Путь на небеса

Каждое лето нас с сестрой родители отправляли в пионерский лагерь. Во времена моего детства это стало традицией. Вдали от дома, от родительской опеки мы должны были приучаться к самостоятельности, дисциплине, работе в команде и т.д. и т.п. в том же духе.

Это лето не было исключением, и нас с сестрой сослали в… «концлагерь», как мы его называли. Вы, конечно, поняли, как мы любили эти летние лагеря, некоторые ребята сдавались уже через неделю, но мы с сестрой мужественно выдерживали весь срок отбывания в лагерях.

Прямо Гулаг какой-то получается. Не потому, что мы были нелюдимыми, просто терпеть не могли муштру: всё делать по сигналу, сидеть на цепи с утра до вечера в ожидании, когда же нас спустят с поводка. А случалось это после отбоя ровно в 21:00.

Вот теперь начиналось самое интересное. Наиболее частыми были вылазки и покушения с зубной пастой, обжигающим "Поморином". Не дай бог было заснуть раньше остальных, наешься этой гадостью, да ещё в полной боевой раскраске на лице. И этот бедный «Чингачгук» среди ночи в полной темноте мчался к умывальникам, все удобства у нас были во дворе, и не первой свежести, и запахи там были о-ё-ё-й, за несколько минут провоняешься так, что самому невмочь, не говоря уж о других.

Однажды одна из девчонок, помчавшаяся смывать свой боевой окрас, не вернулась назад. Мы кинулись только утром, её не было ни возле умывальников, ни в столовой, и вообще на территории лагеря. Мы обыскали каждый угол, и ничего. За территорией лагеря также шли поисковые работы, и где-то дня через три в каком-то местном скверике нашли её растерзанное тело.

Таня занимала соседнюю койку, теперь она была пуста, девчонки обходили её стороной, и спать рядом с ней тоже было жутковато. Мне всё казалось, что кто-то стоит возле моей кровати и смотрит на меня. Я так и не решилась открыть глаза.
Дня через три после обнаружения тела Тани к нам в комнату заселили другую девочку, которая заняла Танину кровать. Я думала, что теперь будет не так страшно, когда рядом спит нормальная живая девочка. Но стало ещё хуже. Света, так звали новую девочку, приветливая, улыбчивая, с каждым днём становилась всё мрачнее.

Вне нашей комнаты она была нормальной девчонкой, но стоило ей переступить порог, внутри неё словно выключался свет, и она кардинально менялась. Из неё невозможно было выдавить ни слова, но глаза её говорили без слов, в них поселилась темнота.
От её взгляда исходила такая агрессия, что девчонки старались держаться от неё подальше и больше не вовлекали Свету в разговор. А её это не волновало, она нашла себе забаву, выбирала кого-то из нас и буравила взглядом. Это вызывало физическую боль, и Света не переставала, пока объект её внимания не скрутит в бараний рог.

Мне на соседней койке доставалось больше всех. Теперь я постоянно была под прицелом, и мне некуда было спрятаться от этих дьявольских глаз. Но самое страшное было в том, что от природы серые глаза Светы стали тёмно-синими, как у погибшей Тани. Это замечала почему-то только я, и это пугало ещё больше, ведь не только глаза, жесты, мимика и даже голос были Таниными.

Но где же Света? Вот кому было хуже всех, и однажды ночью она мне приснилась: свернувшись калачиком, она лежала на соседней кровати и плакала. Сколько я ни старалась узнать, в чём дело, она всегда говорила шёпотом: «Нельзя, другая нас слышит». Вот тогда включалась другая, она начинала так дико хохотать, что я просыпалась и, открыв глаза, натыкалась на колючий взгляд Тани.

В конце концов моё терпение лопнуло, и я в упор спросила, почему она мучает нас со Светой? В чём мы перед ней виноваты?

— Мучаю? — воскликнула она и скинула ночнушку.

Я в ужасе отпрянула, её истерзанное тело с запёкшейся кровью и синюшными пятнами источало тошнотворный запах разложения.

— А меня за что? Чем я это заслужила? Почему теперь я стала изгоем? Девчонки меня в упор не видят, никто не видит, только вы вдвоём. Почему должна мучиться только я? Меня засунули в гроб и зарыли, а я живая, вот сейчас стою перед тобой. Почему меня вычеркнули из своей жизни все, даже мама с папой? Почему?

— Значит, за это ты решила превратить и нашу жизнь в ад. Тебе от этого легче?

— По крайней мере, тогда вы обращаете на меня внимание. — пробубнила, глядя в пол, Таня.

— Значит, ты хочешь узнать, почему?.. Или нет?

Таня как-то замешкалась, и в её взгляде появилось смятение.

Следующие слова дались мне с большим трудом, но я должна была их сказать.
— Таня... Ты...  умерла... Прислушайся к себе.

Она отпрянула от меня, выставляя вперёд руки, как будто защищаясь.
— Ведь ты это знаешь, но не хочешь это принять. Смирись, Танечка, и тебе сразу станет легче.

И тут её испуганное лицо посветлело, и я узнала прежнюю улыбку Тани, а через мгновение она начала таять в каком-то золотистом сиянии, устремлённом ввысь, и скрылась из вида. Теперь передо мной стояла Света, теперь она могла вздохнуть свободно. Ей казалось, что её вытащили откуда-то из-под завала, с души свалился тяжкий груз. Мы не держали на Таню зла, но по молчаливому договору до самого отъезда из лагеря больше не говорили о ней.

Я где-то слышала, что душа убиенного может заблудиться по дороге к божественному свету. Больше мы со Светой Таню не видели и надеемся, что она нашла свой путь на небеса и наконец обрела покой.