На запани

 Хорошо жить, братцы! Но летом лучше всего. Летом тепло – раз, летом можно спать на сене – два, можно купаться – три. Пальцев на руке не хватит, как летом лучше. Есть момент и внешний. Летом бабы и девки в платьях ходят. А это прямая наглядность тела – фигуры, ног, кожного покрова, когда без чулок видны на ногах волосы. Это горе – тёмные волоски на ногах. Не спрячешь и не сброешь. Сброешь, станут расти сильней. Это откровение кому-то. К примеру, Кольке Жукову. Колька - колхозный киномеханик. После армии и специальных курсов.
Зимой он ходил с Веркой Ореховой.  Кому непонятно, объясним диалектизм. «Ходить» подразумевает сердечные отношения, а не маршруты пути. Хотя и не без этого, не без укромных уголков для нежностей.  Начал с танцев, кончил свадьбой. Обычное дело. Если, конечно, не разные преждевременные обстоятельства всякие. 
Человек создан для счастья, как птица для полёта. Как рыба для воды, как сосна для того, чтобы её срубили и на лесосплав. Как рассказ, чтобы его прочли и похвалили – талант! Что такое счастье? Счастье – есть борьба за светлое будущее; трудовые успехи, новые рекорды и когда красивая жена, чтобы люди доброй завистью завидовали.  Это в идеале – такая универсальная красота.  Один умный поп говорил, что идеальные люди были только в раю. Не знаем, но мысль правильная. Мысль-задание: так воспитать и сформировать советского человека, чтобы без сучка и задоринки. И внешне, и внутренне. Внутреннее предоставим учителям и комсомолу, внешнее - медицинской науке, разные дефекты исправляющей. Такая перспектива.
А у Кольки с Веркой никакой. Хотя начиналось обычным порядком:
 - Разрешите, Николай Петрович, пригласить тебя на белый танец?
Человек устал, приехал из района, кино крутил, завтра в шесть утра подниматься, чтобы дальше по деревням культуру нести, а ты: «Разрешите пригасить…» Разрешаю. Я же не каменный гость, в конце концов. Тем более, что лицо у Ореховой очень даже вполне, очень даже, если она волосы накрутит и губы помадой подведёт.  Да ещё платок на шею пёстрый и духами себя освежит.
Слово за слово. Улыбочка, да смешок шутливый. Да глазками зырк! И началось у них, как бы. Сразу почти после Нового года. Не регулярно, но эпизодически. Потому как Николай жил в соседней Романовке – раз. А второе – череда кинопоказа по клубам. Не считая поездок в район за новым ассортиментом.  Но «тем не менее», так сказать. Тем не менее. Не под ручку ещё, но рядом. Так, что общий пар изо ртов (зимой, братцы, у нас морозы такие, что лёд по ночам трещит и дыбится).  Локтями касаясь, пройтись по центральной улице, поговорить о киноартистах разных, о Веркиной работе в фельдшерском пункте.
Не фельдшером, но его, Павла Власовича, помощницей. Говорит, буду в медучилище от колхоза рекомендовать. Верку Орехову, понятно. Не себя же? В себе у Павла Власовича медицинского опыта на академика хватит. Всё знает! Кроме одного. Кроме того, как длинные чёрные волоски с Веркиных голеней и предплечий удалить бесследно и навсегда.
- М-да… - говорил он ей, честно признавая своё фельдшерское бессилие. – Это у тебя рудимент атавистический, Вера Ильинишна. Кто косоглазым на свет появляется, кто-то с заячьей губой, а ты вот такая. М-да… Но ничего, милая, ничего. Был бы человек хороший. А кожу, эпителий, так сказать, никто кроме тебя не видит. Всё под одёжей сокрыто. А это самое… кхм… у нормальных людей в темноте происходит. Да и не так уж густо. Не так уж. А когда это… кхм… самое происходит, тут ценность иная должна открыться. Должен появится магнит иной, чем безволосие. Баба мужика не гладкостью кожи берёт, а задором и страстью. Учитывая, что всё лучшее в детях – закон эволюции.  Вон древние мало чем от обезьян отличались, однако же Шекспира нам дали, Коперника, Глинку композитора, таблицу Менделеева. Не печалься, Вера Ильинишна. Был бы я помоложе и не имел бы своей Лукьяновны, то сама понимаешь. Я бы! Что горюнишься? Не борода же у тебя растёт в самом деле! Иди бикс поставь кипятиться, скоро Игнатова на уколы придёт. 
Колька хоть и завидный жених, хоть и симпатичный, как Иван Бровкин, но парень скромный. В добавок чистый и честный. Чистый - значит без лапанья, поцелуев взасос, без стремления к преждевременному соединению, как у некоторых. Честный – значит всё откровенно, всё в соответствии с естественным порядком развития чувств. Да, нравится ему Вера Орехова. Больше, чем Настя Крюкова или Дарья Потапова. Или Зоя Колосова. Но так, чтобы «Я вас люблю! Любовь ещё быть может…»  Нет, не так. Увидел Верку – приятно стало, покраснел от приятности.  Не увидел – не загрустил, не стал ногти от досады грызть.
А тут весна! Солнце и ручьи. Небо, как аквамарин, ледоход. Грачи разные, скворцы, мухи ожившие. Огороды пашем, поля готовим к севу, буксиры для плотов.  А тут открылась у нас новая библиотека! На Первомай, в аккурат. «Новая», не потому что имелась «старая» (не имелось никакой), а в плане материала и ощущения - светло, просторно, стеллажи, книг на них век читай, не прочитаешь. Газеты на отдельном столике. Журналы московские, приходящие бандеролью и посылками. Скамейки для ознакомления с предстоящей книгой – листай, примеряйся. На стенах портреты Пушкина, Гоголя, Тургенева, Льва Толстого, Чернышевского, Белинского, Писарева, Маяковского. Но они чуть позже появились, после того, как в полноценную должность вступила Елена Александровна Бармина. Для нас, для тех, кому за пятьдесят, просто Леночка.  Тоненькая, светленькая, молоденькая, голубоглазенькая.  Но умница и величайший эрудит. И любит свою профессию. Так, что готова заражать любовью к чтению всякого. И заражает. А стихи читает…
Вот в неё-то и влюбился киномеханик Коля Жуков. По самые брови и выше. С первого их свидания, когда пришёл записываться в библиотеку. А Леночка Бармина к нему никак, но с сильным сочувствием, возникшем после того, как они вместе на другой берег плавали – он кино вёз, она книги. 
А когда потеплело до полного раздевания, тогда обнаружился полный между девицами контраст. В том числе в телосложении и волосяном покрове. И Коля на это отреагировал. Тактично, но твёрдо – так мол и так. Я люблю Елену Александровну. Мечтаю на ней жениться. А ты, Вера, и не надейся. И лучше, ищи себе другого. Но друзьями и товарищами останемся. Хочешь?
Всё правильно. И честно. Только вот беда – утопилась Вера Орехова. На глазах у Кольки, Леночки и другой молодёжи, читающей на пристани газеты. Думали, она ловкость решила свою показать, когда на запань спрыгнула и по брёвнам побежала. Резво так, прытко. Скок-прыг, прыг-скок. Один раз упала, но вскочила и опять. Пока до края не добралась, чтоб хрипло крикнув «Прощайй-й-те-е-е!!!», мырнуть под настил многослойный бревенчатый.
Пока поняли, пока туда-сюда, уже было поздно.
Колька после трагедии запил. Через год по нетрезвости замерз в санях, когда вёз новое кино в село Куликово. Елена Александровна изф наших краёв уехала. Говорят, на Байкал.
А мы… Мы живём - хлеб жуём. И размышляем над превратностями предпочтений и человеческих судеб. И дело тут, конечно, не в волосах на ногах и предплечьях. И не в умении декламировать  по памяти Блока и Лермонтова, сияя голубыми газами.   Не в чувстве вины, уничтожившем и Колину жизнь.
Дело в свободе совершать непоправимые глупости. Так нам кажется. А что такое «глупость»? И что такое, братцы, «свобода»?


*За;пань (За;понь) — инженерное заградительное сооружение в естественной или искусственной акватории, представляющее собой огражденную плавучими конструкциями ...