Гласто

До основанья, а затем

0

Марк направлялся в отель на юге Лондона, сидя в полупустом даблдекере, и устало смотрел в окно невидящим взором. Приближалась полночь, и чем дальше автобус отъезжал от центра, тем меньше встречалось подсвеченных билбордов, вывесок, даже простых фонарей — смотреть и так было не на что.

На остановке у станции «Кристал Палас» в автобус завалилась компания молодых людей. Они что-то весело, перебивая друг друга, объясняли водителю. «Денег нет, подбрось, старина!» — перевел на глаз Марк. Шофер махнул им рукой — мол, давайте уже, не задерживайте, — и они, довольные и благодарные, попадали на сиденья неподалеку. «Bless you, bless you, man!»

— Алекс оценил бы сцену, — подумал Марк.

Он открыл в смартфоне переписку с другом. На последнем фото солнце выглядывало из-за фактурных облаков, словно желая узнать, что еще задумал этот ценитель спонтанных решений. Свет отражался от борта набирающего высоту лайнера, а вперед убегало скоростное шоссе — может и клише, но красиво.

Весь день Марк в одиночестве бесцельно бродил по городу, который они с Алексом много лет мечтали посетить. Любовался зелеными лужайками, ручными белками в Грин-парке, спускался к Темзе около Шекспировского Глобуса и поднимался по длинной винтовой лестнице со станции под Ковент-Гарденом. Прогуливался по этажам книжного на Пикадилли, основанного еще в конце XVIII века, и перебирал бесчисленные пластинки в «hmv».

Неделя только раскачивалась, но ближе к вечеру пабы все равно начали заполняться сотрудниками окрестных офисов. Кто-то брал пиво и выходил на улицу — подобное не возбранялось. У Марка сложилось впечатление, будто не только он, но весь мир отложил работу. Искушение оказаться в атмосфере паба, поистине объединяющей, преследовало его, но он не решился: казалось важным оставаться максимально трезвым и собранным.

Разок только заглянул внутрь — удовлетворить любопытство и чуть менее возвышенные потребности.

От автобусной остановки до отеля оставалось пройти метров триста. Марк шел по узкому тротуару слабо освещенной улицы вдоль живой изгороди, считал боковым зрением указатель «Fox Hill» на заборе, и почти сразу же увидел впереди два светящихся в темноте глаза. «Прямо-таки обложка «The Day Is My Enemy», — отметил он. — Не бойся, я пришел с миром».

— Good evening, Mr. Gorby! — шутливо приветствовал его администратор отеля.

— Tranquility base, — непонятно ответил Марк. — Thank you.

*

— Нет, конечно, ничто не заменит реальное путешествие, — вспоминал он недавний разговор с Алексом, приняв, наконец, горизонтальное положение. — Только оказавшись на месте, можно вдохнуть этот чистый свежий влажный воздух, ощутить, как прогибаются и скрипят под ногами половицы в гостинице, хранящей дух викторианской эпохи, испытать сопротивление тяжелой дубовой двери паба, которую ни разу не поменяли за век, прошедший с его открытия, полюбоваться иссине черными тюльпанами на клумбах или теми же лисицами, бегающими по улицам, словно какие-нибудь бродячие собаки в Подмосковье.

С Алексом Марк познакомился около десяти лет назад. Они учились в одном вузе, и однажды опознали друг друга перед сценой «RAMP» — фестиваля альтернативной музыки, проводившегося в Москве всего несколько лет. Оба с горящими глазами подпевали Алексу Капраносу из Franz Ferdinand: «Lucky, lucky, you’re so lucky!» После концерта они дождались группу на выходе из клуба, и сфотографировались с музыкантами, а Алекс даже получил автограф своего тезки-вокалиста. Так и сошлись: на общей страсти к музыке, имеющей, в основном, британские корни.

Самой большой их общей мечтой было побывать на легендарном фестивале «Гластонбери». И, казалось, все к тому шло. Несколько лет подряд они пытались купить билеты в сети, но те каким-то образом разлетались буквально за полчаса — все полторы сотни тысяч. Однако нынешний год стал прорывным: по совету знакомого журналиста, они подошли к делу с другой стороны и попытались аккредитоваться как представители прессы. Организаторы поначалу согласились пригласить только одного, но Марк нашел нужные слова, дал какие-то обещания, гарантии — в итоге аккредитовали всех: Марка, Алекса, и его подругу — Леру.

Марк понял, что проваливается в сон, и установил будильник. Завтра важный день. Еще один.

1

Лера пребывала в крайней стадии возмущения. Она считала себя не понятой, незаслуженно обвиненной, несправедливо обиженной, и теперь, защищаясь, нападала. Стоя у окна, она обращалась к Алексу, сидящему в противоположном углу комнаты.

— Саш, а ты не слишком много на себя берешь? Я что, должна с тобой согласовывать каждый шаг? Капец, конец света: пригласила друзей, не посоветовалась!

— А по-твоему, значит, нормально, что я прихожу домой, а ты с какими-то мужиками вино потягиваешь? — резонно поинтересовался Алекс из своего кресла.

— Ой, ладно, ты будто не знаешь, что это ребята из моей группы. И там были не только мальчики, если ты не заметил. Да что я перед тобой отчитываюсь? Это и мой дом, вроде как. Кого хочу, того и приглашаю, — отрезала Лера.

Она замолчала, словно предоставляя Алексу возможность возразить, но тот решил не усугублять. Зато она явно не была настроена спускать все на тормозах.

— А вообще, знаешь, меня уже правда это достало. Все делаешь, как считаешь нужным. Ты хоть раз спросил, нравится ли мне эта мебель, эта квартира, этот район? Посоветовался? А я, значит, должна у тебя получать разрешение на все? Александр Андреевич, разрешите сходить покакать?

Алекс по-прежнему молчал. Не потому, что нечего было сказать — наоборот, он так много всего и сразу хотел выразить, что просто не знал, с чего начать. Пока он подбирал слова, она решилась озвучить главное:

— Мы договорились с ребятами слетать на Мальту. Если ты меня не поддержишь, я все равно полечу.

Ему стало жарко, на висках вздулись вены, он изо всех сил старался сдерживать эмоции. Казалось, пауза затянулась на минуты, но на самом деле, прошла всего секунда, а затем он — сам не понял как, словно кто-то это сделал за него — произнес:

— Ну так давай, я тебя не держу.

Она вспыхнула, развернулась и ушла быстрым шагом на кухню.

«Как так-то?! Как вообще возможно то, что происходит?» — недоумевал Алекс. В голове словно в Тетрисе громоздились кирпичики воспоминаний из совсем недавнего прошлого: вот они гуляют по набережной, танцуют на концерте, принимают душ и готовят завтрак, катаются на велосипедах, загорают и играют в карты на пикнике, целуются в кинотеатре, утопают в небе планетария, а после полуночи добираются домой, гуляя от бара к бару.

Они познакомились около года назад на вечеринке у приятеля Марка. Весь вечер переглядывались, но Алекс так и не решился подойти. Потом корил себя, но через пару недель они вновь случайно встретились на другой тусовке, которую Дэн-бармен организовал для узкого круга друзей и завсегдатаев, чтобы презентовать свой рассказ, и тут уж он подошел к ней сразу. Да еще и выпалил все, что накопилось: как восхищался ей с первого взгляда, как думал о ней все это время и ругал себя за нерешительность, и что уже не представляет себе жизни, в которой ее не будет рядом — все в таком духе. Выложил все карты, продемонстрировал свою болезненную откровенность, желание и страсть — как говорится, сделал все, чтобы отпугнуть молодую девушку (ей только что исполнилось 22, а ему вскоре предстояло отметить третью круглую дату). Но оказалось, что и он ей сразу понравился, так что все с того момента закружилось в сумасшедшем вальсе.

Будучи девушкой эффектной, привлекающей всеобщее внимание и природной красотой, и ярким имиджем, Лера оставалась эмансипированной и деятельной, что для Алекса являлось одновременно и преимуществом, и недостатком. Плюс заключался в том, что если бы она не была таковой, они могли бы вовсе не познакомиться: Лера-минус-деятельность вполне могла бы предпочесть кого-то, кто позволял бы ей работать только над своей красотой, и посещать вечеринки в митинских барах она смогла бы только в тревожных снах.

Минусом же было то, что спорили они почти все время и почти по любому поводу. А если Лера в чем-то и соглашалась с ним сразу, то чаще всего, это означало лишь, что спор отложен. То, что он мужчина, а значит, решающее слово за ним — это вообще было табу: «Почему-почему я должна соглашаться? Это что еще за патриархальные штучки?»

Справедливости ради, до последнего времени это все больше походило на игру, на упражнения в риторике, а не на реальную попытку решить раз и навсегда, кто прав, кто виноват, и что делать. Никто ни на кого не обижался.

Его друг Марк всегда избегал серьезных отношений. «Лучше оставаться друзьями, — говорил он. — Любовники чаще всего расходятся навсегда, а зачем расставаться с приятным человеком? Нельзя, отдалившись, достичь той же степени доверия, которая была. Со многими сейчас было бы интересно и приятно дружить, а поздно». Алекс же влюбляся отчаянно, и его романы всегда оставляли после себя пепелища сожженных мостов.

Но на этот раз все должно было быть иначе. Он нисколько не сомневался, что нашел любовь всей своей жизни, испытывал к Лере самые нежные чувства, и не допускал даже мысли, что это может быть не навсегда. Любовь окрыляла, хотя риск слишком высоко взлететь и обжечься, настораживал: он боялся потерять ее, знал, что последующие попытки что-то исправить, наверняка его доконают.

Боялся, но все равно каким-то противоестественным образом приближал расставание.

Strangelove. That’s how my love goes.

Она вернулась в комнату с каменным лицом и начала собирать вещи. Алекс удивлялся, насколько в этот момент она не была похожа на ту Леру, в которую он влюбился — милую девчонку с открытым лицом и доброй улыбкой. Хотелось схватить ее за плечи и вытряхнуть всю эту дурь.

Видно было, что Лера уже почти плачет. Он понимал, что должен подойти, попытаться успокоить ее, найти нужные слова. «Ну, или хотя бы помочь донести ей сумки до метро», — вступал он мысленно в диалог сам с собой.

Но Алекс не сделал ничего. С демонстративным спокойствием он отвернулся, и откинулся на спинку кресла.

Временами он хотел казаться более жестким, чем был. Что было не так сложно, поскольку он не был жестким совершенно: напротив, готов был умиляться любой мелочи, увидев ее красоту под только ему ведомым правильным углом. Красота для него была всюду: в музыке, словах и красках, жестах, взглядах и запахах, прикосновениях воды и ветра. В симметрии и числах Фибоначчи. «Мы могли бы жить в идеальном мире, если бы не врожденное стремление разрушать, — писал он однажды в своем пафосном блоге, эпиграфом к которому было: «А затем». — Красота спасет мир!»

Их с Лерой отношения он тоже представлял исключительно красивыми: где-то, где всегда светит солнце, они идут, держась за руки, на ней развевается легкое платье, она счастливо смеется, а его переполняет чувство полноты жизни. Он, правда, всегда боялся заглядывать дальше, и мысленно запускал после этого титры.
То, что происходило сейчас, он расценивал как некую диверсию — посягательство на Красоту, и ему, в связи с этим, было очень грустно.

Хлопнула дверь. Алекс продолжал сидеть, вспоминая отдельные фразы Леры. Вырванные из контекста, они казались настолько несправедливыми, что просто невозможно было найти им хотя бы малейшее оправдание.

Особенно обидно было слышать, что ей не нравится то, во что он вложил столько сил и средств — их прекрасная уютная квартира. Он никогда не воспринимал дом лишь как место, где можно переночевать — это были и крепость, и штаб, и гнездо, и что угодно еще. Поэтому он стремился сделать все основательно и красиво, не экономя. Но и не советуясь особо, это правда.

Алекс оформил ипотеку, когда посчитал, что теперь уже все всерьез, и пора остепениться — то есть, сразу же после знакомства с Лерой. Остановился на районе Митино. Он вырос в Тушино — тоже далеко не центр, но примыкающий к нему «замкадный» район в детстве представлялся ему дремучей окраиной — куда дремучее, чем родное Тушино. Так оно, в общем-то, и было: даже радиорынок, появившийся на бывшем Тушинском летном поле, не прижился, и довольно скоро уехал за кольцевую — на самую окраину Митино, чем заметно сократил тушинские криминальные сводки.

Но с тех пор город расширился, «Новая Москва»,  проигнорировав Московскую область, дотянулась аж до Калужской, подтянулись пригороды, и бывшая окраина постепенно превратилась в типичный московский микрорайон с метро, современными домами, парками и прочей инфраструктурой. По соотношению цена-качество Алекс не мог найти ничего лучше, и был доволен своим выбором.

Марк тоже проживал в Тушино, но так было не всегда: квартира досталась ему по наследству от деда, когда Марк уже учился на первом курсе. А детство и школьные годы он провел в районе Таганки — другой коленкор.

Алекс же был москвичом в первом поколении, и никакой московской недвижимости в дар ему не светило. Но он и не переживал особо по этому поводу, поскольку привык с детства всего добиваться сам. Отец Алекса умер рано, мать не захотела связывать жизнь с кем-либо еще, и тянула хозяйство и воспитание сына в одиночку.

Он поднажал на учебу в старших классах, поступил в университет на бюджет. После учебы устроился на работу, которую, хотя и не очень любил, выполнял на совесть, за что получал стабильную зарплату выше среднего, позволявшую безбедно существовать самому, помогать матери и даже кое-что откладывать на накопительный счет.

Словом, все, что имел, Алекс заслужил усердием. Он прекрасно знал цену деньгам, оснований упрекнуть его в обратном не было.

В тайне он конечно завидовал таким как Марк — детям успешных и обеспеченных родителей. Не столько непосредственно из-за достатка, сколько из-за его побочного эффекта — ощущения спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Ему хотелось, чтобы Лера с ним была так же спокойна и уверена, и он готов был ради этого вкалывать столько, сколько потребуется.

«I was born to love you, и чтобы сказку сделать былью, — грустно подумал Алекс. — А сказка стала болью». Он почувствовал, что начинает злиться — на Леру, на обстоятельства, на весь мир, и на себя. Синатра уже готовился исполнять «My Way» на похоронах его устремлений.

Этого джина нельзя было выпускать, так что он поспешил уйти из квартиры: «Надо срочно прогуляться, подышать, выпить и с кем-нибудь поговорить».

*

Алекс шел привычным маршрутом к бару и слушал гудки в телефоне: «Марк, ты нужен мне, прямо сейчас, ну, Марк!» Друг не отвечал.

— Зато, когда некому пожаловаться, и страдаешь меньше, — думал Алекс. — Мы же подпитываем драмы друг друга. Поделишься — скорее всего, вежливо поддакнут, сочувственно покивают, пожалеют, и все: муший хоботок проблемы превращается в слоновий хобот. Резонанс. А так — переварил бы в себе, да и забыл. Фигня это все, про необходимость поделиться и выговориться.

Подходя к бару, он настроился общаться исключительно на отвлеченные темы.

2

За окном раздался какой-то шум, и Алекс перенесся в реальность. Но не мгновенно: какое-то время он беспомощно наблюдал, как растворяется все, что он постиг за последние несколько земных часов. Изо всех сил он попытался удержать ускользающий сон, напрячь память, чтобы сохранить хотя бы основные тезисы, но все что смог — зацепиться за остатки размышлений о том, что все мы в этом мире словно персонажи компьютерной игры: нас включают, наполняют энергией, мы выполняем какие-то задания, что-то ищем, а затем погибаем. Либо, если повезло, переходим на новый уровень, и цикл повторяется.

Вроде бы не ново, но там, во сне, было нечто, однозначно сводящее эту теорию к аксиоме — столь ясное и очевидное, что он буквально осязал простоту. Помнил эмоцию — восторг открытия, но не саму его суть.

Остатки воспоминаний улетучивались. В этом пограничном состоянии он прямо-таки физически ощущал, как тупеет, позволяя своре бесполезных размышлений, никчемных задач, списков, обязательств, отвоевывать место в его разуме. «О, сколько нам открытий чудных готовит пробужденья миг, — вздохнул он. — Человечество просто обязано больше внимания уделять изучению сна».

Кое-как он поднялся, и поплелся в ванную. Поднял глаза на свое отражение и удивился: из одежды на нем был только медиатор, висящий на серебрянной цепочке на шее.

— Ох, блин, еще одна загадка.

Алекс никогда не расставался с артефактом, полученным на концерте его любимой группы Arctic Monkeys из рук самого вокалиста Алекса Тернера. Он, собственно, и Алексом стал по причине своей любви к группе.

«Dancing in my underpants, I'm gonna run for government», — хмуро напел он, силясь вспомнить, что же было вчера вечером. Но память возвращала пока лишь скупые пузыри из обрывков диалогов.

— Когда у тебя хорошая память, это и хорошо, и плохо. — думал он. — Плохо, потому что помнишь все — и нужное, и не очень. Списки дел, покупок, людей, которым надо отомстить или наоборот воздать по заслугам. А когда у тебя память как внешний модуль, на листочках, в заметках и канбанах, достаточно удалить раздражающий носитель, и все: чист, ничто не гложет.

Кряхтя он принял душ, сварил кофе и взял в руки телефон. Было несколько пропущенных от Марка, от Леры не было ни одного. Набрал первым делом ее — безуспешно.

— Как же противно, когда тебя ставят в игнор, — снова начал он жалеть себя. — Не можешь ничего, даже попросить прощения. Ладно с умершими, там только принять и смириться, но с живыми — каково находиться с человеком в одном городе, знать, что он в эту минуту ходит где-то рядом, и при этом не иметь возможности к нему обратиться?

— А что ты ей собираешься сказать? — вступал сам с собой в диалог внутренний голос. — Радуйся, что не берет трубку. Только опозоришься, если даст шанс.

— Ну и ладно, — он набрал Марка, и тот сразу ответил.

— Mark speaking. Please tell me, how may I direct your call?

— Ха-ха.

— Жив?

— Дружище, сижу дома, гол-сокол, ничего не помню и не понимаю.

— Надо бы наверное уже поменьше заливать в себя дизеля, а то ведь тебя из бара мог бы забрать и не друг.

— И не друг, и не враг, а так. Мда, значит снова ты меня спас? Спасибо.

— Дэн попросил прислать эвакуатор. Сказал, что ты «one for the road» несколько раз повторял. Хорошо еще, что вырубился, а то ведь мог и увязаться за кем-нибудь, я тебя знаю. Серьезно, ты там смотри осторожнее, у тебя же давление, это все. Ну да ладно, что я тебя лечу. Давай, поправляйся.

— Так а голый почему?

— Ты совсем ничего не помнишь? Тебя вырвало пару раз по пути, испачкался, я тебя засунул под душ, в надежде, что заодно и включишься. Потом дотащил до кровати, посидел еще с часок на кухне, и уехал.

— Где тонко, там и рвется, — произнес Алекс в задумчивости. — В надежде без одежды. Я хоть расплатился?

— Расплатился, не парься. Хотя конечно удивил: ты там что, весь бар угощал?

— Марк, родной, ценю, прости, все верну. Ты мне нужен сейчас. Я не знаю где Лера, и вообще не понимаю, кто я и зачем.

— Слушай, только не психуй. Лера заезжала ко мне вчера, сказала, что улетает на Мальту…

— Марк…

— …примерно на неделю, со своими друзьями по актерским курсам. Будут там что-то изображать, я не уловил суть. Там есть своя театральная школа, вроде как с русским участием, в ней хореографом Ольга — Лера говорила, что она бывала у вас в гостях. Вернется, со всем разберетесь. Остынь пока, слетаем в Англию, проветримся.

Он не дождался ответа, и подвел черту:

— Слушай, Алекс, прости, старик, я не могу сейчас долго разговаривать. У меня такой важный день, с инвесторами встречаюсь, ты же знаешь. Давай подъеду позже, поговорим. Не кисни там, все норм.

— Ладно. Давай, брат. Обаяй своих толстосумов.

— Обнимаю.

Алекс вспомнил на секунду о своей работе, скривился, и решил больше никогда к ней не возвращаться. Сам удивился, как спокойно он принял это решение — просто «нет», и все. «Не буду звонить, оправдываться, отпрашиваться, пошли все в жопу. Полечу в Англию пораньше, погуляю недельку до фестиваля», — последовало еще одно спонтанное решение. — Куй железо, пока горе, чо! И Марка захвачу».

После того, как сделан выбор, остается только оправдывать его. Он покопался в доках, нашел данные паспорта Марка — уже доводилось брать билеты на совместные вылазки — и открыл сайт авиакомпании. На вечер оставались только дорогие билеты, но его уже нельзя было смутить подобным.

После того, как билеты были оформлены, он вызвал такси — находиться дома становилось невыносимо, и написал Марку в Telegram: «БЕРИ ПОХОДНЫЙ РЮКЗАК ПРИЕЗЖАЙ ШЕРЕМЕТЬЕВО ДЭ НЕ ПОЗЖЕ 19 ТЧК ВСЕ ВОПРОСЫ ПРИ ВСТРЕЧЕ».

Мысли снова и снова возвращались к Лере. «Эти глаза, в которых… Хочется утонуть — из песни слов не выбросишь». Он был готов смотреть в эти глаза бесконечно. А губы, нежный бархат кожи, тонкий аромат тела, такие изящные руки, тонкие пальцы. Он сканировал ее тело в самом высоком разрешении, следуя мягким лучом по шее, переходя на плечи, грудь, косточки ребер, живот, каждый изгиб, каждую впадинку, до каждого крохотного пальчика на ногах… Помнил каждый миллиметр.

Он понимал, что несколько утратил контроль над ситуацией, но поскольку это происходило не в первый раз, не паниковал. «Нужно успокоиться, отстраниться, оценить обстановку и скорректировать курс. Спокойно, спокойно! — приказал он себе. — Надо дать этому отстояться, не наломать дров. Все исправим».

3

Такси мчалось по магистрали, догоняя заходящее за горизонт, подуставшее за день солнце. «Красиво, надо запостить», — Алекс сам не понял, только лишь подумал об этом, или сказал вслух.

— Ох уже эти ваши соцсети, блоги, — пробурчал водитель. — Всю жизнь пишете некрологи. Прихорашиваете их, приукрашиваете, выбираете ракурсы. Как будто кто-то, когда вас не станет, посмотрит, и скажет: ого, вот это были человечищи!

«Наверное все же вслух, либо водитель умеет читать мысли», — сделал логический вывод Алекс, украдкой присмотревшись к нему: худой, умное лицо, лет пятидесяти.

— Но ведь никто не станет это читать, никто не посмотрит даже о чем вы писали неделю назад, даже самые близкие! — продолжил мысль таксист. — А знаешь почему?

— Потому что пишут свои некрологи? — включился Алекс.

— Например.

— Но вот вы же не пишете, насколько я понимаю. И не вы один такой. Может вы-то и прочитаете?

— Не, это вряд ли. Там же вранье все от первого до последнего слова.

После короткой паузы он решил подарить луч надежды:

— Может, конечно, как иллюстрацию эпохи, кто-то и выберет одну из тысяч ваших фоточек. Их же миллиарды — похожих друг на друга как две капли воды — всюду одни и те же позы, сюжеты. Но если уж действительно так важно оставить след и запомниться потомкам на какое-то время — стоит поднапрячься и создать что-то уникальное. Хотя шансов мало — все уже было.

— В «Симпсонах».

— А?

— Извините, а как к вам можно обращаться по имени? — Алекс вдруг вспомнил, о чем шла речь в баре.

— Сан Саныч.

— Тезка. Я — Саша, очень приятно. Мы вчера, Сан Саныч, в баре размышляли о том, можно ли путешествовать, не выходя из комнаты. Вот вы как считаете?

— Ты о том, что достаточно повесить на окно плакат с видом Лондона, и можно никуда не лететь?

«Ничего себе, он сказал «Лондон». Прямо сгусток знаков и совпадений, все как мы любим».

— Ну, вроде того.

— Или включить футбол и представить себя на стадионе?

— Угу.

— В целом, да, согласен. Зачем цеплять какой-нибудь вирус, чтобы узнать, как он разрушит меня изнутри, или ехать к каким-нибудь Бармалеям в Африку гулять? Безопаснее посмотреть про них по телевизору, если появился такой интерес. Но если что-то прямо очень привлекает, наверное нужно почувствовать это кожей. А вы что там наразмышляли?

— Я с вами полностью согласен. Почувствовать кожей. Точно.

Алекс отлично понимал, что атмосферу живого стадионного концерта невозможно смоделировать — по крайней мере, на текущем этапе развития технических средств. Это можно только пережить, находясь в гуще событий среди потных тел.

— Хорошо, — продолжил Сан Саныч. — Я тебе еще накину, если хочется размять мозги. Представь, что мы сейчас едем, а ты стримишь поездку. Тот, кто смотрит, значит, неполноценно путешествует с нами — он же не ощущает ветра и запаха бензина. А я, как шофер, путешествую вместе с тобой-путешественником?

— Получается, да.

— То есть, по-твоему, любой паромщик — путешественник?

— Да, странно. Наверное нужно еще добавить понятие воли. Я же еду куда хочу, а вы — куда я попрошу.

— Вот видишь, какое занимательное словоблудие. А если стримить, как ты едешь в такси и смотришь чужой стрим о путешествии?

— Сан Саныч, бар вчера многое потерял без вас! — с уважением в голосе сказал Алекс. — Итого: путешествие должно задействовать все органы чувств — недостаточно видеть и слышать, надо еще чувствовать движение, тряску, ощущать запахи, мокнуть под дождем, пачкаться в дорожной грязи. И оно должно быть результатом волеизъявления.

— Давай зачетку. Так куда ты летишь?

— Лондон.

— Понятно. Мой зять улетел в Англию несколько лет назад. Имел здесь фирму, занимался внутренним туризмом. Меня подкалывал, что я таксую, не хочу к нему. А я всю жизнь людей вожу, мне нравится. Столько интересных людей узнал, столько историй, судеб. А он что в итоге? Уехал, дочку увез. И как, сильно ли лучше стала его жизнь там? По мне, так важнее — как, а не где. Можно хоть в Кремле работать, но убирать там навоз за лошадками — тоже так себе удовольствие.

— Для меня еще важно — с кем, — добавил Алекс. — И как. И где. Но вообще, я не насовсем.

— «А, патриот», — скопировал Сан Саныч коллегу из фильма Балабанова, и для большей схожести хлопнул ладонью по солнцезащитному козырьку.

— Сан Саныч, вот вы такой мудрый, может подскажете мне как поступить? — Алекс даже непроизвольно заискивающе улыбнулся.

— Не люблю давать советы, но может и поделюсь опытом, выкладывай.

— Спасибо. Мы вчера с девушкой поссорились: стала упрямой, постоянно спорит, не советуется, водит дядек домой, хочет, чтобы отпустил за границу с непонятной компашкой. Как подменили. Не понимаю, почему — я же вроде тот же.

— Водит дядек?

— Ну, в смысле, приглашает в гости ребят из своей группы актеров, танцоров — не разберешь без ста грамм.

— А, понятно. Ну, смотри: по поводу того, что стала другим человеком. Когда двое решают жить вместе, они начинают притираться и понемногу меняются. И через год-другой начинается: ой, а что произошло, а куда что делось, а почему? Да потому, что каждый влюблялся в другого человека, которого уже-то и нет. Если бы они повстречались на этом этапе, может даже прошли бы мимо друг друга. Не обязательно так, но вполне возможно. Принимается?

— Не совсем. Странная притирка: они же должны, по идее, стачивать углы, пытаться больше подходить друг другу, а не в обратную сторону.

— Да ничего странного, благими намерениями вымощена дорога в ЗАГС. Тут дело тонкое, меняться конечно нужно осторожно и только по обоюдному согласию, но это идеальный случай. Другое дело, что может это и не перемены вовсе — просто человек наконец раскрылся таким, каким является на самом деле. А до этого была демонстрационная версия, чтобы получше продать.

Алекс только хмыкнул.

— Ну, сам попросил. А насчет отпустить за границу. Любишь — отпусти, слышал же вот это вот. Мне добавить нечего, плюсую, — подытожил Сан Саныч.

Когда они подъехали к аэропорту, Алекс забрал багаж и театрально произнес:

— Отпускаю вас, Сан Саныч!

— Желаю найти себя, тезка! — водитель улыбнулся в ответ.

— Передам ваш привет Альбиону! — Алекс отдал под козырек.

4

Алекс прошел регистрацию и присел в итальянском ресторанчике с видом на самолеты.

— А может Сан Саныч и прав, — вспоминал он разговор с таксистом, жуя салатик — аппетит понемногу возвращался. — Надо все и вся отпустить, не стоит привязываться ни к людям, ни к вещам, ни к местам. Свобода порождает свободу: даруешь ее и обретаешь сам.

Ему хотелось, возможно, впервые в жизни не строить никаких планов, а просто кататься по миру, вести какой-нибудь блог мотоциклиста. Но было непонятно, где взять средства на подобный образ жизни.

— Еще ипотека эта, — вспомнил он и поежился. — Несколько месяцев можно не переживать, фонды имеются. Плюс еще придет гонорар за «Сушино» в Тушино. Но потом… Наверное все же разумно будет попробовать договориться с шефом об удаленке, или найти какую другую похожую работенку, так, чтоб несколько часов в день кодить без привязки к месту. Само собой, побывать на «Гласто» — закрыть, так сказать, гештальт. А затем…

Зазвонил телефон:

— О, Марк. Привет, дорогой. «Иль Патио» на третьем, поднимайся.

Друзья встретились, обнялись.

— Что задумал, рассказывай, — сходу спросил Марк, усаживаясь. — Не стал пытаться выяснять по телефону, все равно сейчас провожал своих — только что улетели из «B».

— Давай ты сначала. Как все прошло? Поверили в твой план, не пожалели деньжат?

— Взяли пару дней на подумать, но, кажется, да — глаза заблестели. Для них условия хорошие, а риски минимальные. Но мне предстоит ближайшие дни очень плотно поработать, дать им всю фактуру.

— Рад и горд за тебя, дружище, пусть все будет в лучшем свете! Я и желал этого, и боялся — теперь даже нет смысла предлагать тебе… Короче, я валю в Лондон сегодня же. Мне нужно срочно сменить обстановку, не смогу я еще неделю тут вариться. Я и тебе взял билет…

— Вот ты, елки, в своем репертуаре. А что, собственно, произошло? Из-за Леры? Ну уехала — и что? Да вернется, все будет лучше прежнего.

— Ты не все знаешь, старик. Но давай не будем сегодня о ней.

— То есть, объяснять некогда — прыгай, Марк, в самолет, там разберемся?

— Я даже когда для себя пытаюсь что-то сформулировать, вижу, что получается совсем не то, что ощущается, — серьезно ответил Алекс. — Как будто не придумали еще таких слов: не понять, не выразить.

— Мы с тобой уже это проходили: что-то нельзя понять сразу, что-то — никогда. Но важно, что чаще всего, оно даже и не стоит попыток его понять.

— Да, было про поиски истины. Кредиты и доступный алкоголь привязывают к месту, а поиск истины помогает скоротать срок. А ты помнишь вывод? Каждый лишь окучивает отведенный ему маленький участок смыслов, поэтому просто необходимо научиться жить без цели.

— И еще что жить надо так, будто этот день не последний.

— Лучшая стратегия — вообще ничего не ждать. Это, вроде, даже твои слова.

— Words are very unnecessary, they can only do harm.

— Может все же рискнешь? Все равно твои кошельки еще думать будут, созвонишься с ними оттуда.

— Сейчас слишком важный и ответственный момент для меня, ты лучше других знаешь, сколько я шел к этому. Как я могу все бросить, ну о чем ты?

Алекс конечно знал. У Марка, как ни странно, тоже не было работы, которой он мог бы гордиться. Еще в 17 лет он разработал для фирмы отца интернет-магазин, и был по факту руководителем подразделения, состоявшего тогда из одного сотрудника — его самого. Но потом бизнес вырос, и отец нанял рулить направлением одного из лучших специалистов в отрасли, а Марк де-факто стал его подчиненным. Понятно, что он по-прежнему ни в чем не нуждался, но ему хотелось иметь собственное дело, и что-то доказать отцу.

В итоге он придумал некий стартап, связанный с телемедициной, и всячески пытался его продвинуть. Подробностями делился неохотно: «Вот выйдем на финишную — расскажу, без тебя никак не обойдется, — пообещал он Алексу. — Нужны будут твои идеи — название, слоганы, брендбук. Работы будет полно».

И вот, похоже, дело наконец шло к счастливой развязке.

— В курсе. Ничего. Я, в общем-то, был готов к этому. Разруливай, подтянешься ко мне когда сможешь. Я как раз пока освоюсь, разведаю что там к чему. Потом и отметим все сразу.

— Я понял, тебя не отговорить.

— Нет.

— Ладно. Следи за собой, будь осторожен.

— Да-да. Война, эпидемия, снежный буран.

— Накаркай еще. Нет, я серьезно, не надо вот только во все тяжкие — секс, драгс, рок-н-ролл. Меня дождись, рехабни чутка, подыши морским воздухом, помедитируй. Будем созваниваться.

— Ладно, старик, давай. London calling, я пошел.

*

Алекс прошел в зону вылета, где первым делом завернул в дьюти-фри. Там он не раздумывая взял флягу двенадцатилетнего «Синглтона», после чего повертел в руках бутылку «Ботукала», как бы торгуясь сам с собой, и захватил ее тоже.

Он уселся в кресло у окна. Самолеты были совсем рядом — красивые, огромные, обещающие свободу и перемены. «Боюсь высоты и менять работу», — ответил он как-то на вопрос о фобиях, и все решили, что в шутку. «Ну что ж, — думал он теперь, — с работой разобрались, значит и с высотой справимся!». Сделал «для храбрости» пару глотков рома из фляги, стараясь не привлекать внимание.

Одно время Алекс даже подумывал поработать в аэропорту, чтобы каждый день видеть самолеты, всю эту необычную технику на летном поле, воодушевленных людей в предвкушении открытий и встреч. В этом присутствовала приличная порция романтики: люди улетают куда-то, зачем-то или от чего-то, к кому-то или от кого-то. Одних самолеты разлучают, другим — «landed» и «arrival». Люди встречаются, обнимаются, целуются, дарят друг другу цветы, плачут от счастья.

— Правильно ли я поступаю, что сбегаю? — мысли снова вернулись к Лере. — А что, надо было сидеть дома, ждать пока она вернется, а потом раскаиваться, говорить, что был неправ, что должен был больше доверять? Обещать, что отныне все общее, что она может заниматься чем хочет и ехать куда и с кем хочет, приглашать кого пожелает, что я изменюсь, и так далее по списку? Я все делал из лучших побуждений. Да и почему сразу «сбегаю»? Двигаюсь вперед. Я имею право прислушиваться к себе, делать как считаю нужным. Конечно и у нее, как вообще у любого, есть такое же право, и мое не правее. Ну и прекрасно. Повезет — будем идти вместе. Хотя человек изначально одинок, а любовь не взаимна, и сетовать, что именно мне не фартануло — конечно же несерьезно.

*

Когда самолет оторвался от земли, Алекс закрыл глаза и прислушался к двигателям по обе стороны фюзеляжа, желая убедиться, что их гул идеально сбалансирован, звучат они на одной частоте и без сбоев. Симметрию нарушало только пустое место Марка рядом.

Разрешили расстегнуть ремни, и тревога стала постепенно отступать. Было приятно оказаться над суетой мира: проблемы, одна за другой, как в мультиках, сначала уменьшались, а затем лопались со смешным хлопком.

— Интересно, что испытывают космонавты, если даже на такой высоте штырит? — возвращалось к нему ироничное эго.

Алекс осмотрелся и незаметно прильнул к горлышку. Сделав сразу несколько глотков, он надел наушники и решился выглянуть в иллюминатор — издалека, потому что сидел в среднем ряду широкофюзеляжного «Боинга». Снаружи было темно, и он подумал, что с таким же успехом они могли бы сейчас не лететь над землей, а, например, пересекать океан на подводной лодке — те же темнота и недружественная среда снаружи, от которых защищают только листы металла в обшивке судна да иллюминаторы.

Алексу захотелось заглянуть в будущее и представить себя хотя бы через год, но не получилось. Странно: обычно такой трюк давался легко — уж чего-чего, а воображения ему было не занимать. «Ну и ладно», — Алексу даже нравилось это внезапно захватившее его эйфорическое состояние полного отсутствия мыслей.

Однако оно очень быстро улетучилось, и в голове воскресли размышления о вечном.

— Когда возносишься так высоко, воспаряют и мысли. Это же так очевидно, с такой-то высоты, — думал он, — что каждый из нас — лишь часть чего-то большего, просто деталька с какой-то своей элементарной функцией. Правы были ребята в баре насчет гулливеров и лилипутов. Вот только они остановились в полушаге от истины, что и те, и другие — единое целое. И это прекрасно, ведь исчезают сам причины для споров и междоусобиц: если все едино, и нет вообще ничего чьего-то, значит и делить-то нечего. Есть только Разум и проводники потоков сознания, остальное — галлюцинации.

На душе становилось спокойнее с каждой минутой.

— Как же просто и красиво! Даже страх смерти уходит: а кому бояться, чего? Разуму — перехода одного потока сознания в другой? Подумаешь, одна мысль угасла — вспыхнула другая. Позади бесконечное кладбище мыслей, пускай питают червей мудрости.

Алекс глубоко вздохнул и улыбнулся. Он был в предвкушении новой жизни. Закрыл глаза и представил, как сквозь него проходят волны света. Затем постепенно он начал растворяться, сам превращаясь в свет, и наконец окончательно с ним слился.

5

Марк сидел за столиком кафе в центре Москвы и задумчиво смотрел в окно на вечернюю столицу, перебирая пальцами звенья цепочки, на которой болтался гитарный медиатор. Недавно его друг внезапно умер прямо во время полета. Оказалось, что у Алекса была хроническая венозная недостаточность, а стресс, алкоголь и перепады давления во время полета привели к острому тромбозу и смерти — как следовало из медицинского заключения. Марк знал, что у Алекса не все в порядке с давлением, и сердце барахлило — он даже не служил из-за этого, но подробностями никогда не делился.

Вместе с мамой Алекса они слетали соблюсти все формальности, кремировать тело и забрать прах.

— До чего же злой бывает ирония судьбы, — думал Марк. — Побывали, сука, в Англии, сбылась мечта.

В Москве урну захоронили в стене на Котельническом. Лера вернулась с Мальты и присутствовала на церемонии, но поговорить с ней Марку толком не удавалось, поэтому они договорились встретиться позже, посидеть где-нибудь вдвоем.
Вошла Лера. Он встал, встретил ее, обнялись.

Девушка попросила у подошедшего официанта Перье, Марк — повторить пиво.

— Расскажи, где ты, как, чем занимаешься? — начал с общего Марк.

— Мы устраиваем перформансы, это некая форма уличного театра, Марк. Группы вроде нашей выступают и на вашем любимом «Гласто».

— То есть ты теперь, получается, актриса, что ли?

— Получается.

— Ты же еще недавно писала в журналы, как же ты так быстро переквалифицировалась?

— А ты сам как внезапно начал разбираться в медицине?

— Стоп, я же не доктор, я только технической стороной вопроса занимаюсь.

— А я просто очень талантливая и разносторонняя, значит. Я и писать не переставала.

Марк отхлебнул пива и отвернулся к окну.

— А с Алексом тоже была игра? — спросил он, не поворачивая к ней головы.

— Зря ты так.

— Да, прости, прости. Сам виноват, а пытаюсь переложить ответственность. Нельзя было отпускать его одного, он казался таким потерянным, нуждался в поддержке.

— Да никто не виноват. Ты же слышал диагноз. Так бывает, бог дал — бог взял.

Помолчали.

— Алекс любил тебя, сильно, — сказал после затянувшейся паузы Марк.

— Я тоже любила его. Мне ни с кем не было так хорошо, — Лера говорила спокойным безэмоциональным тоном, но Марк расслышал, как ее голос дрогнул. — Но, скажем так, Алекс был эстетом, окружал себя красивыми вещами, и с какого-то момента чрезмерно на этом зациклился. Мне льстило, что он и меня считает красивой, но становиться еще одной вещью в его коллекции я не хотела. Мне просто нужно было больше свободы, и чтобы со мной считались. Я не собиралась с ним расставаться — хотела, чтобы он задумался и сделал правильные выводы. Хотела подтолкнуть его в нужном направлении.

Марку вдруг расхотелось продолжать разговор. Ему не был понятен этот ее обиженный тон, но погружаться в историю глубже и искать виноватых, не осталось ни сил, ни желания, да и не было в этом смысла.

— Понятно. Полетишь теперь обратно?

— Я теперь в Лондон. Познакомилась на Мальте с английской группой. Понравилась им, предложили поработать вместе.

— Значит, тоже побываешь в Лондоне. Пути Господни... Да, не так мы себе все это представляли. Ладно, слушай, я все обдумал и решил, что продолжу выплачивать ипотеку Алекса, с его мамой уже обсудили. Возвращайся, когда захочешь, там разберемся.

— Ты хороший друг, Марк. Но я не вернусь. Да и нет там ничего моего.

Они предприняли еще пару попыток развить разговор, но ничего не получалось — все темы казались неуместными в такой момент. О чем-то важном говорить было либо уже слишком поздно, либо еще рано.

Паузы становились все дольше. Наконец Лера взяла в руки сумочку, достала из нее конверт и молча выложила на стол распечатанный бланк аккредитации на «Гластонбери». Потрепала Марка за плечо, встала, и направилась к выходу. Марк, даже не взглянув ей вслед, неспеша достал из кармана пиджака аккуратно сложенный листок со своим приглашением, добавил к листочку Леры, поджег от огонька стоявшей на столике свечи, и бросил в стакан.

Зазвонил телефон, и Марк ответил: «Да, Александр Борисович, добрый день. Спасибо за хорошие новости. Да, завтра стартуем».

6

— То есть, объяснять некогда — прыгай, Марк, в самолет, там разберемся? — передразнил Алекса Марк.

— Может все же рискнешь? Все равно твои кошельки еще думать будут, созвонишься с ними оттуда, — со слабой надеждой спросил Алекс.

Марк вспомнил череду приключений, которые выпали на их с Алексом долю за последние годы, и честно признался себе, что ничего не случилось бы без Алекса. Он, Марк, слишком прагматичен для подобного, все его спонтанные решения — спонтанные решения Алекса.

Пускай же так и останется — до сих пор он не жалел о пережитом ни разу. «Но сейчас же слишком важный и ответственный момент, как ты можешь все бросить?» — услышал он голос разума. И принял окончательное решение:

— А знаешь что? Погнали!

Алекс недоверчиво покосился на Марка, не веря своим ушам, а затем бросился на него, крепко его обнял и рассмеялся, за малым не пустив счастливую слезу:

— Ты настоящий друг!

И после паузы весомо добавил:

— Ты не пожалеешь!

*

Марк вслед за Алексом зарегистрировался на рейс, и они прошли в зону вылета. Около дьюти-фри Алекс подмигнул Марку, на что тот, как строгая нянька, ответил:
— Давай-ка договоримся на берегу: до приземления — ни капли. Ты и так еще не просох, накидаешься сейчас на старые дрожжи. Давай дотянем без приключений. Сам знаешь, я тебе только добра желаю.

Алекс был безмерно благодарен Марку за то, что тот согласился полететь с ним, но все равно не смог смолчать, и предложил:

— Ну давай просто возьмем с собой. Чтоб было.

Марк согласился, и Алекс, не долго думая, взял флягу двенадцатилетнего «Синглтона». Потом повертел в руках бутылку «Ботукала», и захватил ее тоже. Они расплатились, Марк забрал у Алекса обе емкости и бросил в свой рюкзак.

*

Как только самолет оторвался от земли, Алекс закрыл глаза и прислушался к двигателям по обе стороны фюзеляжа, желая убедиться, что их гул идеально сбалансирован, они звучат на одной частоте и без сбоев. Позже, когда уже разрешили расстегнуть ремни, тревога стала постепенно отступать. Алексу очень захотелось сделать глоток крепкого, но он решил не нервировать друга — в конце концов, Марк был прав. Как всегда.

Алекс косился в иллюминатор через ряд, и думал:

— Когда возносишься так высоко, воспаряют и мысли. Это же так очевидно, с такой-то высоты, что каждый из нас — лишь часть чего-то большего, просто деталька с какой-то своей элементарной функцией…

На душе его становилось спокойнее с каждой минутой. Алекс глубоко вздохнул и улыбнулся. Он закрыл глаза и представил, как сквозь него проходят волны света, а затем постепенно начал растворяться, сам превращаясь в свет.

*

«Помогите! Скорее!» — Марк держал за плечо своего друга, внезапно обмякшего в кресле, в его глазах застыл ужас. Алекс был бледный как лист бумаги и с большим трудом дышал, беспомощно глядя на друга.

Быстрым шагом подошла стюардесса, оценила ситуацию и громко спросила: «Есть на борту врач?» Поначалу никто не отвечал, затем одна женщина подняла руку и сказала: «Ветеринар».

— Какие у него хронические заболевания, чем страдает? — строго спросила доктор, осматривая Алекса. Она быстро расстегнула пуговицы на его рубашке, чтобы облегчить дыхание.

— Я точно не знаю, он не делился. Высокое давление, с венами что-то, — промямлил испуганный Марк.

— Так, молодой человек, возьмите себя в руки. Вам еще, возможно, принимать важные решения, — женщина была уверена в себе и спокойна. — Похоже на сердечный приступ. Есть у кого нибудь Нитроглицерин?

Марк не понял, о каких важных решениях речь, но согласился, что в любом случае нужно постарался собраться.

Кто-то из пассажиров передал тубу с таблетками, Марк достал из своего рюкзака Аспирин, а стюардесса принесла бортовую аптечку. Врач попросила включить кондиционирование салона на полную мощность и помочь справиться с кислородной маской.

Немного успокаивало лишь одно: похоже, хуже Алексу не становилось, и он оставался в сознании. Измерили давление — показатели были не рядовыми, но все же и не критическими. Марк сидел рядом с другом, держа его за руку, и думал, что близость смерти как ничто иное позволяет осознать ценность жизни.

Алекс за все время не сказал ни слова. Врач скоро вернулась на свое место. Повода для экстренной посадки не нашли, да и садиться было уже некуда — борт совершал дугу над северным морем, подлетая к островам. Оставалось только ждать.

Последние минуты полета невыносимо растянулись, Марк даже успел в который раз подумать об относительности времени:

— Иногда не замечаешь, как летят дни, месяцы. Причем, чем старше становишься, тем шире становятся интервалы этих провалов. А бывает и вот так.

Сразу после посадки Алекса перенесли в скорую, подъехавшую к самолету. Марк все время находился рядом, помогал, отвечал на вопросы. Он сел рядом с носилками и машина помчалась в госпиталь.

— Когда едешь в скорой, иначе воспринимаешь реальность, — размышлял Марк. — Ты словно выпал из жизни: наблюдаешь, как снаружи продолжается привычная суета, все бегут по своим великим делам, а ты вдруг стал невидимкой. И никто не заметил, что ты выбыл. Да что уж — никто даже не догадывается, что ты был.

Острое ощущение одиночества, беспомощности, тщетности всего. Если умираешь — никто не в силах помочь, даже те немногие, для кого твоя жизнь действительно имеет значение. И точно так же, ты сам, при всем желании, не способен воскресить того, кто дорог тебе.

Дальше все было как в тумане. Вот врач говорит, что если бы Алекс еще немного выпил, то мог бы и не выжить. Марк кивает, подписывает бумаги, передает все необходимые документы, страховки, оставляет контактные сведения…

Выйдя из больницы, Марк нашел скамейку и упал на нее, обхватив голову руками. Достал из рюкзака флягу, откупорил, сделал глоток.

Достал телефон, полистал объявления и забронировал номер в ближайшем отеле. Еще немного посидел, подумал, поднялся и поплелся в сторону подземки. Адреналин не позволял и подумать о сне, поэтому заселяться прямо сейчас не представлялось возможным: «Нужно снять стресс и ходить, ходить, ходить до тех пор, пока совсем не останется сил».

7

Утром Марк встретил Леру, прилетевшую первым рейсом из Валлетты, и они отправились навестить Алекса. По прибытии в госпиталь, сообщили на ресепшене кто они такие, и медсестра предложила подождать на диванчике в лобби.

Марк, пожалуй, никогда прежде не видел Леру такой серьезной и сосредоточенной. Она даже стала казаться старше — совсем другой человек.

Вчера Марк уже побывал в больнице, и узнал, что Алекс перенес микроинсульт. И что ему нужно остаться под наблюдением врачей как минимум неделю-другую. И что страховка покроет не все. У Марка эти сообщения вспыхивали перед глазами как твиты, и мозг отказывался безоговорочно принимать их на веру: «фейк ньюс, фейк ньюс!» Однако источники были надежными.

Минут через десять спустился врач, и сообщил, что навестить Алекса пока не представляется возможным.

— В целом, состояние Александра стабильно, и консилиум верит, что он пойдет на поправку, — обнадежил доктор.

Оставалось надеяться на лучшее. Они вышли на улицу и присели на уже знакомую Марку скамейку. Лера долго молчала, а он не решался нарушить тишину.

Наконец она произнесла:

— Это все как-то дико неправильно. Отказываюсь принимать, не понимаю, не поддерживаю, не поощряю. И не хочу оставаться. Полечу обратно. Потом посмотрим.

Марк не стал спорить, только предложил:

— Давай отъедем, посидим где-нибудь на нейтральной территории, поговорим, и поедешь.

Лера молча кивнула. Они дошли до станции и сели на поезд в сторону центра. Марк достал из кармана туристический проспект, подхваченный на станции, и стал его листать. Ближе к концу он обратил внимание на рекламу «The Garage» — заведения, которое он когда-то отметил, как обязательный пункт для посещения в Лондоне. Ухватившись за этот «знак», он решил, что нужно ехать именно туда.

Не сообщая подробностей, показал объявление Лере и спросил: «Давай? Я слышал об этом месте». Она лишь в очередной раз безразлично кивнула.

Всю дорогу Лера молчала и смотрела в пол, зато Марк заинтересованно рассматривал все вокруг: пассажиров, газеты, которые они читают, рекламу на стенах, виды за окном. «Guilty pleasure, прости, Господи. Как же странно сложен человек!» — совестил и оправдывал он себя за то, что даже в такой момент не может усмирить любознательность.

Сделав пересадку в центре, они наконец вышли на станции Хайбери-энд-Ислингтон. Заведение оказалось почти у входа в метро, буквально за углом. Присев за столик, они выбрали паи, заказали кружку эля и бокал белого.

«Гараж» в Хайбери начинался в шестидесятых как обычная бильярдная. Но вскоре его облюбовали моды, а затем пошли концерты. Здание не раз перестраивалось и меняло вывеску, но всегда оставалось демократичным местом, где наравне с никому неизвестными местными группами, выступали гранды. Особенную значимость ему придавал тот факт, что некоторые из именитых коллективов выступали на сцене «Гаража» еще до того, как окончательно забронзовели: здесь играли Pulp и Suede, The Killers и Muse, Oasis и Red Hot Chili Peppers. Бывали здесь и Arctic Monkeys.

Сегодня вечером тоже должен был состояться концерт. Какая-то молодая группа уже находилась в зале и собиралась устроить саундчек. «Возможно, будущие звезды, — подумал Марк. — Пришли на обряд посвящения».

Марк позволил Лере спокойно подкрепиться, после чего решился немного порасспрашивать ее о том, что давно интересовало.

— Расскажи, где ты, как, чем занимаешься? — начал он с общего.

— Мы устраиваем перформансы, это некая форма уличного театра, Марк. Группы вроде нашей выступают и на вашем любимом «Гласто».

— То есть ты теперь, получается, актриса, что ли?

— Получается.

— Ты же еще недавно писала в журналы, как же ты так быстро переквалифицировалась?

— А ты сам как внезапно начал разбираться в медицине?

— Стоп, я же не доктор, я только технической стороной вопроса занимаюсь.

— А я просто очень талантливая и разносторонняя, значит. Я и писать не переставала.

Разговор заходил куда-то не туда. Лера держалась холодно, даже несколько дерзко, как показалось Марку. Он не оставил это без внимания, поскольку и его нервы сдавали:

— Почему ты так злишься?

— А ты чего ожидал, что я одобрю, что он напился, психанул и рванул в Англию? Еще и ты — такой мудрый рассудительный Марк — ты-то куда смотрел, о чем думал? Как можно было лететь в таком состоянии?

— Но ты же и сама удрала… — попытался разделить с ней ответственность Марк.

— Я не удирала, это во-первых. Театр для меня очень важен, это необходимо учитывать. Я пыталась договориться с Сашей, но он включил «стенд-бай», а потом еще и сказал «вали». Понимаю, что в сердцах, и не цепляюсь к словам, но я не хочу выбирать между ним и своими увлечениями, карьерой. Мне очень жаль, что так вышло. Я собиралась оставить его только на неделю, о чем тебе и сообщила перед вылетом.

Лера посмотрела в окно, на глаза наворачивались слезы, но ей удалось сдержать их.

— Он выкарабкается. А ты теперь следи в оба, — поручила она.

— Конечно. Значит, полетишь обратно?

— Да. Кстати, познакомились на Мальте с английской группой, я им понравилась, так что, мало ли еще как сложится, может и позовут поработать тут.

— Ясно. Давай, удачи, буду держать в курсе. Тоже пиши, звони. Твоя поддержка понадобится.

Раздался сигнал оповещения, и Марк заглянул в телефон. На экране высветилось короткое сообщение от его помощницы в Москве: «А.Б. пока не готов поддержать. Требует встречи, чтобы уточнить детали, ты им обещал детали». Сердце у Марка упало в который раз за последние пару дней, но он не подал вида.

Однако пауза затянулась, и Лера сказала, что теперь ей точно пора. Марк расплатился, открыл перед ней дверь, поймал кэб. Когда она уселась, протянул водителю две купюры по 50 фунтов, и сказал: «Heathrow, please». Помахал ей, Лера в ответ послала ему воздушный поцелуй. «Так ни разу за весь день и не улыбнулась», — отметил он.

Марк перешел дорогу и сел на парапет у входа в небольшой сквер. Открыл на смартфоне карту, осмотрелся. Всего в километре располагался стадион «Эмирейтс» — домашняя арена «Арсенала».

— Любимая команда Ее Величества, долгих лет ей, а также Мика Джаггера и Мартина Гора — и этим не хворать. Вот туда и пойду, — он посмотрел наверх. — Как-то слишком для одного дня.

Небо Лондона разрезал очередной самолет.

8

На вечеринках порой посещает здравая мысль, что дальше уже ничего особо прекрасного не будет: все лучшее произошло, и самое время уйти, чтобы сохранить приятное послевкусие. Случилось такое озарение и у Алекса.

Голова еще соображала, мысли о Лере совершенно не желали ее покидать, и у него спонтанно родилась идея: нужно срочно ехать за Лерой на Мальту! Абсолютно беспроигрышный вариант: он поборется за свое счастье, постарается все исправить, а не получится — хотя бы займется чем-то, вместо того, чтобы сидеть в баре, утопая в жалости к себе. «Я лучше буду сожалеть о том, что сделал…», — безуспешно попытался вспомнить автора цитаты Алекс.

Последовавший за этим сонм вопросов, как именно он реализует задуманное, был отправлен в утиль широким жестом с цитатой того же автора: «Цель оправдывает средства!»

— Как-как? Да как угодно! Ничто больше не имеет значения.

Он взглянул на своих начавших уже клевать носами собеседников, улыбнулся, и сказал:

— Господа, вынужден откланяться. Было очень приятно! Не в последний раз!
После этого он пошел спросить у Дэна, остался ли что-то должен. Дэн, в свою очередь, предложил вызвать такси, на что Алекс только поморщился:

— Я в порядке. Прогуляюсь, проветрюсь. Спасибо, дружище, не переживай.
Сунув зеленую купюру в кружку для чаевых, он вышел на свежий воздух впервые за несколько часов:

— А наружа не такая уж и скверная!

Он вдохнул воздух полной грудью, воткнул наушники, и поплелся в сторону дома, размышляя:

— Интересно, а ощущения сейчас обострены или притуплены? — он попытался прислушался к себе. — С одной стороны, хотелось выкрутить громкость на полную — значит появилась некая глухота, с другой — огни вывесок были такими яркими, прямо как на рейве, а в давно знакомых песнях вдруг стали обнаруживаться новые смыслы, их снова стало интересно слушать, как в первый раз. Будто приоткрылся третий глаз. Или третье ухо. А может, смыслы и не новые, а основательно подзабытые старые, — мысли опять стали толкаться в голове, перебивая друг друга.

Он так погрузился в лирику «Бесконечности» Земфиры, что чуть не проскочил мимо своего дома. «Я так боюсь не успеть хотя бы что-то успеть» — «Да, точно. Я тоже. А можно успеть, если не спешить? Или может надо ускориться? Не нарочно разгадать знак — ну нифига себе, как круто! Повезло ей. Хотя, может и наоборот».

Оказавшись в квартире, он поначалу думал, что совсем не будет спать этой ночью, и даже начал какие-то приготовления в дорогу, открыл ноутбук чтобы посмотреть билеты. Но часам к трем его мозг нагрелся до той степени, когда организм уже подключает доступные ему защитные механизмы. Алекс заснул прямо перед экраном, а когда через некоторое время очнулся, то смиренно перебрался в постель доспать до утра.

*

Утром его традиционно разбудил будильник: начиналась новая неделя, и пора было собираться на работу. Он нашел источник звука и отключил зуммер. Сел на край кровати и стал вспоминать, кто он, где, зачем, и что запланировал. Когда картина мира восстановилась, он поначалу обалдел, но потом  воспрял, и азартно подмигнул новому дню.

На удивление, похмелье почти не давало о себе знать, голова соображала вполне четко. Приняв душ, он избавился от последних напоминаний о баре, и начал действовать, как будто уже имел некий план.

Первым делом, он сообщил на работу, что заболел, отправив сообщение офис-менеджеру.

— А что, — оправдывался он перед собой. — Разве не так? Болен, ранен. Убит горем.

Затем он оформил билет на самолет до Валетты: к счастью, места еще оставались — желающих слетать на архипелаг в понедельник оказалось недостаточно, даже чтобы заполнить не самый большой «Боинг».

Наконец Алекс начал думать, как будет разыскивать Леру на Мальте. Только теперь он с досадой и даже неким стыдом признал, что почти ничего не знает о том, чем, где и с кем занимается его девушка. Заодно удивился, почему относится к этому с таким пренебрежением, но решил подумать об этом как-нибудь потом, а пока важнее было собрать по крохам все, что известно.

Он постарался воссоздать ситуацию, послужившую спусковым крючком конфликта: вот он возвращается с работы, открывает дверь. «Веселая компания, ребята — короче, все понятно. Очень приятно, ****ь», — вспомнилась ему сцена из клипа «Ревность» группы «Каста».

— Да, какие-то ребята, пара девчонок, еще моложе нее наверное. И женщина — наоборот, постарше — судя по всему, та самая Ольга, о которой говорил Марк, — хореограф. Вот кто мне нужен. Ну и как же вас разыскать, Ольга?

Ответа не было.

— Ни одного контакта, никаких зацепок — вот это да, как такое возможно? Стыдоба, — размышлял он. — Как же быть? Доставать Леру пингами, в надежде, что однажды не выдержит и ответит? Как-то низко. Просить Марка, чтобы он у нее что-либо выведал? Не хочется впутывать друга, да и все равно она вряд ли позволит так себя провести. И хотелось бы сохранить эффект неожиданности. А будет ли ей приятно? Но она же меня и полюбила за такие выходки. Наверное.

Так он ходил кругами и перебирал одни те же варианты с час, после чего решил, что разберется на месте. То, чему суждено случиться — случится, так или иначе. «Тучи фатализма сгущались!» — смутно вспомнился ему фрагмент вчерашнего разговора в баре.

Алекс вызвал такси, побросал в рюкзак самое необходимое, и в ожидании машины начал гуглить все, что связано с театрами на Мальте. Когда такси прибыло, он погрузился на заднее сиденье и продолжил свое расследование. Водитель попытался было завести разговор, но Алекс что-то буркнул в ответ, и таксист оставил его в покое, сделав радио чуть громче.

Уточняя в уже найденном про связи с Россией, он стал сужать область запросов, и наконец нашел: в газетной заметке, рассказывающей о завоевании какой-то профессиональной премии небольшой театральной студией из Валлетты, упоминалась хореограф Ольга. «Ну сколько может быть на Мальте хореографов по имени Ольга?» — риторически спросил он себя. — Все, я иду искать!»

Алекс наконец отвлекся от смартфона и посмотрел вперед через лобовое стекло. Луч солнца, край которого выглядывал из-под фактурного облака, отражался от борта набирающего высоту лайнера, а вперед убегало скоростное шоссе. Вот оно — «Ожидание приключений», картина маслом.

Он включил камеру и сделал снимок для Марка.

9

В единственном международном аэропорту Мальты, который больше напоминал небольшой провинциальный вокзал, Алекс ненадолго задержался, постояв за столиком единственной кофейни с чашкой горячего эспрессо, чтобы окончательно прийти в себя и развеять страх перелета.

Такси в аэропортах он никогда не брал принципиально, сам машину не водил, поэтому разыскал остановку общественного транспорта и сел в автобус. По его расчетам, тот должен был довезти его до Буджиббы в городке Сан-Пауль-иль-Бахар, где и находится театральная студия. Предстояло проехать чуть ли не весь остров, поэтому он уселся у окна и настроился на долгое путешествие.

Он начитался разного, пока вел свое театральное расследование, например, что Мальта меньше России в пятьдесят четыре тысячи раз, а населяет ее в триста раз меньше жителей.

— Среднегодовая температура воздуха на Мальте — плюс двадцать три градуса, а на Сейшелах, — вспомнил он, — двадцать четыре — разница несущественная. Но интересно, что Сейшелы часто называют раем на Земле, а вот про Мальту ничего подобного я не слышал. Надо будет разобраться, в чем тут дело.

Нежащихся на белоснежном песочке у бирюзовой воды он действительно пока не видел: за окном тянулись похожие друг на друга дома из известняка белого и светло-желтого оттенков.

Если бы Алекс не прочитал об этом заранее, то, наверное, даже не догадался бы, что проезжает город за городом — настолько условны были границы между населенными пунктами. Лишь изредка между ними открывалось свободное пространство, и в большинстве случаев оно казалось безжизненным: камни да кактусы. Но кое-где встречались и сельхозугодия.

— Что-то у них получается выращивать, — вел свой несуществующий блог путешественника Алекс. Он читал про оливки, инжир, персики, даже пшеницу и картофель. — Интересно было бы взглянуть. Хотя, куда интереснее было бы побывать на рыбном рынке, а то бы и самому порыбачить — тут наверное такие монстры ловятся!

Проезжая вдоль прекрасной бухты, заполненной яхтами, он мечтательно засмотрелся, затем спохватился, достал смартфон и сделал несколько снимков.

Еще через полчаса Алекс начал что-то подозревать, но не успел еще открыть карту, как водитель объявил, что автобус прибыл на конечную. Оказалось, что за неполные полтора часа он пересек весь остров с юга на север, и прибыл в местечко Чиркевва, откуда отправляются паромы на остров Гоцо. Он усмехнулся про себя — знал же ведь, что Москва даже в пределах МКАД в три раза больше Мальты.

Но делать нечего — он дождался автобуса в обратном направлении, успев тем временем полюбоваться на паромы, лодки, отправляющиеся на пляжный островок Комино, а заодно употребить баночку местного лагера с чипсами. Пиво оказалось очень легким, а чипсы имели привкус уксуса. «Рояль с сыром и картошка с майонезом», — вспомнился ему знаменитый диалог Винсента и Джулса из «Криминального чтива». — «Вот они, эти маленькие различия».

Еще примерно через полчаса он наконец был на месте. Спонтанность решений имела и свои минусы: в частности, он не забронировал отель заранее, и просто не знал, куда теперь направиться. А решать вопрос с ночевкой требовалось срочно, так как дело шло к ночи, он устал, а просидеть до утра под дверями театральной студии было бы слишком даже для такого романтика, как он.

На его счастье, Буджибба оказалась местечком, куда со всего мира стекаются студенты, дабы подучить английский. Там было много относительно недорогих гостиниц, и вскоре он успешно разместился в одной из них.

Осмотрев номер, он вышел на улицу и присел на веранде кафе через дорогу. Взял чего-то перекусить и еще этого «мочегонного», как он называл пиво наподобие «Cisk». За соседними столиками курили — оказалось, что это здесь не запрещено, и на секунду ему даже захотелось присоединиться к дымящим. Но он удержался, завершил короткую трапезу, вернулся в отель и заснул тревожным сном.

*

Утром Алекс даже обрадовался будильнику, поскольку совершенно замучился бесконечно ворочаться и просыпаться от каких-то дикостей, которые ему снились. Он поднялся, привел себя в порядок, забежал в гостиничную столовую за полным английским завтраком, и отправился по адресу, который выяснил накануне. У него так и не созрело никакого плана. Он считал, что сам факт его появления на Мальте станет поводом для разговора с Лерой, а уж там по ходу пьесы он сориентируется, подберет нужные слова.

Да просто капитулирует, скорее всего.

На месте выяснилось, что группа с утра пораньше уже занимается, и Алекс, кое-как объяснив причину своих поисков, получил новое назначение: репетировали актеры на сцене открытого кафе у моря, которое, собственно, так и называлось — «Caf; del Mar». Немного попетляв по узким улочкам Буджиббы, он разыскал нужную локацию, и сразу же издалека увидел Леру.

Как и всегда прежде, он не мог не восхититься ее красотой и грацией, сиянием молодости.

Подошел чуть ближе, и заняв позицию за деревом, стал подглядывать за тем, что происходило на сцене. Молодые люди в костюмах различных стилей и эпох что-то эмоционально обсуждали. Здесь присутствовали как очевидные персонажи, вроде тех же принцесс или королев, одной из которых была и Лера, так и менее однозначно идентифицируемые, как тот же, вероятно, Шляпник из Алисы, или увалень, похожий на пингвина. Но были и совсем не имеющие общеупотребимых обозначений чудища, то с гипертрофированными частями тела, огромными ушами, носами, животами, то с какими-то пружинами, торчащими из туловищ, лампочками на головах.

Паноптикум.

Вскоре они стали отрабатывать свои танцевальные па, кружась по импровизированной сцене. Лера в своем пышном платье периодически заливалась звонким смехом. Царила атмосфера праздника.

Алекс улыбнулся, глядя на Леру: приятно было видеть ее такой довольной.

Кажется, это зрелище разбудило в нем все самое лучшее: он, возможно, впервые в полной мере осознал, насколько важным было для нее то, чем она занимается, как искренне ей это нравится, как она счастлива в этот момент. Он даже понял истинный смысл тысячу раз слышанной им банальности: «любишь — отпусти».

Вмешиваться в этот праздник жизни не хотелось: это казалось и эгоистичным, и унизительным одновременно. Ну что он сможет ей сказать, предложить?

— Пытаться убедить ее, что мои интересы важнее, что она должна оставить свой театр и отправиться со мной на «Гласто»? Глупость. Если ей так лучше — окей. Что ж, у нее есть театр, у меня — музыка. Жаль, что сам не пишу песен: сейчас насочинял бы на сопливый альбом.

Прячась за скудной листвой, он продолжал размышлять:

— Но почему кто-то обязательно должен жертвовать собой, своими принципами, интересами? И как вообще интересы оказались на первом месте? Разве быть вместе — значит отказаться быть самим собой?

Ему в принципе было непонятно, как такое возможно: как она вдруг взяла и перестала думать о нем? Но он давно принял то, что некоторые вещи понять невозможно, а зачастую и не нужно — спасибо Марку за наставничество. Особенно, когда речь о женщинах.

— Любовь не перестает быть любовью, если она не взаимна, но это очередное упражнение для любителей риторики, вопрос терминологии. Как чувство, к которому мы стремимся, это конечно совсем другое. Игра в одни ворота здесь — это альтруизм и страдание. Хотя, как заметил Дэн, некоторые любят пострадать, — вспомнил Алекс. — Я все готов понять, и многое простить, если есть понимание. Но если она хочет, чтобы я понимал, как для нее важно то, чем она увлечена, почему же и она не примет, как важно для меня побывать на «Гласто»? Что сбывается моя мечта, и мечта моего лучшего друга? Могла бы поддержать, разделить радость, а не сбегать в такой момент, — обида по-прежнему колола.

Алекс еще раз взглянул на сцену: что бы он сейчас не предпринял, он лишь разрушит царившую на ней гармонию — это осознавалось им четко. Он здесь лишний, как бы обидно это не звучало. То, что он не вписывается в картину — это его личные проблемы, и не повод обламывать кайф другим. Тем более, таким дорогим другим.

В некотором смятении он развернулся и поплелся прочь, по пути нечаянно задев плечом спешившую в сторону кафе женщину. Обернулся, и, не поднимая глаз, пробормотал: «I’m so sorry».

Как, говорят, бывает у людей в критические моменты жизни, когда перед глазами проносится вся жизнь, в голове у Алекса за считанные секунды кто-то прокрутил диафильм, состоящий из ярких слайдов несбывшегося: все, что он успел узнать о Мальте по пути к ней, и что мозг сконвертировал в альбом их с Лерой медового месяца. Вот он и она на фоне местных красот — резных решеток, фигурных, ни разу не повторяющихся дверных замков на дверях, узких улочек, особенно в Мдине — древней столице Мальты, прожившей под светом звезды по имени Солнце даже не две, а четыре тысячи лет. Виды разноцветных рыбацких лодок в бухте Марсашлокк, украшенных оберегами с глазом Осириса, скульптур рыцарей и крестов ордена госпитальеров, голубой лагуны и острова Гоцо — все это теперь принадлежало не им двоим, а ей одной.

«But don’t look back in anger» — I heard you say.

Вернувшись в отель, Алекс собрал в рюкзак свой нехитрый багаж, сдал ключи на ресепшен, и побрел по променаду. Начиналась нешуточная жара, магазины уже закрывались на сиесту. Он зашел в первое попавшееся кафе, чтобы остыть и подумать, что делать дальше.

Вариантов, на самом деле, было не так уж много: оставаться на Мальте он не хотел, возвращаться в Москву — означало сдаться. И он оформил билет на ближайший рейс до Лондона.

A

Марк и Алекс ехали на Гласто на специальном шаттле, полном таких же любителей музыки и приключений, как они сами. Это был один из первых рейсов — специально для тех, кто не хотел упустить ни секунды фестиваля, открывающего свои двери в среду. Автобус выехал из Лондона еще под утро, а теперь стрелки стремились к полудню, и по всем раскладам они должны были бы уже приехать. Тем не менее, из-за пробки, в которой двухколейная дорога стояла в уже час, было по-прежнему непонятно, когда же это случится на деле. Пока они находились где-то в районе Стоунхенджа, на полпути к цели.

На лугу безмятежно паслись коровы.

На настроение в автобусе вынужденная задержка никак не сказывалась. Все понимали, что их приключение уже началось: знакомились друг с другом, шутили, делились запасами воды и снеков, распевали песни. Водитель также был на позитивной волне и поддерживал общение.

К этому моменту Алекс провел в Англии уже неделю. Успел осмотреть как основные, описанные в каждом путеводителе достопримечательности, так и взглянуть на не столь очевидные прелести столицы. Подобное работало всегда: намеренно не пользуясь картами, он сначала посещал какое-то известное место, а затем просто шел дальше по наитию, и обязательно находил что-нибудь интересное.

Так, в одну из своих вылазок, он забрел в какой-то спальный район на севере города, где узнал, в частности, что в Лондоне повторяющиеся названия улиц — обычное дело, и что Эбби Роуд — не только улица с известной студией, прославленная на обложке одноименного альбома Битлз, но и улочка в бедном квартале с «панельками». А сколько в городе Черч Роуд — вовсе наверное никто никогда не считал.

Бродя там, он заглянул на территорию старинного собора. Между деревьями располагались могилы, и если бы не лето, выглядело бы все это наверняка довольно мрачно, готично и кинематографично. Но было напротив очень спокойно и безмятежно: светило солнце, на столетних дубах зеленела листва, а по травке между могилами бегали собачки.

За цветами на клумбе ухаживал настоятель церкви. Он до определенного момента никак не реагировал на бродившего по территории туриста, а затем все-таки обратился к нему, спросив, не желает ли тот войти внутрь. Алекс принял приглашение с благодарностью — буквально, поскольку сразу же положил несколько однофунтовых монет в ящик для пожертвований.

Священник провел для Алекса короткую экскурсию по церкви XII века: в вазах повсюду стояли живые цветы, со стен свисали знамена, тут и там с портретов смотрели какие-то мудрые старцы. Он узнал, что здесь бывала Ее Величество Елизавета II, и что здесь похоронен предок нынешнего премьер-министра. Могилы, кстати, располагались прямо под ногами: приходилось ходить по надгробным плитам, и это казалось Алексу еще более странным, чем собачки на могилах снаружи.
Алексу довелось побывать в соборе англиканской церкви в Москве, где во времена позднего СССР и еще немного позже располагалась центральная студия грамзаписи «Мелодия».

— Вроде, и не сказать, чтобы осквернили, — думал Алекс. — Все-таки храм музыки. Хотя звучит, конечно, интересно: у них храм на Эбби Роуд, а у нас — Эбби Роуд в храме.

Он решил не рассказывать эту историю священнику, справедливо предположив, что не сможет доходчиво объяснить все перипетии на английском. По иронии судьбы, он тут же получил в подарок от преподобного компакт-диск — с записями церковного хора, конечно, а не Битлз. Они очень тепло попрощались, и Алекс снова поверил в человечество, выйдя из церкви с легким сердцем.

После церкви он попал на Кэмден-Маркет, где окунулся в совершенно иную стихию. Здесь разместились сувенирные лавки, киоски стрит-фуда, блошиный рынок, тату-салоны, магазины атрибутики различных субкультур и тому подобное. Возвышенные мысли о том, что может быть стоит начать иногда захаживать в церковь по месту жительства, были мгновенно вытеснены этой наглой ватагой мыслей с цветными ирокезами, в пирсинге и татушках.

*

Алекс заблаговременно приобрел все необходимое для фестиваля: палатку, крепкий алкоголь, дождевики и веллингтоны. В газетах, правда, писали, что предстоящий опен-эйр может стать самым теплым и сухим как минимум за последнее десятилетие, и это было скорее плохой новостью, поскольку «Гласто» всегда ассоциировался с раскрепощающей фермерской грязищей, объединяющей аристократию, селебрити, артистов и простой люд. Алекс искренне надеялся, что метеорологи ошибутся, а сапоги с дождевиками пригодятся.

Марк присоединился к нему только накануне, уладив, наконец, все дела в Москве, и готовый с чистой совестью предаться чему-то нерациональному.

*

Они добрались до фермы в Пилтоне, на территории которой проводился фестиваль, часам к трем. Основная масса посетителей подтянется только к выходным, а пока у них была отличная возможность сфотографироваться на еще не затоптанном зеленом газоне перед легендарной «Пирамидой».

Сцена, которая впервые появилась в 1971 году — на второй год фестиваля — по задумке создателей представляла собой уменьшенную в десять раз копию Великой пирамиды в Гизе. Одним из первых артистов, ступивших на нее, был Дэвид Боуи. Несколько лет назад его не стало, и на очередном фестивале пик украсила «молния» — один из наиболее узнаваемых символов, связанных с великим артистом, новатором и экспериментатором от рок-музыки.

По незнанию, они разбили палатку в общем парке, хотя имели привилегию прессы на закрытый городок, да к тому же, еще и между двумя основными сценами — мейнстримными «Пирамидой» и «Other Stage». Рядом с ними происходило бесконечное и почти круглосуточное брожение масс. Впрочем, их мало интересовали подобные бытовые неудобства, да и вообще, они не планировали находиться в своем временном доме слишком часто.

Освободившись, наконец, от ноши, они поспешили налегке исследовать и пометить территорию.

— Удивительно, как маленький опен-эйр, организованный однажды для полутора тысяч хиппи, вход для которых стоил символический фунт, разросся до подобных масштабов, — думал Алекс. — «Сотни тысяч человек каждый год бьются за право помесить грязь на ферме за 250 фунтов стерлингов!» — как это видится непосвященным.

По многим признакам, это было маленькое государство-в-государстве. Здесь конечно не было своей валюты, но были границы, органы власти и управления, свод законов, вещала собственная FM-радиостанция, издавалась ежедневная газета, работала почта. Здесь проходили премьерные показы фильмов, работали цирки, детские развлекательные заведения, театры, кабаре, лектории, стендап — далеко не только музыка.

Живая музыка вообще начиналась не сразу: основные сцены открывались в пятницу, чуть менее значимые — в четверг. Но потанцевать можно было уже в ночь на четверг: первыми на службу заступали диджеи.

Поскольку Марк и Алекс не спали вторые сутки, они смирились с тем, что придется чем-то пожертвовать, и среда, пожалуй, была самым подходящим днем для подобного жертвоприношения.

Недолго побродив, они вернулись, и уселись возле своей палатки, попивая пиво и разглядывая все прибывающих и прибывающих посетителей. Среди них почти не было обыкновенно одетых людей: они словно попали на конкурс, кто кого перещеголяет в креативности костюма. Бродячие артисты всех мастей, кролики, кенгуру, брат пингвина с Мальты, снова какие-то замысловатые светящиеся костюмы, полный киберпанк.

Им даже стало немного неудобно за собственную невзрачность — джинсовые шорты да худи: прямо белые вороны среди ярких пернатых всех мастей. «Мне бы фантазии не хватило придумать подобное!» — думал Алекс. Но ему нравилось то, что он видит, это подпитывало его креативный аккумулятор.

B

Впереди было несколько дней в их полном распоряжении. Праздник гедонизма — никому ничего не должен, гуляй, ешь, пей, танцуй!

Поначалу они, изучив расписание выступлений, предприняли попытку построить некий маршрут, но в конце концов, плюнули на это дело, решив довериться удаче: все равно невозможно было оказаться в нескольких местах одновременно, а именно этого требовал вариант «увидеть хотя бы самых-самых». Концентрация интересных исполнителей зашкаливала, зачастую они играли в одно и то же время на разных сценах.

Музыка была представлена максимально полно: рок, инди, фолк, блюз, джаз, электроника, соул, рэп, хип-хоп, R’n’B, world music, поп. Переходить от сцены к сцене было сродни переключению радиостанций. Все это было сдобрено потрясающими воображение декорациями, арт-объектами, пиротехникой и лазерными шоу.

Алексу не сиделось на месте, и он даже немного сердился на Марка, за то, что тот не поддерживает его во всех устремлениях, справедливо подозревая в том, что ему больше нравится внешняя сторона истории. Марк действительно, хотя и разбирался в музыке, совершенно не стремился бесконечно носиться от сцены к сцене, в надежде увидеть всех — ему доставляло удовольствие само ощущение фестиваля, он ловил его вайб и наслаждался им.

Алекс смог заинтересовать Марка анонсом, и затащил на ночное представление московского театра «blackSKYwhite». «Как интересно, — между делом подумал он, вспомнив собственные слова: «у нее есть театр, у меня — музыка», — вот только музыки из России здесь нет, а театр — есть».

Лера познакомила Алекса с творчеством «blackSKYwhite» в Москве, но на «Гласто» представление воспринималось ярче.

— Может, дело и не в «Гласто», а вообще, в том, что происходило в последнее время, о чем пришлось задуматься, — думал Алекс. — Сложно сказать. Одно усиливает другое.

Необычные движения актеров, странные костюмы, маски, освещение, звук — на сцене разворачивались фантастические картины, которые одновременно пугали и завораживали. Марк тоже стоял потрясенный — он явно не ожидал, что увидит здесь нечто подобное.

День за днем друзья продолжали осваиваться, открывая новые территории и возможности. Несмотря на болтающиеся на их шеях журналистские бейджи, журналистом в их компании худо-бедно была только Лера, но ее сейчас с ними не было.

— А если бы и была, — предположил Алекс, — вряд ли захотела бы играть в эту игру: она же видит себя артистом — тем, о ком должны писать, а не тем, кто пишет о ком-то другом.

В пресс-центр они заходили только ради вайфая и зарядки телефонов, но так и не отважились посетить хотя бы одну пресс-конференцию или пообщаться с «коллегами» по цеху. Алекс задумывался, что, возможно, в будущем будет сожалеть об упущенной возможности, но не мог себя пересилить. Да и Марк недалеко от него ушел: еще будучи ребенком, сидя в первом ряду в цирке или на новогоднем представлении, он молился, лишь бы только клоун или Снегурочка не вытащили его на сцену. Ничего не изменилось.

Но коммуницировать с местными порой доводилось.

В очереди в бар к Алексу обратился парень:

— Do you like Arctic Monkeys? — на Алексе была футболка с логотипом группы.

— Yeah, my favorite band.

— Mine too. Where are you from?

— Moscow.

— Oh, Moscow, really? Cool! Russia is strong!

«Наверняка думает, что обезьяна на снегу — привычное для нас зрелище», — снял напряжение Алекс, когда они с Марком отошли.

После такого опыта, вечером они даже осмелились завести разговор с обитательницами соседней палатки, невинно пофлиртовать. Объяснялись кое-как на английском уровня «А1». Оказалось, правда, что соседки тоже не местные — прилетели из Сингапура. А утром следующего дня всплыла еще одна подробность в виде развевающегося радужного флага возле их временного пристанища.

Из рассказов журналиста, посоветовавшего им провернуть трюк с аккредитацией, и побывавшего на фестивале несколькими годами ранее, они помнили, как тот случайно встретил за сценой своего любимого музыканта Ноэла Галлахера, который даже не был заявлен на афише, а просто приехал на фестиваль в качестве гостя. Старший из Галлахеров в сопровождении жены и телохранителя вышел из трейлерного парка и пошел куда-то в сторону сцены, а журналист так опешил, что забыл все на свете, и просто стоял, молча провожая их взглядом.

Алекс предложил Марку попытать счастье, и тоже побродить там, где обитают музыканты, раз уж у них есть такая возможность: вдруг тоже повезет, и они встретят Манкис? Так что еще часть времени они потратили за сценой.

Но не повезло. Пару раз они видели подъезжающие люксовые внедорожники с наглухо тонированными стеклами, но чтобы встретиться с кем-то лицом к лицу и на расстоянии вытянутой руки — такого не случилось.

*

Пришло время хедлайнеров. Вместе со стотысячной толпой они подпевали младшему брату Ноэла «Champagne Supernova». Солнце садилось за Гластонбери-Тор, признаваемый местными оккультистами за мистический Авалон, над толпой, мерцающей тысячами огоньков фонариков и вспышек, развевались красочные флаги, прожектора освещали сцену, а растиражированный на экранах Лиэм пел:

But you and I, we live and die
The world’s still spinning round
We don’t know why
Why, why, why, why

— Интересно, доживем ли мы до реюниона Oasis? — вдруг спросил Марк.

— Возможно. Должны же они когда-то зарыть топор войны…

— …и отрыть клад с золотыми монетами, ага, — не удержался Марк. — Да, думаю, лет пять, и вполне вероятно. Еще пошумим на их концерте.

А затем вышли The Killers и выдали триумфальный хедлайнерский сет из духоподъемных стадионных хитов, разбавленных сюрпризами, вроде приглашенных Брэндоном Флауэрсом на сцену Pet Shop Boys и Джонни Марра — любимых британских музыкантов американской звезды.

У Алекса взволнованно колотилось сердце, и он думал, как было бы красиво в такой момент достать кольцо и сделать предложение своей любимой.

— Лера-Лера, wish you were here!

У него действительно даже было при себе какое-то купленное на Кэмден-Маркете колечко ручной работы — надежду не задушишь.

— Хотя, если бы можно было выбирать, я бы сделал предложение под «Lovesong» The Cure — это наверное самая красивая песня о любви, которую я знаю…

Когда стихли последние аккорды на бис, отгремели фейерверки, и ошарашенные друзья покидали пространство перед «Пирамидой», решение, что сегодня нужно идти до конца — выбирать ночную сцену и плясать до утра, до полного изнеможения — пришло само собой, они даже не обсуждали это.

Выбирать было из чего: «Block9», где из полуразрушенного здания торчит вагон лондонской подземки, «Arcadia» — сцена в виде паука, изрыгающего пламя, интерактивные инсталляции «Шангри-Лы»,  дикие пляски с рейверами-гедонистами на «Unfairground» — там чем дальше, тем чудесатее и чудесатее.

Нужно было дожать этот лимон и испить чашу.

Они выбрали таинственную «Block9» и направились к дальней границе «Гласто». Марк освещал путь фонариком смартфона — Алекс свой уже посадил. Внезапно телефон зазвонил. Марк взглянул на экран, сказал: «По работе», выключил фонарик, и отошел поговорить.

Алекс остался в полумраке. Его взгляд упал на стоявшую рядом бочку, на которой он прочитал: «leave no trace». Фраза в подобном антураже показалась зловещей. Однако он присмотрелся получше, и понял, что просто не увидел ее целиком, и истолковал вне контекста. Таким образом организаторы всего лишь просили гостей с заботой отнестись к ферме, которая приютила их, а весь остальной год, за исключением нескольких дней фестиваля, принадлежит коровам, и последним было бы очень приятно, если бы эти варвары не вытоптали всю их траву, не зассали все канавы, а также — об этом защитники коров просили особо — увезли с собой палатки, сапоги, и прочий реквизит.

«Love the Farm, leave no trace».

Пока Алекс думал о телках, Марк разговаривал с Лерой, а точнее — слушал ее с раскрытым ртом. Оказалось, что Алекса на Мальте вычислила хореограф Ольга, которая передала в красках Лере, как он шпионил за ней из-за дерева, вздыхал и уходил опечаленный, ничего не видя на своем пути и толкая несчастных женщин. Несколько дней Лера ожидала, что Алекс вдруг появится из-за угла и предъявит ей какие-нибудь претензии и требования, но потом вдруг поняла, что именно он на самом деле испытал, и какие выводы сделал. И стало ей после этого так неудобно, и поняла вдруг она, что любит его, и вот — была готова уже лететь навстречу своему счастью: «Я планирую добраться завтра к обеду, вечером успеем еще все вместе сходить на The Cure».

Марк попросил Леру дать ему несколько секунд, набрал воздуха в легкие и задержал дыхание. Завис так на несколько секунд, затем выдохнул и выложил ей свой гениальный план свидания и воссоединения.

*

Когда Марк и Алекс проснулись после безумных ночных танцев, рядом с ними на «Other Stage» уже выступала какая-то малоизвестная группа — было за полдень. Друзья привели себя в порядок, перекусили, и приготовились провести последний день на «Гласто» с максимальной пользой, постараться успеть все, что пока не успели.

Оба чувствовали себя уже почти как дома: завели знакомства, узнали кучу лайфхаков, понимали значения символов и знаков, отлично ориентировались на местности.

Марк предложил посетить дневной сет Кайли Миноуг на «Пирамиде», на что Алекс поворчал немного — мол, «Гласто» уже не тот, и что Кайли и Майли — не совсем формат фестиваля, но все равно согласился. «Все-таки, — рассудил он, — заслуги австралийки в повышении стандартов качества поп-музыки неоспоримы, а еще она близко знала Ника Кейва и Майкла Хатченса. Сгодится».

У Марка пискнул телефон — он прочитал сообщение, кивнул в экран, и скомандовал: «Go!»

У сцены было много зрителей, но между рядами еще можно было ходить. Они пересекли партер и вышли к шеренге киосков с едой и сувенирами:

— Давай, что-ли, купим мерча? — предложил Марк. — А то все «потом-потом». Там, поди, уже и размеров-то наших не осталось. Сходишь, выберешь по футболке на свой вкус? И накинь еще пучок всякого разного на подарки. А я пока подмахну еще фиш-энд-чипс, пожалуй, — не наелся ни разу. Тебе взять?

— Пасиб, мне хватило. Давай. Встретимся здесь?

— Ага, возвращайтесь сюда.

Алекс побрел по направлению к палатке, глядя под ноги:

— С чего бы это он вдруг на «вы»?

На его пути стояла девушка — он попытался было обойти ее, но та каждый раз делала маневр в ту же сторону. Наконец Алекс поднял глаза. Перед ним стояла Лера — все та же милая девчонка, с открытым лицом и доброй улыбкой, какой он ее полюбил.

C

Алекс вошел в бар и уселся за стойкой. С барменом они были знакомы — Алекс регулярно посещал заведение и симпатизировал им — и заведению, и бармену. Дэн слыл творческой личностью: играл на гитаре, коллекционировал винил, пописывал рассказы. И что, возможно, даже важнее — был «специалистом по отношениям»: легко и с иронией, но сугубо по существу, препарировал любовные перипетии доверившихся ему посетителей читай пациентов.

Алекс познакомился с Лерой на одном из закрытых мероприятий Дэна, потому считал себя вправе пользовался упомянутой опцией вне очереди и без ограничений. Впрочем, Дэн не возражал, и не раз помогал Алексу заземлиться после какой-нибудь никчемной ссоры с подругой.

Бывал у Дэна и Марк, правда пореже Алекса. А все вместе они отмечали здесь новоселье Алекса и Леры, о чем свидетельствовала фотография счастливой троицы на стене почета: атлетичный, подтянутый Марк — голубая кровь, худощавый молодой человек с правильными чертами лица и пристальным взором — Алекс, и под стать ему стройная девушка с длинными, светлыми, слегка волнистыми волосами, знающая как выгодно подать себя на фото: тут тебе и правильный поворот головы, и ладонь на бедре, и ножка за ножкой. Лера.

— О, Александр, приветствую! Чего желаете испить сегодня, сэр?

— Привет, Дэн. Налей-ка мне «Джемесона» и «Гиннесса», будь так добр.

— Возьми еще «Бэйлис» и смешай себе «Belfast Car Bomb»!

— Maybe next time. But not tonight.

— Рассказывай.

— Дружище, погоди, дай чуток прийти в себя. Видишь — страдаю, — серьезно ответил Алекс, но, на всякий случай, кисло улыбнулся.

— Любовь, дружище, — всегда страдание, но страдание — не всегда любовь. Я встречал таких мазохистов, которых хлебом не корми — дай пострадать, — попробовал спровоцировать Алекса на разговор бармен, наполняя стакан ирландским стаутом.

— Ты это к чему сейчас? — отозвался Алекс с интонацией, которая вежливо, но вполне определенно давала понять, что ответ не так уж важен.

— Больно вы себя мучаете, батенька. Ладно, ладно, молчу. Получите ваше лекарство, — Дэн придвинул стаканы. — Приходите в себя.

— Thank you.

— You're welcome.

Алекс сделал глоток виски и прислушался к разговору за столиком.

— Задолбался я что-то за эту неделю. Не думал, что рутина так выматывает. Казалось бы: сиди себе, точи болванку, думай о своем, или вообще ни о чем не думай. Но нет же: сидишь, точишь, а сам думаешь о болванках этих дурацких — пересчитываешь, заполняешь таблички, формочки. Вносишь рацуху, как наточить больше, чтобы получить премию, и опасаешься прослыть за это мудаком в рядах остальных токарей. Болванки, болванки, болванки. Нет места думам о высоком!

— Так может дело не работе? Ты давай, определись уже, чего тебе больше хочется: свободы творчества с ограничением бюджета или бюджета с ограничением свободы, кхм, творчества? Ремесленником или творцом, а, Игорек?

— Творцы нам тут нахуй не нужны, — процитировал оппонент героя Виктора Пелевина. — Криэйтором, Вава, только криэйтором. Эх, нет в жизни золотой середины: во фрилансе нет стабильности, в стабильности — фриланса.

— Давай, криэйтор, за пятничку! Найдешь еще себе и золотую серединку, и вторую половинку. Набирайся пока жизненного опыта!

Алекс тоже приподнял стакан и сделал несколько глотков стаута. Родственные души, понятные заботы. «Думаешь, ты такой особенный? — вспомнилась ему беседа с Марком. — Почитай классиков. Чтение хорошо помогает избавиться от иллюзий собственной исключительности: все уже случалось с другими и было до тебя».

— А еще полезно просто иногда смотреть в небо, на звезды, чтобы адекватно оценивать собственный масштаб, ага. Да, старик, все так. И потому тем более странно, что столько поколений, наступавших на одни и те же грабли, так и не смогли разрешить хотя бы самые основные дилеммы, — думал Алекс, мысленно обращаясь к Марку. — Видимо, двойственность и непостоянство, вечное желание чего-то другого, «хорошо там, где нас нет» и тому подобное — эдакое изощренное наказание, прописанное человечеству в прошивке. С одной стороны, мотивирует двигаться и исследовать, с другой — предохраняет от того, чтобы слишком далеко зайти и слишком близко приблизиться к истине, просто потому, что быстро надоедает.

Алекс сам «точил болванки», как ему это представлялось. Он нуждался в стабильной работе, но душа требовала пространства для свободного полета мысли и творчества. Он был представителем той плеяды технарей, которые, обладая развитым алгоритмическим мышлением, скрывают личину поэта, и какое-то время находил спасение в том, что брался за любую подработку, где можно и нужно было креативить: что-нибудь писать или дизайнить, и тем самым поддерживал баланс ремесла и творчества.

Человеку, не погруженному в детали, и основная работа Алекса, на которой он преимущественно разрабатывал типовые интернет-магазины, могла бы показаться творческой, но только не ему — он видел в ней одну рутину.

Так или иначе, совмещение отнимало много сил и времени, поэтому пропорция постепенно начала смещаться в сторону рутины. Марк намекал, что однажды обеспечит Алекса интересной и созидательной работой, но пока никакой конкретики не давал. Алекс же просто старался лишний раз не задумываться об этом и не питать иллюзий, так как на его памяти у Марка было уже достаточно прожектов.

— Надо срочно вытащить Марка, — решил Алекс.

Он достал телефон и вызвал последний номер, но услышал только стандартное: «Абонент не отвечает или временно недоступен». Позвонил Лере — тот же результат. Но здесь он иного и не ожидал.

Тем временем, за столиком разговор продолжался, приобретая все больший размах.

— Можно даже принять участие в каком-то великом деле — испытать нечто совершенно новое, и, возможно, даже прослыть героем. Или создать какое-то выдающееся произведение, сделать научное открытие. О тебе будут помнить еще какое-то время после смерти. Но мне вот что интересно: почему это так важно? Почему так много людей готовы пахать ради этого до изнеможения, порой заключая сомнительные сделки, лишая себя простых радостей и удовольствий спокойной жизни? Это что, даст их костям какие-то преференции? — допытывался специалист по болванкам. Он был поменьше своего товарища, и немного опережал его в опьянении.

— Может потому что человеку позарез нужна какая-то цель, а «оставить след» — вполне для этого подходит? — как-то неуверенно предположил его собеседник.

— Оставить след — как самоцель? Ну не знаю. По мне, так попахивает каким-то разводом, наподобие «американской мечты».

— А какая цель тебя устроит, продолжение рода? — с явным намеком на что-то уточнил его коротко стриженный, с аккуратной бородкой товарищ.

— Это хотя бы естественно, — не поддавшись на уловку ответил первый. — Но еще рановато.

— То есть, ты за то, чтоб не напрягаться?

— Я-то за то, но оно так не работает. Чтобы сохранять равновесие, нужно крутить педали. Или бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте — как Льюис Кэрролл писал. Мы как будто находимся в поезде, который летит в пропасть, но при этом думаем, что если быстро бежать в направлении последнего вагона, то еще можно успеть спрыгнуть на твердую землю.

— Последнего? — придрался к слову бородач.

— Ну хорошо, для тебя пускай будет нумерация с хвоста поезда, — примирительно предложил первый.

— Так твердая земля все же существует, значит? Запишем. А что, если попросить покрутить педали кого-нибудь другого? Или заставить?

— Заставлять никого не нужно: всегда хватает желающих потрудиться за небольшую плату.

— Ну, успокоил. А то мне как-то не очень нравится идея сидеть и смотреть на солнышко в тишине и на голодный желудок. Хочется под музычку, с пивом и вкусняшками, а откуда они возьмутся, если все вокруг так же будут сидеть в позе лотоса?

И, выдержав небольшую паузу, решил добить товарища:

— А, кстати, чем ты им заплатишь, если будешь вести такой паразитический образ жизни? Надо же тоже как-то добывать монету. Получается, и тебе придется потрудиться?

— Короче, я к тому, что если не видно разницы, зачем платить больше? Совсем не напрягаться не получится, но перенапрягаться — тоже совсем не обязательно, — начинал сердиться первый, которому казалось, что он никак не донесет свою мысль до друга. То, что тот может просто прикалываться над ним, не приходило ему в голову.

Алекс, который привык трудиться на совесть, примерял сказанное на себя, но не спешил с выводами. Он, закинув голову, разглядывал флаги, которыми был украшен потолок бара, и был рад уже тому, что этот диалог почти целиком вытеснил из его головы мысли о Лере.

— Везде нужно напрягаться, все хорошее почему-то рождается в муках. Это же все только для интервью: «О, я лишь проводник божественной энергии: музыка льется через меня, книжка пишется сама». Без труда не вывезешь.

— Без пруда тоже. А вот, кстати, про попросить и заставить: представь, не гоняли бы предки своих деток, не было бы у нас ни Майкла Джексона, ни Бритни Спирс, не дай-то бог.

— У тебя, как всегда, какие-то одиозные примеры. Большинство все-таки сами просили родителей купить гитару, и с удовольствием занимались творчеством.

— Пока это не стало обязаловкой с пакетом зависимостей, ага. Ладно. А вот смотри: мы сейчас с тобой тут напрягаем извилины — как по-твоему, есть в этом смысл и польза для человечества? Мы двигаем прогресс, расширяем вселенную, или банально пьем? — уже становилось непонятным, действительно ли его интересует тема, или бородатый просто троллит друга.

— Нет, ну ты посмотри, — первый поправил нервным жестом очки, однако продолжил отвечать со всей серьезностью. — Не банально, хотя бы. Не знаю, как насчет макрокосма, но если говорить о своей персональной маленькой вселенной… Думаю, когда что-то формулируем, рождаем новые смыслы — тогда расширяем. Но поскольку одновременно с этим напиваемся, то тут же и сужаем. Оно же как обычно: побурлило-побурлило, и испарилось — на утро и не вспомнишь.

— По моим ощущениям, так точно сужаем: меня, чем дальше, тем меньше, беспокоит, что там снаружи.

«Точно, — подумал Алекс. — Шутки шутками, а наружу совсем не хочется. Пересидеть бы вот так смутное время в баре, не выходить из комнаты. Выйдешь — раздавишь еще какую-нибудь дурацкую бабочку, которая не взмахнет где надо крылышками, и все пойдет совсем уж наперекосяк. Кому такое надо? Мир сужается в процессе употребления — тут без вопросов. Но это же так комфортно: маленький, уютный, простой, понятный и совсем не страшный мирок».

— Мне приснилось недавно, будто падаю, — переключился на новую тему криэйтор. — Всем такое снится порой, просто свободное падение. Но потом подумал: а вдруг это и не сон был, а наоборот — приоткрылось, так сказать, окно в реальность? Вот это самое бесцельное падение в пустоте — оно как бы и есть суть? Или не падение, а взлет — здесь же тоже все зависит от системы координат — где верх, где низ. Просто летишь, а тебе снится сон.

— И кто кому сейчас снится? — опять попытался подловить Игорька товарищ. — Короче, я себе так вижу: как мы наблюдаем в микроскоп за частицами, которые носятся туда-сюда, сплетаясь причудливым образом, так и за нами могут наблюдать — только сильно-сильно, по нашим меркам, издалека. Мы для них всего лишь набор частиц, сложившихся в некий узор на миг, который нам кажется веком. Наш космос — их хаос, все решает масштаб и сила линзы.

— Ich bin Chaos! То есть, они для нас настолько огромные, что мы не способны увидеть их как нечто цельное? А мы для них, со всеми своими замыслами, наоборот, настолько мелкие, что они о нас даже не догадываются? Сосуществуем, друг друга питаем, и не знакомы? Ух ты, какая романтика!

— Не благодарите.

— А над ними тоже могут быть свои гулливеры?

— Как и под нами лилипуты.

— Окей, а сознание? У этого произвольного набора частиц оно же каким-то образом формируется? Кто осознает, что определенный набор частиц — это он? Она, оно?

«Даже будучи центром собственной вселенной, остаешься для кого-то статистом: имей хоть тысячу подчиненных, все равно над тобой будет начальник», — подумал Алекс. Он и сам любил поразмышлять об относительности всего и вся.

Наконец ему надоело подслушивать, и он решил присоединиться к беседе.

— Господа, можно составить вам компанию? — алкоголь уже начал действовать, к тому же, ложился на благодатную почву, так что Алекс быстро преодолел застенчивость. — «Алекс», — представился он и протянул с улыбкой руку.

— Алексей или Александр? — дружелюбно уточнил криэйтор.

— You can call me Alexander. It's nice to meet you all. Спасибо, что спросили.

Уже минут через десять Алекс знал о собеседниках достаточно много: Игорь и Леша были на пару лет младше него, оба переехали в столицу несколько лет назад из провинции. Игорь поначалу пошел в риэлторы, Леша — устроился в веб-студию («пошел в подвебмастерья», как он выразился). Игорь вскоре разочаровался в работе, и стал искать себя в других областях, где не требовалась высокая квалификация, в конце концов осев на каком-то полусекретном заводе в Зеленограде. На досуге учится верстать сайты, в надежде когда-нибудь сбежать оттуда. Леша же, как и сам Алекс, развивался поступательно: отучился, брался за любую работу, параллельно посещая профессиональные мероприятия и изучая новые языки и техники. Вырос из штанишек джуна, пишет потихоньку код для одного маркетплейса, наверняка однажды превратится в сеньора.

Алекс принес из бара стаканы — решил вежливо проставиться за знакомство.

— А вы замечали, что стоит на чем-то сфокусироваться, начинаешь видеть это повсюду? — предложил он тему для разговора. — Я недавно в тысячный раз слушал «Don’t Look Back in Anger» — ну это, знаете, где: «So, Sally can wait…»

— Он сказал: «Сосали», — с серьезным лицом заметил Игорь.

Алекс осекся на секунду, посмотрел на него непонимающе, не сразу распознав отсылку к «Бивису и Батхеду», но потом улыбнулся, и даже попытался изобразить мультяшного бездаря:

— «Слышь, пельмень, сосали может подождать». Рад, что мы на одной волне. Короче, слушал я трек, и наверное впервые сфокусировался на «Sally». И все: вот уже Гарри встретил Салли, Салли Хокинс, у Айзека Азимова рассказ «Салли». А еще Салли — округ в Штатах и село в Армении. Да что там, даже один из первых ирландских пабов в Москве, не при Дэне будет сказано, называется «Салли О'Брайенс». Не знаю, зачем вам эта информация, но вот так оно работает.

— А еще персонажа одной игрушки так зовут, — добавил Игорь.

— Нет, ну правда же, интересно? Жил себе, не тужил, не подозревал ни о какой Салли, а стоило случайно зацепиться — все, не развидеть. Вы вот теперь тоже не развидите, извините.

— Переживем, пуганые. Интересно, да. Тоже думал на эту тему, — поддержал Игорь.
— Я на днях катался на велосипеде, начался ливень, остановился под деревом переждать. Долго стоял, проголодался. Оборачиваюсь — смотрю, а совсем рядом шаурмячная. Думаю, вот же чудеса: и как же не заметил, не почувствовал запах? Она же вот — все это время — прямо в десяти шагах за спиной была? Или не была?

— Вот-вот, а был ли шаурмальчик? Возможно, пока мы не подумаем о чем-то, его просто и не существует, — предположил Алекс.

— Но тогда напрашивается вопрос: — с интонацией ведущего телевикторины огласил Игорь. — Если все можно нафантазировать, почему бы не сделать текстуры побогаче?

— Может тому, кто управляет твоим персонажем, просто не хватает мощности процессора отрисовать реальность почетче? — предположил Леша.

— А почему сразу персонаж? — с нарочитой обидой в голосе спросил Игорь.

— Да не это главное, — вмешался Алекс. — Важно, что так или иначе, мы не способны увидеть лазейку для перехода на следующий уровень, и потому вращаемся на своей низкой орбите. А кто или что не дает нам четкой картинки — другой вопрос.

— Шоу Труманов? — не отступал Игорь.

— Окей, ну давай допустим, что ты сам себе создаешь среду, — предложил Леша. — В таком случае, достаточно хорошо прорисовать пространство, чтобы увидеть в нем лазейку, не позволяет твой собственный слабенький умишко. Так устраивает?

— Не знаю. Но это принципиальный вопрос: я сам хозяин своей судьбы… — начал было Игорь.

— Да-да, я понял,  — перебил Леша. — У твари есть свой бонус: всегда можно свалить вину за свое бесправное положение на хозяина.

На какое-то время повисла тишина, собеседники в задумчивости потягивали пиво. Стало слышно как стукаются бильярдные шары: в дальнем углу бара играли в пул. Дэн взглянул из-за стойки на сидящих за столиком, прикинув на глаз состояние каждого: «Вроде пока полет нормальный».

— А еще я заметил, что когда меняешь место жительства, вселенная посылает тебе дубликатов оставленных друзей, — снова вдохнул жизнь в разговор Леша. — Похожие на них внешне или манерами люди притягиваются. Те же типажи, только в других локациях. Причем, похожие капитально: не просто, там, нос такой же или уши — но и взгляд, мимика! Мне вот кажется даже, что мы с вами, Александр, тоже как будто уже давно знакомы.

— А как вселенная удачно посылает тех, в кого мы влюбляемся! — пошел дальше Алекс, коротко кивнув. — Мы же не устраиваем кастингов — все банально: знакомимся на вечеринках, в офисах, в спортзалах, в барах. А затем еще и пишем стихи о том, какое это прямо-таки уникальное совпадение: как нам повезло! Чудо! Одна на миллион, послана судьбой, бла-бла-бла! — включил он сарказм, но тут же опомнился, вспомнив, что обещал себе не затрагивать эту тему. Поняли, кажется, что Алекса занесло не туда, и его собеседники.

— Да, везде паттерны… — как-то, и ни о чем, и обо всем сразу, деликатно заметил Леша.

— Ограниченное количество типажей, ситуаций, точно, — пришел на помощь Игорь. — Прикололся над человеком в какой-то ситуации, и тут же сам оказался в аналогичной. Карма-карма.

— Угу, — поддержал Алекс. — Баланс. В жизни должно быть плюс-минус постоянное количество хороших людей и мудаков, счастливых моментов и факапов.

— О, тучи фатализма сгущались! — улыбнулся Игорь.

— А что поделать: инь-ян, без зла нет добра. Плохое неизбежно, хорошее неотвратимо! Можно конечно попробовать изменить пропорцию, но потребуются колоссальные усилия для преодоления центробежных сил. А еще потребуется ресурс — чтобы платить тому, кто крутит педали, ага. Я вообще, господа, скажу вам: «баланс» и «ресурс» — одни из самых главных слов в жизни. Были б у меня дети, я бы подарил им щенков, которых назвал бы Балансом и Ресурсом, чтобы они их полюбили и запомнили на всю жизнь!

За столиком наконец раздался раскрепощающий смех, компания подняла стаканы, и Алекс провозгласил:

— Тост! За ресурс и баланс! Чтоб было и что, и на что!

Леша встал и потянулся за сигаретами в джинсовке:

— By the way, курение сокращает жизнь, а смех — продлевает, так что останемся при своем. Пошли, покурим, восстановим баланс.

Пока собеседники отлучились, Алекс допил большими глотками свой «Гиннесс» и обновил стакан. Курить он давно бросил: когда врачи сказали, что нужно срочно разобраться с зависимостями, он решил, что пока ограничится одной.

— Мне тут на днях такой сон приснился многоуровневый, — заявил Алекс, когда собеседники вернулись за столик, на котором их уже поджидал очередной набор из виски и стаута. — Я прямо во сне засыпал и просыпался, прокладывал тропинки между историями, раскиданными в пространстве и времени. Даже страшновато стало — то ли с ума сошел, то ли заглянул в параллельные миры. Но при любом раскладе, это же круто, это же означает, что можно убедить себя в чем угодно! Все было настолько реально, что реальнее реальности, другой и не надо. Иногда всплывет в памяти какой-то фрагмент, так я, скажу вам, не сразу еще и соображу, было ли это во сне или наяву. Так, получается, и путешествовать вполне можно, не вставая с дивана.

— Если так рассуждать, то и выпивать не обязательно — достаточно представить, что подшофе, и хорошо! — заметил Игорь.

— Вот ты и попробуй! — предложил ему Леша.

— Да замолчи уже, голос в моей голове.

— Ой, все: я слышу голоса! «Я больная печень Джека» — тоном рассказчика из «Бойцовского Клуба» произнес Леша. — А тебе, Алекс, я завидую: такой крутой сон! Я бы очень хотел научиться прыгать между версиями реальности. Похоже на ветки в гитхабе: туда-сюда, «pull, push», — провел он параллель с близким и понятным. — Потестил, нашел баг — откатился, понравилось  — остался.

— Меня сон очень зацепил, — кивнув, задумчиво продолжил Алекс. — Получается, все зависит от интерпретации. Наверное, теоретически, можно научиться настолько владеть эмоциями, чтобы вообще не расстраиваться. Вот сидишь, печалишься о своем, а затем вдруг говоришь: «Стоп! А чего это я, все же хорошо!» И все — внешне ничего не изменилось, обстоятельства те же, но полюс настроения изменился. Только воля и самоконтроль! Как вам такая перспективка?

— Ага, вас послушать, так вообще все проще некуда, — Леша тоже был не чужд сарказма. — Вот только если не напрягаться, то и расслабляться незачем. Вы так не одну индустрию разорите: кому Дэн будет наливать, кому аптеки будут продавать антидепрессанты? И что мы, в конце концов, будем обсуждать, если вообще продолжим встречаться? Да уж, перспективка.

Алекс улыбнулся. Из колонок зазвучала «Why’d You Only Call Me When You’re High?», и они с Дэном переглянулись. На обратном пути взгляд Алекса зацепился за галерею на стене. Среди десятков фотопортретов довольных посетителей выделялся один, на котором были запечатлены трое счастливых молодых людей: Алекс узнал в них себя, Леру и Марка. Фотография излучала спокойную радость жизни. «Как хотелось бы сейчас, как в фантастических фильмах, перенестись туда, «где без спроса входят в гости», и чтоб не на денек! — пронеслось у него в голове, и он сам себя передразнил: — «Стоп! Так, а чего это я, все же хорошо!»

Он отряхнулся от фантазий и разговор потек дальше, периодически пополняясь притоками ирландского легкого и крепкого. Так прошло еще часа два, может три — кто в баре считает время?

— Кстати, если соберетесь что-то менять, делайте это аккуратно! А то один тут ходил сгорбленный, а потом решил вдруг распрямиться, и щелк! Сломал хребет! — сочинял притчи захмелевший Алекс. — Лежит себе и думает: ну вот и нафига разгибался? Хоть как-то передвигался.

— А еще не надо сидеть под ньютоновой яблоней в надежде на озарение, — Алексей подключился к раздаче советов невидимой аудитории. — Конечно, и на твою голову рано или поздно упадет плод, но нужно же быть Ньютоном, чтобы это что-то значило — так? К тому же, совсем не факт, что Ньютонов может быть более одного! И, между прочим, — вдруг повернулся он к Игорю, — стоять под такой яблоней в принципе недостойно криэйторов. Вы же обязаны строить свой луна-парк!

— А я не вижу ничего плохого в повторах — надо же от чего-то отталкиваться. Кто говорит — плагиат, я говорю — традиция! — ответил Игорь.

— Мы все здесь молодцы, — резюмировал Алекс. — Все, так или иначе, компиляторы.

— Угу, — услышал знакомое слово Леша. — В жизни вообще, как в программировании, все можно свести к константам и переменным, условиям и циклам...

На вечеринках порой посещает здравая мысль, что дальше уже ничего особо прекрасного не будет: все лучшее произошло, и самое время уйти, чтобы сохранить приятное послевкусие. Случилось такое озарение и у Алекса. Но он лишь тряхнул головой, прогоняя некомфортные мысли, и заказал еще виски себе и собеседникам: «One for the road!»

D

Дэн крутил колесико мышки, перелистывая черновики глав очередного рассказа, и по выражению его лица было понятно, что он ими не доволен. Он не мог решить, как их скомпоновать и по какому пути повести историю дальше.

— ;Ребятки, — мысленно обращался он к своим героям, — вы конечно классные, но ничего-то у меня с вами не ладится. Одни ветки депрессивные — но это еще ладно, можно работать, я же не про сказки, я — прозаик. Все как в жизни: жили они, несчастные, да умерли кое-как. Но другие — это вообще какое-то мыло и клюква. Так просто не бывает! Что же с вами делать?

Он подумал с минуту, перешел на новую страницу и продолжил печатать.

«За окном раздался какой-то шум, и Алекс перенесся в реальность. Но не мгновенно: он как сторонний зритель, словно в замедленной съемке, увидел, как растворяется все, что он постиг за время сна.

Что-то вспомнив, он вздрогнул, и резко обернулся: рядом мирно спала Лера. Он выдохнул, прилег на локоть и долго с умилением рассматривал ее красивое лицо. Ему казалось, будто они плывут на плоту по реке, из ниоткуда в никуда, и незачем спешить, и не нужно ничего решать — можно просто вот так лежать сколь угодно долго и ощущать покой и умиротворение.

— Вот бы она проснулась, и не вспомнила, как ей не понравились новые межкомнатные двери и что курьер ее пижонского бутика не пожелал доставить блузку за МКАД. А ведь еще придется обсудить выходку с гостями в мое отсутствие — не оставлять же без внимания, еще решит, что норма, — размышлял он.

Было воскресенье, можно было и не торопить события.

— Вот бы мне еще и самому не думать — не о смешном, не о великом, не искать Смысл и единственно верный Путь — просто скользить по воде. Человек — сам кузнец своего ****еца, конечно, все в голове. А как мало на самом деле нужно для счастья….»

«Многоточием заканчивать конечно попсово», — Дэн закрыл ноутбук и задумался, глядя куда-то сквозь стену. На виниле зазвучала «Four Out Of Five» из последнего альбома Arctic Monkeys. — «Говоришь, четыре из пяти? Льстишь, Алекс».

Он встал и подошел к окну. Полицейский «бобик» разъезжал по двору, из громкоговорителей раздавались призывы оставаться дома и соблюдать самоизоляцию.
— А это точно реальность? — усомнился он на секунду. — Нет, пожалуй, не стану я дописывать этот рассказ. Простите, ребята, — снова обратился Дэн к своим героям. — Может просто ваше время еще не пришло. Напишу лучше что-нибудь на злобу дня — вон, какой сюр, так и просится на бумагу. Да и времени хоть отбавляй.

Бар был закрыт уже пару недель, весь общепит работал только на доставку.

Он подошел к доставшейся по наследству старой болгарской мебельной стенке и распахнул дверцу бара. В зеркальном ящике зажегся свет — эту конструктивную новацию внес уже он сам. Достал «Бэйлис», «Джемесон» и пошел на кухню за банкой «Гиннесса». На стене в коридоре висел аккуратно оформленный в багет постер «Glastonbury-2019».

— Вот так, отлично, — он отхлебнул коктейль. — Сегодня праздник у девчат, сегодня будут танцы! Переживем и это: за кризисом обязательно последует рост, так что не будем прогибаться, дадим миру бир!

Он достал телефон, открыл контакты, и начал выбирать, кого позвать на свою «секретную вечеринку».

E

— Все относительно! Все! Константы — результат договоренностей. Любые правила условны. Шестая струна могла называться первой, юг — севером. В жарких странах ад представляется вечной мерзлотой, а в холодных — пеклом! Кто вода, а кто берега — кто мимо кого проплывает? Сидящему за решеткой может казаться, что это весь остальной мир в заключении! — декламировал Алекс, неуклюже жестикулируя.
Его собеседники Игорь и Леша уже не могли, либо не хотели поддерживать разговор, и только иногда асинхронно кивали.

— Слова создают иллюзорные миры! Вся эта пропаганда, тренинги, духоподъемные произведения искусства — все нужно только для того, чтобы отвлечь вас и сбить с толку! Все эти мастера разговорного жанра с экранов так запудрят вам мозги, что вы сделаете для них что угодно! Keep calm and enjoy the silence, епта! — завершил наконец тираду Алекс.

Игорь встал, и слегка пошатываясь направился к вешалке. Леша некоторое время молча следил за ним, затем тоже начал собираться.

Дэн подошел к столику и спросил у Алекса, как он себя чувствует, и не пора ли закругляться, на что тот жестами попросил оставить его в покое. Дэн не стал настаивать, но когда вернулся за стойку, позвонил Марку: «;Что-то Алекс тут совсем раскис. Приедь, забери его, от греха».

— Зачем мы усугубляем ложь, подыгрывая друг другу? Почему мы такие неискренние? На словах все такие здоровые, бодрые, такие оптимисты, у всех так удачно складываются обстоятельства, все так легко справляются с трудностями! — продолжил уже молча рассуждать Алекс, поставив локти на стол и положив голову на руки. — Или может кто-то верит, что если о чем-то постоянно говорить, оно материализуется? Разыгрываются целые драмы, плодятся иллюзии: о, этот момент так важен, а жизнь так остра! Зачем-зачем…

F

«The Day Is My Enemy» (день — мой враг) — название альбома и сингла The Prodigy (2015).

«Tranquility base» (база спокойствия), «Mark speaking. Please tell me, how may I direct your call?» (Говорит Марк. Скажите, пожалуйста, с кем вас соединить?) — слова из песни Arctic Monkeys «Tranquility Base Hotel & Casino» (2018).

«Strangelove. That’s how my love goes» (Странная — такова моя любовь) — строчка из песни Depeche Mode «Strangelove» (1987).

«I was born to love you» (Я был рожден, чтобы любить тебя) — отсылка к оригинальной песне Фредди Меркьюри «I Was Born To Love You» (1984), которая в 1995 году, уже после его смерти, вошла в альбом Queen.

«Dancing in my underpants, I’m gonna run for government» (Танцуя в одних трусах, собираюсь баллотироваться в правительство) — строчки песни Arctic Monkeys «One Point Perspective» из альбома «Tranquility Base Hotel & Casino» (2018).

«Words are very unnecessary, they can only do harm» (Слова излишни, они могут лишь навредить), «Keep calm and enjoy the silence» (Сохраняйте спокойствие и наслаждайтесь тишиной) — строчки и отсылка к песне Depeche Mode «Enjoy The Silence» (1990).

«London calling» — отсылка к The Clash и их третьему альбому (1979).

«But you and I, we live and die / The world’s still spinning round / We don’t know why / Why, why, why, why» (Такие как ты и я — мы живем и умираем / А мир продолжает вращаться / И мы не знаем, зачем и почему) — строчки из песни группы Oasis «Champagne Supernova» (1995).

«You can call me Alexander. It’s nice to meet you all» (Можете звать меня Александр. Приятно познакомиться) — строчки из песни Arctic Monkeys «Anyways» с сингла «Tranquility Base Hotel & Casino» (2018).

«So, Sally can wait…» (Так что, пускай Салли подождет), «But don’t look back in anger» — I heard you say» (Но не оборачивайся в гневе - я слышал, ты так сказала) — строчки из хита Oasis «Don’t Look Back in Anger» (1995).

«Why’d You Only Call Me When You’re High?» (Почему ты звонишь мне, только когда пьян?) — песня из альбома Arctic Monkeys «Tranquility Base Hotel & Casino» (2018).

«One for the road!» (На посошок!) — песня из альбома Arctic Monkeys «АМ» (2013).

«Сегодня праздник у девчат, сегодня будут танцы!» — строчки из песни «Стоят девчонки», которую в шестидесятых исполняли Гелена Великанова и Мария Пахоменко. В наши дни более известна в исполнении Ларисы Долиной.