По дороге на эшафот

                Почему Вы не эвакуировались?,- Приставал я к родным после очередного рассказа о зверствах украинских фашистов во время Великой Отечественной.

                Ведь можно же было бросить все,  сесть на поезд и уехать . В первый же день, когда объявили о начале войны. Этот вопрос не давал мне покоя с самого детства

                Наслушавшись страшных рассказов об ужасах гетто , я недоумевал, почему наша семья все-таки не эвакуировалась. Вопрос этот  я  задавал близким, задавал вновь и вновь.

                22 июня сорок первого года,  над Сокирянами пролетел  первый фашистский самолёт . Сбросив  бомбу у дома культуры, он умчался восвояси, куда-то в сторону соседней Румынии.

                Моей будущей маме Кларе  этот день запомнился секретной встречей с двенадцатилетними одноклассниками. Они ходили по местечку и выискивали , куда бы понадёжнее спрятать пионерские галстуки, столь необходимые для будущей подпольной работы.

                Папе врезалась  в Память толпа, стоявшая в полдень у репродуктора, из которого неслась речь Молотова - тогдашнего министра иностранных дел Советского Союза.

                - Неужели война?  Как здорово было весь год, прошедший с того прошлого июня, когда в Сокиряны вошла Красная Армия

                Отец, вкалывавший на хозяина в обувной лавке с двенадцати лет, снова вернулся к любимым занятиям в школе. Снова стал отличником.

                Бабушке Риве  этот день запомнился дополнительной суетой. Надо было наготовить обед для всей большой семьи, которая собралась в полном составе.

                Риве шёл тридцать первый год. Она была высокой и сильной. В местечке ее называли Ривки Ды Лонгы ( длинная Ривка, идиш). Она была очень сильной. От колодца до дома она легко бежала с одним, а то и двумя коромыслами с полными ведрами воды.

                Ее деткам - Кларе, моей будущей маме, и Циле, было уже больше десяти лет - совсем взрослые барышни.

                Розе - бабушкиной сестре,  шёл год двадцать девятый. Ее маленькой Ревусе едва исполнилось два годика. Она постоянно улыбалась и уже могла лепетать несколько слов.

                Мужья Ривы и Розы - мой дедушка Мендель и дядя Залман, были уже людьми взрослыми - им было, как и старшему брату Янкелю, около  тридцати пяти. Они собрались у прадеда Аврума в большой комнате и держали Семейный совет.

                Моему прадеду было за шестьдесят. Не молод, совсем не молод. За пару лет до войны, он перенёс инсульт. К тому времени, Аврум немного восстановился, но продолжал страдать от повышенного давления и одышки.

                Рухалы -  моя прабабушка, суетилась вокруг него и помогала во всем, даже в мелочах.

                Как было хорошо и спокойно ещё вчера. Суббота, 21 июня 1941 года, красивый тёплый летний день, бесконечные игры и крики детворы.

                Последние ласковые сутки большой еврейской семьи. Как хорошая тихая солнечная погода перед страшной грозой и ураганом. Кто мог представить себе, что это канун разрушения жизней шести миллионов женщин, стариков, детей ?

                А сколько получилось семей, потерявших самых близких, друзей, знакомых?  Восемь, десять, двадцать миллионов? После того дня, огромные страшные жернова уже захватили и стали перемалывать,  разрушать Синагоги, школы и судьбы.

                Нюма, Яша- инвалид и Абрам Зицер , кинувшись в военкомат в первый же день войны, сразу после речи Молотова, успели на последний эшелон, который увёз их из Сокирян тем же вечером.

                Первые двое вернулись после войны  без одной из ног, а Абрам - брат моего Деда Менделя, погибшего в гетто, пришёл с войны с простреленной рукой в чёрной перчатке. Ему здорово повезло.

                Иногда мне удавалось его упросить, чтобы Абрам снял перчатку. Рука там была всегда недвижной и очень бледной. На ней явственно проступало место входа и выхода пули.

                Я подробно описывал это Борьке Зайцеву и Вовке Ткачуку - своим дружкам и соседям. И это здорово поднимало мой авторитет в их старшей мальчишеской среде . Ведь я был гораздо младше. С Вовкой меня разделяли два, а с Борькой, целых четыре года.

                У некоторых наших родственников судьба сложилась в ином направлении. За большой семьей тети Фримы Вайнзоф-Коган - сестры моей прабабушки , ночью, за несколько дней до начала войны, пришли НКВДэшники .

                В одном комплекте одежды, которую еле успели натянуть так называемые  бедные буржуи, крайне «преступно» сдававшие комнату приезжим и  выдерживавшие в колодцах с известковой водой куриные яйца для отправки на экспорт в далекую Голландию, были отправлены на работы в далекий Салехард.

                В эти же дни в холодную студеную Сибирь, в вагонах-телятниках отправили много еврейских семей, в том числе и  семью Симона Марамовича с двумя  малышами.

                Уже в поздних пятидесятых Симон, потерявший жену и подорвавший здоровье на смолокуренных заводах в Сибирской ссылке, женился на нашей  Розе, муж которой Залман, погиб в гетто Ободовки.

                Сотни семей, отправленных в ссылку, завидовали тем, кто не был репрессирован  и остался в Сокирянах.

                Как оказалось, зря они завидовали напрасно. Не прошло и месяца, как тех евреев,  кто остался в живых после серии погромов, убийств и грабежей, организованных украинскими нацистами и состоявшихся в Сокирянах в июне-июле сорок первого, сразу после ухода Красной Армии, выдернули  из своих домов и погнали в Винницкую область.

                Многие дети, женщины и старики умерли еще по дороге и были сброшены в огромные ямы , вырытые через каждые десять километров и рассчитанные на количество по  сто трупов на один большой ров.

                Там , в одной из бесчисленных и безвестных ям, не отмеченных никакими памятниками, осталась умирать и Хана Бланк - мама моего отца, моя бабушка, сердце которой не выдержало  тяжёлой дороги и треволнений за детей и близких .

                Большинство же изгнанных погибли в более чем двух сотнях гетто, разбросанных от Бершади , Ободовки, Песчанки Винницкой области до Балты и других местечек Одессчины.

                - Неужели в других странах не знают, как мы страдаем и умираем?,- со слезами на глазах вопрошала близких моя будущая мама

                - Прочитав скупую и далеко неполную информацию о зверствах фашистов и местных националистов, о наших бедах, многие обыватели, после сытного обеда где-нибудь в Швейцарии, максимум, просто глубоко и грустно вздохнут,- ответил тогда мой прадедушка Аврум Вайнзоф.

                Его, как и моего дедушку Менделя Зицера, бабушку Хану Бланк и многих-многих родных, исчезнувших в гетто навсегда, я никогда не увидел.

                Моего папу, голова которого была пробита прикладом румынского охранника, кишела червями и вшами, родной отец отнёс и сбросил на холодный пол,  прямо к скоплению замерших трупов в дальнем углу свинарника. Наверное, таким образом избавляясь от более взрослого, он старался, сэкономив на питании,  сберечь жизни не только свою, но и малышей. Но мой отец выжил, выжил чудом. Правда, до конца своих дней, не смог забыть и простить. Не приехал он в Сокиряны даже на похороны своего родного отца.

                Бабушка Рива запомнила все хорошо и часто рассказывала мне, что после разгрома гитлеровцев под Москвой, режим в гетто смягчился. Смертельно испугались не только немцы и их румынские проститутки, но и местные укро-нацики. Многие из них тогда же бежали из полиции.

                - Придёт Сталин и всех повесит!- эта фраза повисла над сотнями лагерей и гетто ещё далеком в холодном январском воздухе сорок второго.

                Руки многих извергов, по локти измазанных в крови женщин, стариков и детей, тогда парализовало от страха.

                Безнаказанность массовых убийств евреев, вдруг, оказалась под большим вопросом. В начале сорок второго, сам Гиммлер - главный мясник, лично посетил Бабий Яр и Треблинку, приказав организовать уничтожение всяческих следов массовых казней  и организовал сжигание трупов. Наиболее ярых украинских погромщиков и убийц  на время и для близиру даже посадили в немецкие концлагеря за самоуправство.

                Несмотря на оголтелую антисоветскую и антироссийскую пропаганду, которой исходит просвещенный запад, нельзя забывать, что сделали советские бойцы Красной Армии . Отдав миллионы жизней, они спасли оставшихся в живых евреев от тотального уничтожения.

                В сорок четвертом моя бабушка, оставив на несколько недель детей и сестру в Ободовке, вернулась в Сокиряны. Она приехала к дому на броне советского танка. Те, кто унес все наше имущество в сорок первом, жутко испугались. Подумали, что пришла неминуемая расплата. Они быстро, бегом прибежали в наш дом, вернули большую часть вещей, рассказав, что  просто старались их сохранить.

                В гетто погибли большинство моих близких. В Сокиряны и окрестности, из тридцати пяти тысяч угнанных в гетто , вернулись всего около пятисот человек. В местечке, где проживало много евреев, были стерты с лица земли все восемь синагог и все восемь хедеров - школ, где учили идишу и ивриту. Программа уничтожения людей, веры, языка и традиций выполнила свою задачу. Больше в Сокирянах презренная нациками жидовская мова так и не возродилась. Никогда. Давняя мечта антисемитов Бандеры и Стецюка, а также других тварей, свершилась.

                На маленьком кладбище местечка осталось всего несколько десятков могил. Из Сокирян со временем уехали все евреи. Часть в Израиль, часть в Канаду и Штаты, часть в Германию, которая признала вину , а  в качестве покаяния, восстановила у себя в стране много разрушенных Синагог и школ, дала возможность изучать еврейский и древнееврейский языки , финансировала огромную программу компенсаций, а самое главное, по всем своим детским садам, школам и университетам провела и продолжает, в отличии от Украины, проводить многолетнюю программу ДЕНАЦИФИКАЦИИ.

                Каждый год тысячи немецких юношей и девушек посещают фашистские лагеря смерти, по своей воле приезжают в Израиль, чтобы поработать волонтерами в больницах, сельском хозяйстве и   благоустройстве территорий.

                - Ну так они же там, в Германии, все богатеи,- судачат местные обыватели в других странах. Они там себе могут это позволить. Они же все начали

               

                Мне как-то написала одна украинская женщина из Украины. Она все пыталась узнать у своей мамы, почему ее и семью в родном селе жидами прозвали. И называли, продолжали называть за глаза ещё до конца прошлого двадцатого века. Оказалось потому, что ее бабушка и мама, во время прогона евреев в гетто, мимо забора их хаты, набирали воду из колодца и раздавали ее смертельно усталым людям. Ее близких из-за этого несколько раз допрашивали местные полицаи, а в селе закрепилась позорная для тех мест кличка «Жиды» .

                Очень уж хочется надеяться, что дороги, ведущие на эшафот, больше никогда не заполнятся несчастными жертвами злобствующих ряженных нелюдей, до сих пор ведущих своих бедных детей, родных и близких на факельные фашистские сборища, проводимые не так далеко от Бабьего Яра. Они ведь не покаялись. На это существует только Божий Суд.

                Светлая и Вечная Память невинно убиенным. Да не забудутся в веках Праведники, спасшие хотя бы одну жизнь.

                Смерть  фашизму и проклятие нацистам во всех поколениях…