Марсель Карне. Отель Северный

Есть такие люди, которые любят в деталях пересказывать знакомым содержание поразивших их фильмов. Вот и я из числа таких пересказчиков. Здесь я пересказываю фильм великого французского режиссёра, одного из столпов «поэтического реализма» - Марселя Карне. Карне снимал с конца 20-х и вплоть до 70-х годов, но свои шедевры он создал в 30-х – 40-х годах (причём два из них – в годы фашистской оккупации). «Отель Северный» - один из таких его шедевров, ныне прочно забытый (по крайней мере, в нашей стране), но от этого не менее великий. «Отель  Северный» можно рассматривать и как бытовой, реалистический фильм, и как тонкую философскую притчу – немного грустную, но очень светлую, - и даже, как криминальную драму. И то, и другое, и третье, будет совершенно верно.

Марсель Карне. ОТЕЛЬ «СЕВЕРНЫЙ»
фильм Марселя Карне
в пересказе Алексея Бакулина
«H;tel du Nord»
Режиссер - Марсель Карне.
Сценарий Анри Жансона и Жана Оранша по одноименному роману Эжена Даби.
Диалоги Анри Жансона.
Художник - Александр Траунер.
Композитор - Морис Жобер.
Производство: Лукашевич.
Премьера в кинотеатре «Мариво» 10 декабря 1938 г.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА и ИСПОЛНИТЕЛИ

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ:
Рене — Анабелла
Пьер — Жан-Пьер Омон
Эдмон — Луи Жуве
Раймонда — Арлетти

ВТОРОЙ ПЛАН:
Мсьё Лекуврёр (хозяин гостиницы) — Андре Брюно
Мадам Лекуврёр (хозяйка гостиницы) — Жана Маркен
Тримо (паромщик и донор-доброволец) — Бернар Блие
Жинетта (его жена) — Полетт Дюбо
Полицейский Мальтаверн — Рене Бержерон
Жанна (служанка) — Раймона
Кинель (водитель грузовика) — Андрэкс
Адриен (молодой человек) — Франсуа Перье
Назарет (бандит) — Анри Боск
Марсель (бандит) — Рене Алье
Врач — Марсель Андре
Сиделка — Женевьева Вори

ТИТРЫ
Париж. Лето. Утро. Звучит спокойный парижский аккордеон. Титры рождаются из солнечных бликов на реке, всплывают на экран и тут же, смятые и подхваченные утренним ветром, улетают.

1. ПРАЗДНИК В МАЛЕНЬКОЙ ГОСТИНИЦЕ
И вот уже ранние сумерки. Аккордеон продолжает играть. Набережная. Простой мост через реку, напоминающий своей конструкцией те мосты, которые перекидывают через железнодорожные пути. 

 

По ступенькам медленно, размеренно спускается с моста молодая пара, направляясь к дому на набережной. Это очень скромный трёхэтажный дом, с большой вывеской — Отель «Северный».

Пара прошла вдоль скамеек, расставленных у парапета и уселась на одну из них, спиной к отелю. Молодой человек в глубокой задумчивости склонил голову на плечо девушке.

Не очень-то они веселы, эти влюблённые!

***
А в отеле, в общем зале, за общим столом сидит большая, разношёрстная компания: налицо скромное семейное торжество. Отель-то отнюдь не пятизвёздочный — простенькое, дешёвое заведение, в которой хозяин знает подноготную каждого гостя.

В центре стола — нечто вроде торта, увенчанного сахарной статуэткой.

— Не испачкай платья, Лизетта! — слышен голос хозяина.

Лизетта — это девочка-подросток в белом платьице и белом веночке. Судя по такому наряду, поводом для праздника стало её первое причастие.

— Эмиль! — взывает хозяйка, аккуратная, начинающая полнеть дама бальзаковского возраста[1].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Актриса Жана (или Джейн) Маркен. У Карне она ещё раз выступила в роли хозяйки гостиницы — в бессмертных «Детях райка». Там она тоже в полную силу источала своё особое — уютное, домашнее — обаяние.)

— А?..

— Налей вина соседке!

— Сейчас налью...

Хозяин — устенький коротышка в пролетарской кепке — безуспешно пытается напоить одного из постояльцев:

— Тримо!..

Тримо — невзрачный толстячок — отнекивается:

— Я же сказал — не хочу!

— Ну, хоть стаканчик!..

Тримо обращается к жене — дамочке с довольно-таки продувной мордашкой:

— Жинетта, скажи ему!

Жинетта с готовностью поясняет:

— Ему нельзя пить вина — ни капли!

Тримо[2] горд этой своей интересной особенностью и теперь кокетничает:

— Не преувеличивай, просто вино мешает мне работать.
(ПРИМЕЧАНИЕ: Эту роль исполняет знаменитый Бернар Блие. Для его репертуара она — классическая: маленький человек, частичка городского планктона, на первый взгляд совершенно никчёмный, но скрывающий в душе некую дозу пороха, которая может разорваться самым неожиданным образом. То же самое он играл и в другом своём знаменитом фильме — «Набережная Ювелиров», только там был образ со всех сторон положительный, а здесь... Любопытно будет вспомнить и другую роль Блие (вообще-то их было сотни) — подполковника Милана из фильма «Высокий блондин в жёлтом ботинке». Там герой Блие, как будто вышел в люди, стал заместителем шефа республиканской службы безопасности, но... в сущности, это тот же Тримо, — что называется «пирожок с мухами».)

Здоровенный, носатый полицейский с гитлеровскими усиками (он — отец виновницы торжества, маленькой причастницы Лизетты) громогласно насмехается над толстячком:

— Работать?! Ничего себе, работа!

Тримо с достоинством возражает:

— Извините, не всем же быть полицейскими.

Хозяин подхватывает:

— Если бы все были полицейскими, наше общество было бы приличнее.

ТРИМО. И все бы подохли с голоду.

ЖИНЕТТА. Когда Пропро разойдётся, он заговорит кого угодно.

ХОЗЯИН. Жанна, принеси ещё вина.

ТРИМО. А всё дело в моей крови.

ХОЗЯИН. Можно подумать, что у тебя одного есть кровь!..

Подходит служанка с вином.

ХОЗЯИН (служанке). Дай мне бутылку, ты не умеешь открывать бордо.

ТРИМО (со сдержанной гордостью). Кровь не только у меня, но только я её продаю. И она должна быть здоровой. Если бы я пил, что попало, моя кровь никуда бы не годилась.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Не слишком ли много для одного? Ты и смотритель шлюза, и донор — два в одном!

ТРИМО. Доноро — это не должность, а почётная обязанность.

Тут в разговор вступает смазливый молодой человек по имени Андриен, сидящий между двух девушек.

— У меня очень чистая кровь, но я ни за что её не продам, даже если мне предложат целое состояние!

— Если бы нам платили по четыреста франков за литр, как ему, — вмешивается другой гость (его фамилия Кинель, он — шофёр), — все бы стали сдавать.

Две девушки переговариваются через молодого человека:

— А мне было бы неприятно знать, что моя кровь течёт в чьих-то жилах. Это не гигиенично!

— А мне всё равно. Кровь — она и есть кровь.

— Ты даже готова пить из чужого стакана!

— Лично я, — глубокомысленно замечает смазливый Андриен, — не продал бы свою кровь. Мне она дорога!

Хозяйке этот разговор изрядно надоел:

— Давайте сменим тему! Сегодня же праздник!

— Верно! — отвечают ей.

ХОЗЯЙКА. Лизетта, хочешь ещё сыра?

ЛИЗЕТТА. Я не хочу сыра, я хочу торта!

Полицейский встаёт во весь свой огромный рост, дотягивается до торта и передаёт его Тримо — пусть разрежет поаккуратнее!

— Держите, мы вам доверяем!

И тут с улицы доносится грохот, похожий на выстрел. Чернявый, худенький мальчик лет двенадцати в ужасе вскакивает с места и бросается на грудь хозяйке. Та пытается его успокоить. Кто-то из гостей недоумевает:

— Гром гремит, а дождя нет!..

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (с оттенком презрения). Что это с мальчишкой?

ХОЗЯЙКА (мальчику). Мануэль, не бойся. (Гостям). Не смущайте его, продолжайте разговор.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Мы, полицейские, называем таких трусами.

ХОЗЯИН. Замолчи! Мальчик два года провёл в Барселоне, — он там всякого насмотрелся.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Что же это если не страх?

ХОЗЯЙКА (прижимая мальчика к груди). Это не страх, а воспоминание. Не бойся, малыш, тебя здесь никто не обидит.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (хохотнув). Однако, странно!..

ХОЗЯИН. Что тебе странно?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Странно, что вы его усыновили. Кто он, откуда — вы ничего не знаете...

ХОЗЯИН. Я знаю одно — вся его семья погибла.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (пожимая плечами). Но ведь он иностранец.

ХОЗЯЙКА. Он не иностранец. Он сирота.

Отпускает мальчика. Тот, печальный, садится на место.

Кто-то вошёл в зал — мы не видим этого человека. Слышен только мужской голос:

— Добрый вечер.

ХОЗЯЙКА. Жанна, обслужи мсьё.

Служанка нехотя встаёт со стула.

ЛИЗЕТТА. Мадам Жинетта, где же торт?

Торт переходит от Жинетты к Тримо, потом к полицейскому и, наконец, к хозяйке. Та отрезает дольку и протягивает Лизетте:

— Отнеси кусочек торта мадам Раймонде. Бедняжке скучно там, наверху.

Девочка с готовностью удаляется.

 
***
Комната Раймонды. Стук в дверь. Входит Лизетта.

— Добрый вечер, Раймонда!

Раймонда — она только что, укрывшись одеялом, склонялась над ингалятором — поднимает голову. Это женщина молодая и в общем привлекательная, но, к сожалению, по лицу её совсем не трудно догадаться, каким ремеслом она живёт. Всё же в ней много обаяния и доброты[3].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Роль проститутки Раймонды — один из блистательных шедевров Арлетти. С потрясающей лёгкостью и убедительностью она сочетает в своей героине профессиональную вульгарность и глубокое душевное благородство, детскую мечтательность и силу характера. Именно в этой роли легко заметить, что 90% обаяния Арлетти (отнюдь не самой красивой дамы среди киношных француженок!) это её глаза — умные, проницательные, всегда защищённые острой насмешкой, но и всегда готовые вспыхнуть добротой и доверием. Впрочем, к концу фильма образ Раймонды претерпит ряд изменений, — и Арлетти сыграет их с блеском.)


— Здравствуй, малышка! — говорит она с искренней приветливостью. — Какая ты сегодня красивая! У тебя свадьба?

— Это тебе! — девочка протягивает ей торт.

— Ты не забыла обо мне в такой день? Что за прелесть эта малышка!

И Раймонда в поисках сочувствия бросает взгляд вглубь комнаты. Оказывается, она не одна. У стены на стуле сидит господин весьма своеобразного вида. Ему не больше сорока, он хорошо, весьма тщательно одет, без пиджака, в жилете, в элегантной шляпе. Но лицо у него чрезвычайно жёсткое, почти свирепое — это застывшая навсегда гримаса не меняется на протяжении всего фильма. Колючие глаза его вечно насторожены, тонкие губы поджаты, нос удивительно напоминает хищный клюв ястреба. Девочка оборачивается к нему.

— Положи на стол, — приказывает он и добавляет со снисходительной усмешкой: — Кто тебя надоумил принести торт?

— Сама захотела! — уверенно лжёт Лизетта.

— Врёшь... — отвечает колючий господин.

ЛИЗЕТТА (столь же уверенно). Я не вру, мсьё Эдмон!

ЭДМОН (насмешливо). И не стыдно тебе врать в день первого причастия?

РАЙМОНДА. Не порти ей праздник!

ЭДМОН (девочке, имея в виду торт). Оставь. А почему ты мне не принесла кусочек?

ЛИЗЕТТА. Больше нет!

ЭДМОН. Достаточно было сделать вот так — (разрезает кусок торта чайной ложкой) — и я бы получил свою долю. Они терпеть меня не могут и постоянно стараются подчеркнуть это. И всё-таки, передай им спасибо.

Раймонда вновь поднимается от игналятора:

— Как ты надоел!.. Ты же не любишь сладкого.

ЭДМОН. Торт я бы съел с удовольствием.

Раймонда тычет ему в лицо куском торта:

— На, ешь, только оставь нас в покое! Жаль, это был не савойский пирог.

Эдмон вдумчиво жуёт торт, потом рассматривает оставшийся кусок, точно гадая, что бы это могло быть?.. А Раймонда увлечённо тискает Лизетту:

— Я тебя поцелую!

— Как трогательно!.. — усмехается Эдмон.

РАЙМОНДА. Не смей издеваться над чувствами верующих!  (Лизетте). Поблагодари от меня всех, а особенно мадам Лекуврёр.

ЭДМОН. А торт ничего...

РАЙМОНДА. Как тебе не стыдно устраивать сцены при малышке.

ЭДМОН. Похоже, горло у тебя прошло.

РАЙМОНДА. Целый час дышала паром.

Эдмон великодушно протягивает ей то, что осталось от хозяйского гостинца:

— На, возьми.

РАЙМОНДА. Быстро ты наелся. Торт такой сытный? — кладёт кусок на стол. Эдмон возмущён:

— Нет!

— Что нет?

— Не сюда!

— Что не сюда?

— Не надо класть торт рядом с расчёской! — берёт торт со стола и отдаёт Раймонде. — А расчёске не место на столе рядом с вареньем, — всучивает ей и расчёску. — И вообще мне надоело, что твоя пудра вечно стоит рядом с зубной щёткой.

И коробочку с пудрой суёт ей в руки.

— Здесь ещё кое-что не на своём месте! — отвечает уязвлённая РАЙМОНДА.

— О чём ты?

— Женщине вроде меня не место рядом с тобой!

— Успокойся...

И начинает не спеша осматривать фотокамеру: по его мнению разговор закончен. Но Раймонда так не считает:

— Что?! Ты мне угрожаешь?!

— Я учу английский, пытаюсь фотографировать... Успокойся.

— Кто должен успокоиться?!

— Никто.

— Чтобы работать фотографом, нужно иметь разрешение... А для этого тебе придётся рано встать.

— Ты меня разбудишь.

Она уже вполне успокоилась и занялась макияжем, когда что-то вдруг кольнуло её сердце. Она отложила тушь.

— Эдмон, раз ты хочешь работать... Ты меня разлюбил?

— Я хочу зарабатывать на кусок хлеба.

Это невинное желание поражает её до глубины души:

— Я не буду любовницей фотографа!..

Но Эдмон поясняет свою мысль:

— Здесь становится опасно, я нутром чую...

— Ляжешь на дно? — она вновь занялась своими ресницами.

— Сменю обстановку. Не хочу влачить жалкое существование.

— Ты думаешь, я довольна жизнью?

— У тебя точно перестало болеть горло, — не без досады замечает ЭДМОН.

— Я поняла! Переводчик мне не нужен!

— Что?..

— Хочешь, чтобы я ушла? Останешься здесь? — она скинула пёстрый халат и осталась в короткой чёрной комбинации: пусть он нагляднее увидит, чего может лишиться!

И он смиряется:

— Я буду тебя ждать.

Она надевает светлое платье — свою спецодежду: пора на работу.

— Как я выгляжу?

— Ничего...

— Не будем ссориться! — и с нежной улыбкой целует его перед выходом.

 
***
А в кафе продолжается праздник. Шофёр Кинель пытается поддеть толстячка Тримо:

— В тебе два человека — смотритель шлюза и донор! Смотритель хочет опрокинуть стаканчик, а донор хвать его за руку!

Все хохочут, а громче и визгливей всех — Жинетта. Кинель улыбается ей:

— Вам повезло, мадам Жинетта: у вас два мужа.

Словно ища у него сочувствия, мадам громогласно жалуется:

— А в постели ни одного!

Тримо ошарашен:

— Что она мелет?

Но Жинетта не унимается:

— Иногда в постели я чувствую себя вдовой.

Собравшиеся молчат, лишь одна из девушек хихикает. Кинель нарочито-шутливым тоном успокаивает потерявшую стыд даму:

— Я вас утешу!

Все принимают шутку, — даже сам Тримо добродушно улыбается.

— Чёртов Кемель! — крякает хозяин.

В кафе спускается Раймонда — приодетая и в боевой раскраске.

— Как ваше горло, мадам Раймонда? — спрашивает хозяйка.

— Спасибо, лучше! — Раймонда улыбается собравшимся  с искренней приветливостью.

— Выпьете с нами?

— Не откажусь. Спасибо за торт — очень вкусный!

— Слишком сытный...

Кинеля всё ещё не собрать в кучу, — он продолжает острить:

— К первому причастию можно бы испечь пирожное «монашка»!

Общий радостный хохот.

И тут входная дверь открывается в кафе тихо, бочком проскальзывают два новых посетителя: девушка в белом берете и юноша в светлом выходном костюме. Это те самые печальные влюблённые, которых мы видели в первых кадрах. Они нерешительно приближаются к столу. Хозяйка командует:

— Жанна, обслужите клиентов.

Служанка нехотя встаёт из-за стола, о чём-то быстро переговаривается с гостями и обращается к хозяйке:

— Им нужен номер на ночь. Я отведу их в шестнадцатый?

— Хорошо.

А за столом всё внимание обращено на Кинеля. Хозяин доволен им:

— А ты шутник, парень!..

Меж тем служанка лениво шагает к лестнице — у этой совсем не полной женщины походка такая, словно в ней полтонны веса. Уже на пороге она командует юным посетителям:

— Идите за мной.

И парочка отправляется следом за ней, притом так нерешительно, так обречённо, словно им предлагают пройти по канату, натянутому над пропастью. Хозяйка в глубоком раздумье смотрит им вслед.

 

2. ВЕНЧАНИЕ СО СМЕРТЬЮ
И вот начинается восхождение по длинной, витой лестнице. Впереди, устало переваливаясь, шествует служанка, за ней осторожно, плечом к плечу идут посетители[4]. Медленным, торжественным шагом, проходят они по коридору, и Эдмон, возившийся тут с фотокамерой, невольно замирает и долго смотрит им вслед.
(ПРИМЕЧАНИЕ: Вот так впервые у Карне появляется тема «вечерних посетителей». И это тем более знаменательно, что в отличии от героев одноимённого фильма, эта пара отнюдь не похожа на посланцев из ада. Нет! Совсем наоборот! Это два ангела, случайно спустившиеся на грешную землю, заплутавшие здесь, смертельно усталые и отчаявшиеся найти дорогу в родные небеса. Критики, кажется, были не очень-то довольны игрой Анабеллы и Жана-Пьера Омона: в ней-де мало глубины, мало психологизма... А по мне, так они блестяще справились со своей задачей: были истинными ангелами небесными, — а у ангелов какая может быть психология? Не в этом их сила... Мне любопытно: сознательно Карне добивался такого эффекта, или достиг его интуитивно? Во всяком случае эффект вышел разительный: Анабелла создала такой образ совершенно чистого, безгрешного, неземного существа — без капли патоки, без тени благочестивой католической истерики, — что второго такого ангела мировой кинематограф не знает. У Омона задача была посложнее: сыграть ангела не то, чтобы падшего, но оступившегося, — но и он справился блестяще. А ведь текст роли вполне позволял ему изобразить омерзительного подонка — нечто вроде того, что мы видели во «Вратах ночи»! Но тогда в этом фильме (в «Отеле «Северном») не сошлись бы концы с концами...

Открывается дверь в шестнадцатый номер. Тьма, яркий прямоугольник электрического света на стене, на нём — тени вошедших. Загорается лампа и теперь весь экран занимает двуспальная кровать, стоящая в простенке между двух окон. Дешёвая металлическая койка с блестящими шишечками на спинках. Похоронным шагом входит Жанна, не спеша откидывает край одеяла, демонстрируя гостям чистоту белья. Вслед за ней появляются и постояльцы. Для зрителя они ещё долго останутся безымянными, но читателю мы уже сейчас сообщим, что юношу зовут Пьером, а девушку — РЕНЕ. Жанна молча подходит к Пьеру и, пряча глаза, застывает в ожидании. Юноша торопливо лезет в карман мелочью. Получив чаевые, служанка, не благодаря, удаляется.

Пьер, словно завороженный, смотрит на захлопнутую дверь, и вдруг решительно подходит к ней и поворачивает ключ, запирая замок. Всё — пути к отступлению отрезаны. Потом он выключает свет и комната становится частью всемирной ночи.

Рене в своём белом берете стоит у раскрытого окна, прислонясь к раме, смотрит на улицу. Пьер становится у неё за спиной, кладёт руки ей на плечи жестом успокаивающим и покровительственным.

— Как красиво, правда? — говорит Рене чуть улыбаясь. Внизу чуть рябится в свете фонаря вода канала, спит на приколе чёрная баржа.

РЕНЕ. Канал... Шум воды...

Где-то звонко бьют часы.

РЕНЕ. Который час?

ПЬЕР. Десять... Половина одиннадцатого...

Он склонил голову к подруге. Его ладонь, прежде спокойно лежавшая на её плече, теперь судорожно вцепилась ей в локоть. Рене прижимается к нему и спрашивает, уверенная в ответе:

— Ты меня любишь?

Он, невидящим взглядом уставясь в ночь, отвечает механически:

— Странный вопрос.

В порыве нежности она поворачивается к нему:

— Если бы ты разлюбил меня, я бы осталась совсем одна на свете.

Он молча целует её долгим поцелуем.

На улице лает собака, проезжает на велосипеде давешний полицейский, ушедший из-за праздничного стола к обязанностям службы. Влюблённые смотрят ему вслед.

РЕНЕ. Из-за нас они проведут сегодня бессонную ночь. Возможно, именно их вызовут сюда.

Она отходит от окна, снимает берет, плащ, садится на кровать и просит Пьера:

— А теперь покажи мне наш подарок.

Он садится рядом, глаза его полны ночным мраком. Достаёт из кармана пистолет:

— Сильно рискуем.

Рене с болезненным любопытством рассматривает смертоносную, но изящную игрушку:

— Надеюсь, он исправный? — испытующе смотрит в глаза Пьера. Тот убирает пистолет в карман:

— Рене, любовь моя!.. Ещё есть время сказать нет.

Она устало улыбается:

— Если мы скажем нет, то придётся жить дальше. Это так трудно. Такая тоска!

Теперь она лежит на кровати навзничь, а Пьер склоняется над ней:

— Ты хочешь от всего отказаться?

Она — с нежностью:

— У меня ничего нет.

— Ты представляешь, что здесь сейчас произойдёт?

На секунду задумалась, представила всё ещё раз:

— Да, конечно. Я часто об этом думала.

Он ложится с нею рядом, они обнимаются[5].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Потрясающе бесплотные — истинно ангельские! — объятия. Марселя Карне не раз упрекали (вот именно!) что любовь в его фильмах несколько бесплотна, идеальна. Но в этом кадре он превзошёл сам себя!)

Рене продолжает с тихим восторгом:

— Я буду лежать рядом с тобой и положу голову тебе на руку. Ты нежно поцелуешь меня, как в первый раз. Я закрою глаза и услышу тиканье твоих часов. Ты тихо назовёшь меня по имени и выстрелишь — прямо в сердце! Я надела брошку, которую ты мне подарил, чтобы ты не промахнулся. А потом ты закроешь мне глаза: я не хочу, чтобы ты видел, как я умираю. А потом ты выстрелишь себе в грудь (целует его туда, куда должна войти пуля), чтобы мы снова были вместе.

— Рене, милая моя!..

Смотрит ему в глаза с ненасытимой нежностью:

— Я никогда не любила тебя так сильно, как сегодня! Сильнее любить невозможно. Нам больше не на что надеяться, значит, надо покончить с этим.

— Да, ты права. Мы всё испробовали.

Если глаза Рене горят решимостью и странной, ничем не объяснимой надеждой, но глаза Пьера полны тусклого, мёртвого отчаяния. Он убеждённо говорит:

— Мы никому не нужны. Всем наплевать на то, что с нами происходит. Давай, поставим точку и хватит угрызений совести.

РЕНЕ. Никаких угрызений совести. Мы любили друг друга и всё.

ПЬЕР. Я заслуживаю смерти, потому что я трус.

Рене в испуге отстраняется от него. Пьер встаёт с кровати, подходит к окну, вновь вперяется взглядом в ночь:

— Я должен был набраться смелости и убить, украсть деньги. Всё или ничего. Но я не решился даже ради тебя. Никчёмный я человек.

Рене задумчиво слушает его, потом вновь привлекает в свои объятья:

— Скажи, если бы не я, ты бы хотел сейчас умереть?

— Нет, — признаётся он, — ведь я бы не хотел быть счастливым.

Она прижимает его голову к своему плечу:

— На свете есть только наша любовь и больше ничего.

Он бормочет, уткнувшись в неё лицом:

— У других любви нет, но есть всё остальное. Но это ничего не стоит, не стоит того, чтобы застрелиться. Ты увидишь — это будет прекрасно. Мы обретём свободу и будем счастливы.

— Там?

— Да. Мы сбросим бремя жизни. Мы будем счастливы. Мы умрём под счастливой звездой.

При этих словах светлая, мечтательная улыбка озаряет её лицо. Он продолжает:

— Ты когда-нибудь путешествовала?

— Нет.

— Нет?  — Пьер тоже загорелся мечтой о нездешнем, улыбнулся наконец. — Так это будет наше свадебное путешествие! Через час мы будем уже далеко и никогда сюда не вернёмся. Представляешь, ты никогда не увидишь горничную из этой гостиницы. И никогда не услышишь голоса нашей квартирной хозяйки. Мы никогда больше не будем бродить до зари по улицам. Никогда больше не услышим голос продавца жареной картошки, который отказал нам в кредите. Всё это умрёт для нас.

Она внимательно слушает его и глаза её устремлены к неземному...

 
***
А праздник внизу идёт своим чередом. Хозяин, раскуривая сигару, доверчиво делится с гостями сокровенным:

— Самым счастливым днём в моей жизни был день, когда я купил эту гостиницу. Никогда не думал, что куплю, а потом пришёл сюда, увидел всё это, увидел стойку бара и сказал себе: «Теперь это всё твоё. Это принадлежит тебе, как твои часы». И тут я заревел! Помнишь, Луиза?

С другого конца стола ему отвечает Раймонда (ей тоже хочется рассказать о своём счастье):

— Кто же плачет, увидев стойку бара? У меня самым счастливым был день, когда я поднялась на борт корабля.

— Вы путешествовали по морю? — вежливо удивляется хозяйка.

— В Шарантон, — уточняет Раймонда. — Мне было одиннадцать. У меня было новое платье. Дождь лил, как из ведра!

 
***
Сумрачный, сосредоточенный Эдмон проявляет снимки в тёмной комнате.

Звучит выстрел.

Эдмон, вздоргнув, оторвался от работы. Медленно, осторожно вышел в коридор.

 
***
Мужская рука с пистолетом безвольно свесилась с кровати. Мы слышим голос Пьера: 

— Рене, любимая, ответь!

***
Эдмон решительно стучит в дверь шестнадцатого номера.

Пьер порывисто обернулся на стук. Рядом с ним — неподвижный силуэт Рене, лежащей навзничь на кровати.

Эдмон подождал ответа и снова стучит:

— Откройте!

Пьер шарит взглядом по комнате: прыгнуть в окно? спрятаться в шкаф? Подходит к балкону.

Эдмон начинает ломать дверь. Выломал. Вошёл. На него с балкона смотрит Пьер с пистолетом в руке.

Эдмон внимательно глядит на него. Включает свет. Оглядывает комнату, задерживается взглядом на чём-то страшном... В его глазах удивительным образом смешиваются  гнев, боль и — сочувствие. Да, определённо сочувствие — и не к жертве, а к тому, кто стрелял — к Пьеру. Осторожно сделав шаг вперёд под пистолетным дулом, он с решительным жестом приказывает убийце:

— Убирайся отсюда.

Пьер по стеночке, по стеночке, наставив пистолет от живота, пробирается к выходу. Он скован ужасом и сознанием вины, но при том странным образом не теряет своей ангельской сущности. Он не раздавлен, не жалок, не гадок. Он заранее знал, что всё выйдет именно так, что иначе выйти не могло, и теперь встречает неизбежность лицом к лицу.

Ушёл.

Эдмон посмотрел ему вслед и повернулся к Рене. На его лице мелькнула настоящая нежность. Осторожно, точно боясь разбудить спящую, Эдмон приближается к кровати. С нежностью — теперь уже ясно видной — поправляет свесившееся с кровати тело девушки. С непередаваемым мрачным гневом смотрит в ту сторону, куда ушёл Пьер.

 
***
А Пьер крадучись выходит из гостиницы на ночную улицу. Озирается — не столько испуганно, сколько сосредоточенно. Смотрит снизу на горящие окна шестнадцатого номера, осторожно вынимает из кармана пиджака пистолет...

Но, услышав какой-то шум, тут же прячет его снова.

 
***
За праздничным столом в кафе теперь сидит только мальчик-испанец и старательно доедает торт.

— Расступитесь, пропустите! Здесь ничего интересного. Она умерла.

Так увещевает полицейский инспектор столпившихся в коридоре постояльцев. Вслед за ним двое санитаров несут носилки. Лицо Рене не укрыто простынёй. Кто-то из женщин внимательно вглядывается в него. Раскрыв рот, смотрит на невиданное зрелище девочка-причастница. Отец-полицейский в гневе набрасывается на неё:

— Что ты здесь делаешь?! Иди спать!

— Папа!

Он лупит её по щеке:

— Живо!

Носилки вынесли на улицу, где уже стоит карета скорой помощи, а толпа любопытных так велика, словно сюда собрался весь квартал.

— Пропустите.

— Куда повезём? В Лари-Буазьер? — спрашивает один из санитаров. Другой отвечает:

— Наверное...

— Я пойду, я здесь больше не нужен, — замечает хозяин отеля.

— Счастливо, — говорит ему инспектор.

И скорая помощь под звуки колокола трогается в путь. Скорбными взглядами провожают её хозяин и хозяйка «Северного». Хозяйка внезапно встрепенулась:

— Её плащ!.. — плащ Рене остался у неё.

Хозяин, широко разведя руками, скрывается в гостинице. И все идут вслед за ним.

 
***
В кафе Эдмон — в пиджаке и шляпе, подтянутый и элегантный — машинально поигрывает в настольный футбол. Инспектор в штатском, сперва основательно поразмыслив, обращается к нему:

— Это вы сообщили хозяину гостиницы?

— Да, я. И ещё я высадил дверь, — хладнокровно сообщает Эдмон. — Я был у себя в номере, когда раздался выстрел из пистолета калибра 6,35. Я никогда не ошибаюсь: у меня музыкальный слух. Тогда я пошёл и выбил дверь.

Далее между ними происходит такой диалог, при чём инспектор старательно демонстрирует напряжённую работу мысли, а Эдмон — полнейшую невозмутимость:

— Жертва была одна в номере?

— Одна.

— И больше никого не было?

— Во всяком случае, я увидел только её.

— Интересно!..

— Что именно?

— И ничего больше?

— Ничего.

— У вас есть с собой документы?

— Пожалуйста. Документы в порядке.

Инспектор посмотрел, убедился, но от своих подозрений не отказался:

— Странно, что вы никого не видели в номере.

— Но это так.

— А пистолет?

— Я его не искал.

— Пистолет-то пропал. Не вы ли случайно подобрали?

— Зачем? Я же не веду следствие.

— И всё-таки, это странно.

Тут сочла нужным вмешаться Раймонда:

— Что странно?

— Что он никого не видел.

— Он не имеет привычки подглядывать.

Инспектор смерил её уничижительным взглядом и вновь обратился к Эдмону:

— Почему вы не были вместе со всеми?

— Меня не пригласили. Я проявлял фотографии.

— В одиннадцать вечера?

— А когда полагается проявлять фотографии?

Раймонда кричит от стойки:

— Не отвечай, он хочет тебя подловить.

Эмон недоволен её вмешательством:

— Если у тебя болит горло, что ты здесь делаешь?

— Мне помогло вино.

— Это я предложил ей выпить с нами, — поясняет хозяин.

Вновь над ними нависает инспектор, и раздражённая Раймонда бросает ему:

— Вас это не касается!

— Что именно?

— То, о чём мы говорим.

 

Инспектор обижен. Он решает, что лучший способ отомстить - забрать Раймонду. Кроме того, такая добыча — лучше, чем вовсе никакой.

— Ваши документы!

— Что-что?!

— Предъявите документы!

— Что он о себе вообразил?.. И ещё требует документы показать!.. Возьмите.

— Документы не в порядке.

— Почему?

— Не в порядке! Вам придётся пройти со мной.

— Вы собираетесь её арестовать? — уточняет Эдмон.

— Собираюсь. (Раймонде). Пошли.

Эдмон говорит подруге укоряюще-утешающим тоном:

— Надо было сидеть в номере и не нарываться. Возьми сигареты.

И в знак доброй воли протягивает ей пачку.

Раймонда в тихом бешенстве:

— Ну и дела!.. Кто-то убивает женщину, пока я ем торт, а меня арестовывают! Тут не соскучишься, ёлки-палки!

— Ладно, собирайтесь!

— Шарф можно взять?

Она отправляется за шарфом и тут попадает под огонь сочувствия со стороны хозяйки:

— Успокойтесь, мадам, завтра утром отпустят.

Раймонда отвечает ей в великой досаде:

— Я-то спокойна: больше четырёх дней не продержат. Вот вы не волнуйтесь так из-за меня.

Возвращается к стойке и тут замечает, что кое-кто уже смылся.

— Где Эдмон?

— Наверное, пошёл спать, — предполагает хозяин.

— Хорош гусь!..

Словно оскорблённая герцогиня она мрачно шагает к воронку, садится в него с неподдельной грацией светской дамы и приговаривает при том:

— Ну, орлы! Ну, молодцы! Поймали преступницу!

 
***
А когда воронок отъезжает мы видим стоящего на улице Пьера. Постояв немного, от задумчиво идёт куда-то по тротуару. Запоздалая проститутка добродушно пытается завлечь его в свои сети, но увидев, что тут не до неё, быстро отстаёт.

Слышны свистки паровозов. Пьер выходит на высокий железнодорожный мост.

В раздумье склоняется над перилами.

С грохотом приближается состав. Он должен пройти именно под тем местом, где стоит наш герой.

В глубоком волнении Пьер смотрит в небеса. Кажется, всё-таки ему даётся шанс выполнить первоначальный план.

Он решительно перекидывает ногу через перила.

На минуту его заслоняет от зрителя медленно двигающаяся повозка. Она всё катится и катится, а рёв паровоза всё нарастает...

Наконец рёв начинает стихать, повозка удаляется...

И мы видим, что Пьер по-прежнему стоит на мосту, из клубов паровозного пара, точно из облака, испуганно глядя на грешную землю. 

Поспешно перебирается обратно на мост и скрывается во тьме.

 

3. ВОСКРЕСШАЯ
Затемнение рассеивается и мы оказывается в большой больничной палате. Ряды коек, рои нянечек... Одна из них, неся гору посуды (или ночных горшков?) проходит мимо отдельного бокса, отгороженного от палаты застеклёнными стенами.

В боксе на койке лежит Рене. Живая. Глаза её медленно открываются.

Девушка недоумённо присматривается к окружающему, переводит взгляд в сторону, туда, где рядом с койкой сидит молодая симпатичная сиделка. Сидит и самозабвенно трудится над своим маникюром.

Судя по всему, Рене сперва вообразила себя на том свете, в каком-то небесном приёмном покое, а сиделку приняла за ангела, но тут же поняла, что небожители вряд ли умеют обращаться с пилкой для ногтей, — да ещё так ловко, как эта роскошная девица.

А девица, как ни была занята, всё же заметила, что её подопечная вернулась к жизни.

— Вам лучше, да?

— Что вы здесь делаете?

— А вы?.. Я слушала вас всю ночь — вы так интересно бредили! Обычно после операции все бредят, но то, что говорили вы было очень забавно.

Рене в отчаянии закрывает глаза и пытается отвернуться. Но сиделка оказалась бдительной:

— Лежите спокойно!

— Меня оперировали?

— Два переливания крови. Ваш донор — какой-то сумасшедший!..

Постепенно в сознании Рене всплывает вся картина минувшей ночи.

— А Пьер?

Наконец-то сиделка всё узнает из первых уст!

— Кстати, что это за Пьер, о котором вы всё время говорили в бреду?

Лицо Рене застывает в ужасе:

— Он умер, да?

— О втором трупе я не слышала.

Рене в глубоком волнении пытается приподняться:

— Он умер! Бедный Пьер!.. В себя-то он не мог промахнуться!

У неё начинается истерика:

— Зачем вы меня прооперировали?! В следующий раз я ни за что не промахнусь!

Сиделка пытается вновь уложить её на подушку, а заодно и выяснить детали происшедшего:

— Так это было самоубийство? Подежурили бы ночами в больнице, сразу передумали бы умирать!

— Я убью себя!

— Замолчите, у вас поднимется температура.

Рене начинает успокаиваться, — видимо она надеется на то, что рана ещё даст о себе знать. Лицо её постепенно загорается радостью:

— Там мы будем свободны!.. Там будет чудесно!..

Входит врач и бодро обращается к сиделке:

— Вижу, ей уже лучше?

— Да, лучше. Но она собирается снова стреляться!

— Тогда стреляйтесь днём: терпеть не могу оперировать ночью. Дайте ей бульон.

— А если она не захочет?

— Захочет. Она умная девочка: скоро она поймёт, что хочет жить и не захочет умирать.

И тут же, не меняя тона, врач добавляет:

— Стрелявший сдался полиции.

Рене ошеломлена до глубины души.

А врач не без усмешки прибавляет:

— Нет смысла говорить глупости!.. Он во всём сознался. Он сам тебе всё скажет: он сейчас за дверью, с полицейскими. Поговори с ним так, как он этого заслуживает.

Рене на пределе ужаса:

— Нет! Нет! Я не хочу его видеть!

Врач добродушно усмехается:

— Он сказал то же самое. Ловкий парень! Главное, не нервничать. Спокойствие и достоинство!

И открывает двери в бокс:

— Господа, входите!

Входит престарелый следователь и — в сопровождении двух полицейских в штатском — Пьер. Его ставят возле койки Рене — в ногах, так, чтобы любовники могли без помех смотреть друг другу в лица. Пьер сейчас похож на ягнёнка, которого привели на заклание. Он весь отдался в руки судьбы. Рене жадно разглядывает его. Постепенно Пьер теряет свой фатализм и опускает глаза.

Рене всё поняла.

— Оставьте нас! — приказывает следователь сиделке, а затем обращается к потерпевшей: — Я не собираюсь устраивать долгую очную ставку. Просто мне необходимо уточнить некоторые подробности. Итак, вы познакомились с этим человеком год назад?

Рене отвечает с глубочайшим спокойствием:

— Да, я познакомилась с Пьером третьего января.

— Чем вы занимались в это время?

— Я была одна в Париже. Я только что вышла из сиротского приюта. Меня устроили на работу в булочную.

 — Значит, вы честно зарабатывали на жизнь?

Следователь полон сочувствия к несчастной, и даже пытается отечески приобнять её, но вовремя соображает, что прикасаться к раненой не стоит.

— Да, у меня была еда, крыша над головой, и мне платили семьдесят пять франков в месяц.

— Да?.. Неплохо для начала.

— Да. Со временем мне обещали платить сто пятьдесят.

— Думаю, вы не всё время проводили на работе?

— Я вставала в шесть утра и ложилась в девять вечера.

— А он чем занимался, когда вы с ним познакомились?

Рене невозмутима какой-то нечеловеческой, поистине ангельской невозмутимостью.

— Он был художником.

— И этим он зарабатывал себе на жизнь? И вы сразу стали его любовницей?

— Да. Я сразу в него влюбилась.

Бросает взгляд на Пьера, и Пьер поднимает на неё глаза.

— А вы не теряли времени даром!.. — замечает следователь.

Теперь Рене говорит горячо и жалобно:

— В сиротском приюте я жила как в заточении. До двадцати одного года... Это так грустно!..

Следователь отечески хмурится:

— Вас воспитывали, кормили, дали возможность жить!..

Ответ Рене обескураживает его:

— Да, мне позволили жить.

— И вы сразу бросили работу, как только с ним познакомились?

— Через три месяца.

— Н-да... А потом?

Рене вновь вознеслась к вершинам безмятежности:

— А потом мы жили, как могли. Он продавал картины, а я позировала художникам.

— А потом?

— Потом? Случилось это.

— У вас не осталось ни гроша, и он предложил вам умереть? Он напоил вас, привёз в отель, выстрелил, а потом сбежал?

Тут заговорил Пьер. Заговорил с жестокостью, направленною на самого себя:

— Да! Я выстрелил в неё и убежал!

РЕНЕ (горячо, почти с рыданием). Он лжёт — я сама в себя выстрелила!

СЛЕДОВАТЕЛЬ (чуть усмехаясь). Из пистолета, который купил он?

РЕНЕ. Да. Я побоялась пойти в оружейный магазин.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Но он во всём сознался!

РЕНЕ (таким тоном, как будто её слова должны всё объяснить). Он — ребёнок!..

ПЬЕР (всё с той же жестокостью к самому себе). Зачем ты спасаешь меня? Между нами всё кончено. Лучше сказать правду: я выстрелил в тебя и убежал. Я бросил пистолет возле канала, — вы легко его найдёте.

Сейчас он всё-таки совершает самоубийство — отчаянно пытается убить свою душу, потому что ничего, кроме любви к Рене в его душе по-прежнему нет.

РЕНЕ (убедительно, как мать сыну). Зачем отрицать очевидное? Это я стреляла. И я промахнулась... Я всегда была неловкой.

Обессиленная, она подает на подушку. Врач склоняется над ней:

— Господин следователь, я прошу прекратить очную ставку!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вижу, что настаивать бесполезно.

Полицейские уводят Пьера. В последний момент следователь останавливает их:

— Одну минутку! (Пьеру) Вы хотите ей что-нибудь сказать?

ПЬЕР (решительно). Ничего.

Это слово для него — как выстрел в собственное сердце.

 

4. ПОРА НА ЮГ
Перед нами мост — тот самый мост, по которому пришли в отель «Северный» Пьер и Рене. Сейчас солнечный полдень, а по мосту идёт мсьё Эдмон — как всегда одетый с иголочки, как всегда настороженный, как всегда по-демонски мрачный[6].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Тут, кстати, возникает вопрос: если Пьер и Рене — ангелы, то кто такой Эдмон? Не демон ли? Всё как бы говорит в пользу этой догадки... Так вот почему он не может не сочувствовать оступившемуся ангелу — Пьеру! Эдмон помнит, что и сам когда-то оступился точно так же, как Пьер, и сам пал в преисподнюю, — ему ли осуждать собрата?)

Что-то такое его заинтересовало внизу и он торопливо сбегает по ступенькам на набережную.

А дело-то вот в чём: на парапете, свесив ноги к воде, сидит мальчишка лет семи — домашний такой мальчишка в коротких штанишках на помочах. Сидит и играет — чем? — пистолетом Пьера! Этот растяпа из шестнадцатого номера даже не сумел как следует спрятать оружие!

Как бы невзначай Эдмон подходит к мальчику, присаживается рядом с ним на корточки и говорит — очень спокойно, добродушно:

— Ты с ума сошёл. А если у тебя это найдут?

И берёт пистолет с явным намерением прикарманить его. Мальчик робко пытается вернуть свою чудесную находку, но тщетно. Однако, дядя Эдмон — он добрый, он ребёнка не обидит. Взамен пистолета он протягивает мальчику монету:

— Держи сто су. Я не отбираю, а покупаю.

Мальчик, кажется, не слишком доволен этой негоцией, но Эдмон не терпит возражений:

— Э? Всё честно? Честно.

И удаляется, спрятав пистолет в карман. Руки в брюки — неспешно шагает к гостинице, по дороге здоровается с толстячком Тримо и с полицейским, на этот раз одетым в гражданское.

— Привет, как дела?

— Ничего.

Заторможенная служанка Жанна, стоя на стремянке моет витрину кафе. Льстиво улыбается Эдмону:

— Мсьё Эдмон, мне надо убить курицу.

— Какую курицу?

— Я вам покажу.

Слезает со стремянки. Эдмон галантно пропускает её вперёд:

— Только после вас.

Тримо и полицейский таращатся им вслед.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Когда надо кого-нибудь убить, обращаются к Эдмону. Одни сдают кровь, другие проливают. Гнусный тип. И никто меня не разубедит! В субботу он четыре часа мучил мышь, как будто нечем было заняться! Вы помните собаку Мемара?

ТРИМО. По кличке Босю?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Он привязал ей камень на шею и утопил в канале.

ТРИМО. И что сказал Мемар?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Он сам попросил утопить собаку... Мемар — добрейшей души человек. И пока мсьё Эдмон топил Босю, Мемар заперся в своей комнате, чтобы ничего не видеть. Правда, он там был не один, а с Жанной!

Со двора доносятся горестные вопли казнимой курицы.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Зачем он мучает бедную курицу?

Но Тримо не волнует судьба птицы: он до глубины души поражён рассказом о безнравственности служанки и переспрашивает с сомнением:

— С Жанной?..

— Ну и что? — удивляется полицейский.

Тримо недоверчиво качает головой.

— Ставлю сто су! — горячится полицейский.

— Откуда вы знаете?

Тут к гостинице подкатывает такси и из него выходит Раймонда — всё в том же светлом платье, в котором её отвезли в участок. Полицейский, желая быть любезным, кивает ей:

— Здравствуйте, мадам Раймонда! Уже вернулись?

Раймонда возмущена таким вопросом:

— Уже?! Продержали целых четыре дня! — и тут же, задаёт вопрос, который, видимо, мучил её всё это время: — Кстати, что с той женщиной? Умерла?

— Нет, — отвечает Тримо самодовольно. — Всё кончилось переливанием крови.

Кажется, Раймонда разочарована:

— Надо же!.. Везёт же некоторым...

Впрочем, возможно, эта фраза относится к Тримо, которому повезло спасти такую девушку...

 
***
У себя в номере Эдмон старательно моет руки после куриной экзекуции. Входит Раймонда. Эдмон поворачивается к ней с видом не очень-то обрадованным:

— Уже вернулась?

Раймонда огорчена:

— И ты туда же?!

— Куда — «туда же»?

— Так, никуда...

Она нежно целует его, но ответной нежности не получает. Эдмон не в духе:

— Быстро тебя отпустили.

— Не прошло и четырёх дней!.. Четыре дня в тюрьме! — это восемь дней здесь. Какая же я грязная...

Она собирается мыться, берёт огромный таз, — и вновь вспоминает о Рене:

— Есть новости о той женщине?

ЭДМОН. Тримо сказал, что ей сделали переливание. Короче, не умрёт.

РАЙМОНДА. А кто в неё стрелял?

ЭДМОН. Одно ничтожество. Утром он сам пришёл в полицию.

Берёт со стола пистолет Пьера и хочет убрать его в ящик. Раймонда встревожена:

— Что это?

— Не трогай!

— Успел наделать глупостей? — она пытается отобрать пистолет, но неудачно.

— Не трогай, говорю! Это сувенир... — и задвинул ящик.

Раймонда набирает воду в таз и как ни в чём не бывало продолжает болтать:

— Ты знаешь Жину, жену Эрнеста?

— Немного.

— Её тоже забрали. Мы с ней потрепались...

— Да?.. — он старательно приглаживает волосы перед зеркалом. А Раймонда сообщает, как что-то пустячное:

— Назарета освободили месяц назад.

Эдмон не дрогнул:

— Правда?..

— Отсидел свой срок. И вернулся в Париж!

— Неужели?..

Всё тем же безмятежным голосом Раймонда бросает:

— Он разыскивает тебя.

И вновь Эдмон не подал вида, что взволнован:

— Правда?..

— Ты же знаешь его. Он упрямый.

Только тут лицо Эдмона вспыхивает то ли гневом, то ли ужасом, но лица его Раймонда не видит, а голос звучит по-прежнему ровно:

— Франция — большая страна.

При этих словах в сердце Раймонды родились смутные надежды, но она не хочет спешить:

— Не поняла...

— Тебе нравится юг Франции? — равнодушно спрашивает ЭДМОН.

Надежды Раймонды оправдались! Она счастлива:

— Морское побережье? Здорово! После тюрьмы начинаешь мечтать о солнышке!

— Тогда собирай чемоданы.

— Отлично!

Она пытается обнять его, но он с неприступным видом тщательно поправляет шляпу на своей голове. Раймонда шутит:

— Иногда мне кажется, что ты — мой брат!

Но он брезгливо снимает её руку со своего плеча:

— Ты можешь не тараторить?

— Тараторить?

— Да.

— Странное слово... И почему ты злишься?

Она игриво толкает его локтем и тут, опустив глаза, замечает на столе следы недавнего преступления:

— Что это?! Заколка!

Он презрительно молчит. Она решительно шагает к двери:

— Жанна! Жанна!

— Что тебе от неё надо?

— Просто хочу ей вернуть. Жанна!

Враскачку входит сонная служанка:

— Мадемуазель Раймонда, вы уже вернулись?

— Да! Уже! Вы кое-что забыли.

Протягивает ей заколку. Жанна опускает глаза — как бы в раскаянии, но в то же время с презрением: «Видали мы таких законных жён!» Раймонда строго внушает ей:

— Разве вы не знаете, что мсьё Эдмон любит порядок? Заколке не место на столе.

И захлопнула дверь.

ЭДМОН. Какое сегодня число?

РАЙМОНДА. Пятое июня.

ЭДМОН. Осталось уладить кой-какие дела и можно ехать в Тулон. Десятого числа мы уже будем попивать вино на террасе и нежиться на солнышке.

Не спеша он подходит к окну, облокачивается на подоконник. Из окна виден канал. Мост разводят, по каналу проходит баржа. Теперь в глазах Эдмона застыл такой ужас, точно неведомый, но страшный Назарет должен появиться немедленно — именно на этой барже.

 
***
На весь экран крупно ножки Раймонды в чёрных ажурных чулках. Раймонда стоит на чемодане, точно статуя на пьедестале или, скорее, манекен в магазине дамского белья. Впрочем, на чемодан она залезла не для того, чтобы покрасоваться — просто иначе его не застегнуть. С застёжками возится Жанна — уже прощённая и полная ленивой умильности.

— Ну что? — нетерпеливо спрашивает Раймонда.

— Ещё чуть-чуть... Готово! Во сколько отходит ваш поезд?

— Без десяти одиннадцать вечера. — Раймонда слезла с чемодана и пошла по комнате в своём пёстром халатике нараспашку, доверительно сообщая Жанне: — Обычно в это время я ищу клиентов в метро. Странная у меня работа: всё время на метро. Иногда пройдёт двадцать пять поездов, а клиента нет. Когда мне нечего делать, я считаю в метро поезда. Однажды я побила все рекорды: насчитала пятьдесят семь поездов, пока не сняла клиента. Хотя на этой станции всегда много народа.

Жанна укладывает вещи в ещё один чемодан:

— Мсьё Эдмон сегодня рано встал.

— В семь часов он уже побрился, а потом пошёл на вокзал покупать билеты.

— Он любит путешествовать?

— Он просто создан для этого! — глаза Раймонды наполняются тихим восторгом. — Путешествовать с ним — мечта! На вокзале он совсем другой человек. Ухаживает за тобой, покупает апельсины, чистит их, раскуривает для меня сигареты...

— Он такой обходительный! — поддакивает льстивая ЖАННА.

Раймонда всё больше воодушевляется. Теперь она говорит так, словно читает стихи:

— Рассказывает о местах, мимо которых мы проезжаем: «В этом месте Карл Великий... А это Лион, где Альфонс прирезал Деде». Настоящий географ! И чем ближе мы подъезжаем к морю, тем нежнее он становится. С ним и в третьем классе едешь как в первом.

Желая подпеть ей, Жанна спрашивает:

— Вы много с ним путешествовали?

— Это в первый раз! — отвечает Раймонда, нимало не смущаясь, не меняя своего лирического тона. Кажется, для неё нет границы между мечтой и явью. И от полноты чувств протягивает Жанне свою чёрную комбинацию:

— Держи — мой подарок!

— Мне?!

— Я не держу на тебя зла!..

Из-за окна доносится:

— Жинетта! Жинетта!

Раймонда добродушно улыбается:

— О! Это Кинель — приехал за женой Тримо. Неплохо устроилась эта парочка...

 
***
А Кинель в новеньком комбинезоне и огромных перчатках, вопит, стоя на подножке своего грузовика:

— Жинетта! Жинетта!

На крик из окна высовывается муж Жинетты — Тримо. Его лицо густо намылено для бритья.

КИНЕЛЬ. Я еду в Шарон. Если она хочет прокатиться, то моя машина в её распоряжении.

Бредущая с рынка мадам Лекуврёр — хозяйка гостиницы, — возмущена наглой кинелевой откровенностью:

— Нечего себе! И вам не стыдно?!

Но Кинеля не прошибёшь:

— А чем, вы думаете, мы занимаемся в машине? Зачем мне ссорится с другом?

Усмехается, — дескать, не пойман — не вор, и вновь вопит Тримо:

— Она идёт или нет?

— Уже идёт! — спокойно отвечает бедный, доверчивый донор-паромщик.

— Хорошо!

Мадам Лекуврёр с сердцем говорит своему мужу:

— У него есть глаза или нет? Ещё бы свечку держал у их постели.

Кинель являет оскорблённую невинность:

— Он мой друг, он мне доверяет! Правда, Проспер?

— Да, старина! — кротко соглашается Тримо. — Она уже идёт!

Малам Лекуврёр с досадой хохочет. Кинель бросается навстречу Жинетте — расфуфыренной и вальяжной:

— Отлично! А вот и она. Добрый день! Прокатимся?

Подсаживает её на подножку.

ЖИНЕТТА. Добрый день. Я умею садиться в машину. (Хозяевам). Извините, я вас не заметила.

ХОЗЯЙКА. Зато мы вас прекрасно слышали!

КИНЕЛЬ. Всем до свиданья и — ни слова королеве-матери!

Жинетта (мужу). До свидания, Пропро!

ТРИМО. До свидания!

И улыбнулся им вослед умилённо.

 
***
Хозяйка с тяжёлыми корзинами входит в кафе, бросает несколько писем своему испанскому воспитаннику:

— Возьми, Мануло, это тебе!

Хозяин заводит разговор со смазливым молодым человеком, которого мы помним (если помним) по началу фильма: 

— Вы сегодня рано, мсьё АНДРИЕН.

Сладко улыбаясь, тот отвечает:

— Я встал в шесть утра, чтобы как следует убрать в комнате[7].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Одна из первых ролей великого Франсуа Перье. Особенность этого замечательного артиста в том, что, увидев его в одной роли, не можешь представит себе, что этот человек в состоянии играть что-либо иное: каждый раз кажется, что он рождён именно для этого образа и только для него. А между тем, Перье — ярчайший мастер перевоплощения! Благородный Артебиз в «Орфее», простодушный актёр в фильме «Молчание — золото», отвратительный альфонс в «Ночах Кабирии» — что общего у этих образов? Только одно — исполнитель! А в «Отеле «Северном» у него роль скромная, на сюжет не влияющая... Даже, как будто, мешающая сюжету: если бы он просто постояльцем, просто молодым парнем, а он ведь к тому же... Но об этом потом.)

ХОЗЯЙКА. Надо было сказать — Жанна бы помогла.

АНДРИЕН (какой-то он чересчур жеманный!..). Спасибо большое, она всё разбрасывает, а у меня вечером гости.

ХОЗЯЙКА. Подружка?

АНДРИЕН. Нет, приятель. Мадам Лекуврёр, а что за молодые люди вчера играли здесь в карты?

ХОЗЯЙКА. Новые жильцы, — они работают в метро. Милые ребята.

АНДРИЕН. Да, очень милые! Ну, я пошёл. До свидания.

Полицейский смотрит ему вслед с большим сомнением. Что-то ему не нравится в этом парне, а что — он понять не может. Наконец, пожав плечами, страж порядка, с неодобрением замечает:

— Он просто помешался на уборке.

— Очень аккуратный, — поясняет хозяйка. — Любит порядок.

— А кем он работает?

— Он кондитер.

Полицейский делает понимающее лицо, хотя ему ничего не понятно.

5. ВОЗВРАЩЕНИЕ РЕНЕ
И тут сквозь стеклянную витрину мы видим, как к гостиничной двери робко приближается Рене.

Вошла. Поклонилась:

— Извините...

Хозяин смотрит на неё как на незнакомку, зато хозяйка тотчас узнала и обрадовалась:

— Надо же!.. (вполголоса мужу) Эмиль, ты её узнаёшь?

Муж в полном недоумении:

— Я где-то видел мадемуазель, но где?..

ХОЗЯЙКА (вполголоса). Она из шестнадцатого номера!..

ХОЗЯИН. Из шестнадцатого?.. (Всё ещё ничего не понимает).

Медленно, медленно Рене подходит к хозяевам, и так же медленно пробуждается память мсьё Левурёра. Наконец:

— Извините! Садитесь, — вы, наверное, устали от всех переживаний?..

РЕНЕ. Спасибо.

ХОЗЯЙКА. Выпьете что-нибудь?

ХОЗЯИН. Выпить стаканчик вам не помешает.

ХОЗЯЙКА (дружелюбно улыбается). Вы пришли за вещами?

РЕНЕ. Я зашла поблагодарить. Всё, что вы посылали в больницу, было очень вкусным.

ХОЗЯИН (ставя на стол вино и стаканы). Она решила вас побаловать.

ХОЗЯЙКА. Я хотела навестить вас, но всё время откладывала. И, откровенно говоря, я просто не решалась. Вы ведь были необычной больной.

ХОЗЯИН. О вас много писали в газетах. Вы читали? Могу принести.

И уже пошёл было за газетами, но Рене остановила его:

— Не нужно! Вы были так добры ко мне!..

ХОЗЯЙКА. Чепуха!..

РЕНЕ. Нет, нет! Ведь вы меня совсем не знали. У вас из-за меня были неприятности, а вы так обо мне заботились.

ХОЗЯИН. Пустяки!..

 

Из-за двери появляется Тримо:

— Пачку «Галуаз» и побыстрей!

Заметил Рене, обрадовался, умилился:

— Какая неожиданность! Вы уже поправились? Проспер Тримо!

РЕНЕ (с суховатой вежливостью). Очень приятно.

Пришлось Тримо прояснить ситуацию:

— Если бы не я, вас бы сейчас тут не было! Переливание крови! Вы знаете, что в ваших жилах течёт моя кровь?

Рене слушает его почти с ужасом. Так вот, значит, из-за кого она задержалась на этом постылом свете?.. Но вслух говорит:

— Я очень тронута. Спасибо вам!

Паромщик совсем распетушился:

— Имейте в виду: кровь Тримо — это гарантия качества! (Хозяину). Сигареты, пожалуйста. (И, взяв сигареты, улыбаясь от души). Теперь вы моя родственница! До встречи, кузина!

Ушёл, счастливый. Служанка Жанна с трудом вкатывает в кафе тяжёлый бочонок.

А хозяйка, очищая овощи, завела с Рене серьёзный разговор:

— Надеюсь, вы не повторите подобную глупость?

Рене простодушно отвечает:

— Я выздоровела. И теперь я знаю, что он жив!..

ХОЗЯЙКА. Кто?

РЕНЕ. ПЬЕР.

ХОЗЯЙКА. Ах этот!..

РЕНЕ. ...и что сейчас творится у него в душе.

ХОЗЯЙКА (жёстко). Забудьте о нём!

РЕНЕ (задумчиво пожимает плечами). Я стараюсь. Я всё время говорю себе: «Надо его забыть, надо забыть!» — а сама всё время думаю о нём. (Умоляющим тоном). Может быть, вы рассердитесь на меня, но прежде чем уйти я хотела бы взглянуть на... на тот номер...

Хозяйка неприятно поражена:

— Шестнадцатый?

РЕНЕ. Да, мадам.

ХОЗЯЙКА. У нас есть номера и получше. Этот номер самый обычный.

РЕНЕ. Нет!..

ХОЗЯЙКА (с доброй улыбкой). Ну, ладно. Раз вы хотите, я не могу вам в этом отказать. Но вы совершаете ошибку!

И ещё раз испытующе взглянув на Рене (вдруг передумает?), она достаёт ключ и направляется к лестнице.

 
***
И вот они входят в номер. По-хозяйски оглядев комнату, мадам Лекуврёр выносит вердикт:

— Ничего особенного. Просто чистый — и всё.

Рене тоже оглядывает номер, но совсем иными глазами. Она, если можно сказать, смотрит всем своим существом. Шаг за шагом проходит через комнату, останавливается возле открытого окна. Когда она ещё стояла у порога, еле слышно запела шарманка, с каждым шагом Рене эта музыка — лёгкая, печальная — всё усиливалась, и возле окна зазвучала в полную силу, — и уже не шарманка играет, а целый оркестр.

Внизу, под окном играют дети. Проезжает велосипедист.

Рене светло улыбается:

— Надо же... Всё как в тот вечер...

Она отходит от окна, садится на кровать — ту самую! — сделав при этом такой жест, точно хочет погладить её, словно кровать — это большое, доброе животное.

— Я легла здесь...

Ложится, раскинув руки.

— Он поцеловал меня... А когда выстрелил, мне даже не было больно.

Гладит ту подушку на которой лежал её любимый.

— Бедный Пьер!

Входит радостный хозяин:

— А я думаю — куда вы делись? Вот ваши вещи: шляпка, плащ, сумочка — всё здесь!

Рене с благодарностью кивает:

— Это всё, что у меня есть...

Хозяин хочет её подбодрить:

— Вы красивая, молодая — не так уж мало!

Мадам Лекуврёр не очень-то нравится этот диалог. Она отнимает у мужа принесённые вещи, и сама отдаёт их Рене, ворчливо замечая при этом:

— Красивая!.. У неё от красоты одни неприятности! Что вы собираетесь делать? Куда вы пойдёте — вы же совсем одна! У вас никого нет!

Рене опускает голову, хозяин пожимает плечами:

— Да, быть одной — совсем не весело...

ХОЗЯЙКА. Не знаю, что и сказать!

ХОЗЯИН (воздевает палец, точно услышал от жены нечто умное). Отличная идея!

ХОЗЯЙКА. Какая идея?..

ХОЗЯИН. Ты же сама сказала!

ХОЗЯЙКА. Что я сказала?

ХОЗЯИН (разводит руками). Эта мысль и мне пришла в голову, но раз уж ты начала, продолжай!

ХОЗЯЙКА. Он всё приписывает себе. Честно говоря, я даже не знаю...

ХОЗЯИН. ...Продолжай!

Рене в совершенном недоумении.

ХОЗЯЙКА (она наконец-то поняла план мужа). Помолчи! Оставайтесь у нас — будете помогать Жанне, она не справляется. Это лучше, чем ничего.

На лице у Рене вспыхивает слабая улыбка.

ХОЗЯИН. Я всему вас научу. Научу, как обращаться с постояльцами... Ну, как вам моё предложение? (Он довольнёхонек).

ХОЗЯЙКА. Что я вам говорила? Приписывает мою мысль себе!

И пускается по коридору, взывая:

— Жанна! Жанна! Где же она? Жанна! Жанна!

На лестничной площадке она почти сталкивается с Эдмоном, поднимающимся на свой этаж. Эдмон как всегда невозмутим, но вдруг что-то в его лице меняется: он увидел Рене. Девушка проходит мимо него совершенно равнодушно — она ведь никогда не видела этого человека, а Эдмон, пожалуй, потрясён до глубины души, хотя внешне это почти ни в чём не выражается. 

 
***
Комната Эдмона. Последний раз поправив перед зеркалом причёску, довольная жизнью Раймонда заявляет стоящей рядом Жанне:

— Ну, я пошла! — и направилась к двери.

А в дверях уже стоит Эдмон и с порога заявляет:

— Мы никуда не едем.

Это удар. Раймонда может только вскрикнуть:

— А?! Что?!

ЭДМОН (жёстко). Сдай билеты и получи деньги. Мы остаёмся.

На ходу суёт ей в руку билеты.

Раймонда уже поняла, что сказка кончилась, не начавшись, но всё ещё пытается воззвать к благоразумию своего друга:

— Но почему? Что произошло? Тебе нельзя здесь оставаться. Если тебя найдут, тебе несдобровать.

Эдмон непреклонен:

— Мы остаёмся.

Раймонда в сердцах сдирает с рук перчатки:

— Ёлки-палки!

 
***
Жаркий летний день. На часах четверть первого. Неподвижно стоит баржа на канале. Спят вповалку клошары вдоль парапета. Спит прохожий, присевший на скамейку. Лестница, ведущая на мост, пуста.

 
***
Кафе отеля набито битком: у местных рабочих обеденный перерыв. Жанна и Рене, ставшие официантками едва успевают поворачиваться. Время от времени они кричат на раздачу:

— Одна порция фасоли!

— И два бифштекса!

— Давай скорее, клиенты ждут! — подбадривает Рене хозяйка.

Рене с двумя тарелками в руках мчится к заказчику, но по дороге её останавливает какой-то рабочий:

— Эй, у вас есть колбаса?

— Есть.

— И принесите салат из помидоров.

Рене только головой качает.

У стойки хозяин протирает стаканы и хвастается клиентам:

— Она быстро всему научилась. Мне жалко её ноги — целый день приходится бегать.

Ещё один рабочий властно подзывает девушку:

— Рене!

— Да?

— Графин с водой.

— Сейчас.

Она бежит на кухню и не видит, что Эдмон, стоявший рядом, сам подаёт воду клиенту. Тот благодарит:

— Спасибо, парень.

Подбежала Рене с графином, но — уже не требуется!..

Жинетта за соседним столиком пудрится и говорит мужу:

— Ты видел? Каков трюк с графином! Мсьё Эдмон слишком любезен с Рене! На него это не похоже. Интересно, зачем ему это нужно?

Тримо отвечает довольно сухо:

— Он впервые любезен с женщиной, — ты довольна?

Жинетта глядится в зеркальце и кривит губы, проверяя, как легла помада.

— Как прошёл урок? — спрашивает Тримо и самодовольно поясняет хозяину, принёсшему заказ: — Она берёт уроки у парикмахера, а плачу я. Сегодня был первый. Это лучше, чем играть на пианино — соседям спокойнее.

Хозяин молчит, не зная, что тут сказать. А Тримо щиплет жену за щёчку:

— У меня славная жена, мне повезло!

Жинетта недовольна:

— Замолчи! Ты заставляешь меня краснеть.

Рене идёт с горой тарелок в руках, оступается, но Эдмон тут как тут — поддерживает тарелки. Рене благодарно улыбается:

— Спасибо, мсьё Эдмон.

— Не за что, — отвечает тот, отсалютовав ей двумя пальцами.

Жинетта исходит желчью:

— Ты видел трюк с посудой?

— Не суй нос не в своё дело. Он не один за ней ухаживает.

Жинетта ревниво хмурится:

— Значит, у него есть соперники?

— Спроси у Кинеля, он знает.

Лицо у Жинетты каменеет:

— Кинель? Не может быть!

— Почему тебя это удивляет? Ведь у него нет женщины.

— Нет женщины? Откуда ты знаешь?

Она весьма взволнована!

Рене подходит к стойке:

— Пачку «Галуаз».

Хозяин ищет сигареты и не находит:

— О, закончились... (Даёт Рене деньги). Купи пятнадцать пачек.

— Бегу!

И она бежит.

А кто-то из посетителей спрашивает Жанну:

— Это та самая девица, о которой писали в газетах?

— Та самая.

— Она красивая!

Жанна сердится:

— Вы так говорите, потому что её чуть не убил любовник.

Рабочий пытается её утешить:

— И ты тоже красивая. — Но тут же вновь возвращается мыслью к Рене: — Если бы она сказала мне: «Пойдём со мной!» — я бы не задумываясь прыгнул к ней в постель.

ЖАННА (язвительно). Все вы одинаковые, а как доходит до дела, то вас не найдёшь, хоть полицию зови!..

Рабочие радостно гогочут.

Входит Кинель и бодро провозглашает на всё кафе:

— Всем привет!

ХОЗЯИН. Что это ты гуляешь?

КИНЕЛЬ (подходя к стойке). Сегодня у нас забастовка. Но это не помешает мне выпить стаканчик вина.

Возвращается Рене с несколькими блоками сигарет:

— Принесла.

Выгружает сигареты на стойку. Тут злокозненный Кинель потихоньку дёргает завязку её фартука. Фартук развязывается.

КИНЕЛЬ (с невинным видом). Извините!..

РЕНЕ. Это вы развязали?

И вновь завязывает фартук. Кинель комментирует:

— Завяжите узелок, чтобы не забывать обо мне. Это правда, что вы часто ходите в тюрьму Санте?

РЕНЕ (сердито). Да, и что?

КИНЕЛЬ (как бы в сторону, к публике в кафе). Ну и дела!..

Усатый посетитель. Странно, что вам разрешили свидания.

РЕНЕ. Полгода назад мы жили вместе.

КИНЕЛЬ (пожимает плечами). Она любила его, а он всадил ей пулю. Дело житейское!

РЕНЕ (вновь сердится). Не говорите глупости, мсьё Кинель! Какая разница, кто в кого стрелял? Главное, что мы хотели умереть вместе, — но у нас не получилось.

КИНЕЛЬ (опять-таки в публику). А я предпочитаю спать с женщиной, которая мне нравится, а не стрелять в неё.

И вновь, злодей, развязывает ей фартук.

РЕНЕ (в отчаянии). О!

КИНЕЛЬ (невинно). Опять развязалась...

Отворачивается от Рене и натыкается на Эдмона.

ЭДМОН (сурово). Вы закончили? Это всё?

КИНЕЛЬ (независимо). Это не ваше дело.

ЭДМОН. Решили продолжать в том же духе?

Народ в кафе заинтересован их пикировкой. Все с тревогой ждут, во что она выльется.

КИНЕЛЬ. Я разговариваю не с вами, а с Рене. И я не люблю, когда в разговор кто-то встревает.

ЭДМОН. Терпеть не могу нахалов. Я уже целый час слушаю вашу болтовню. У меня с души воротит, когда какой-то болтун осуждает других.

Хватает Кинеля за грудки. Кинель в свою очередь вцепляется ему в лацканы:

— Я тебе сейчас покажу!..

Откуда-то вынырнул миротворец Тримо:

— Только не здесь!

Из глубины зала, лавируя между столиков, мчится к ним перепуганная Жинетта.

ЭДМОН (Кинелю). Выйдем.

Но тут на Эдмона грудью встаёт подоспевшая Жинетта:

— Зачем ему выходить непонятно с кем?

ЭДМОН (Кинелю). Не трусь!

ХОЗЯИН. Прошу без драк!

УСАТЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ. Мсьё Эдмон, вы здесь не у себя дома!

ХОЗЯИН. Прошу вас, не надо.

Эдмон подозрительно быстро поддаётся на уговоры:

— Ладно.

И осушает стаканчик:

— Ваше здоровье.

 

6. МСЬЁ ЭДМОН
Тюрьма Санте. Длинная, высокая каменная стена. Большие ворота, — над ними развевается флаг республики.

Галерея для свиданий, разделённая двумя рядами проволочных решёток. За одним рядом столпились посетители, за другим — заключённые. По узкому проходу между ними вышагивает жандарм.

Вводят Пьера. Жандарм долго ведёт его вдоль решётки, мимо разговаривающих с родными заключённых. Пьер с угрюмым любопытством высматривает среди посетителей того, кто позвал его на свидание.

И вот — Рене, её бесконечно печальное лицо за решёткой.

Пьер принимает независимую позу, пытается изобразить циничную улыбку:

— Решила посмотреть на неудавшегося убийцу? (Поддельный цинизм сменяется неподдельным гневом). Нездоровое любопытство.

РЕНЕ (с укором). Пьер!..

Пьер смягчается:

— Забавно. Меня никто уже давно не называет по имени. Это здесь непозволительная фамильярность. Сейчас меня чаще называют подонком. Или свиньёй... Они правы. (Он не рисуется и не бьёт на жалость). Зачем ты пришла?

С кротким недоумением («Ну как же он этого не понимает?») Рене отвечает:

— Ради нас.

Пьер с интересом вглядывается в её лицо:

— На что ты надеешься?

Вопрос задан так, что становится ясно: сам-то Пьер не надеется ни на что.

Рене, волнуясь, объясняет:

— Ни на что. Мне было страшно. Я говорила себе: «Может, когда я увижу его так близко, как раньше, я смогу разлюбить его?» Я боялась своих чувств... А теперь я ничего не боюсь.

Пьер отвечает не столько ей, сколько собственным мыслям:

— Нет. Раньше я не был себе противен. Раньше моя совесть была чиста.

РЕНЕ (пытаясь его успокоить, горячо). Мы думали, что у нас хватит сил, но мы ошиблись.

ПЬЕР. Ты не можешь не презирать человека, который бросил тебя умирать.

РЕНЕ. А если бы всё было наоборот? Если бы я стреляла первой? Я бы тоже убежала в последний момент. Это так просто, когда тебя убивает другой!.. Это очень просто, Пьер.

Но Пьер упрям. Он, не сумевший выстрелить себе в сердце, теперь безжалостно палит в свою душу:

— Нет. Я никогда не смогу говорить с тобой как раньше. Между нами всегда будет мой позор.

РЕНЕ. Я всё забыла.

ПЬЕР (недоверчиво вскинув брови). Забывать надо вместе. (С глубокой горечью) Нет, нет! Ты была свидетельницей моей трусости! И это всегда будет между нами.

РЕНЕ. Посмотри  на меня...

ПЬЕР (вскинулся). Мне не нужна твоя жалость! Я трус! Уходи!

РЕНЕ (горячо). Я ни в чём тебя не обвиняю.

ПЬЕР (в его глаза вновь вспыхивает огонёк цинизма, на этот раз куда более убедительный). Хочешь знать правду? Я всё подстроил. Я всё заранее приготовил. Я убийца. Я не боялся смерти. Я боялся свободы. Именно поэтому я пришёл в полицию, когда увидел, что начинается день, самый обычный день. Я хотел тебя убить. Хотел тебя убить!

Он вот-вот окончательно утратит своё ангельское естество, теперь он явственно похож на демона и почти страшен.

Но Рене не так-то легко столкнуть с её высот:

— Нет, ты не сможешь мне сказать ничего нового. Я знаю правду.

ПЬЕР (едва не срывается на крик). Уходи! Уходи!!

Рене тверда:

— Здесь нет ни жертв, ни преступников! Здесь два сообщника.

Но Пьер упрямо рвётся в бездну:

— Сообщники? Мы будем думать об этом преступлении, пока не забудем, кто его совершил. Мне не нужна твоя жалость!

РЕНЕ (с болью). Мой бедный Пьер!

Очень нехорошие глаза стали у Пьера:

— Ты напрасно теряешь время! Мы ошиблись с самого начала. Ты найдёшь себе другого. А обо мне будешь вспоминать, лишь глядя на свой шрам.

И всё, он обессилел.

РЕНЕ (тоном обвинителя). Как ужасно то, что ты сказал!..

Пьер сверкает глазами в последнем порыве:

— Уходи! — если не хочешь услышать что-нибудь похуже!

И взгляд его гаснет.

Свидание окончено[8].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Потрясающая по силе и глубине беседа двух ангелов! Первый (Рене) — сохранивший свою чистоту в земных скитаниях; второй (Пьер) — ещё не падший, но уже споткнувшийся, уже готовый пасть. Ведь падение (и отпадение от Бога) заключается не столько во грехе, сколько в отчаянии, в неверии в то, что грех можно простить. Споткнувшийся может подняться, отчаявшийся валится прямо в бездну. Беда, однако, заключается в том, что бездна притягивает согрешившего, — что весьма тонко и убедительно показывает своей игрой Жан-Пьер Омон. Стоило было этому артисту сфальшивить, чуть-чуть дать слабину — и эта великая сцена пошла бы насмарку, превратившись в «сладкие слюни» в духе католических брошюрок. Вышло бы, что Пьер просто кривляется, набивает себе цену, хочет, чтобы его поуговаривали подольше («Но я долго буду непреклонен!») По счастью, в фильме ничего подобного нет — нет и тени того.
И сцена эта лишний раз показывает, что «Отель «Северный» — это фильм не про земных людей. Нет! Такой высоты любви и безоглядного прощения, какая свойственна Рене, земные люди явить не могут! (Хотя, конечно, должны к ней стремиться...)
Как сейчас угадать, что думал Карне, снимая этот фильм?.. Всё-таки — изначально он хотел снять историю об ангелах, или пришёл к этой идее подспудно? Чувствовал душой художника, что здесь нельзя ничего приземлять — выйдет нестерпимая ложь, — а потому, не называя (даже для самого себя) вещи своими именами, добивался от Анабеллы и Омона ангельской чистоты образов?..


 
***
...Разводят мост. В кадр медленно врезается нос баржи.

Вот баржа прошла, мост возвращается на своё место.

По ступенькам сбегает Рене, за ней поспешает Кинель:

— Вы не сердитесь на меня?

РЕНЕ. Я не умею сердиться. Вы сами упрекали меня в этом.

КИНЕЛЬ (вьётся вокруг неё). Вы думаете, что я всё время шучу? Если бы я был серьёзным, вы сами стали смеяться надо мной.

РЕНЕ. Станьте серьёзным, развеселите меня.

Он уже уцепился за её локоть:

— Хорошо. Я не ел уже три дня.

Они неспешно шагают по набережной.

РЕНЕ. У вас нет аппетита?

КИНЕЛЬ. Я не ем, потому что думаю о вас. Не знаю, что вам обо мне наговорили, но это всё неправда. Мы расстались с Жинеттой: я не могу спать с женой друга. (С достоинством). Это не в моём стиле.

РЕНЕ (на протяжении всей этой сцены она хранит дружелюбное равнодушие). Вы говорите не серьёзно.

КИНЕЛЬ (он уже приобнял её за плечико). Нет, я исключительно серьёзен. Со мной вам нечего бояться! Если вы хотите, мы можем жить вместе.

РЕНЕ. Вы бросите меня, как Жинетту.

КИНЕЛЬ. Нет, с Жинеттой был лёгкий флирт, а с вами всё серьёзно. Переедем в другое место. (Вторая рука пошла в дело — он нежно поправляет Рене отворот плаща). К любви надо относиться как к деньгам: не транжирить попусту, а экономить и копить. Любовь — редкая удача. Мне повезло: я встретил вас.

РЕНЕ (ей стало грустно). Нет, любовь — это не деньги. Её нельзя экономить. Это нечто другое. Совсем другое. И любовь бывает один раз!.. (Она разражается рыданием).

КИНЕЛЬ. Девушка моя!..

РЕНЕ (вырывается из его шаловливых ручек). Оставьте меня!..

КИНЕЛЬ. Я вам всё объясню!..

Но она уже вырвалась и убежала. Кинель обескуражен.

Оказывается, за всей этой сценой наблюдала из своего окна пышущая гневом Жинетта. Когда Рене скрылась, она со злобой закрыла окно.

 
***
Вечер, шумит вода в канале.

А в гостинице Раймонда утешает рыдающего Тримо. Бедняга упал головой на стол и заливается слезами. Раймонда по-матерински гладит его волосы.

— Перекусите!

— Не могу, — всхлипывает Тримо, — сердце болит.

— При чём здесь сердце? — резонно замечает разумная Раймонда. — Плачут глазами, едят ртом — у каждого органа своё предназначение.

— Вы очень добрая. — Тримо уже не плачет. Он поднял голову и мы видим, что он давно небрит. — Кстати, как вас называть — мадам Эдмон или мадемуазель Раймонда?

— Это с какой стороны посмотреть...

Тримо с аппетитом вгрызается в багет. Раймонда добродушно усмехается:

— Ну что, вам полегче?

ТРИМО. Вы хорошо разбираетесь в людях, — объясните мне поведение Жинетты! Я всегда любил её как мать, я оплачивал её уроки у парикмахера...

РАЙМОНДА (наливает ему вина в стакан). Просто ей скучно.

ТРИМО. Скучно ей было всегда.

РАЙМОНДА. От скуки трудно избавиться.

ТРИМО. С Кинелем у неё было давно. Прошлым летом мы с ней решили отдохнуть в Дьеппе. (Раймонда заинтересована). Я поехал на вокзал покупать билеты, возвращаюсь довольный... Какой же я был кретин! (Вновь всхлипывает). Протягиваю ей билеты, как букет фиалок... И знаете, что она мне сказала?

РАЙМОНДА (с тайной болью). «Мы никуда не едем»?

Тримо слегка удивлён:

— Вы знали?

— Нет. Я догадалась. (И уже не скрывая горечи). Дерьмовая жизнь!..

На экране её лицо крупным планом...

 
***
...И тут же ещё один крупный план — то же лицо, но на этот раз с новой деталью — здоровенным синяком вокруг левого глаза. Раймонда разглядывает в зеркало это своё приобретение, с видом мученицы в терновом венце.

Слышен голос Эдмона:

— Будешь ещё говорить, что я влюбился в Рене?

Раймонда поворачивается к нему и с вызовом кричит:

— Не-ет!

Эдмона таким криком не прошибёшь:

— «Нет» — да или «нет» — нет?

Он потихоньку собирается в поездку.

РАЙМОНДА. «Нет» — нет!.. (И с интонацией трагической актрисы). Надо же! Я ничего не вижу левым глазом! Кажется, я окривела!

ЭДМОН. Ты готова?

РАЙМОНДА (с вызовом). Да!

ЭДМОН. «Да» — да или «да» — нет?

РАЙМОНДА. «Да» — да, блин! Хорошо, что сегодня воскресенье!

ЭДМОН. Я поеду в Варену один.

РАЙМОНДА. Собрался на рыбалку — поезжай! А я отправлюсь на охоту. И какая ещё Варена? Про Тулон ты совсем забыл?


***
Вот они вышли из гостиницы и идут к набережной. У Эдмона за спиной снаряжение для рыбалки, Раймонда несёт чайник и при том продолжает взволнованные расспросы:

— Почему мы не уехали в Тулон? Чего ты ждёшь?! Это плохо закончится!

— Ну и что?

РАЙМОНДА.Ты никогда не был фаталистиком.

ЭДМОН (поправляет её). Фаталистом.

РАЙМОНДА. Это всё одно! Почему ты всё время злишься? разве нам плохо вместе? Ты в этом уверен?

ЭДМОН. Да.

РАЙМОНДА. Тебе не нравится наша жизнь?

ЭДМОН. Что в ней хорошего?

РАЙМОНДА (почти заискивающе). Я к ней привыкла. Ты отличный мужчина. В постели мы понимаем друг друга с полуслова. Что тебе ещё надо?

ЭДМОН (со сдержанной злобой). Да ничего. Мне всё надоело. Я задыхаюсь, — тебе это понятно?!

РАЙМОНДА. В Тулоне морской воздух, — там легче дышится!

ЭДМОН. Куда бы мы ни поехали, везде будет пахнуть гнилью.

РАЙМОНДА. Тогда уедем заграницу, в колонию!

ЭДМОН. С тобой?

РАЙМОНДА. А почему бы и нет?..

ЭДМОН. С тобой везде будет одинаково! Мне нужно сменить обстановку, а моя обстановка — это ты.

РАЙМОНДА. Это я — обстановка?! Моя рожа — это, выходит, твоя обстановка[9]? Тоже мне — пуп земли! Пустое место! Просто плюнуть и растереть! Обстановка! Обстановка! Сам ты — обстановка! Проваливай в свою Варену, желаю хорошей рыбалки! Меняй обстановку![10]
(ПРИМЕЧАНИЕ: В подлиннике не «обстановка», а «атмосфера». Говорят, эта фраза даже вошла в поговорку во Франции: «Моя рожа — твоя атмосфера!» Но по-русски фраза «Мне нужно сменить атмосферу» — звучит не слишком уклюже... Пусть лучше будет «обстановка».
Непостижимо, как Арлетти удаётся произносить этот текст и сохранять при том достоинство и даже благородство. А она это делает без малейшей натяжки!)

Всучила Эдмону чайник и направилась в гостиницу. От злости у неё даже походка меняется: ноги косолапят, острые локти торчат в стороны.

 
***
В гостинице, в комнате Эдмона, хозяин обрабатывает паяльной лампой сетку железной койки. Рене раскладывает тюфяки на подоконнике.

Входит Раймонда, уже взявшая себя в руки. Спрашивает хозяина:

— Что это вы делаете?

ХОЗЯИН. Борюсь с клопами, чтобы вы не жаловались.

РАЙМОНДА (с сомнением). Паяльной-то лампой?

ХОЗЯИН. А что? Отличное средство!..

РАЙМОНДА (бранчливо). Меня всё равно тошнит от вашей гостиницы!..

ХОЗЯИН. Главное — без нервов.

Он поднимает голову и видит фонарь под глазом Раймонды. Поражён до глубины души:

— О!.. Вот почему соседи жаловались!..

РАЙМОНДА. Жаловались, что у меня глаз подбит?..

ХОЗЯИН. Нет, на то, что у вас шумно.

РАЙМОНДА. Больше шумно не будет, и жаловаться они не будут.

ХОЗЯИН (уходя). Поторопитесь, Рене.

Рене усердно перетаскивает огромные матрасы.

РАЙМОНДА. Вы слышали, Рене? Поторопитесь! Надеюсь, вы пойдёте сегодня в тюрьму?

РЕНЕ. Нет, а что?

РАЙМОНДА. Сегодня воскресенье, — каждый развлекается как может.

РЕНЕ. Мне некогда развлекаться.

РАЙМОНДА. Оставьте в покое мою кровать, я сама разложу. Впрочем, он мне больше не нужен.

РЕНЕ (удивлённо). Матрас?..

РАЙМОНДА. Эдмон.

Рене сочувственно качает головой:

— Правда? Ему будет больно.

РАЙМОНДА. Не надо было пудрить ему мозги.

И полезла на стул — достать чемодан со шкафа.

РЕНЕ. Я пудрила мозги мсьё Эдмону?

РАЙМОНДА. Да. Он теперь тоже хочет покончить с собой.

РЕНЕ (спокойно). Это пройдёт.

РАЙМОНДА. Нет. От этой болезни нет лекарства. (Укладывает вещи в чемодан). Мсьё Эдмон работает мозгами!.. Сейчас он тоскует: ваша смерть отравила ему жизнь. Раньше он не задумывался, а теперь ему плохо.

РЕНЕ. Чем я-то виновата?

РАЙМОНДА. Многим. Он ко всему потерял интерес. (С досадой). Мы хотели поехать к морю, но появились вы — и мы никуда не едем!

 
***
Воскресенье продолжается. Хозяин с хозяйкой и с мальчиком-испанцем, приодетые, отправляются на прогулку, — кажется, тоже на рыбную ловлю: мсьё Лекуврёр несёт удочки, а мальчик — складной табурет. Навстречу им идут двое субчиков, типичных городских джентльменов удачи: несмотря на дорогие костюмы и общий лоск, их никак не примешь за добродетельных буржуа. Прошли мимо хозяина и его семьи — и прямиком в гостиницу.

 
***
В кафе Рене, забравшись на стремянку, снимает с люстры мухоловку. Сняла — и отдаёт её ещё одному рыбаку:

— Возьмите.

Тот доволен:

— Теперь хватит наживки на целый день!

В дверях он столкнулся с двумя субчиками криминального облика. Те входят вальяжно, с достоинством. Подходят к стойке.

РЕНЕ. Месье?..

ПЕРВЫЙ (ему под сорок, усики, чёрный костюм и шляпа). Два коктейля с клубникой. (Оглядев пустое кафе). У вас сегодня никого нет?

РЕНЕ. Сегодня воскресенье.

ПЕРВЫЙ. Разве по воскресеньям люди не ходят в бистро?

РЕНЕ. К нам только в будни.

ПЕРВЫЙ. Закурите? (Протягивает пачку).

РЕНЕ. Нет, спасибо, я не курю.

ПЕРВЫЙ (бросает деньги на стойку). Получите.

Рене умело составляет две порции коктейля, отсчитывает сдачу.

ПЕРВЫЙ. Сдачу оставьте себе. (Швыряет деньги, не заботясь, поймает их девушка или нет).

РЕНЕ. Восемь франков?

ВТОРОЙ (помоложе первого, белый костюм, тёмная шляпа). Ну, раз он говорит, оставьте.

РЕНЕ. Спасибо.

ПЕРВЫЙ. У вас не принято брать чаевые?

Думаем, и зрители, и читатели к этому моменту уже догадались, что новые гости пришли по душу Эдмона. Да, действительно — это двое бандитов. Первого зовут Назарет, а второго — МАРСЕЛЬ.

НАЗАРЕТ. Здесь гостиница?

РЕНЕ. Да.

НАЗАРЕТ. И можно снять номер?

РЕНЕ. Конечно, можно.

НАЗАРЕТ. А это что? Дверь в гостиницу?

Рене кивает. Сейчас она занята мытьём посуды.

Назарет, весьма заинтересованный, кошачьей походкой подходит к двери, заглядывает внутрь. Очень любопытно! Поворачивается к Рене:

— Как называется ваш отель?

РЕНЕ. «Северный».

НАЗАРЕТ (радостно). О! Значит, она здесь живёт?

МАРСЕЛЬ. Кто?

НАЗАРЕТ. Раймонда!

МАРСЕЛЬ. Это совпадение.

РЕНЕ. Вы с ней знакомы?

НАЗАРЕТ. Немного. Как она поживает?

РЕНЕ. Хорошо, спасибо.

Назарет сияет добродушнейшей улыбкой:

— Она по-прежнему с Поло?

РЕНЕ. Поло?..

НАЗАРЕТ. Поло — её любовник.

РЕНЕ. Нет, в нашей гостинице нет никакого мсьё Поло.

НАЗАРЕТ. А как же зовут друга Раймонды? (На лице его написан чисто научный интерес).

РЕНЕ. Мсьё Эдмон.

НАЗАРЕТ. Это высокий мужчина с усами?

РЕНЕ. Нет.

Тут в кафе входит Раймонда:

— Рене, вы поможете мне спустить чемоданы? (Замечает двух бандитов и, кажется, радуется их приходу). Ах, не может быть!.. Назарет!.. Это ты, Марсель!.. (Пожимает им руки). Ну и дела!..

НАЗАРЕТ. Удивилась?

РАЙМОНДА. Не очень. Я недавно вспоминала о вас.

НАЗАРЕТ. Что-нибудь выпьешь?

РАЙМОНДА (охотно). Рюмку коньяка.

НАЗАРЕТ (добродушно). Мы говорили о Поло...

РАЙМОНДА. Вот как?

РЕНЕ. Я говорю, что не знаю никакого мсьё Поло, а они мне не верят.

Наливает коньяк.

РАЙМОНДА. Она действительно не знает Поло.

МАРСЕЛЬ. Зато она знает мсьё Эдмона.

НАЗАРЕТ. Если Поло не с тобой, то где же он?

РАЙМОНДА. Я не нанималась следить за ним.

МАРСЕЛЬ. Бьюсь об заклад, они по-прежнему вместе.

РАЙМОНДА. Зачем мне вас обманывать?

НАЗАРЕТ. Потому что ты нас боишься.

Теперь он уже вовсе не кажется добродушным.

РАЙМОНДА. Можете спросить у Рене.

МАРСЕЛЬ (к Рене). Иди сюда.

Рене выходит к нему из-за стойки.

НАЗАРЕТ (Раймонде). Закуришь?

МАРСЕЛЬ (к Рене). Этот Поло... или мсьё Эдмон — он высокий?

РЕНЕ. Да.

МАРСЕЛЬ. Он играет на гитаре?

РЕНЕ (простодушно). Он ненавидит музыку! Например...

МАРСЕЛЬ (перебивает её). Когда начинается драка, он сматывается, потому что боится крови?

РЕНЕ (смеётся). Совсем нет! Если нужно убить курицу, все обращаются к нему.

МАРСЕЛЬ. Он оставляет повсюду окурки и носит грязную одежду?

РЕНЕ. Нет, что вы! Мсьё Эдмон всегда следит за чистотой!

НАЗАРЕТ (Марселю). Ну что, выяснил?

МАРСЕЛЬ. Ничего не понимаю! Мсьё Эдмон — полная противоположность Поло!

РАЙМОНДА. Конечно. Мне так надоел Поло, что я нашла мужчину, ни в чём на него не похожего.

НАЗАРЕТ (скрывая разочарование). Тем хуже... До свидания. (Уходит и уже у двери поворачивается к Раймонде). Если мы встретим Поло — вдруг нам улыбнётся удача!.. — что ему передать?

РАЙМОНДА. Только не говори ему мой адрес.

НАЗАРЕТ. Хорошо.

МАРСЕЛЬ. До свидания, девочки!

Уходят.

Едва за ними захлопнулась дверь Рэмонда резко говорит удивлённой Рене:

— И не пытайся понять! Для этого у тебя мозгов маловато.

РЕНЕ (кротко). Помочь спустить чемоданы?

РАЙМОНДА. Нет, я остаюсь. У меня тоже бывают капризы.

 
***
Поздний вечер, темно. Рене отправилась прогуляться, и спутником её оказался никто иной, как смазливый, прилизанный Андриен. Оба слегка удивлены таким положением.

РЕНЕ. Наверное, вам скучно гулять со мной?

АНДРИЕН. Почему вы так говорите?

РЕНЕ. Я никогда не видела, чтобы вы гуляли с девушками.

АНДРИЕН. Просто не было возможности. (Помолчав). Я давно хотел вам сказать, что я одобряю.

РЕНЕ. Что одобряете?

АНДРИЕН. Ваше отношение к Пьеру.

Так темно, что лица Андриена не видно, только блестит его напомаженная шевелюра. Он поясняет свою мысль.

— У меня есть друг, его посадили. Он украл велосипед, — не понимаю, почему. Я писал ему в тюрьму, а когда его выпустили, продолжал с ним общаться.

РЕНЕ. Это очень благородно.

АНДРИЕН. Хотя я не люблю кататься на велосипеде.

Навстречу им идёт молодой солдатик. Идёт — и проходит мимо. Адриен удивлённо окликает его:

— Привет, Фернан!..

СОЛДАТ (не менее удивлённо). А я как раз шёл к тебе.

АНДРИЕН. Ты меня не узнал?

СОЛДАТ. Я нарочно отвернулся, ведь ты с девушкой.

РЕНЕ (явно обрадованная предлогу). О!.. Не хочу вам мешать.

АНДРИЕН. Что вы!

РЕНЕ. Не решалась вам сказать, но я очень хочу спать. Спасибо за прогулку! Не беспокойтесь.

Вот ведь, какая история!..

Рене отходит в сторону и, дождавшись пока эти голубки уйдут, медленно возвращается назад по набережной — к ближайшей скамейке, где в темноте белеет чья-то весьма знакомая элегантная шляпа. Рене садится на скамейку поодаль от хозяина шляпы. Долгая пауза. Наконец шляпа, желая прикурить, чиркает спичкой, и в её свете мы видим лицо Эдмона.

ЭДМОН. Вас обо мне спрашивали?

РЕНЕ (удивлённо). Нет...

ЭДМОН. Двое мужчин, которые приходили в гостиницу?..

РЕНЕ. Ах, да... Вам рассказала Раймонда? Они вас приняли за другого.

ЭДМОН. Нет.

РЕНЕ. Да! Они разыскивали какого-то мсьё Поло, который играет на гитаре.

ЭДМОН. Это я.

РЕНЕ. Вы?..

ЭДМОН. Да, раньше я был им.

РЕНЕ. Как это — раньше?

ЭДМОН. В другой жизни.

Пауза. Эдмон кладёт локоть на спинку скамьи, потом медленно, точно ползущий к жертве удав, перемещается поближе к девушке.

ЭДМОН. Наверное, я кажусь вам странным? Мы едва с вами знакомы... Но сегодня всё будет по-другому... Вы даже не подозреваете, что у нас с вами есть общие воспоминания. Ведь это я увидел вас первым в тот вечер.

Он говорит мягко, проникновенно... Рене взволнована, испугана, но уходить не торопится.

РЕНЕ. Я это знала.

ЭДМОН. А вы знаете, что это я посоветовал вашему другу бежать?

Рене чуть встрепенулась, и сразу пропала вся её скованность:

— Нет! На допросах вы сказали, что я была в комнате одна. Почему?

ЭДМОН. Интуиция... Я почувствовал, что вам это будет приятно.

РЕНЕ (сердечно). Спасибо...

ЭДМОН. Не за что... А потом вас увезли... И вы вернулись в тот день, когда я собирался уехать... И я остался. (Придвигается к ней вплотную. Рене снова напряжена). Молчите. Я в первый раз чувствую себя смущённым. Тем человеком, который играл на гитаре, вёл богемный образ жизни, не следил на собой, боялся крови, был я. Меня звали Поло, а сейчас я Эдмон. Но моё настоящее имя — Робер. (Его мягко рокочущий голос постепенно обволакивает Рене. Она уже захвачена рассказом Эдмона). Я тоже боялся полиции, и однажды, чтобы не сесть за ограбление, я сдал своих товарищей. Их посадили на пять лет, а теперь они вышли и повсюду ищут меня. Я изменился, стал другим человеком. У меня всегда чистое бельё, элегантные костюмы, безупречные галстуки. Я теперь ненавижу музыку и перестал бояться крови. Очень трудно перекроить себя. А вообще-то я не был создан для того, чтобы стать Поло или Эдмоном. Доказательством того - Робер, который говорит сейчас с вами. Вы можете слушать его без страха: его совесть чиста. (Они в упор смотрят друг на друга долгим взглядом). Вот и всё... Это подарок вам. Пусть он и неказистый, но я дорого заплатил за него.

РЕНЕ (тепло улыбаясь). Спасибо вам, мсьё Робер.

ЭДМОН. Я хотел рассказать вам всё это после нашей первой ночи... Но теперь я понял, что этой ночи у нас с вами никогда не будет. И всё-таки, можно считать, что она была, — ведь я вам всё рассказал.

Честно говоря, всё происходящее уже весьма напоминает именно ночь любви. Теперь Рене полулежит, откинувшись на спинку скамьи, запрокинув голову к небесам, — открытая и беззащитная, — а Эдмон нависает над ней, подобно пернатому хищнику, уже высмотревшему  жертву и ждущему удобного мига, чтобы камнем упасть на неё. Он весь подобрался, напрягся, он зорко высматривает... Всё же нельзя сказать, что перед нами банальная сцена соблазнения. Нет, тут всё несколько глубже — и со стороны Эдмона в том числе...

РЕНЕ. Я бы хотела дать вам что-то взамен... Чтобы мы были квиты. Но у меня нет секретов.

ЭДМОН. Вы выслушали меня — этого достаточно. ... вы были счастливы. Моя история ничего не стоит в сравнении с вашей.

Кажется, в этот самый момент он, наконец, набросится на неё и не встретит ничего, кроме ответного порыва. Но тут что-то неуловимо меняется.

— Моя история закончилась, — со спокойной горечью говорит Рене.

— Закончилась?

— Да. Но я пока не могу от неё избавится.

Тут она поднимает голову, садится прямо, и эпизод моментально теряет свой откровенно-чувственный оттенок.

— Забыть! Начать всё сначала! Это зависит не от Пьера, а от меня. А я не могу. Я так надеялась, так доверяла... Кроме любви у меня ничего не было. Вы понимаете?

Он смотрит на неё долгим, немигающим взглядом питона, но в сейчас этих глазах уже видно что-то вроде печали или даже обречённости. Кажется, он понял, что момент упущен — момент не для соблазнения, а для спасения. Рене продолжает взволнованно, — но это уже другое волнение:

— Невозможно смириться с тем, что этого уже не будет никогда. Хочется сохранить любовь... Но это невозможно! Если бы кто-то увёз меня отсюда. Как в театре, когда спектакль закончился, говорят: уходите отсюда, мы закрываемся.

И тут она натыкается на его неподвижный взгляд, — и волнение её прорывается наружу, захватывает всё её существо. Она бросается — нет, не на грудь к нему, — она как-то грубо хватает Эдмона за лацканы и почти кричит:

— Увезите меня! Есть другая жизнь! Может быть, у нас всё получится!

Она встаёт со скамейки и силой поднимает за собой Эдмона. При том что-то жалкое, земное, бабье появилось в её облике. Сейчас это совсем не тот ангел, что разговаривал в тюрьме с Пьером.

— Я в отчаянии — молит она, вцепившись в пиджак Эдмона. — Может, два несчастья дадут в сумме...

— ...одну катастрофу, — отвечает он спокойно. Ему уже ясно, что так или иначе, а катастрофы не миновать.

— Увезите меня! Вам тоже нужно уехать! Уедем вместе!

С неожиданной нежностью он прикасается к её щеке и безнадёжно произносит:

— Это было бы слишком хорошо.

 
***
И сразу галдящая, узкая, многолюдная улочка южного города.

Рене и Эдмон, оттаявшие и безмятежные, стоят у лотка с frutti di mare. Рене с удовольствием пробует устрицы.

— Вы только что приехали? — спрашивает торговка.

— Нет, уезжаем, — отвечает счастливый Эдмон.

— Вы едете в Париж?

— Нет, к морю.

— В Марсель?

— Нет, гораздо дальше, — говорит Эдмон, состроив загадочную мину.

— Дальше Марселя ничего нет! — торговка произносит это машинально, как всем известную истину. — Попробуйте, мадам, у меня отличные морские ежи! Пробуйте!

Рене нюхает морского ежа, с улыбкой морщится:

— Не слишком свежие!..

Торговка ошеломлена:

— Как это — не свежие?! Очень свежие!..

ЭДМОН. Запах не очень.

ТОРГОВКА. Что вы говорите?!

ЭДМОН. Возьмите деньги — они точно свежие, — и купите себе мороженое.

ТОРГОВКА. У меня самые свежие морские ежи, свежее не бывает!..

Но Рене и Эдмон уже уходят, не слыша её, занятые только друг другом.

РЕНЕ. Почему ты всё время смотришь на меня?

ЭДМОН. Чтобы не потерять. Я уже и забыл, каково это — гулять с девушкой, в которую влюблён. Руки в карманах, ни о чём не думаешь и всем доволен. Тебе наступают на ногу, а тебе хочется извиниться.

РЕНЕ. Ты счастлив?

ЭДМОН. У меня такое впечатление, что меня нет. И это приятно.

РЕНЕ. В последний раз гуляем по французской улочке!..

ЭДМОН. С тобой мне будет всегда казаться, что я в Париже.

РЕНЕ. Мы запомним Париж навсегда.

ЭДМОН (указывая рукой на воображаемые парижские виды). Мы идём по улице Гете, внизу Бобино, справа театр Монпарнаса, а дальше — станция метро «Эдгар Кине». Почистим обувь?

Оба садятся в кресла чистильщика обуви.

РЕНЕ. Ты подумал о чемоданах?

ЭДМОН. Я отнёс их в каюту. Сегодня мы переночуем на корабле. Ты не против, что не в гостинице?

РЕНЕ. Мне всё равно, где спать.

Эдмон кладёт ей руку на плечо:

— А завтра мы поплывём на «Жозиане»... Прощай, Франция!

Рене опускает глаза, с тихой улыбкой вглядываясь в будущее.

ЭДМОН. Тебе понравится Порт-Саид. Я буду рад поработать. Да-да! Меня там никто не знает, и я буду рад честно зарабатывать на жизнь. Ты мне нравишься, а раз так, то и работать не стыдно. Мы будем так далеко...

РЕНЕ (с каким-то отстранённым любопытством). Я тебе нравлюсь?

ЭДМОН. Честное слово.

РЕНЕ (так же). Ты меня любишь?

ЭДМОН. Наверное...

РЕНЕ. Скажи мне это!

ЭДМОН. Что?

РЕНЕ. Что ты меня любишь.

ЭДМОН. Я уже сказал.

РЕНЕ. Нет.

ЭДМОН. Я сказал, что ты мне нравишься.

РЕНЕ. Это разные вещи.

ЭДМОН. Одно и то же.

РЕНЕ (удивлённо улыбается). Одно и то же?

ЭДМОН. Да.

РЕНЕ. Тогда скажи.

ЭДМОН. Что ты мне нравишься?

РЕНЕ. Нет, что ты меня любишь.

ЭДМОН (отводит глаза, разводит руками). Я никогда не говорил ничего подобного женщине.

РЕНЕ. Боишься?

ЭДМОН. Боюсь. Скажи ещё, что я стесняюсь!..

РЕНЕ. Тогда мы никогда не поплывём в Порт-Саид.

ЭДМОН. Я тебя люблю! (Отводит глаза). Я должен любить тебя сильно, чтобы сказать это вслух. А теперь скажи ты.

РЕНЕ. Я полюблю тебя в Порт-Саиде.

ЭДМОН. А в Париже ты бы меня любила?

РЕНЕ (после секундного раздумья). В Париже я не любила бы никого.

ЭДМОН. Париж проштрафился, — а как насчёт Шательро?

РЕНЕ (усмехается). Я не бывала в Шательро.

ЭДМОН. В Порт-Саиде ты тоже не бывала.

РЕНЕ (с надеждой). Но я всё представляю: там мы начнём сначала.

ЭДМОН. Всю жизнь!

Они поднимаются с кресел и уходят[11].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Любопытная параллель двух бесед: первая в Париже, на скамейке,  на набережной — и вторая на улочке южного городка, в креслах чистильщика обуви. Что, в сущности говоря, знаменуют они для Рене? Падение, грех, предательство. По человеческим меркам поведение девушки более чем простительно: никто не имеет права требовать от неё верности такому человеку как Пьер — предавшему её, убившему её... Но это по человеческим меркам... А Рене — ангел, и живёт по законам ангельским, когда измена — в любом случае измена, и уважительные причины не рассматриваются.)

 
***
Корма пассажирского судна с надписью: «ЖОЗИАНА. Марсель». По палубе идёт матрос с ведром и шваброй.

Из каюты на палубу выходят Эмон и Рене. Смотрят на невидимое для зрителя море.

ЭДМОН. Как тебе каюта? Впрочем, о каюте можно судить только в море. Завтра мы отсюда уедем. Уедем.

Эдмон стоит, облокотившись на поручни. Он уже не столь безмятежен, он напряжён, как перед опасным прыжком: кто знает — удастся перепрыгнуть через эту пропасть или нет?

РЕНЕ (с затаённой тревогой). Надеюсь, ты не жалеешь?

ЭДМОН. Нет, ведь это ты захотела в Порт-Саид.

РЕНЕ. Ты не передумаешь в последний момент?

ЭДМОН. Нет. Но, наверное, я зря с тобой согласился.

РЕНЕ (хватает его за локоть). Надо как можно скорее уехать, поверь мне! Вот увидишь, в Порт-Саиде нам будет хорошо! Мы будем свободны! Нам будет хорошо! Мы будем счастливы! Для всех мы умрём! Нас не будет! Через два дня мы будем далеко, и никогда сюда не вернёмся! (На лице её всё сильнее проступает ужас перед собственными словами).[12] Мы больше никогда не увидим отеля «Северный»! Лицо Тримо!.. Мы никогда больше не услышим шум канала!
(ПРИМЕЧАНИЕ: И то сказать!.. Если для Эдмона Порт-Саид — это образ рая, то для Рене это образ той самой бездны отчаяния из которой нет возврата.)

ЭДМОН. Почему ты так сильно схватилась за мою руку? (Рене в удивлении разжимает пальцы — она и не замечала своей хватки). Словно цепляешься за меня!.. (Рене смотрит на него с ужасом, словно увидела впервые). Рене, ты слышишь меня?

РЕНЕ. Извини. Я сошла с ума.

ЭДМОН. Что случилось? Ты прямо вцепилась в меня! Вцепилась!

Она бессильно роняет голову к нему на плечо:

— Всё прошло...

ЭДМОН. Забавно: чем чаще ты говорила, что нужно уехать, тем больше хотела остаться. Чем больше ты хотела убедить меня, тем менее уверенной была сама. Я прав? Ты хочешь сбежать отсюда? Ведь так? Я всё понял!

На протяжении этой тирады Рене смотрит на него то с грустью («Увы, это так!..»), то с неприязнью («Зачем всё называть своими именами?») Наблюдая за ней, Эдмон мрачнеет всё сильнее. Рене ласково улыбается ему, пытается его утешить:

— Всё позади. Я здесь.

Чтобы поддержать её игру, он тоже улыбается:

— На женщин часто что-то находит: тоска, причуды...

Но в глазах его по-прежнему мрачное отчаяние.

РЕНЕ. Странно: ты будто стал другим человеком.

ЭДМОН (последняя попытка убедить её). В Порт-Саиде будем только ты и я. (И тут же сам себе противоречит). И тот, о котором ты сейчас думаешь...

РЕНЕ. Ты ошибаешься! Я ни о ком не думаю!

ЭДМОН. Ты бы не бросилась в это путешествие, если бы могла его забыть. Ты думаешь о нём: тебя выдают жесты. Эта брошка...

Снимает брошку с её груди. Рене в ужасе от такого кощунства:

— Эдмон!..

— Говоришь «Эдмон», а думаешь «Пьер».

Сурово нахмурясь, рассматривает брошку.

РЕНЕ. Я храню её, как воспоминание о шестнадцатом номере. Она напоминает мне, что он в меня стрелял.

ЭДМОН. Я не сержусь. Если ты плачешь по нему, значит, он того стоит. (Улыбается улыбкой прощения и прощания). Возьми его брошку. (Поспешно удаляется, поясняя на ходу). Мне нужно кое-что выяснить.

Рене погружается к глубокое раздумье. Разглядывает брошку. Что-то окончательно решает. С болью оборачивается вслед Эдмону.

И бегом устремляется по палубе к трапу.[13]
(ПРИМЕЧАНИЕ: В отличии от Пьера, Рене понимает, что грех — это ещё не падение. Как бы ни манила к себе бездна — есть ещё возможность заткнуть уши на её зов, встать на ноги и начать всё снова. Такая возможность есть всегда, и Рене решает использовать её.)

 

7. ПРАЗДНИК НА УЛИЦЕ
Париж. Отель «Северный». Дверь в номер Тримо распахивается — и вот он сам на пороге. Весь светится обожанием:

— Здравствуй, моя королева! Устала, моя королева?

Подходит к кровати, и тут мы видим, что его королева — никто иная, как Раймонда.

Она, в чёрной комбинации, полулежит в койке и с капризным видом полирует ногти.

Тримо покрывает её руку поцелуями, но Раймонда быстро пресекает этот взрыв эмоций:

— Если ты каждый час будешь уходить с работы, тебя уволят.

ТРИМО. Я всё время думаю о тебе. Пойдём со мной, составишь мне компанию.

РАЙМОНДА. За кого ты меня принимаешь?

ТРИМО. За мою королеву!

Пытается поцеловать её в шейку. Раймонда брезгливо кривится:

— Надоели мне мужчины!.. Не нужен мне второй Эдмон!.. Иди живо на работу!

И указывает ему направление.

ТРИМО. Но...

РАЙМОНДА. Который час?

ТРИМО. Два часа.

РАЙМОНДА. Расчёску.

С умилённой и раболепной улыбкой Тримо подносит ей просимое:

— Вот, моя королева!..

РАЙМОНДА. Халат!

ТРИМО. Вот, моя королева!

РАЙМОНДА. Тапочки!

ТРИМО. Вот, моя королева![14]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Как сказал кто-то там: «Тиранов делают рабы, а не рабов тираны». Изначально Раймонда потянулась к Тримо из самых добрых чувств: ей померещилось душевное родство, общая судьба двух обманутых и покинутых... Но Тримо (как это даёт понять тонкий актёр Бернар Блие) и прежде, в браке с Жинеттой, жаждал лишь унижений и подчинения, извращённо наслаждался её изменами. Он и в союзе с Раймондой хочет найти возможность удовлетворения своих нечистых желаний. Он подчиняет Раймонду своему мазохизму, подавляет её своим раболепством, и окончательно ломает её душу — уже надломленную предательством Эдмона. В финальных сценах с Тримо мы видим уже не прежнюю Раймонду — полную тайного благородства и горячей, самоотверженной любви, но — увы! — банальную домашнюю тираншу, бездушное существо женского пола. Это окончательное падение. Это ад.)

Сам благоговейно одевает ей тапочки, а Раймонда брезгливо посматривает на него свысока:

— Передай Рене, что она может заняться уборкой в три часа.

— Хорошо, королева!

Целует ей ногу.

Дверь открывается и в номер без стука входит Назарет.

РАЙМОНДА (Назареу, тем же тоном, что говорила с Тримо). Тебе никто не позволял войти. Где ты воспитывался?

НАЗАРЕТ (хладнокровно). В двенадцатом округе.

РАЙМОНДА (к Тримо). Я кому сказала: иди на работу! Иди. Мне нужно поговорить с этим мсьё — об одном дельце...

ТРИМО. Ладно.

Покорно удаляется. Назарет смотрит ему вслед, едва не хохоча:

— Ну и типа ты себе нашла!..

РАЙМОНДА. Он хороший парень! Главное — не отказывается работать. Мне надоело зарабатывать себе на кусок хлеба — на панели!

Встаёт с постели, скидывает своё пёстренький халат, остаётся в одной чёрной комбинации.

НАЗАРЕТ. Стареешь!..

РАЙМОНДА. Не старею, а становлюсь мудрее.

Надевает своё светлое платье для рабочих выходов.

НАЗАРЕТ. Понятно: Эдмон тебе надоел.

РАЙМОНДА. Можно и так сказать.

НАЗАРЕТ. Значит, вы с ним расстались?

РАЙМОНДА. Да. Служаночка Рене увела его. Стоило ей поманить его пальцем, и он побежал!

НАЗАРЕТ (хватает её за руку). Скажи мне честно: Эдмон — это...

РАЙМОНДА (равнодушно). Да. Я тебя обманула. Эдмон — это Поло.[15]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Отчаянье рождает предательство, а предательство повергает душу в ещё большее отчаяние... Это и называется — лететь в бездну.)

НАЗАРЕТ. А теперь он сбежал!..

РАЙМОНДА. Он вернётся.

НАЗАРЕТ. Откуда ты знаешь?

Раймонда садится на стул и начинает натягивать чёрные чулки на тощие ноги:

— Я его знаю. Он уехал с Рене, а вчера она вернулась. Этот человек не любит терять в дороге вещи. Так что скоро он появится здесь!

НАЗАРЕТ. Думаешь, он вернётся?

РАЙМОНДА (с гадкой усмешкой). Ясное дело!.. На твоём месте я сняла бы номер в гостинице и подежурила. А когда он вернётся, ты возьмёшь его тёпленьким!

НАЗАРЕТ. Ты думаешь? А служаночка? Может, стоит наказать?..

Это он великодушно предлагает Раймонде плату за предательство. Но Раймонда ещё не созрела до такого. Она слегка напугана:

— Да фиг с ней!.. К тому же её здесь нет.

НАЗАРЕТ. Где же она?

РАЙМОНДА. Пошла навещать одного типа.

 
***
И снова Рене за решёткой, отделяющей посетителей от заключённых. Она заканчивает свой горький рассказ:

— ...В последний момент я не выдержала, и «Жозиана» ушла без меня.

Чуть улыбается, счастливая. Пьер смотрит на неё долгим взглядом:

— А тот?

РЕНЕ. Наверное, уплыл один. Сначала я была искренней: я так верила... Я представляла, как буду жить в Порт-Саиде, отброшу старые воспоминания... Если я осталась, значит, я не могла поступить иначе! Меня что-то удержало. Ты удержал!

ПЬЕР (привычно). Я — пустое место.

РЕНЕ (не скрывая счастья). Я изо всех сил старалась тебя возненавидеть! Но у меня ничего не получилось...

Пьер в глубоком раздумье опускает глаза.

РЕНЕ. И теперь я поняла, что это было. Да! Чтобы уговорить его, я говорила ему те же слова, что говорила бы тебе в тот вечер. Теперь я это поняла. Я прибегла к этим словам, чтобы убедить его. Но уже поздно что-то изменить... Я испугалась — как ты тогда. Видишь, мы оба опоздали. Теперь мы квиты.[16]
(ПРИМЕЧАНИЕ: В самом деле, можно рассматривать падение Рене, как своего рода жертву: если Пьер боится её, чистую, пусть не побоится падшую, стоящую с ним на равных. А любовь всё покроет...)

ПЬЕР (продолжает сопротивляться). Нет. Ты же не хотела его убить.

РЕНЕ (сурово). Я поступила хуже: я обманула его надежды.

Жандармы наблюдают за свиданиями сверху, наблюдают снизу... Галерея полна печальным гулом голосов.

Рене идёт на решительный приступ:

— Пьер, через два дня тебя отпустят. Куда ты пойдёшь?

Он пожимает плечами с дурацкой, нарочитой беспечностью.

РЕНЕ. Может быть, я люблю тебя так сильно из эгоизма? Пьер, ты нужен мне.

Он печально смотрит на неё. Он устал от своего отчаяния. Перед ним стоит воплощённая любовь и прощение, — неужели ему действительно нельзя сделать шаг навстречу?

ПЬЕР. Ты думаешь, что... Ты думаешь, мы сможем жить вместе? Быть счастливыми?[17]
(ПРИМЕЧАНИЕ: И опять-таки Омону удаётся показать совершенную искренность своего героя! Пьер не «позволил себя уговорить» — нет! — он сумел проломить лёд отчаяния, он сделал усилие и вырвался из ада!)

РЕНЕ (с глубоким убеждением). Я в этом уверена!

ПЬЕР. И всё будет как раньше?

РЕНЕ. Как раньше!

Он ещё пытается состроить скептическую гримасу, но сквозь неё уже пробивается счастливая улыбка.

РЕНЕ (последние удары). Тебя мучает совесть? А меня — нет! Я не жалею, что ты тогда убежал! Я не жалею, что не умерла! Попробуй мне сказать, что ты жалеешь о том, что промахнулся!.. Попробуй!

Она победила. Он улыбается.

РЕНЕ. Вот увидишь!.. Мы сможем быть счастливыми!

 
***
И — праздник на всю улицу! На всю набережную того самого канала! Вечер, огни, развесёлый оркестр, огромная толпа народа, хоровод, растянувшийся метров на сто. Люди чистосердечно счастливы, танцуют неуклюже, но увлечённо. Разносят пиво, закуски...

Мальчишки взрывают петарды.

Это — 14 июля, День взятия Бастилии.

Из окон гостиницы высовываются сочувствующие народному веселью зрители.

Лишь в одном окне недовольны:

— Лекуврёр, старина! Хватит шуметь, уже два часа ночи, мы не можем уснуть! Лекуврёр!

Это протестует Тримо — или, вернее, протестует не сам, но озвучивает на всю улицу ворчание Раймонды, лежащей в кровати.

Сам Тримо в тёплой ночной рубахе до пят, пухлый и маленький, похож на гнома из сказки про Белоснежку.

Зато Раймонда отнюдь на Белоснежку не похожа. Что-то в ней не по-хорошему изменилось. Она похожа на дурно сшитую куклу, лицо безжизненное и неприятное... Она визгливо возмущается:

— Если это не прекратится, то я съеду из этой проклятой гостиницы, где у меня увели любовника, а теперь ещё и спать не дают!

Тримо раболепно подтыкает ей одеяло:

— Успокойся, моя королева! Сегодня же праздник — 14 июля...

РАЙМОНДА. Видала я это взятие Бастилии в гробу! Легавые никуда не делись, всюду лезут, как тараканы!

ТРИМО. Не вспоминай о неприятном...

РАЙМОНДА. Подумаешь, праздник!.. А клопы как были, так и есть!..

И она в ярости разоряет заботливо устроенное Тримо постельное гнёздышко.

 
***
На улице руководитель оркестра кричит в блестящий рупор:

— А теперь танец с ковриками!

Народ в восторге.

И огромный хоровод закружился вдоль тесной улицы.

Танец с ковриками, если кто не знает, заключается вот в чём: человек сто или больше чинно выступают в хороводе. В центре круга стоит юноша с ковриком в руках. Он высматривает среди танцующих подходящую девушку и расстилает перед ней коврик. Та — хочет или не хочет — должна выйти из хоровода. Они становятся на колени — на коврике, лицом друг к другу — и целуются. Потом юноша возвращается в хоровод, и теперь девушка завладевает ковриком — приходит её очередь выбирать. Так и продолжается танец, покуда все не перецелуются. Французский народный обычай, однако!..

А музыка при этом звучит развесёлая, и петарды грохочут одна за другой...

 
***
Мадам Лекуврёр и Рене суетятся, обслуживая эту тьму гостей.

ХОЗЯЙКА. Вы всё-таки решили уехать после праздника?

РЕНЕ. Вы на меня не сердитесь?

ХОЗЯЙКА. Нет. Просто я не хочу, чтобы вы жили с тем типом.

РЕНЕ (она полна светлым счастьем). Я буду приходить к вам в гости.

ХОЗЯЙКА. Всё будет совсем по-другому...

РЕНЕ. Вы были так добры ко мне!..

ХОЗЯЙКА. Идите, клиенты ждут.

Рене приносит пустые бокалы на стойку, за которой царит мсьё Лекуврёр.

ХОЗЯИН. Когда вы с ним встречаетесь?

РЕНЕ. После праздника. Не могла же я вас оставить — сегодня много посетителей.

ХОЗЯИН (добродушно улыбаясь). Понимаю... Надеюсь, вы больше не будете стреляться в шестнадцатом номере. Вы поженитесь? Так-то лучше!.. Брак всё-таки лучше самоубийства!..

Подходит хозяйка:

— О чём это ты?

ХОЗЯИН. Так, ни о чём... Правда, Рене?

РЕНЕ (смеясь). Клиенты ждут заказ.

ХОЗЯИН. Видишь, она согласна со мной!

ХОЗЯЙКА (умилённая). Когда будете уходить, не говорите нам до свидания — нам будет казаться, что вы вышли в магазин, и что с минуты на минуту вернётесь. Мы успели полюбить вас. Мы привыкли к вам.

ХОЗЯИН. Если бы я завтра зашёл сюда и не увидел стойку бара, я бы огорчился. (Это был такой комплимент для Рене, — если кто не понял...). Да, мы привыкли к вам.

Ставит полные бокалы к ней на поднос, и Рене с улыбкой спешит к гостям.

 
***
На улице чинно кружится хоровод. Почтенные господа в воскресных костюмах и дурацких бумажных колпачках с безмятежными улыбками предаются веселью.

Отдельно от взрослых кружится детский хоровод. Тут тоже целуются на коврике.

Под весёлую музыку на мосту появляется знакомая фигура. Это Эдмон. Облокотясь на перила, он смотрит на танцующих. Издалека, в темноте мы не видим его лица.

Танец с ковриками закончен, собравшиеся радостно рукоплещут.

Слышен зычный автомобильный гудок. Прямо в толпу медленно въезжает автобус — огромный, точно кит. Перед ним расступаются, ему тоже рукоплещут.

Эдмон выпрямился и медленно, словно нехотя, пошёл по мосту к гостинице.

Звучит мерная неторопливая танцевальная мелодия. В такт с ней, Эдмон медленно спускается по ступенькам. Горят фейерверки, трепещут флажки, гремят петарды.

Рене собирает пустые бокалы на столиках. Поднимает голову, видит приближающегося Эдмона. Лицо её остаётся совершенно спокойно.

Сквозь толпу танцующих Эдмон, не спеша, подходит к ней. Некоторое время они идут вместе молча. Наконец, Эдмон говорит спокойным голосом:

— Почему не попрощалась? Я бы не стал тебя удерживать. Разве трудно попрощаться?

РЕНЕ. Мне нужно сказать тебе...

ЭДМОН. Не говори ничего. Я всё понял. Я словно вернулся из Порт-Саида, хотя так и не побывал там. И словно попал с корабля на бал.

Рене несколько взволнована и грустна. Эдмон по-дружески кладёт руку ей на плечо:

— Не бойся, я не причиню тебе зла. Просто мне хотелось расстаться с тобой по-доброму. Он вышел? Его выпустили, да? Он вышел?

РЕНЕ. Сегодня утром.

ЭДМОН. Ты его уже видела? Скоро увидишь?

РЕНЕ. Да, потом...

ЭДМОН. Когда потом?

РЕНЕ. После праздника.

ЭДМОН. Он ждёт тебя?

РЕНЕ. Да.

ЭДМОН. Счастливец...

Она молчит. Он смотрит на неё с нежность и сожалением:

— Рене, спасибо за три наших дня.

РЕНЕ (волнуясь). Поверь, я хотела уехать, я тебя не обманывала. Я хотела, чтобы это путешествие состоялось.

ЭДМОН (со спокойной грустью). Я верю. Мы не далеко уехали, но за это время я многое увидел. Всё хорошо.

Хочет уйти, но Рене спешит за ним:

— Не поднимайся в свой номер!

ЭДМОН (равнодушно). Почему?

РЕНЕ. Там тебя ждут.

ЭДМОН. Да?..

РЕНЕ. Раймонда сказала им, кто ты.

ЭДМОН. Вот как?.. (Задумывается). Прощай, РЕНЕ.

РЕНЕ. Прощай!

ЭДМОН (оборачивается, уходя). Нет забудь, меня зовут Робер.

РЕНЕ. Прощай, Робер![18]

Он уходит, но не в город, а в гостиницу, туда, где его ждут. Она долго смотрит ему вслед. Гремят петарды.
(ПРИМЕЧАНИЕ: Да, Эдмон — беглец, изгнанник — «дух изгнанья»... Правда, изгнан он не из Рая, а из ада — вот в чём его удивительное отличие от классического демона. Эдмон — это демон, бежавший из ада, но заблудившийся в поисках Рая. Когда-то, на Небесах его звали Робером... Вот почему Эдмон тянется к Рене: может быть вместе они найдут путь в Небесную отчизну (которую Эдмон, не в силах припомнить её истинного названия, шифрует как «Порт-Саид»)?
Тут нельзя не отдать поклон Луи Жуве. Точно так же, как Анабелла и Омон, он играет неземное существо, (но с обратным знаком), и точно так же он искусно преодолевает все трудности этой роли: с одной стороны — его герой явно не принадлежит к миру постояльцев отеля «Северный», а с другой стороны в его игре нет и тени того пошлого «мистицизма», которым обычно увлекаются создатели киношной и театральной нечести. Вспомним только исполнителя отца лжи в «Вечерних посетителях» — он откровенно портит хороший фильм. А Луи Жуве полон достоинства, не суетится, не корчит рожи, не пугает. Он отлично играет демона, — демона, который старательно играет простого земного человека. Всё, как будто, на месте — и шляпа, и галстук, и торты мы кушаем, и сигаретки курим, — а при всём при том демоническое начало так и светится из-под кожи тёмным пламенем!
Итак, мы имеем две пары духов: Пьер и Рене — и Эдмон и Раймонда (да, Раймонда, несомненно, тоже демоница, подобно Эдмону мечтавшая о Небесах, да свалившаяся в грязь). И та и другая пара заблудились на земле и ищут пути в горние обители. Первой паре это удаётся — их спасает слепая, беззаветная любовь; вторая пара терпит поражение, проваливаясь на дно ада, — их губит взаимное предательство. Вот, собственно, и вся история, которую хотел рассказать нам Карне в этом фильме.
Дивная, дивная легенда! — без оперной псевдо-средневековой бутафории, в чистых и строгих декорациях ХХ века. (То, что потом столь блестяще вышло и у Кокто в «Орфее»!)
Кто именно, какой тупица впервые назвал «Отель «Северный» неудачей Марселя Карне?)


 
***
Эдмон входит в свой номер. Темно. На его кровати спит одетый Назарет. Услышав, что кто-то вошёл, бандит тут же приподнимает голову. Он сейчас так не похож на самоуверенного, наглого Назарета!.. Заспанный, перепуганный, — он понимает, что его взяли тёпленьким, и что пощады не будет.

Включает настольную лампу, садится.

Эдмон медленно входит в комнату. Со сдержанной яростью смотрит на Назарета.

Назарет встаёт в полный рост. До чего он сейчас жалок!..

Эдмон медленно поднимает руку, каким-то манерным жестом, двумя пальчиками снимает с головы шляпу. Вынимает из кармана пиджака пистолет Пьера. Смотрит на него. Секундная пауза.

Потом небрежно, с презрением в глазах, швыряет пистолет бандиту.

Назарет поспешно ловит оружие; он даже не понял пока, что происходит, зачем ему что-то швырнули — просто трусливо подчиняется властному жесту Эдмона.

Эдмон выжидающе смотрит на него.

Назарет постепенно приходит в себя и понимает, что в его руке оружие...

 
***
На улице полная дама, сидя под окнами, обмахивает веером своё малолетнее дитя. Раздаётся звук выстрела.

ДАМА. Надоели эти озорники со своими петардами!

 
***
Бал продолжается.

Из задней двери гостиницы выходит Назарет — как прежде подтянутый, в шляпе, — озирается осторожно и исчезает.[19]

На улице танцуют медленный, но очень ритмичный танец. Светает. Праздничная ночь миновала.
(ПРИМЕЧАНИЕ: К слову сказать... А что означал тот выстрел, который (если помните) прозвучал в начале фильма и так перепугал мальчика-испанца? Как будто, ему нет объяснения.
Можно вспомнить, что после этого выстрела кто-то вошёл в гостиницу (оставшись невидимым для зрителей), и хозяйка попросила Жанну обслужить неведомого гостя.
Не предположить ли, что этот таинственный гость был Эдмоном? Эдмон возвращался в гостиницу, по дороге был настигнут Назаретом, бежал, в него стреляли, но он сумел скрыться и незаметно для преследователей зайти в гостиницу...
Иначе как объяснить, что потом Назарет пришёл искать Эдмона именно в отель «Северный»?
И ещё: убийство под шум праздника потом вновь появится у Карне - в "Детях райка"... Что-то его зацепило в этом образе...)

 
***
А на скамейке возле набережной сидят, обнявшись, Рене и Пьер.

Это та самая скамейка, на которой они сидели в начале фильма. Та самая скамейка, где произошло объяснение Рене и Эдмона...

РЕНЕ. День начинается[20].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Эти слова Карне сделал названием своего следующего фильма.)

ПЬЕР. Будет жарко.

РЕНЕ. Пойдём! Теперь всё уже в прошлом.

ПЬЕР. Что именно?

РЕНЕ. Отель «Северный».

Они встают со скамейки и, обнявшись, уходят той же дорогой, что пришли сюда: по набережной, на мост и дальше...