно. На весь вагон только он, я и два парня напротив, наискосок ближе к крайней двери. Пареньки отвязные, достали сигареты, закурили (это в вагоне метро!), сидят, матерятся. Нам на них наплевать, в общем-то, но вдруг резко тоже захотелось покурить (по принципу: а чем мы хуже!), но свои сигареты кончились. Ну, я подхожу к ребятам.
– Мужики, – говорю, – угостите папироской.
А дальше какая-то фигня – они мне рожи корчат, мычат нечленораздельно, я аж опешил. Вернулся к Женьке, сел, почесал лоб.
– Ну, что там? – Любопытствует Джон.
– Ничего не понимаю, – и рассказываю ему про этих чудиков.
– Может больные, – пожал плечами Женя, – пойду, посмотрю.
Не знаю, что он там высмотрел, только я увидел, как правая ладонь громко щелкнула по щеке одного из кривляк, выбивая изо рта сигарету. Я тут же подскочил, началась небольшая заварушка в ходе которой один из этих ненормальных парней вдруг выхватил из сумки обрез двустволки, взвел курки, и направил мне чуть ниже груди. По моим жилам текла не только кровь, но и грамм пятьсот водки, и я на тот момент ничего не боялся, потому, схватив за ствол смертоносное оружие, просто вырвал его из рук парня и отшвырнул в сторону. Это сейчас я понимаю, что выстрел мог прозвучать даже без желания на то стрелка, совершенно случайно, но тогда мне было по фигу. Все это закончилось мирно, одному из парней мы пожали руку, второму сказали, что он «чмо ». Но воспоминания об этом инциденте врезались мне в память. Чем был заряжен обрез? Картечь превратила бы мой живот в месиво собственных кишок, употребленной ранее пищи и верхней одежды.
Но все же, чаще наши посиделки проходили мирно. Мы пили вино, обсуждали важные события, пели песни, танцевали, играли в бутылочку.
«НК» – наша компания, просуществовала довольно долго. Мы, даже учредили праздник компании и назначили его дату на 29 февраля. Дважды отмечали, с учетом того, что год празднования должен быть високосным, получилось восемь лет. Уже будучи офицером, я самолично подготовил празднование (третье по счету), пригласил всех членов, уже распавшейся «НК», и мы здорово его отметили; у мня осталась видеосъемка, где мы пили горящий самогон под вареных раков. Ребята обещали, что следующий юбилей они возьмут на себя, но больше «НК» никогда не собиралась вместе. А так жаль.
Мне вообще жаль мою ушедшую юность с ее странностями и причудами, жаль распавшийся Советский Союз, жаль сына – так рано оставшегося без нормальной семьи, жаль первую жену, потому, что у нее астма, а она курит, как паровоз, чтобы не растолстеть еще больше, жаль состарившихся родителей и брата, который вместо того, чтобы сделать себе ребенка, заводит очередную собаку. Жаль мою Наташеньку, женушку, потому, что ей достался муж – алкоголик, а она это стоически переносит, жаль ее дочку Алину, так как при наличии живого отца и реального отчима, полноценной семьи она никогда не знала. А вот если собрать эти разрозненные факты в одно целое, то вдруг оказывается, что мне не о чем жалеть. Классная у меня жизнь (относится к моменту написания – 2012 год).
Денег вначале 90-х у нас, как и у большинства честных людей в стране, было немного. А выпить хотелось, опять же, как и всем в государстве. Снимал я тогда квартиру на Учительской. Ближайшее метро – Гражданский проспект, там и встретились с Димкой.
– Бабки есть, – пересчитали мелочь по карманам.
– Маловато, даже на «красную шапочку» не хватит (была такая политура в то время, народ травился, но пил).
Крутили – вертели, но хватило лишь на жидкость для обезжиривания поверхности (или мойки окон, не помню). Пришли домой.
– Как будем употреблять, – спрашивает Димон, с сомнением покачивая поллитровку на ладони.
Решили так: налили рюмку – одну, кинули «на морского», кто первый. Один выпил, второй ждет, если что – звонит в скорую. Коли все нормально, процедура продолжается, только с другим главным героем. Не буду затягивать, скажу сразу – эта «протирка» оказалась получше, чем иная водка, и голова от нее не болела. Да-а, и такая ерунда случалась.
Я вот смотрю на все происходящее сейчас и диву даюсь, да что там диву – обалдеваю! – люди, всю жизнь дружившие, всерьез ссорятся из-за денег, достигшие определенных высот перестают общаться с теми, кто не долетел до их уровня, коррупция, предательство и иже с ними, стали нормальными, обыденными явлениями. На этом фоне мой алкоголизм сущий пустяк – я ведь при этом никого не предаю, никому не мешаю и дорожку не перебегаю, просто несколько затруднена форма общения. Я-то, как философ, жизнь с изнанки вижу, а потому замечаю, что в ней реально нехорошо, и доложу Вам, что пьянство далеко не самый страшный порок.
Осенью, на четвертом курсе нас отрядили на участие в параде, между прочим, последнем параде, посвященным Великой Октябрьской Социалистической революции. Сначала на Дворцовой площади тренировались, потом в Москве, на центральном аэродроме. Там же и жили. Поставили нам палатки, в палатках печурка – буржуйка, второй курс обеспечивал, топил, убирал, а мы только маршировали. По шесть часов в день. Но вечер был в полном нашем распоряжении, и хотя официально мы в «увале » не были, но каждый день на улицах Москвы бродило множество курсантов в военно-морской форме, что для столицы было само по себе необычайно.
Мы с Джоном тогда жили исключительно на деньги, которые выигрывали в карты. Играли мы на один карман, все это знали, но уличить нас в жульничестве никто не мог, да мы и не жульничали вовсе, просто у нас была своя система незаметной передачи информации. Вот вечером, когда все тренировки были позади, а выигранные (другого результата мы практически не знали) деньги приятно шуршали в кармане, мы с Жекой пробирались через череду палаток парадного расчета, форсировали поломанный забор аэродрома и, выйдя к станции метро имени Революции 1905 года, отправлялись по одному и тому же маршруту: сначала баня, потом чебуречная, где помимо традиционных блюд, было и весьма недурственное вино, которое мы и уминали в количестве нескольких бутылок. Я, уезжая из Ленинграда, имел в кармане 31 рубль, месяц я жил в Москве, почти каждый вечер ходил в баню и кабак, иногда в кино, а вернувшись, обнаружил, что у меня осталось ровно столько же, как и было изначально. Может я и невезучий, но если за что-то берусь, серьезно берусь, всегда в выигрыше, но не денежном. А этот парад с его карточными раскладами, скорее исключение из правил.
Но на тот период, что мы не делали, все было со знаком плюс, молодые потому что. Где опасно – там аккуратно, где мерзко – не нюхай, где убьют – там ходи с видом, что убьешь именно ты. И получалось! Закончил я систему неплохо. Из, примерно, шестидесяти предметов всего четыре тройки. Распределился на километр правее, чем учился, в ЦБИТ ВМФ.