Марсель Карне. Набережная Туманов

НАБЕРЕЖНАЯ ТУМАНОВ
Фильм Марселя Карне
в пересказе Алексея Бакулина

Есть такие люди, которые любят в деталях пересказывать знакомым содержание поразивших их фильмов. Вот и я из числа таких пересказчиков. Здесь я пересказываю фильм великого французского режиссёра, одного из столпов «поэтического реализма» - Марселя Карне. Карне снимал с конца 20-х и вплоть до 70-х годов, но свои шедевры он создал в 30-х – 40-х годах (причём два из них – в годы фашистской оккупации). «Набережная Туманов» - один из таких его шедевров, - и я назвал бы его лучшим творением этого режиссёра, если бы не существовало «Детей райка». «Набережную Туманов», как и многие другие ленты Карне, можно рассматривать и как любовную мелодраму, и как тонкую философскую притчу, и даже, как криминальную драму. И то, и другое, и третье, будет совершенно верно.



«Quai des brumes»

Режиссер — Марсель Карне.
Сценарий — Жака Превера по одноименному роману Пьера Мак-Орлана.
Диалоги — Жака Превера.
Главный оператор — Эжен Шюфтан.
Операторы — Луи Паж, Марк Фоссар, Анри Алекан, Филипп Агостини.
Художник — Александр Траунер.
Композитор — Морис Жобер.
Производство — Грегор Рабинович.
Премьера в кинотеатре «Мариво» 18 мая 1938 г.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА и ИСПОЛНИТЕЛИ

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ
Жан — Жан Габен
Нелли — Мишель Морган
Забель — Мишель Симон
Люсьен — Пьер Брассёр

ВТОРОЙ ПЛАН
Водитель грузовика — Марсель Перес
Подружка Люсьена — Жени Бюрне
Первый сообщик Люсьена (Сирота) — Клод Вальтер
Второй сообщник Люсьена (Верзила) — Рафаэль
Виттель-Четвертинка — Раймон Эмо
Панама — Эдуар Дельмон
Художник Мишель — Робер Ле Виган
Корабельный доктор — Рене Женен

ТИТРЫ
Звучит увертюра фильма — мощная, мелодичная тема, вызывающая в воображении зрителя образ волнующегося северного моря, туманной ночи, скрытой во тьме опасности и дальних стран, отделённых от нас необозримым морским простором. Титры идут на фоне кадра, изображающего корабль в порту.
 

1. ЖАН ПРИХОДИТ В ГОРОД
Дорожный указатель:
 «До Гавра 20 км».

Ночь. Мокрое шоссе, редкие деревья по обочинам. Огни грузовика вдалеке.

Грузовик приближается. Теперь мы видим водителя: он чернявый, худощавый, с усиками и в кепке[1]. Устало, но внимательно смотрит на дорогу.
(ПРИМЕЧАНИЕ: Марсель Перес, создатель нескольких замечательных маленьких ролей у Карне. В частности, запомнился он как суетливый главный режиссёр театра «Фюнамбюль» в фильме «Дети Райка». Трудно определить словами, чем именно берёт этот артист, но его герои не проходят незамеченными зрителем: они весьма живы и обаятельны.)

Перед ним в лучах фар возникает человеческая фигура. Солдат Иностранного легиона голосует, пытаясь поймать попутку. Чтобы дело вышло вернее, он встал прямо на проезжую часть, лицом к машине.

Водитель тормозит. Солдат, не ожидая приглашения, лезет в кабину.

ВОДИТЕЛЬ. Ты в Гавр?

Солдат молча кивает.

ВОДИТЕЛЬ. Ну, садись, подвезу.

СОЛДАТ. Спасибо.

Они поехали. Солдат выглядит смертельно уставшим. Это здоровый, крепкий мужик лет под тридцать, с простым крестьянским лицом; он ещё и продрог к тому же — воротник его кителя поднят не по уставу. Глаза его слипаются, голова вот-вот упадёт на грудь. Самое бы время оставить его в покое, но шофёру смертельно надоело одиночество и ему нужно поговорить, — зря он, что ли, подбирает на дороге кого попало?

— Устал?

— Да, — отвечает солдат, почти не разжимая губ.

— Домой попадаешь? — продолжает разговор водитель. А в ответ — тишина… Но шофёра этим не проймёшь:

— А ты не очень-то разговорчив!..

— Не очень, — равнодушно соглашается солдат.

— Курить будешь?

— Давай.

Берёт у шофёра сигарету, потом спички:

— Спасибо.

Грузовик катит по ночному шоссе. Видны силуэты чёрных высоких деревьев по краям дороги.

Мы видим, что солдат всё-таки уснул — с зажжённой сигаретой во рту. Водителю это не нравится, и он, несмотря ни на что, продолжает разговор:

— Эй, уже приехали!..

Солдат просыпается. Глаза его расширены от испуга:

— Что?!..

— Мы в Гавре.

СОЛДАТ (равнодушно). А? Гавр?

ВОДИТЕЛЬ (деловито вперясь в дорогу). Ну и туман!..

СОЛДАТ (он окончательно проснулся и несколько зол на разбудившего его водителя). Разве это туман? Вот я был в Тенкене…

ВОДИТЕЛЬ (с недоверчивой усмешкой). Смеешься? В Танкине не бывает тумана.

СОЛДАТ (прищурясь недобро). Бывает, ещё как бывает. Вот тут. (Подносит руку ко лбу).

Водитель снова недоверчиво усмехается: какого странного парня он подобрал!..

Впереди на шоссе в лучах фар что-то промелькнуло — кажется, собака выскочила на дорогу. Солдат в миг успевает отреагировать: хватается за руль и сворачивает грузовик на обочину. 

Шофёр не на шутку рассвирепел:

— Ты что, ошалел?!.. На такой скорости!.. Из-за какой-то собаки!

СОЛДАТ (сказал, как отрезал). Собака — это собака.

ВОДИТЕЛЬ. А мои кости — это мои кости!.. Если у тебя крыша поехала от температуры, прими хинин!.. Думаешь, можно гонять на моем грузовике, как на собственной тачке?!..

СОЛДАТ. «Мой грузовик!..» «Мои кости!..» Не доволен — вылезай из машины, я объясню тебе, что к чему!..

ВОДИТЕЛЬ. Ну и чудесно!..

Солдат вылезает наружу, водитель выпрыгивает следом с разводным ключом в руке. Но солдат не очень-то испуган:

— Сейчас я их встряхну, твои кости!

ВОДИТЕЛЬ. Ты слишком много мнишь о себе.

СОЛДАТ. А может, все-таки не будем драться из-за несчастной-то псины? Только не подумай, что я испугался. Еще немного и я бы расквасил тебе рожу, так что и железяка твоя не помогла бы.

Для примера он хватает водителя за грудки, легонько встряхивает и тут же отпускает.

ВОДИТЕЛЬ. Да я было подумал, что ты сейчас стрелять начнешь, — вот и прихватил железку на всякий случай…

СОЛДАТ (усмехается с невыразимой горечью). Стрелять!.. Помолчал бы лучше!.. Что ты в этом понимаешь? Дай-ка лучше закурить.

Шофёр повинуется. А солдат начинает рассказывать — со всё той же горькой усмешкой в голосе:

— Пустое это дело — стрельба… Это тебе не пальба по праздникам в воздух, или, знаешь, по фигуркам в тире… Тут ты нажимаешь на курок, а он корчит потешную такую рожу, и с криком хватается за живот, словно объевшийся малыш. (Показывает, как это бывает). А потом он падает с окровавленными руками, а ты остаешься один и ничего не понимаешь, будто с ним исчез весь мир.

С последними словами глаза у солдата вспыхивают — то ли от злобы, то ли от боли. Подумав немного, он решает не возвращаться в кабину:

— Ну вот, я и приехал, наконец. (Возвращает водителю пачку сигарет). Спасибо. Держи. Ну, и не поминай лихом.

ВОДИТЕЛЬ (он уже совсем успокоился). Ладно, до свидания. Возьми всю пачку.

— А тебе?

— У меня есть еще.

— Тогда давай. Спасибо.

— Пока. Счастливо.

Водитель садится за руль, возвращает машину на проезжую часть и вскоре грузовик исчезает.

Солдат отправляется в путь пешком — руки в карманы, походка враскачку, воротник поднят. Звучит размеренная, ритмичная музыка — музыка дороги.

Но сделав два шага, солдат оборачивается. Что такое? Оказывается, за ним идёт собака — та самая, которую он спас от колёс грузовика. Жалкое создание! Маленькая, светленькая, короткошёрстая, уши беспомощно висят, но глаза уставились в спину человеку с глубочайшим обожанием.

Солдат чуть пожал плечами, не очень довольный таким попутчиком, и двинул дальше. Собака — за ним.

 
*****
Мы в Гавре. На весь экран — расцвеченная электрическими  лампочками вывеска ресторана «У Весельчака».

Внутри — свет, музыка, танцуют пары. Официант несёт кому-то бутылку шампанского.

У стойки — парочка: девица сомнительного вида и молодой мордоворот, сосредоточенно играющий в кости сам с собой.

ДЕВИЦА. У нас сегодня роскошный вечер, как я погляжу… Как думаешь,  долго это продлится?

ЕЁ СПУТНИК. Понятия не имею.

ДЕВИЦА. Ты никогда ни о чем понятия не имеешь.

Она решительно отходит от стойки и, зажав в зубах сигарету на длинном мундштуке, идёт через весь зал к столику, за которым сидят трое — пожилой бородач и двое молодых парней. Девица подходит к одному из молодых — лощённому субчику.

— Пошли потанцуем, Люсьен!..

 

— Я же сказал: жди меня в баре! — с властной небрежностью роняет Люсьен. Девица, чмокнув его в щёку, безмолвно подчиняется. Люсьен же вновь оборачивается к бородачу, который брюзгливо гнусит:

— Я пришел, потому что вы мне назначили здесь встречу. Только знайте, подобные заведения мне отвратительны… Музыку эту я нахожу пошлой… Я предпочитаю великие музыкальные произведения!..

Лицо у бородача крайне неприятное. Люсьен, который тоже не отличается обаянием, презрительно кривится:

— Не заливай, Забель, знаем мы твою музыку!..

Бородач Забель в свою очередь презрительно меряет его взглядом прищуренных глаз:

— Ничего вы не знаете… Вы — мелюзга, мелкая шпана!..

Лощёный Люсьен, удивительно похожий на крупную крысу[2], злобно щерится:

— Вот оно что? Ну-ка, повесели-ка нас!.. Ну, давай, ты же комик!.. Насмеши! (Оборачивается к своему приспешнику). Ты не находишь его забавным?
(ПРИМЕЧАНИЕ: Превосходная роль великого Пьера Брассёра. Уму не постижимо, как это он мог столь радикально перевоплощаться!.. В «Детях Райка», например, он сыграл такого душку, такого обаяшку! — и как сравнить того блестящего Фредерика Леметра с этим тошнотворным Люсьеном? Но и Люсьен, если приглядеться к нему, окажется не столь уж однозначным гадом... Порою он в самом деле, больше всего напоминает удава в шляпе, но порою он куда больше похож на упитанное, благовоспитанное дитя, на трогательного переростка, решившего после сытного обеда поиграть в разбойников. И это обоснованная трактовка: ведь Люсьен, как говорит Забель, — сын благополучных родителей... Незабываемы его капризные, обиженные гримаски, его «слёзки на колёсках», его наивно-удивлённые глазки... Но чаще всё-таки он исключительно мерзок!.. Так Брассёр и строит эту роль, взбивая странный коктейль из омерзения, негодования, умиления и жалости. И характерно, что именно в финальной сцене (см.) его Люсьен больше всего похож на ребёнка — на умытого, причёсанного, ухоженного, но смертельно обиженного ребёнка!..)

Приспешник — молодой, аккуратный парень, зажавший во рту зубочистку вместо сигареты, чуть улыбается. Похоже, ему несколько неловко сидеть в этой компании, но уйти он не может: таковы правила. Он нехотя отвечает:

— Почему же?.. При желании…

ЛЮСЬЕН (Забелю). Ну вот, видишь, ты насмешил нашего сироту. А когда никому не смешно, значит, естественности нет. А этого тебе удалось-таки насмешить!..

ЗАБЕЛЬ. Противно мне… Вы можете смеяться или делать вид, что смеетесь… Но ты бы постыдился своего образа жизни!.. Твои отец и мать — уважаемые люди, а ты все время играешь блатного авторитета. А ведь я знаю, что ты мог бы играть на фортепьяно!.. Что за дивная вещь — фортепьяно!..

И он встаёт, чтобы уйти. Люсьену это не нравится. Он тут же вскакивает и, мягко положив руки на плечи Забелю, вновь усаживает его за столик.

ЛЮСЬЕН. Ладно, оставим!.. Клоунада — это забавно, но только на пять минут. А скажи-ка, Забель, где сейчас Морис?

 

ЗАБЕЛЬ (мрачно). Морис? Старина Морис?.. Не знаю. Он приходил ко мне, это правда… Могу только сказать, что он такой же мелкий жулик, как и вы. Когда я это понял, я попросил его прекратить свои визиты. Боже, опять эта музыка!..

Он вновь хочет улизнуть, но Люсьен настойчив:

— Послушай, Забель, Морис исчез. И поскольку я был с ним не слишком любезен, даже наоборот…

ЗАБЕЛЬ. Я об этом знал, но меня это не касается. Дело, конечно, в женщине?..

ЛЮСЬЕН. Да нет, я не об этом. (В глазах его скрытый страх). Так вот, мне кажется, кто-то решил, будто я замешан в этом исчезновении…

ЗАБЕЛЬ (насмешливо). Мне кажется, это должно тебе льстить. Однако, такие слухи могут навлечь на тебя неприятности, и тогда тебе будет не до веселья!

ЛЮСЬЕН. Именно. И я уверен, что ты знаешь многое.

ЗАБЕЛЬ. Да, многое. (Значительная пауза. Взгляд его делается по-звериному насторожённым). Сожалею, ребятки, но я ничего не знаю. (Встаёт из-за стола). И потом я прошу вас не тыкать мне! Я знавал ваших отцов! У меня седина в волосах! Я почтенный коммерсант и ваши манеры мне совершенно не нравятся! Я предоставляю вам заплатить за всё, потому что это вы пригласили меня!

Неспешно, с достоинством удаляется, бросив напоследок гардеробщице:

— Будьте любезны, мадам, дать мне мою шляпу и пальто!..

Сообщник Люсьена, названный им «Сиротой», задумчиво грызёт зубочистку и смотрит вслед Забелю:

— Лихо! Он наплевал на нас и теперь уходит!..

ЛЮСЬЕН (со скрытой злобой). Пусть идёт. Попозже мы наведаемся к нему.

СИРОТА. Зачем?..

ЛЮСЬЕН. Просто так… Посмотреть…

Забель надевает котелок, стоя у стеклянной двери в ресторан, а за дверью, на улице швейцар ведёт баталию с подвыпившим бродяжкой:

— Я же сказал тебе: пошёл прочь!

Бродяжка не желает сдаваться:

— А ты не мог бы быть повежливее? Ты поставлен здесь, чтобы отвечать на вопросы!.. Ну и скажи: сколько у вас стоит комната?

Швейцар рычит, тряся его за грудки:

— Я уже ответил: здесь тебе не гостиница!

Забель выбирается из ресторана, проходит мимо, не обратив на них никакого внимания, и скрывается в тумане.

И едва он исчез, как из тумана появляется знакомый нам солдат-легионер. Он идёт широким, усталым шагом, опустив голову, и засунув руки в карманы.

А бродяжка меж тем героически отражает могучий напор швейцара:

— А, так ты не хочешь сказать мне цену?!.. Это не слишком вежливо с твоей стороны!.. Хотя заметь: я мог бы найти пристанище и получше!..

Бродяжку зовут Виттелем, но более он известен как ЧЕТВЕРТИНКА. Он высок, худ, и напоминает вставшего на задние лапы лиса — ловкие движения, хитрая, остренькая мордочка… Одет он в длинное пальто и чёрную шляпу.

Швейцару наконец удаётся оттолкнуть его:

— Уходи отсюда, а не то пожалеешь!

Четвертинка отлетает в сторону и натыкается на солдата:

— Извините!..

— Пожалуйста… — бурчит солдат, не поворачивая головы.

Кстати, пора сказать, что зовут солдата Жаном. Отныне так и будем его называть.

ЧЕТВЕРТИНКА (Жану). Ты вежлив, как настоящий друг!..

ЖАН (отводит его рукой). Отстань от меня, я спешу!

Но дружелюбный Четвертинка так и вешается ему на шею:

— Погоди! Не каждый день можно встретить на улице настоящего друга! Не то, что бы мне нравились солдаты… Хотя я тоже мог бы стать солдатом, если бы не ударился головой накануне комиссии…

Жан усмехается. Он не испытывает неприязни к этому бродяжке, но знакомство с ним завязывать не собирается:

— Теперь ты уберёшься?

ЧЕТВЕРТИНКА (почти обиженно). Ты тоже грубиян — как и он?

ЖАН. Нет, я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Конец этой фразы он произносит машинально, напряжённо вглядываясь в дальний конец улицы, — туда, где из тумана медленно появляются силуэты трёх военных патрульных.

Вот они подходят мерным, тяжёлым шагом, неповоротливые и мрачные, в своих нелепых французских касках, до неприличия похожих на шлемы пожарных.

На Жана на улице уже нет! Четвертинка стоит на тротуаре один, небрежно прикрывая спиной входную дверь в клинику дантиста.

Кажется, патруль ушёл. Четвертинка приоткрывает дверь и выпускает Жана на улицу, — всё это время солдат прятался в подъезде зубоврачебной клиники.

Жан опасливо и мрачно смотрит в ту сторону, куда скрылся патруль. Роняет:

— Ну, куда же без них!..

ЧЕТВЕРТИНКА. Да, с тобой всё ясно!..

А на брусчатке мостовой перед ними сидит собака — тот самый пёсик, который был спасён Жаном от гибели. Он с обожанием смотрит в лицо своему спасителю и повизгивает от избытка чувств.

ЖАН (псу) До чего же ты прилипчив… Ну надо же!..

Пытается прогнать пса.

ЧЕТВЕРТИНКА. Это твоя собака?

ЖАН. Нет.

Они шагают вдоль по улице.

ЧЕТВЕРТИНКА. Так значит, ты ищешь тихий угол? Может быть, я смогу тебе помочь?

ЖАН. Это не просто: я на мели.

ЧЕТВЕРТИНКА. Это не имеет значения: я отведу тебя к Панаме.

ЖАН. Что ещё за панама?

ЧЕТВЕРТИНКА. Панама? Это самое спокойное место на всём побережье. Вроде приморского курорта. Лучше не придумаешь: четыре стены, дверь и сверху крыша!

И они уходят. А перед дверью ресторана швейцар продолжает вышагивать туда-сюда, да рядом стоит автомобиль Люсьена…

 

2. ЧЕЛОВЕК ПО ПРОЗВИЩУ ПАНАМА
В густом тумане, в неразличимой местности, без пути и без дороги ковыляют по кочкам Четвертинка и Жан.

ЧЕТВЕРТИНКА. Видишь что-нибудь? Хоть глаз коли!.. Знаешь, о чем я мечтаю?

ЖАН. Если будешь мечтать на ходу, разобьёшь свою рожу, приятель.

ЧЕТВЕРТИНКА. Да ладно!.. Гляди-ка, мы пришли. Видишь, огонёк? Вон там наше убежище.

И он указывает рукой на кособокую хижину, стоящую на берегу моря. Окна в хижине горят, — видимо, там можно жить, хотя поверить в это трудно.

ЧЕТВЕРТИНКА (доверительно). Моя мечта — хотя бы раз в жизни поспать на белых простынях!.. Представляешь? — одна простыня сверху, другая снизу…

Сладкие грёзы!..

Откуда-то раздаётся собачье поскуливание.

ЧЕТВЕРТИНКА. О, твоя псина здесь…

Жана так обозлило это замечание, что он остановился:

— Я уже сказал тебе: это не мой пёс!

И раздражённо топает на собачку:

— Пошёл прочь, кому говорят!.. (Четвертинке). У меня нет собаки! У меня вообще никого нет.

Бродяжка добродушно удивляется:

— Не любишь собак?

Жан опять останавливается:

— Я не люблю тех, кто ищет себе хозяина.

Они подходят к входной двери в хижину. Четвертинка стучит. Из-за двери доносится голос немолодого мужчины:

— Кто там?

— Свои! Виттель-Четвертинка! Откройте, я не один.

Дверь открывается и на пороге, в тусклом электрическом свете возникает фигурка хозяина, человека лет шестидесяти. Он в белом, чрезмерно широком костюме и белой шляпе. Невозмутимо кивает головой:

— Входите.

Они входят

ЖАН. Добрый вечер.

И сразу устало садится на длинную скамью за длинный стол, — обстановка, как в солдатской столовой.

Хозяин (у него в руке гитара), раздумчиво смотрит на гостя:

— Хотите выпить?

ЖАН. Нет, спасибо, я хочу отдохнуть. И мне нечем платить за выпивку, так что…

ХОЗЯИН (невозмутимо). Это ничего! Здесь ты у себя дома. (Подумав, решительно добавляет). Предупреждаю: даже не пытайся портить мне настроение туманом, неприятностями и несчастьями. Здесь, у нас тумана не бывает! Погода всегда хорошая! Барометр не работает, так что, сам понимаешь, — каждый день хорошая погода!..

Стрелка настенного барометра и в самом деле застряла на секторе «Устойчиво хорошая погода».

ХОЗЯИН. Отличная погода!..

ЖАН (на всякий случай). Можешь не беспокоиться, я не болтлив.

ХОЗЯИН. А я болтлив. Но скромен!

Это и есть Панама — таково его прозвище, так называется и его заведение. Он худощав и широкий белый костюм болтается на нём во все стороны. Это хороший, дорогой костюм, и обращаются с ним аккуратно, — вот только он очень стар, и этого уже не скроешь. Но главная гордость хозяина — его шляпа. Он доверительно склоняется к Жану и тычет пальцем в драгоценный головной убор:

— Как тебе она? Настоящая! Я купил её там, в Панаме, в девятьсот шестом. (Глаза его горят, хотя чёрные усики его обвисли довольно уныло). Панама!.. Америка, поделённая пополам!.. Ты прибываешь туда на пароходе и снизу, с палубы, видишь наверху, на деревьях обезьян… Совершенно голубые обезьяны! Но вот, что удивительно…

 Но Жан слушает эту вдохновенную речь не слишком внимательно. Боимся, что он и вовсе уснул.

ПАНАМА (деликатно). Устал?..

ЖАН (вздрагивая). Да, немного.

ПАНАМА (он немного обижен невниманием гостя). Ну, извини. Устал ты или нет — это меня не касается. Обычно я никому не задаю вопросов.

ЖАН (вновь задрёмывает). Это неплохо. Неплохо…

А меж тем Четвертинка прихватил со стойки пустую бутылку и пытается высосать из неё хоть каплю. Панама бросается на него:

— Оставь её в покое, идиот!.. Не видишь, что ничего не льётся! Однажды ты уже наглотался мух… Панама, девятьсот шестой!

И тут мы видим, что бутылка вовсе не пуста: у неё внутри красивый парусник! Панама бережно опускает этот сувенир на особую подставку:

— Тридцать два года бутылке! И ты хотел проглотить это, бестолочь?..

ЧЕТВЕРТИНКА. Когда я хочу пить, мне всё равно. Ты знаешь, я хотел бы…

ПАНАМА. Знаю, знаю: ты хотел бы поспать на белых простынях.

С иронией Панама смотрит на этого мечтателя, потом садится за стойку и начинает тихо наигрывать на своей гитаре что-то латиноамериканское…

Дверь открывается и входит ещё один посетитель — плечистый мужчина лет тридцати, в костюме и шляпе. На плече у него ящик с красками. Не иначе, как это живописец!..

— Привет, Панама!

— Привет, МИШЕЛЬ.

Художник Мишель бросает взгляд на Жана:

— Да у тебя сегодня люди…

ЖАН (не слишком дружелюбно). Да. Важные люди.

Мишель непринуждённо садится на стол, ставит ноги на скамью и философски замечает:

— Люди, как люди: иногда угрюмые, часто недобрые… Однако в мире есть ещё много красивого…

ПАНАМА (играя на гитаре под сурдинку). Вам осталось лишь нарисовать эту красоту.

МИШЕЛЬ. Нарисовать?.. (Огрочённо). Я пытался. Я рисовал цветы, девушек, детей… Но во всём этом я вижу только зарождение будущего преступления… Я вижу начало преступления в каждом платье, в каждой розе.

ЧЕТВЕРТИНКА (тоном матёрого искусствоведа). Это то, что мы называем «живопись ножом»!..

Мишель достаёт из кармана блокнот со своими набросками, рассматривает их и сокрушённо вздыхает:

— Есть ли что-нибудь проще, чем дерево? И однако, каждый раз, когда я рисую дерево, всем становится не по себе. Это потому что… что-то таится за этим деревом… Вопреки собственному желанию, я рисую вещи, укрытые до поры в других вещах. Гляжу на пловца и уже вижу в нем утопленника.

 

ЧЕТВЕРТИНКА. Стало быть, «мёртвая природа»[3]?..
(ПРИМЕЧАНИЕ: Каламбур. На самом деле Витель-Четвертинка, желая прихвастнуть знанием искусствоведческих терминов, говорит: «Стало быть, это натюрморт?» Слово «натюрморт» в точном переводе означает «мёртвая природа», — и в этом смысле оно чрезвычайно подходит для определения искусства Мишеля.)

ПАНАМА (Четвертинке). Да замолчи ты, дурень!..

МИШЕЛЬ. Нет, это я дурень… Действительно, дурень. Зачем жить вот так — в постоянном волнении и страхе? (Жану). А вы как считаете?

Жан рассчитывал было поспать: взгромоздил ноги на скамью, прислонился к стене… Но теперь он понимает, что здесь ему поспать не дадут и не без раздражения отвечает художнику:

— Я считаю, что вы здорово запутались.[4]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Жан Габен и Робер Ле Виган снимались вместе — по крайней мере ещё один раз: в прекрасном фильме на сюжет Страстей Христовых «Гологофа». Ле Виган играл там Спасителя — играл очень хорошо. Габен играл Пилата — посредственно играл. Вообще, любопытно и поучительно сравнить «Гологофу» со «Страстями Христовыми»... А что касается Ле Вигана, то его герой, его игра в «Набережной Туманов» придаёт фильму дополнительную пронзительную и, я бы сказал, мистическую ноту... Об этом позже.)

МИШЕЛЬ. Да. Но ничего, всё уладится. (Улыбается добродушно, но бесконечно печально). Я знаю, что всё будет… всё будет хорошо!

ПАНАМА (Мишелю). Вы по-прежнему хотите покончить с собой?

Вопрос задан совершенно безучастно, — на лице у Панамы написано: «А моё дело — сторона».

МИШЕЛЬ. Кто-то идёт на рыбалку, на охоту, на войну… Кто-то совершает мелкие пакости… А кто-то убивает себя… или кого-то ещё. Такова жизнь.

Начинает набивать трубку.

ЧЕТВЕРТИНКА. Такова жизнь!..

МИШЕЛЬ (Четвертинке). Вот ты, например. Ты пьёшь. Зачем? Чтобы доказать что-нибудь?

ЧЕТВЕРТИНКА. Я?.. (Смешок). Я просто хочу утолить свою жажду!

МИШЕЛЬ. Вот и я о том же…[5] (Жану). А вы? Уверен, что, нарисуй я ваш портрет, — все увидели бы…
(ПРИМЕЧАНИЕ: В самом деле: у всякого своя жажда.)

ЖАН (затравленно). Ну хватит!.. Оставьте же меня в покое!

МИШЕЛЬ. …руки в карманах, в глазах — страх…

И тут смертельно уставший Жан срывается. С ним происходит небольшая истерика. Вскочив с места, размахивая руками и тараща глаза, он выкрикивает:

— Хватит! Надоело, надоело, надоело!.. Развлекаться сюда явились? Языком поболтать? Достал ты меня, ясно?!

Понемногу он успокаивается.

МИШЕЛЬ. Вы тоже выпили?

ЖАН (снова на грани срыва). «Выпили!..» Тебя не касается, бездельник! Если я не нравлюсь тебе, это не значит, что я пьян. Я не пил-то всего два дня!.. Забавно?!.. Мой желудок висит где-то повыше пупка… (Показывает, где именно).

Все смотрят на него очень внимательно, с сочувствием.

ПАНАМА. Так ты голоден?..

ЖАН. Тебе-то что за дело?!..

ПАНАМА (спокойно). Я мог бы дать тебе поесть, — это не сложно.

Откладывает гитару в сторону, выбирается из-за стойки.

ЖАН. Ну конечно: когда надо попросить, тут-то мы и прячем язык в задницу. Гордость не позволяет!.. «Упрямство», как они говорят. «Упрямство и гордыня!» Упрямство! Что, я твердолобый, да?!.. (Стучит себя кулаком по лбу).

Дверь открывается и в заведение вбегает всё тот же пёс. И, конечно, сразу устремляется к Жану. По-своему эта псинка красива — мускулистое поджарое тело, чистая белая шкура с редкими чёрными пятнами…

ЖАН (собаке). Впрочем, ты так же упрям, как и я.

ПАНАМА. Ты вроде сказал, что голоден…

ЖАН. Да, я голоден.

ПАНАМА. Иди сюда.

Заходит в соседнюю комнату. С порога внимательно смотрит в угол, — кажется, там уже кто-то сидит. Жан идёт следом за Панамой, а тот нагибается в три погибели над маленькой тумбочкой:

— Есть хлеб, колбаса и честер. Когда я был в Панаме, я всегда покупал честер.

Жан поначалу не сводит глаз с еды, потом машинально переводит взгляд в сторону.

Там, спиной у нему, стоит у окна девушка в чёрном берете и блестящем, полупрозрачном дождевике.

Почувствовав взгляд Жана, девушка оборачивается.

Она очень молода[6].
(ПРИМЕЧАНИЕ: Мишель Морган было 17 лет, когда она снялась в этой роли. Впрочем, выглядит она несколько старше. Её героине, Нелли, тоже 17 лет.)

У неё круглое лицо с тонкими чертами, круглые, очень светлые глаза. Странные глаза. Иногда кажется, что зрачки у неё вертикальные — как у кошки или у змеи. Она секунду разглядывает Жана, — пожалуй, несколько свысока и настороженно.

Жан смотрит на неё, как побитая собака: слишком он измотан, голоден, грязен, — разве можно в таком состоянии говорить со столь ослепительными девушками?

И садится за стол.

Панама радушно выкладывает на стол угощение и приправляет его добрым советом:

— Если долго сидел без пищи, то есть нужно очень медленно!..

И уходит, на прощанье ещё раз пристально взглянув на девушку. В его взгляде можно прочитать и предостережение: «Берегись этого солдата!..» — и просьбу: «Не обижай этого беднягу!»

Жан начинает крошить хлеб маленьким перочинным ножом, но, похоже, голод теперь не слишком заботит его.

Вниманием солдата овладела девушка. Он смотрит на неё хмуро, явно сомневаясь в своей неотразимости:

— А ты чего ждёшь? Не хочешь пожелать мне приятного аппетита? Не знаешь приличий?

Девушка внимательно разглядывает его, но не спешит отвечать, — стоит у окна с независимым видом, засунув руки в карманы. Не дождавшись ответа, Жан обращается к собаке — но смотрит при этом только на девушку:

— Эй, псина!.. Я давно не ел, но и ты, наверное, тоже… Держи.

Бросает псу кусок хлеба.

Девушка тоже заинтересовалась собакой:

— Это ваш?

— Мой.

— У него милая мордашка.

Жан, подумав, отвечает:

— У тебя тоже. (С вызовом). Ты красива и ты мне нравишься! Кроме шуток! (При этом набивает рот хлебом). Ты худовата, но ты мне нравишься.

Девушка, сделав гримасу «ах-как-вы-все-мне-надоели», отворачивается к окну. А Жан с азартом продолжает:

— Прям как в кино: я тебя увидел, и ты мне понравилась, — удар молнии! Удар по башке! Любовь, короче… Слыхала про того мелкого, с крыльями? (Дёргает плечами, точно пытается помахать крылышками). Про Купидона? У него ещё стрелы были… И повсюду сердечки, романсы… И слёзы, конечно… Все вы одинаковы: от вас только и жди пакостей. Вот только я тут не причём… Я слишком неподходящая компания для тебя.

Девушка удивлённо поворачивается к нему:

— Вы вправду так думаете?

Её движения не резки, почти вальяжны, её голос певуч.

ЖАН. О чём?

ДЕВУШКА. О том, что вы сейчас говорили… О любви…

ЖАН (продолжая жевать). Эх ты!.. Женщины все одинаковые… Все ваши чувства можно нарисовать на почтовой открытке.

ДЕВУШКА (улыбается с вызовом). Как вы сказали?..

Жан, не выдержав, приближается к ней:

— Ну да, а что? А как иначе-то? Тут всё понятно.

ДЕВУШКА (с независимым и сердитым видом видом отходит в сторону). Почему вы так со мной разговариваете?

ЖАН. О-о! Скажи ещё, что пришла сюда, чтобы принести пирожки своей бабушке!..

Девушка садится на скамью, спиной к столу.

 

Жан пристраивается с другого конца, лицом к ней, продолжая и разговор, и трапезу:

— Да, ты — вылитая Красная Шапочка! И вот ведь какая жалость — ведь я-то самый настоящий волк! Большой, злой волк! Зачем ты строишь из себя такую фифу? Эва, какая!..

Он изо всех сил старается казаться развесёлым, беззаботным грубияном, но от девушки не укрывается фальшь этой позы:

— Почему вы всё время так смеётесь? Ваш смех не настоящий — он печальный.

ЖАН (вскакивает с места в возмущении). А тебя спрашивали? Вы все любите нас, солдатиков, когда мы ведём вас танцевать или в кафе, дарим вам конфеты. А когда солдатик на мели, вы говорите ему — заткнись! И больше он вам не нужен. Не знаю, зачем я говорю тебе это… (Садится на место, говорит сумрачно). Слова остаются словами. Мужчины и женщины никогда не могут понять друг друга. Они говорят на разных языках.

Девушка, обращаясь в пространство, мелодичным голосом изрекает нечто мудрое:

— Может быть, они не могут понять друг друга, но они могут любить друг друга.

Она по-прежнему держит руки в карманах и не смотрит на Жана — сама независимость, сама девичья гордость.

ЖАН. А ты уже любила кого-нибудь?

Обернулась, смерила солдата взглядом… Потом вздохнула:

— По-настоящему? Нет.

ЖАН. В таком случае…

Но тут с улицы громко звучат три выстрела — один за другим. Собака в ужасе прячется под ноги солдату.

ДЕВУШКА (вскакивая с места). Что случилось?

ЖАН. Не знаю.

В комнату входит Панама — непробиваемо невозмутимый — и ковыляет к тумбочке с продуктами.

ЖАН (Панаме). Эй, что случилось?

ПАНАМА (равнодушно). Нарушители. Выбираешь местечко потише, чтобы не видеть людей, а они являются именно сюда, чтобы устроить разборки!..

Открывает ящик тумбочки, достаёт оттуда револьвер и деловито прячет его за пояс. Потом гасит висящую под потолком керосиновую лампу и удаляется.

ЖАН. Очень мило! Придётся готовиться к бою в катакомбах.


*****
На берегу, рядом с кабачком Панамы стоит автомобиль Люсьена. Сам Люсьен за рулём, а двое его приспешников — Сирота и Верзила — возвращаются к машине из короткой разведки боем.

ЛЮСЬЕН. Ну и что?

СИРОТА. Что?

ЛЮСЬЕН. Бездельники!.. Неужели так трудно схватить того, кто выходит из такси?!

СИРОТА. Он не мог далеко уйти. Наверняка он спрятался там, в бараке.

ЛЮСЬЕН. В каком бараке?..

СИРОТА. Вон в том кабачке.

ЛЮСЬЕН. В этом-то сарае? Поехали.

Заводит мотор и трогается с места. Приспешники вскакивают на подножки по обе стороны от кабины. Так они преодолевают сто метров до кабачка Панамы.

СИРОТА. Я уверен, что он здесь.

ЛЮСЬЕН. Значит, всё просто: ты пойдёшь и найдёшь его.

Втроём подходят к дверям. Люсьен стучит:

— Откройте, мы умираем от жажды!

По ту сторону двери Панама с револьвером в руках решительно отвечает:

— Бесполезно стучать, всё закрыто!

ЛЮСЬЕН. Если вы не откроете, мы всё равно войдём, но уже силой.

ПАНАМА. Осторожно, первое предупреждение! (Стреляет в потолок). Ну что, вспомним Панаму? Если вы ещё здесь, я буду стрелять в дверь.

ЛЮСЬЕН. Пошли, а то он и вправду начнёт стрелять…

Трусливо пригибаясь, они отступают…

 
*****
А в это время в задней комнате кабачка девушка в сильном волнении прижимается лицом к стене.

ЖАН. Испугалась стрельбы?

ДЕВУШКА (мечется по комнате). Если бы только стрельбы!..

ЖАН. А чего же ещё?

ДЕВУШКА. Я не могу вам сказать.

ЖАН. Не нужно бояться, раз я здесь.

ДЕВУШКА. Как вы любезны!..

Она вновь прижимается к стене, пытаясь услышать что-то ещё, кроме выстрелов. Жан встаёт с места и подходит к ней с видом могучего заступника:

— Как тебя зовут?

ДЕВУШКА. Нелли.[7]

ЖАН. А меня Жан.
(ПРИМЕЧАНИЕ: Видимо, будет нелишним обратить внимание читателя, что, поскольку действие происходит во Франции, то все имена произносятся с ударением на последнюю гласную. Таким образом, девушку зовут не НЕлли, А НеллИ. Постарайтесь это запомнить. Вы же не говорите ДжУльетта, ИзольдА... А Жан и НеллИ — это, по-моему мнению, пара ничуть не менее замечательная, чем Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда... Марсель Карне в свой золотой период создавал такую же нетленку, как Шекспир или Вагнер. Его имя равновелико с самыми значительными именами европейской культуры.)

 
*****
А между тем банда Люсьена, укрывшись за своим автомобилем, обстреливает окна кабачка. Гремят выстрелы, со звоном бьются грязные стёкла.

 
*****
В кабачке Четвертинка испуганно падает за стойку.

И вовремя! Ещё один выстрел — и там, где только что стоял бродяжка, разлетается осколками бутылка. Это та самая бутылка-сувенир с панамским парусником!

ПАНАМА (со стоном). Сволочи!

ЧЕТВЕРТИНКА. Вот это настоящий морской бой! (Поднимает обломки кораблика). Великолепно! На борту остался один капитан…

Он имеет в виду Панаму. А тот, сосредоточенный и хладнокровный, высовывается в приоткрытую дверь и стреляет по врагам. Его пуля гасит фару на автомобиле Люсьена.

Напуганные столь метким попаданием, бандиты торопливо влезают в машину и быстро убираются прочь.

Панама с сумрачным удовлетворением говорит художнику Мишелю:

— Думаю, они всё поняли.

Мишель за всё время перестрелки даже не изменил позы: как сидел на столе, положив ноги на скамью, так и сидит. В ответ на слова Панамы он только добродушно усмехается.

Панама осторожно открывает дверь и, стоя на пороге, оглядывает окрестности:

— Какая красивая ночь!..

Выходит во двор. За ним идёт художник:

— Да, ночь красивая…

Панама кладёт руку на перила и тут же отдёргивает:

— Смотри-ка!.. Похоже на кровь…

МИШЕЛЬ. Кровь?

И тут из-за перегородки на крыльце выбирается испуганный бородач Забель. Он в хорошем пальто и элегантном котелке.

ПАНАМА (поражённый). Кто здесь? Что вы тут делаете? (Заметив кровь у Забеля на руках). Они в вас попали?

ЗАБЕЛЬ (приподнимая котелок). Да нет… Видимо, я поранился, когда падал… Позволите мне войти?

Панама обменивается с Мишелем недоверчивым взглядом, но уступает:

— Заходите.

И Забель заходит, приговаривая:

— Благодарю вас. Забавная вещь — жизнь: вечером никогда не знаешь, что случится утром!..

Его дорогое пальто обильно заляпано грязью.

 
*****
В задней комнате Нелли в ужасе отшатывается от двери:

— Нельзя, чтобы этот человек увидел меня здесь!

ЖАН. Ну, это не сложно. Я тоже никого не хочу видеть, так что…

 
*****
А Забель в передней комнате усаживается за стол и с омерзительной улыбкой повествует:

— Они гнались за мной, как волки за коровой. Забавно! Впрочем, я едва спасся… Дайте мне рому, начальник.

ПАНАМА (стараясь не показывать неприязни). Здесь нет рома! Но если вы хотите помыть руки…

Забель не без смущения разглядывает свои окровавленные ладони. Улыбается. Даже если бы он не совершил иных злодейств, его следовало бы убить за одну эту улыбку.

— А, руки!.. Спасибо. На одежде кровь оставила бы пятна, а руки-то легко отмыть. Не знаю, замечали ли вы, что у врачей, особенно у практикующих хирургов руки всегда такие белые, ухоженные? Это потому, что их красивые пальцы частенько бывают залиты кровью! Но я-то не врач, я коммерсант, хозяин лавки, продаю изделия из гипса. Вы знаете, как трудно сейчас идёт торговля!..

ПАНАМА (едва не срываясь на крик). Мы ни о чём вас не спрашиваем. На улице, в маленьком бочонке есть дождевая вода.

ЗАБЕЛЬ. Как прикажете.

Пёсик Жана, взглянув на Забеля, заливается злобным лаем. Забель презрительно щурится на него, потом благосклонно обращается к Мишелю:

— Вы художник, мсьё? А я вот не художник и весьма сожалею об этом.

Мишель рассеянно листает свой блокнот и всем своим видом показывает, что не желает поддерживать разговор, но Забеля это не смущает:

— Я очень люблю искусство. Особенно хорошую музыку. Великую музыку!

Вслед за Панамой он выходит во двор, продолжая излияния:

— Музыка, особенно религиозная, пробуждает мои воспоминания. Я очень люблю копаться в своей памяти: воспоминания о семье, о детстве…

При этом он непрерывно нервно потирает окровавленные руки.

Начинает мыть руки в бочонке. Панама внимательно смотрит на него, наконец спрашивает:

— Где ваша рана? — я ничего не вижу.

ЗАБЕЛЬ. Значит, я не ранен. Я ошибся — вот и всё! (Вытирает руки носовым платком и вдруг испуганно замирает). Я потерял свой пакет! Мой пакет! Какая досада!.. Это всё из-за них!..

ПАНАМА. Так значит, это была не ваша кровь? Послушай… Я не знаю, кто ты, откуда, но, когда солнце встанет, ты можешь убраться отсюда. Твоя рожа мне не нравится!

ЗАБЕЛЬ (преспокойно). Да, есть лица, которые не внушают симпатии… Но какое это имеет значение? Если задуматься, это такая мелочь — лицо!.. Такая мелочь!.. Моё лицо никому не нравится. Однако, — не знаю, поверите ли вы мне, — когда я смотрю на себя в зеркало, мне оно нравится. В конце концов, лучше уж такое лицо, чем вовсе никакого.

С этими словами он вежливо приподнимает котелок и удаляется.

Из окна задней комнаты вслед ему смотрят Жан и НЕЛЛИ.

Небо над морем понемногу светлеет.

 

Нелли отворачивается от окна и задумчиво улыбается:

— Каждый раз, когда встаёт солнце, мы думаем, что сегодня случится что-то новое, необычное… А потом солнце садится, и всё идёт по старому… Как печально.

ЖАН. То, о чём ты говорила недавно — это правда? Ты действительно так думаешь?

НЕЛЛИ. О чём?

ЖАН. О любви.

НЕЛЛИ. А иначе зачем бы я это говорила?

ЖАН. Ну, просто болтала, как все вы делаете, чтобы растрогать клиента.

НЕЛЛИ (смеётся — скорее удивлённо, чем обиженно). Клиента?..

И тут в дверь их комнаты, припёртую стулом, начинают ломиться. Жан спешит открыть. Входит Четвертинка, снимает шляпу перед Нелли:

— Извините, если помешал вам.

Направляется к умывальнику и суёт лицо прямо под струю:

— Шотландский душ! Нет ничего лучше для мужчины! И вот, свежий как роза, я готов к трудовым подвигам!

ЖАН. Серьёзно? Ты работаешь?

ЧЕТВЕРТИНКА. Да, в доке. (Показывает Жану небольшой мех для вина, спрятанный у него под пальто). Сюда влезет два литра! Нацежу потихоньку вина из бочки в порту, а вечером продаю его. Это, конечно, воровство, но заметь: я единственный воришка, который затыкает бочку после себя. Это дело профессиональной чести! Ну ладно, до свиданья! Красавица моя, извините, но труд есть труд! Прощайте!

Уходит с галантным поклоном.

ЖАН (поворачивается к Нелли). Ты остаёшься здесь?

НЕЛЛИ. Нет.

Выходят в переднюю комнату.

ЖАН. Куда ты идёшь?

НЕЛЛИ. Не знаю.

ЖАН. Тогда пойдём вместе.

Художник смотрит на них с мягкой улыбкой. Спрашивает Жана:

— Вы любите жизнь?

ЖАН. Что?..

МИШЕЛЬ (терпеливо). Вы любите жизнь?

ЖАН (подумав, посмотрев на Нелли). Да, бывают деньки…

МИШЕЛЬ. А жизнь? Любит ли она вас?

ЖАН. Пока что она относится ко мне как изрядная сволочь… Но может быть, однажды она исправится, раз уж я люблю её?.. (Панаме). Слушай, я хочу поблагодарить тебя за радушие. Ты был любезен со мной.

ПАНАМА. Вы все составили мне компанию. Это вам спасибо. Если я смогу сделать для тебя что-нибудь…

ЖАН. Что нибудь для меня? Знаешь… (Неуверенно). Может, найдёшь мне гражданскую одежду? Не важно, какую.

ПАНАМА. Я думал, ты демобилизован.

ЖАН. А я думал, что ты никогда не задаёшь вопросов. Ты мне не доверяешь?

Художник вскидывает голову и внимательно смотрит на Жана.

ПАНАМА. Нет, но… У меня только один костюм. (Встряхивает полами своей доисторической панамской пары). Он старый, но я люблю его. Ладно, если вернёшься сегодня вечером, я приготовлю для тебя что-нибудь. (Утешительно хлопает солдата по плечу).

ЖАН. Спасибо тебе! Посмотрим.

Он давит окурок на полу, идёт к двери… И тут художник неожиданно обращается к нему:

— Какой у вас размер ноги?

ЖАН (после недоумённой паузы). Сорок первый, а что?

МИШЕЛЬ (уклончиво). Просто так, ничего.

ЖАН (к Нелли). Ты идёшь?

Она доверчиво оборачивается к нему и втроём с собакой они покидают кабачок. Панама провожает их до дверей. Жан небрежно козыряет ему.

Они идут, сутулясь, по берегу, в ту сторону, где высятся трубы стоящего в порту океанского лайнера.

Издалека доносится, нарастая, рёв пароходной трубы.

 

3. КАКОЕ У МОРЯ ДНО
Панама возвращается в заведение.

Художник Мишель, по-прежнему сидящий на столе и поигрывающий своей шляпой, меланхолично замечает:

— Да… Случай устраивает забавные штучки.

ПАНАМА. Случай?..

МИШЕЛЬ. Да. У него сорок первый размер. У меня тоже. Он ищет одежду. У меня есть костюм. Он, кажется, хочет сменить личность, но тогда ему нужен ластик, чтобы стереть прошлое.

Панама хмуро посматривает на него из-за стойки:

— Но сперва ему нужно найти гражданский костюм, — это уж точно.

МИШЕЛЬ (улыбаясь добродушно и печально). Вот и чудесно: у меня есть один лишний.

ПАНАМА. Да?

МИШЕЛЬ. Тот, что на мне. Ему пригодится.

Пауза. Мишель, видимо, ждёт расспросов, но Панама молча усаживается на стул и берёт гитару. Он твёрдо решил не лезть в дела таких психов, как этот Мишель. Художник, вздохнув, поднимается с места: 

— А я пойду, искупаюсь…

ПАНАМА (предельно равнодушно). Вот как?

МИШЕЛЬ. Да. Море неспокойно. Сильный туман.

ПАНАМА (на секунду поднимая глаза от гитары). Что вы сказали?

Кажется, Мишель понял, что никто не собирается его останавливать. И он говорит — грустно, и в то же время жёстко:

— Я говорю то, что есть: что море неспокойно и сильный туман. И всё это мне подходит. (Тут он слегка улыбается с мечтательным видом). Я плаваю довольно плохо, однако думаю, что уплыву очень далеко.[8]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Итак, художник Мишель хочет уйти из жизни, но так, чтобы это не стало грехом, чтобы его смерть спасла Жана. Он отдаёт беглому солдату не только одежду и документы — он отдаёт и свою личность, свою душу. Солдат Жан волей-неволей перевоплощается в художника Мишеля (см. далее — встреча Жана с корабельным доктором). Получается так, что Жан должен дожить за Мишеля его жизнь, принять его судьбу, и тем самым снять с художника грех добровольного ухода из жизни. Удался ли этот замысел? Или рок, довлеющий над Жаном оказался сильнее попытки «подменить судьбу»?
Тема же безгрешного самоубийства потом вновь всплывёт и будет поставлена в центр внимания в фильме «Отель «Северный».) 

ПАНАМА (перебирая струны). И что вы хотите услышать от меня?

Мишель внимательно смотрит на него, потом бросает:

— Ничего.

ПАНАМА (не двигаясь с места). Ну и ладно.[9]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Панама не хочет мешать самоубийству Мишеля, чтобы за его счёт спасти Жана. Видимо, так! Однако, поведение Панамы в этом эпизоде чрезвычайно напоминает сознательное убийство: ведь стоило ему сказать слово, и Мишель, вероятно, дал бы себя уговорить. Но Панаме почему-то кажется, что жизнь беглого солдата дороже жизни сумасшедшего художника, который, к тому же, сам мечтает о смерти...)

И Мишель, вздохнув напоследок, уходит. Хлопает дверью, — возможно, не нарочно.

Панама тут же откладывает гитару и очень неспешно идёт следом. Пусть никто не скажет, что он не выполнил свой долг!..

Выходит на берег, вглядывается в море. Мы не видим, что происходит в воде, но судя по лицу Панамы, плавание Мишеля уже подошло к концу. Сильный ветер треплет на Панаме его ветхий костюмчик — слишком широкий для тощего стариковского тела.

 Чтобы остаться до конца честным, хозяин кабачка кричит в пустое пространство:

— Мишель! Мишель! Не делай глупости! Это бессмысленно!

Прокричав эти подходящие к случаю слова, Панама деловито сгребает в охапку одежду художника, оставленную на берегу, и спешит в заведение.

Заходит, внутрь, кладёт одежду на стол и ворчит, оглядываясь на дверь:

— Что за туман! Что за мерзкий туман!..

 
*****
Гаврский порт — огромные, тяжёлые корабли, медленно двигающиеся портальные краны… Звучит музыкальная тема моря — холодного, сурового… На пирсе, свесив ноги к воде, сидят рядышком Жан и НЕЛЛИ.

Жан швыряет в воду крошки хлеба и сумрачно бормочет:

— Башмаки, осколки бутылок… Ну и мерзкое же у моря дно! Мерзкое дно!..

Нелли возражает:

— Это ещё не дно. Настоящее море дальше, глубже…

МИШЕЛЬ. Ты, что, водолаз? Ты и понятия не имеешь, что такое дно… Сколько тебе?

НЕЛЛИ. Семнадцать лет.

МИШЕЛЬ. Мне тоже… (Поймав недоумённый взгляд Нелли, поясняет). Мне тоже было семнадцать лет.[10]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Возможно, тут Жан невольно выдаёт возраст своей души. Известно ведь, что душа у человека всю жизнь сохраняет один и тот  же возраст: кто-то до смерти пятнадцатилетний, кто-то с детства сорокалетний... А Жан — это тяжёловесный, неуклюжий, хмурый мужик лет тридцати — на самом деле семнадцатилетний юноша...
Тут, несомненно, заслуга Габена — убедительно сыграть такое странное сочетание, — то есть, именно сочетание в одной личности двух душ, а не просто душу романтичного подростка при внешности брутального мужика, — это было бы слишком просто.
Вообще, скажу следующее: я, разумеется, не видел всех ролей Габена (а их у него десятки, если не сотни, — в количестве ролей он уступает только Депардьё), но из того, что мне довелось посмотреть, роль Жана в «Набережной Туманов», без всякого сомнения — лучшая. Это подлинный шедевр, цельный, точно литой, живой, дышащий. Не могу сказать, что фильм целиком держится на Габене — это не так... «Набережная Туманов» насыщена ролями-шедеврами. И всё-таки, не оставляет впечатление, что фильм строится вокруг Габена, растёт из Габена, — именно из его артистического образа рождено и всё остальное: туманный Гавр, порт, дальние страны, пронзительная, трагическая любовь, мужская взаимовыручка, козни злодеев... То есть — Карне как бы окружает лирического героя Габена всем, что нужно для его наилучшего воплощения, позволяет Габену самовыразиться в полной мере.)


 
*****
По набережной мчится знакомый зрителю автомобиль. За рулём Люсьен, рядом — Сирота, а Верзила, для которого не нашлось места в двухместном салоне, сидит на странном приставном сидении снаружи, над задними колёсами, — точно форейтор на запятках (те, правда, стояли, а не сидели).

СИРОТА. Вот так фокус!..

ЛЮСЬЕН. Что?

СИРОТА. Смотри, Нелли!

ЛЮСЬЕН. Где?

СИРОТА. Там, с каким-то солдатом.

Вдалеке видны сидящие на пирсе Нелли и Жан. Люсьен зловеще шипит:

— Занятно… — и тут же останавливает машину.

ВЕРЗИЛА (со своих запяток). Ну что ты, Люлю?.. Я думал, мы едем кофе пить!..

СИРОТА. Заткнись. Сейчас посмеёмся.

 
*****
А Жан и Нелли между тем покидают пирс и прощаются.

ЖАН. До Панамы легко добраться. Может быть, придёшь сегодня вечером?

НЕЛЛИ. Если смогу. У вас есть деньги?

Ошеломлённый таким вопросом Жан круто разворачивается в её сторону:

— Зачем ты спрашиваешь? Я что-то тебе должен?

НЕЛЛИ. Нет. Но я знаю, что вы сидите без денег. Вы ведь вчера хотели есть…

ЖАН (успокаиваясь). Тогда зачем и спрашивать?..

Бредут дальше. Нелли потихоньку суёт в карман Жану смятую купюру.

И тут она замечает решительно шагающих к ним бандитов. Впереди поспешает Люсьен, удивительно похожий сейчас на жирного удава в шляпе. Есть что-то неприличное в его длинной голой шее белеющей над воротником пальто. За Люсьеном в кильватере следуют двое его приспешников.

Поравнялись. Люсьен обращается к Нелли, делая вид, что в упор не видит Жана:

— Привет. Подойди-ка сюда, пожалуйста…

По-хозяйски кладёт ей руку на плечо.

НЕЛЛИ. Что вам нужно?

ЛЮСЬЕН. Да так, ничего… Мы увидели тебя, и я остановился… Чтобы поздороваться с тобой. И узнать новости о Морисе! Ты же должна знать что-нибудь…

НЕЛЛИ. …Но совершенно ничего не знаю.

А приспешники Люсьена меж тем потихоньку оттирают Жана к краю причала.

ЛЮСЬЕН. Я и забыл… Ты ведь уже нашла замену Морису? Здорово! Шляешься фиг знает с кем, а со мной только играешь! Почему так? А ты знаешь, что ты мне нравишься? У тебя очень красивый рот… (Кладёт ей руки на плечи). Мне всё в тебе нравится!.. (Цапает её за щёчки).

НЕЛЛИ (вырываясь). Не трогайте меня!

Отходит в сторону. Люсьен идёт следом:

— «Не трогайте меня!..» А Морис трогал тебя? А всякие прочие? (Указывает на Жана). Вон тот, например? А вся округа?

НЕЛЛИ. Оставьте меня!

ЛЮСЬЕН (приобнимает её за плечо). Ну ладно, слушай-ка… С тем бродягой ты была любезнее. Но может быть, и мне обломится? Кстати, увидишь Забеля, передай ему, что наша ночная коррида была только предупреждением.

НЕЛЛИ. Пожалуйста, не впутывайте меня в ваши дела!

ЛЮСЬЕН. Ах, так тебе противно? Я, стало быть, противный?

НЕЛЛИ. Да, вы в особенности!

ЛЮСЬЕН (хватает её, пытается поцеловать) В особенности?!..

НЕЛЛИ (пытаясь вырваться). Оставьте меня! Оставьте!

Услышав эти крики, Жан решает, что пора вмешаться. Спокойно идёт к Люсьену. Приспешники не решаются остановить его — солдат сейчас полон внутренней мощи.

ЖАН (подходя к Люсьену, очень спокойно, почти дружелюбно). А теперь оставь малышку в покое. Она же просит тебя!..

ЛЮСЬЕН (презрительно). Дам я тебе хороший совет: играешь у моря — ну и играй. Смех один! Солдатик-то простой, как грабли! Плюнет в воду — и счастья полные штаны! И главное — живой!..

ЖАН (примирительно). Замечательно, замечательно… А теперь оставь её в покое.

ЛЮСЬЕН. О, мсьё — страж порядка! Ты вроде полиции, да? А ведь между нами: ты один, а нас трое!

ЖАН. Правда, что ли?

ЛЮСЬЕН. Правда.

ЖАН. Да ты считать не умеешь, дружбан! Ах ты на этих-то надеешься? (Оборачивается к приспешникам). От верзилы толку мало… А этот и вовсе не в счёт.

Люсьен отталкивает Нелли, обращается к Жану:

— Ты, иди сюда!

ЖАН (приняв решение). Ладно, достал…

ВЕРЗИЛА. Ну, ты борзой, солдатик! Вали-ка живо отсюда!

Не говоря худого слова, Жан разворачивается и одним ударом валит Верзилу с ног. Потом презрительно бросает ему:

— Прости, я немного грубоват.

Оборачивается к Сироте. Тот быстро отступает:

— Что, пошутить нельзя?..

Жан грозно надвигается на Люсьена, тот трусливо пятится.

ЖАН. Ты что, уже уходишь? Спешишь, наверно?

ЛЮСЬЕН. Ну ладно, ладно! Отвали, отвали! Не надо ко мне приближаться. Поосторожней со мной!

Жан хватает его за лацкан пальто. Люсьен быстро суёт руку в карман — очевидно за пистолетом… Бормочет:

— Я предупредил!..

ЖАН. Поосторожнее? А почему? Ты, вроде, был таким крутым, скандалов не боялся… А теперь чего-то дрожишь весь, пёрышки теряешь… Так и просишься на грубость!

И быстро даёт Люсьену две не сильные, но весьма обидные пощёчины. Голова у Люсьена болтается в такт ударам. Губы кривятся, сейчас он заплачет… В глазах детская обида… И ещё: пальцы его чувствуют пистолет, — достаточно вытащить руку из кармана, нажать на курок… Но Люсьен боится сделать это!

ЖАН (веско). И дам я тебе хороший совет: увидишь меня на улице, быстро беги на другую сторону, потому что я, пожалуй, опять не удержусь!

И снова две пощёчины!

Лицо Люсьена сочится унижением.

ЖАН (к Нелли). Пойдём.

Люсьен из машины визгливо кричит приспешникам:

— Ну, вы садитесь, или что?

СИРОТА (Верзиле, намешливо). Ты посмотри на Люсьена!.. Сейчас заплачет!

ВЕРЗИЛА. Да уж, посмеялись от души!..

Они занимают свои места — Сирота в кабине, Верзила на запятках, — и автомобиль удаляется.

Жан и Нелли неторопливо идут своим путём.

НЕЛЛИ. Почему вы так поступили? А вдруг он был прав, а не я?..

ЖАН. Мне показалось, ты спешишь.

НЕЛЛИ. Я уже не знаю. Уже не знаю… Вернусь домой — будет жутко, а не вернусь — тоже ничего хорошего.

ЖАН. Я тоже должен был вернуться кое-куда, но, если бы я вернулся, было бы, как ты выразилась, жутко.

НЕЛЛИ. Вот бедняга!.. Если пойдёт дождь, то я приду вечером к Панаме.

ЖАН. Ага. Прощай.

Сумрачно отворачивается, бредёт в сторону. Вот и собачка снова к нему подбежала… Кажется, он уверен, что больше никогда не увидит эту девушку.

Вдруг ему становится нестерпимо от такой мысли. Он кричит вслед ушедшей:

— Нелли!.. Нелли!..

Но та стремительно, точно ласточка, порхнула вслед за трамваем, вскочила на подножку и исчезла. Трамвай быстро побежал вдоль ряда унылых, одинаковых домов.

 
*****
Забель у себя в лавке включает радио.

Звучит бесконечно красивая органная музыка. Забель прибавляет звук, благоговейно прислушивается. Потом смотрит на себя в зеркало. Безрадостное зрелище!..[11] Но Забелю оно нравится, он даже слегка взбивает себе бороду, чтобы выглядеть элегантнее…
(ПРИМЕЧАНИЕ: О Мишеле Симоне даже писать трудно: то ли он рождён для этой роли, то ли он родил эту роль... То ли это вообще никакой не Мишель Симон, а кровавый лавочник Забель собственной персоной!
Обладая на редкость неприятной физиономией и на редкость ярким талантом, Мишель Симон успешно торговал этим свои добром, создавая в массовом порядке образы отвратных злодеев или смешных, чокнутых недотёп. Вершина его кинозлодейств — роль Мефистофеля в фильме Рене Клера «Красота дьвола». Но этот фильм — вообще отдельная тема: ведь сперва Симон играет там старого профессора Фауста, а Жерар Филипп — Мефистофеля в образе юноши. Потом герои меняются телами, и Симон становится стариком-Мефистофелем, а Филипп — юношей-Фаустом. Фейерверк артистизма! Гадкий, пакостный, юркий старикашка-Мефистофель и Фауст, радующийся своей юности, как никто из молодых радоваться ей не может!..
И всё же, роль Забеля на голову выше всех прочих ролей Мишеля Симона. Он здесь достигает трагического величия, он делает своего героя равным шекспировскому Ричарду III...
Впрочем, в «Набережной Туманов» вообще нет плохо сыгранных ролей.)

Открывается дверь, мелодично звенят металлические пластинки, повешенные вместо колокольчика. В лавку гипсовых статуэток быстро входят Люсьен и его свита.

ЛЮСЬЕН. А вот и я!

Забель брюзгливо морщится: музыка, звучащая по радио слишком хороша для этих мелких мерзавцев! Он свысока роняет Люсьену:

— Слушайте!.. Это красиво…

Люсьен у которого недавняя обида только теперь начинает находить выход в истерике, извивается, как змея и, злобно гримасничая, шипит:

— Заткни эту шарманку!

Выключает радио.

ЗАБЕЛЬ (по-прежнему свысока). Конечно, всё красивое и возвышенное вы презираете…

Люсьена корёжит истерика:

— Ну, хватит! Больше мы не позволим смеяться над нами!.. Теперь всё!

Даже Забеля удивляют его невообразимые движения и гримасы:

— Что это с тобой? Ты пьян? Или болен?

Люсьен брызжет слюной:

— Меня достало, что все меня унижают! Я мужчина или нет?! А я мужчина, Забель, и я докажу тебе это прямо сейчас! (Выхватывает-таки пистолет, который не решился направить на Жана). Я накажу тебя!..

Сирота хватает своего шефа за руки:

— Оставь его!

ЗАБЕЛЬ (насмешливо). О, опрометчивая юность!..

ЛЮСЬЕН (рвётся из рук приспешников). Для начала верни мне бумаги! Все бумаги давай! И говори, где Морис! Уверен, это ты его замочил!

ЗАБЕЛЬ (усмехается). «Замочил!» Что за выражение!..

ЛЮСЬЕН (уже сопокойнее). А что ты делал этой ночью? А накануне? На морском берегу с этими свёртками?.. Отвечай! Отвечай! А не то…

ЗАБЕЛЬ. А не то — что?..

ЛЮСЬЕН. Ты меня узнаешь!.. Я покажу тебе, кто я такой есть!..

ЗАБЕЛЬ. А я знаю. Ты — мальчик из хорошей семьи, да плохо воспитанный, к сожалению. Когда у юноши слишком много карманных денег, ему всегда чего-то не хватает… И он сворачивает на дурную дорожку… и попадает в неприятности… и приходит к папе Забелю, чтобы тот его спас… Старая история!.. Я столько раз спасал тебя! А ты вчера попытался раздавить меня своей машиной… И застрелить из своего пистолета… А я не знаю, где Морис! Всё что я знаю, так это то, что его бумаги в надёжном месте. (Вновь включает радио. Звучит органный концерт). И если Господь судит мне умереть насильственной смертью, — предупреждаю, никто из вас тогда не обрадуется! У вас у всех будут немалые неприятности! Вы, кажется, пришли, чтобы напугать меня? Вам это не удалось. Они решили напугать меня… (Обращается к своему отражению в зеркале). Напугать меня! Шайка паршивцев! Вы не знаете разве, что я даже я сам не могу напугать себя?

Люсьена опять начинает крутить истерика. Совсем уж по-змеиному извиваясь и целясь в Забеля пистолетом, спрятанным в кармане пальто, он вопит:

— Заткнись!!! Пусть он заткнётся!!! Выполнять!.. А не то я начну стрелять! Берегись! Начну стрелять…

Приспешники тащат его к выходу:

— Остановись, прекрати! Это ничего не изменит!

— Пустите меня!!!

— Пошли, пошли…

ЗАБЕЛЬ. Идите через двор.

ЛЮСЬЕН. Я докажу, что чего-то стою!

Верзила утаскивает его на улицу, Сирота остаётся в лавке.

ЗАБЕЛЬ. Что это с ним?

СИРОТА (усмехаясь, жуёт свою неизменную зубочистку). Сегодня утром его проучил какой-то солдат… Из-за Нелли.

Забел поражён:

— Что?!..

СИРОТА. Люсьен хотел разобраться с Нелли, а тут подошёл этот солдат, навалял ему по роже…

От волнения Забель даже убавляет звук радио:

— А Люсьен? Что он сделал?

— Ничего.

— Ничего? Так это был достойный солдат! А почему вы рассказываете мне это? Вы же друг Люсьена.

СИРОТА. Да, друг. (Насмешливый жест). Ждёте кого-то к обеду?

На столе стоят два прибора.

ЗАБЕЛЬ. Жду свою крестницу.

СИРОТА. Думаете, она вернётся?

ЗАБЕЛЬ. Вернётся… Каждый раз, уходя, она возвращается. (Звенят металлические пластинки на входной двери). А вот и она. Прощай.

СИРОТА (салютует Забелю). До свидания!

 

Болезненно нахмурясь, Забель идёт навстречу Нелли.

— Ты упархиваешь, словно перелётная пташка… Покидаешь своего старика… Оставляешь меня одного в неизвестности… Почему ты сбежала в тот вечер?

НЕЛЛИ (снимая берет перед зеркалом). Потому что мне было страшно.

ЗАБЕЛЬ. Бедное дитя!.. Почему же ты тогда вернулась?

НЕЛЛИ (снимает свой полупрозрачный плащ). Потому что другие тоже пугают меня. Я никуда не могу пойти.

ЗАБЕЛЬ (крутясь почти вплотную к ней). Тебе здесь не нравится? Разве я не был всегда любезен с тобой? Забавно, ты всё ещё маленькая девочка… Но ты уже молодая женщина.

Осторожно пытается обнять её.

НЕЛЛИ. Не смотрите на меня так! (Отходит от зеркала).

ЗАБЕЛЬ. Где ты была этой ночью?

НЕЛЛИ. Нигде!.. Бродила…

ЗАБЕЛЬ. Ходила-бродила… Маршировала! Вместе с солдатами!

Сутулый, бородатый, руки в кармашках куртки, он смотрит на неё тяжёлым взглядом  Нелли становится не по себе…

 
*****
Гаврский порт. Огромные корабли, портальные краны, переносящие тяжёлые тюки и контейнеры… Снова звучит могучая увертюра, говорящая о бурном море, о дальних землях и о близкой опасности.

Жан подходит к грузчику, принимающему контейнер, спрашивает, как бы невзначай:

— Скажи-ка…

— Что?

Жан указывает на ближайший корабль:

— Он скоро уходит?

— Завтра.

— Куда?

— В Венесуэлу, кажется.

— В Венесуэлу… — Жан задумался.

 
*****
Жан на улице Гавра, шагает — руки в карманах… За ним поспешает собачка. Жан разглядывает витрину туристического агентства и, не задерживаясь, проходит мимо.

Идёт мимо магазина одежды. Вешалка с мужскими куртками выставлена прямо на улице. Жан трогает одну из курток и тотчас из магазина выходит продавец:

— Вам что-то приглянулось?

Жан хмуро отвечает:

— Нет, просто смотрю…

И сразу уходит.

Бредёт по узкой брусчатой улице, — собачка трусит следом. Останавливается возле лавки с гипсовыми сувенирами. Что-то его заинтересовало на витрине.

Вот что — шкатулка за 48 франков, украшенная перламутровыми ракушками.

Жан входит в лавку. Певуче звенят металлические пластинки над дверью.

Это лавка Забеля.

Забель и Нелли обедают. Услышав звон, оба встают из-за стола. Забель останавливает девушку:

— Сиди. Ты, должно быть, устала.

С деловым видом входит в торговый зал:

— Что желаете, мсьё?

ЖАН. Я хотел бы ту шкатулку, которая на витрине. Я хотел бы, чтобы на ней было два имени — «Жан» и «Нелли» — и сегодняшнее число. Это в подарок…

Ни мускул не дрогнул на лице Забеля. Он невозмутимо достаёт шкатулку и замечает между прочим:

— Нелли — красивое имя. Вы способны чувствовать — это прекрасно! В наше время люди так черствы!.. (Зовёт). Нелли!

Нелли входит в торговый зал. Увидев Жана, в волнении прижимает руки к груди.

Жан смотрит на неё с таким детским недоумением, что, глядя на него, можно расплакаться.

ЗАБЕЛЬ. Вот человек, который хочет сделать тебе подарок. (Жану). Что ж, я дарю вам то, что вы хотите подарить Нелли. Друзья моей крестницы — мои друзья!

И вновь, увидев физиономию Забеля, собачка не может удержаться от лая. Лавочник печально усмехается:

— Вы любите животных? А вот меня это животное не слишком-то любит.

Звенят пластинки, пришёл случайный покупатель. Забель подходит к нему:

— Что желаете, мсьё?

— Несколько открыток для друзей.[12]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Может быть, это замечание и не к месту, но эпизод так живо напоминает аналогичные сцены в «Шербурских зонтиках», когда напряжённые объяснения между героями прерываются случайными посетителями. «Что угодно, мсьё? — Просто зонтик. Чёрный зонтик». И статист тотчас уходит из кадра в безвестность... Но навеки остаётся частью великого фильма.)

Они вдвоём уходят в другой отдел.

НЕЛЛИ (Жану). Почему вы пришли сюда? Вы за мной следили?

ЖАН (он ещё не оправился от изумления). Нет, я прогуливался, увидел витрину и вошёл.

НЕЛЛИ. А почему вы решили купить мне сувенир?

ЖАН. Вопрос чести. Деньги от женщины — это не для меня.

НЕЛЛИ (постепенно её изумление сменяется радостью). От женщины, от мужчины — какая разница?

В зал возвращается Забель. На его физиономии улыбка доброго дядюшки:

— Простите меня — это всё торговля!.. (Жану). Надеюсь, вы выпьете с нами кофе?

ЖАН (торопливо). Нет, нет, спасибо, мне пора идти.

ЗАБЕЛЬ (похлопывая его по плечу). Солдат, который ломается? — такого не бывает! Пойдёмте! (Тащит его за руку).

Нелли напряжённо смотрит им вслед.

В столовой Забель продолжает изображать старичка-добрячка:

— Вы в увольнении, конечно… И вы не здешний. Я уверен, что вы парижанин.

— Да.

— Это сразу видно! Садитесь.

— Спасибо.

Жан садится за стол, лавочник лезет в буфет за чашкой:

— У нас здесь всё просто. Вы приехали навестить родителей? Нелли, можно принести бутылку коньяку из наших запасов.

Нелли нерешительно спускается по лестнице на склад. Ей страшно оставлять этих двоих наедине. А Забель воркует, подливая кофе:

— Она мила, не правда ли? Порою изображает из себя маленькую девочку, но это не страшно. Её мать была такой же.

Нелли с бутылкой коньяка в руках идёт по чистому, хорошо освещённому складу лавки, а в кадре в это время продолжает звучать голос Забеля:

— У Нелли всё это не всерьёз, а вот её мать однажды ушла и не вернулась. Малышка осталась с отцом. (Нелли огорчённо опускает голову). Это был великолепный человек!.. Потом и он умер — её отец…

И вдруг на её лице проступает ужас: она что-то увидела на полу. Что это? Маленькая запонка от мужской рубашки. Нелли опускается на корточки, поднимает запонку и разглядывает её в глубоком волнении. Сжимает находку в кулаке, медленно поднимается по лестнице в столовую.

ГОЛОС ЗАБЕЛЯ. Ещё немного кофе? Думаю, он всё же несколько лучше, чем подают в казармах!..

Ещё раз, чтобы удостовериться окончательно, смотрит на запонку. Входит в комнату, чуть пошатываясь, точно пьяная.

ЗАБЕЛЬ (Жану). Вам нравится профессия военного?

ЖАН (смущённо). Спасибо… Мы бываем в других странах, так что…

ЗАБЕЛЬ (разливая коньяк). Вы давно в Гавре?

ЖАН. Со вчерашнего вечера.

ЗАБЕЛЬ. Милый город, правда?..

И тут Нелли валится в обморок — медленно оседает на пол, приложив руку ко лбу. Мужчины бросаются к ней.

ЗАБЕЛЬ. Нелли, что с тобой? Нелли, в чём дело?

Жан поднимает бесчувственную девушку, усаживает в кресло. Забель с недоумением смотрит на свою воспитанницу и вдруг с ужасом замечает запонку, которая выпала у Нелли из пальцев. Немедленно хватает её и прячет в карман. Затем устремляется на помощь Жану.

Девушка приходит в себя, видит склонившегося над ней отчима и в страхе кричит хриплым, срывающимся голосом:

— Не трогайте меня!.. Оставьте меня!..

Забель жестом просит Жана оставить их вдвоём с девушкой и поясняет:

— Подождите там, я хочу потом поговорить с вами!..

НЕЛЛИ (Забелю). Дайте ему уйти! Что вы от него хотите?..

ЗАБЕЛЬ (поднимает её с кресла). Ты больна, у тебя жар. Идём, тебе нужно прилечь. Идём… Я провожу тебя в комнату. Идём, дорогая, идём!..

Жан остаётся один в столовой. Достаёт из сахарницы кусочек сахару и угощает своего пса. Возвращается Забель, бормочет сокрушёно:

— Она слишком чувствительна… Любая случайность повергает её в такое состояние… (Садится за стол и продолжает уже деловым тоном). Вы были этой ночью у Панамы?

ЖАН. Да. А вам что до этого?

ЗАБЕЛЬ. Я видел не вас — вашу собаку. Она рычала на меня… И Нелли была там, конечно… Не так ли?

ЖАН (круто развернувшись к нему). Когда задают вопросы, которые мне не нравятся, я не отвечаю.

ЗАБЕЛЬ (вкрадчиво). Люди, проводящие ночь у Панамы — это люди с нечистой совестью.

ЖАН. Вот как?

ЗАБЕЛЬ (примирительно). Это справедливо для вас так же, как и для меня! (Ухмыляется в своей неповторимой, тошнотворной манере). У вас хорошая память на цифры? У меня — да. Вот, к примеру: тридцать шесть — четырнадцать. Я видел только один раз, но запомнил!

ЖАН. Что ты говоришь?

ЗАБЕЛЬ. Не притворяйся! Это твой номер. Я увидел его у тебя на гимнастёрке.

ЖАН. И что?

ЗАБЕЛЬ. Вы спрашиваете «что»?.. Людям, которые оказали мне услугу, я тоже помогаю.

ЖАН. А другим?

ЗАБЕЛЬ. Другим!.. (Похохатывает). Ты уже однажды оказал мне услугу, — не ведая того.

ЖАН. Да?

ЗАБЕЛЬ. Люсьен Лагарде.

ЖАН. Кто это?

ЗАБЕЛЬ. Сегодня утром, на набережной… Я в курсе многих вещей! А чего не знаю — угадываю. Ты не случайно приехал в Гавр!..

ЖАН. Тебя не касается, зачем я приехал!

ЗАБЕЛЬ. Но это же интересно!.. Ты приехал в Гавр потому что здесь порт. Натворил глупостей, а теперь хочешь выйти в море… Сменить личность!.. Я могу тебе помочь.

ЖАН. Я ни о чём тебя не просил!

ЗАБЕЛЬ (подходит вплотную к солдату и нависает над ним). Если тебе нужны деньги — они есть у меня. И если понадобятся бумаги, паспорт… Паспорт этого проходимца Люсьена. Никчёмный, аморальный тип!.. Он преследует меня, угрожает… Он на всё способен.

ЖАН (очень неприязненно). Ну, и…

ЗАБЕЛЬ. Ну, и я оказываю услугу тебе, ты мне — и все довольны! (Снова нависает над Жаном). Этот Люсьен подходит к воде… Ты ждёшь его… Толкаешь… Он падает… Случайность! Всякий раз, когда очередной бездельник исчезает, общество может вздохнуть свободнее! Об этом стоит подумать. (Теперь его глаза горят нехорошим огнём).

ЖАН (с ненавистью). Да? Ну, так всё уже обдумано. (Встаёт со стула, хватает лавочника за грудки, прижимает к буфету). Послушай!.. Однажды я видел тварь — омерзительную, склизкую… Один её вид вызывал тошноту… Это была сколопендра. Так вот, ты похож на неё! И голос у тебя противный! Когда он звучит, кажется, будто ты чавкаешь помоями!

Забель нисколько не испуган. Он скалится:

— Однако, ты очень странный!

ЖАН (в его глазах горит ярость). Я такой, какой я есть! И знай: всё, что сделал плохого, я сделал, когда был зол! Слышишь? Зол! И всякий раз, когда происходит что-то хорошее, находится подонок, который пытается всё испортить! Ты омерзителен — вот! И тебя хочется раздавить, словно гадину!

Бросает его в кресло. Потом подзывает собаку:

— Эй, пошли! — и уходит из лавки.

Забель смотрит ему вслед. На его лице не читается ни особого зла, ни особого страха. Он не доволен — и только.

 
*****
Жан выходит на улицу. Вслед за ним бежит Нелли, накинув на плечи пальто:

— Жан! Жан! Жан! Я не могла остаться там! Жан, вы должны остерегаться!..

ЖАН. Кого? Старика?

НЕЛЛИ. Да.

ЖАН. Понятно, почему ты скорее останешься на улице, чем будешь сидеть там, с ним.

НЕЛЛИ. Я приду к вам.

ЖАН. Куда?

НЕЛЛИ. Не знаю, не важно. На набережной вечером будет праздник…[13]
(ПРИМЕЧАНИЕ: О значении праздников в фильмах Карне см. примечения к фильму «Жюльетта, или Ключ к сновидениям». Здесь же мы скажем кратко: каждый праздник у Карне чреват трагедией.)

ЖАН. Много народу соберётся?

НЕЛЛИ. Нет, праздник будет небольшой. Там в глубине есть маленькая детская карусель с белыми кроликами[14]. Я буду ждать вас там.
(ПРИМЕЧАНИЕ: Карусель с белыми кроликами — образ почти из Льюиса Кэррола... Карусель — как воронка смерча, — он же бесконечно длинная кроличья нора, в которую проваливается Алиса. Вот только знаки Кэррол и Карне расставляют разные: где плюс, где минус, где Страна Чудес, где Край Гибели...)

ЖАН. Во сколько?

НЕЛЛИ. В девять.

ЖАН. Хорошо.

Они пытаются разойтись в разные стороны, но их сцепленные руки никак не хотят разомкнуться.

 

4. ПРАЗДНИК НА НАБЕРЕЖНОЙ ТУМАНОВ
И вновь заведение Панамы. Ночью было не разглядеть, а теперь мы ясно видим, что эта ветхая хибарка стоит на оконечности небольшого мысочка, вдающегося в Гаврский залив. Мирно поплёскивают волны, несколько часов назад сожравшие Мишеля.

А одежду художника уже примеряет солдат. Панама пощипывает струны гитары и лениво поясняет:

— Он оставил тебе костюм…

ЖАН (очень довольный). Так вот, почему он спрашивал мой размер! А я ещё разозлился на него… Жаль, что он уехал, — а я не сказал ему спасибо. Не знаешь, далеко он уехал?

ПАНАМА. Не знаю. Люди приходят и уходят…

ЖАН. Ну, это, старина, так и должно быть!.. Ну надо же, как я вырядился!.. Обычно мне всё равно, но сегодня я хочу быть при всём параде! (Надевает шляпу). Занятно: какой лёгкой кажется шляпа с непривычки! Вот только брюки, кажется, широковаты… Хотя здесь есть парочка крючков… Так будет лучше!.. Смотри-ка, а матерьяльчик-то дорогой! Он, должно быть не бедствует, раз делает такие подарки!

ПАНАМА (выходит из-за стойки). Конечно. Он оставил тебе ещё и это.

Достаёт пачку купюр.

ЖАН (поражённый). Бабки?..

ПАНАМА. Да. Восемьсот пятьдесят франков.

ЖАН. Восемьсот пятьдесят франков?..

ПАНАМА. И ещё свои бумаги… Паспорт…

Тут Жану становится не по себе.

— Паспорт? Что это так?

ПАНАМА. Он думал, тебе пригодится.

ЖАН (отступает на пару шагов). Я ничего такого у него не просил! Что он себе вообразил?! И потом… Как он мог угадать, что…

ПАНАМА. Угадать что?

ЖАН. Что я хочу уехать. Он остался без документов?

ПАНАМА. О, этому парню ничего не нужно!

ЖАН. Как?..

ПАНАМА. Уверяю тебя, они ему уже не понадобятся. Лучше взгляни: Мишель Крос; рост — 172; нос — средней величины; шатен… Удивительно, как люди могут быть похожи по описаниям в документах… Конечно, нужно сменить фотографию…

ЖАН (он уже успокоился). Ну, это не сложно, старина!

ПАНАМА. Ещё печать и подпись!..

ЖАН. Это тоже просто. (Придвигает к Панаме свою амуницию). Держи! И если я не вернусь, забери это себе. Я благодарю тебя за всё! А насчёт франков — я даже не знаю… Не умею говорить высокие слова… (Собаке). Эй, ты идёшь?

Но Панама останавливает его, чтобы протянуть складной этюдник Мишеля:

— Не забудь свой ящик! Тебя зовут Мишель Крос и ты — свободный художник.

ЖАН. Да… Так оно и есть. До свиданья!

ПАНАМА. До свиданья.

Выходит из хибары. А Панама проводив солдата, поднимает с земли большой булыжник и тащит его в кабачок.  Завёртывает этот камень в мундир Жана и перевязывает свёрток бичёвкой.

 
*****
Жан в гражданском костюмчике не спеша шагает по порту. Вновь звучит увертюра, но теперь она не кажется столь мрачной как раньше, — в неё больше надежды, больше обещаний… Жан останавливает грузчика:

— Эй, когда вы отправляетесь?

— Завтра в пять часов.

— В Венесуэлу?

— Да.[15]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Невольно вспоминается фильм Клузо (более поздний) — «Плата за страх», в котором как раз и говорится о французах смертельно тоскующих в этой самой Венесуэле по оставленной Франции — без денег, без работы, без надежд, с одной маниакальной мечтой — вернуться на родину, как в покинутый рай... Вот, стало быть, что ждало Жана на другой стороне Атлантики.)

Жан любуется кораблём, идёт по пристани… И перед ним возникает некий пожилой мсьё в чёрном матросском бушлате и фуражке. Он так и светится дружелюбием:

— Здесь всё живописно, правда? Корабли, море, пристань… Художник во всём находит красоту!.. Я немного наблюдал за вами… Ваш чемоданчик бросается в глаза. (Поглаживает чемоданчик Жана, — украдкой, точно задницу красотки). Когда я был молодым человеком, я тоже чуть было не стал художником. Я бредил живописью! А потом занялся медициной… Вы видите перед собой врача поневоле! Разрешите представиться: Пьер Моле — бортовой врач на «Лидии».

ЖАН. Мишель Крос.

ДОКТОР. Так вы не откажетесь выпить со мной стаканчик?

ЖАН. Нет, нет, я спешу.

Но от прилипчивого доктора так просто не отстанешь!.. Он берёт Жана под руку:

— У меня тоже полно дел, но это не мешает мне пропустить стаканчик! Отнюдь нет!

ЖАН. Уезжаете завтра?

ДОКТОР. Да, в Венесуэлу. Если хотите, я пригласил бы и вас. На пароходе вам понравится! Вообразите только! Морское путешествие — источник вдохновения!

И тут Жан понял, что удача вновь улыбается ему:

— Так вы берёте пассажиров?

ДОКТОР. Вы шутите? Или и вправду согласны?

ЖАН. Нет, не шучу. Ничто не держит меня. Правда, если поездка слишком дорогая…

Довольный врач широко улыбается:

— Да бросьте! Мы что-нибудь придумаем. Я-то знаю, что все художники не богаты! Идёмте, молодой человек, — большие решения принимаются за маленькой рюмкой!

И они направляются в ресторан гостиницы «Свидание на взморье».

 
*****
А на том участке порта, где складируются бочки с вином, пасётся Виттель-Четвертинка. Он бросает знакомому грузчику:

— Привет!

ГРУЗЧИК. А, это вы? Удачный денёк?

ЧЕТВЕРТИНКА. Ты ещё спрашиваешь!.. Лучше, чем обычно!

ГРУЗЧИК. Куда идёшь?

ЧЕТВЕРТИНКА. Спать!

И шагает во всё ту же гостиницу «Свидание на взморье». Походит к стойке, кричит:

— Патрон!..

Толстенький, усатенький хозяин немедленно откликается:

— Что желаете?

— Номер!

— Номер? Сию секунду.

Кто-то из посетителей недоволен:

— А мой заказ будет завтра?

Хозяин успокаивает его:

— Вот, всё готово. (И Четветинке). Закажете что-нибудь?

ЧЕТВЕРТИНКА. Нет. Хотя… (Сладко, мечтательно улыбается). Дайте мне немного…

ХОЗЯИН. Немного чего?

ЧЕТВЕРТИНКА. Рома. Совсем немного. (Хозяин ставит перед ним маленькую рюмочку). О, нет! В большой бокал!

Аккуратный официант несёт кому-то заказ и проходит мимо столика, где сидит Жан с корабельным доктором.

ДОКТОР. Меня беспокоят формальности. Художники нередко не в ладах с законом.

ЖАН. Все бумаги у меня в порядке: паспорт и остальное.

ДОКТОР. Великолепно. Тогда я всё улажу с капитаном. Заодно покажу вам мои юношеские акварели, — вы оцените их.

ЖАН. Акварели? (Похоже, он и слова-то такого не слышал). Ладно.

ДОКТОР. Вы пейзажист?

Жан чуть хмурится. Увы, его познания в искусстве минимальны. Видимо, он решил, что пейзажист — это сторонник модного направления в искусстве, какого-то «пейзажизма». Поэтому он роняет свысока:

— Я не признаю все эти теории…

ДОКТОР (обеспокоенно). Но не кубист же вы, надеюсь!..

ЖАН. Кубист?.. (Ещё одно дурацкое словечко!..) Нет.

ДОКТОР. Вот это чудесно! Для меня кубизм — нож острый. А каков ваш стиль?

ЖАН. Понимаете… (К счастью, ему на память приходят рассуждения покойного Мишеля, и он начинает с трудом воспроизводить их). Я рисую вещи, которые скрыты в других вещах…

ДОКТОР (заинтригован самых печёнок). Как интересно!..

ЖАН (всё уверенней). Например, когда я хочу нарисовать пловца… я уже вижу, что он утонет… и рисую утопленника!

Доктор слегка ошарашен такой эстетической программой. Удивлён — и скорее неприятно удавлён:

— Понятно… Но кажется, ваши картины не очень-то весёлые! (И пытается утешить сам себя). Но главное, чтобы они были хорошо написаны! В конце концов, сюжет не так важен! Ваше здоровье!

Чокаются, пьют.

Мимо них проходит к выходу посетитель. Он минует стойку, у которой стоит изрядно набравшийся Четвертинка. Перед ним выстроилась шеренга пустых рюмок. Четвертинка просит ещё одну:

— Ладно, патрон, дайте мне ещё немного, чтобы её друзьям не было скучно.

ХОЗЯИН. А номер? Вы берёте его или нет? Берёте?

ЧЕТВЕРТИНКА (припоминая). Ах, номер… А сколько стоит номер?

ХОЗЯИН. Восемнадцать франков.

ЧЕТВЕРТИНКА. Восемнадцать франков… А сколько я должен за это? (Указывает на пустые рюмки).

ХОЗЯИН. Восемнадцать франков.

 

ЧЕТВЕРТИНКА. Значит, надо платить… (Высыпает гору мелочи). Считайте!

ХОЗЯИН. А номер?

ЧЕТВЕРТИНКА. Номер… Слишком поздно! Прощайте.

Столик Жана и доктора.

ДОКТОР (поднимаясь). Главное, не опаздывайте. Пароход не будет ждать. У вас много вещей?

ЖАН. Нет. Один чемодан.

ДОКТОР (потрясён). Один чемодан?..

ЖАН. Да.

ДОКТОР. Вы поедете в Венесуэлу с одним чемоданом?!.. (Сперва это кажется ему подозрительным, но потом он вспоминает, что перед ним человек богемы и расплывается в умилённой улыбке). Это удивительно!.. Как я понимаю художников: без багажа, независимость, свобода! Что за счастье быть свободным!

ЖАН (серьёзно). Да, это счастье.

ДОКТОР. Но вы, конечно, надеетесь потом вернуться?

ЖАН. Нет.

ДОКТОР. Неужели у вас нет близких.

ЖАН. Нет. Никого.

 
*****
И вот начинается праздник. Бренчит весёлое фортепьяно… Нелли в красивом широком пальто в клетку, в элегантной широкополой шляпе, счастливо улыбается и позирует уличному фотографу. Она стоит на фоне плаката, изображающего палубу океанского лайнера и опирается на бутафорские поручни.

К ней подходит счастливый Жан, встаёт рядом, кладёт ей руку на плечо.

Усатый фотограф в берете суетится у аппарата:

— Внимание, сейчас вылетит птичка! Раз, два, три! Большое спасибо!

Жан и Нелли смотрят друг на друга, смеются.

НЕЛЛИ (имея ввиду нарисованный корабль). Жаль, что путешествие уже закончилось!.. Какое счастье было бы отправиться куда-нибудь вдвоём!..

Умилённый фотограф деликатно отворачивается от счастливой пары.

ЖАН. Вдвоём… Кстати, подожди немного, мне надо сфотографироваться одному.

НЕЛЛИ. Одному?..

ЖАН. Да.

НЕЛЛИ. Чтобы отправить женщине?

ЖАН. Нет. Я бы сказал тебе. (Поворачивается к фотографу). Сделай мне маленькую фотографию, как на паспорт.

В праздничной толпе Нелли застёгивает на шее пёсика новенький ошейник:

— Тебе так идёт!

ЖАН. Может, ему и идёт, но раньше это была не моя собака.

НЕЛЛИ. Но если он потеряется, ты сможешь его найти. Хотя ты, наверное, привык быть один…

ЖАН. Не всегда, всё-таки… Забавно: сейчас мне хочется только смотреть на тебя, слушать тебя, и хочется плакать… Идём отсюда! Ужасная музыка!

Они уходят, а за их спинами взрываются фейерверки, крутятся карусели, гремят вальсы… 

ЖАН. Ты не голодна?

НЕЛЛИ. Нет, я ничего не хочу. Мне хорошо.

Они останавливаются в тесном проходе между каких-то деревянных строений. Нелли прислоняется к стене, смотрит на Жана счастливыми глазами. Он обнимает её.

ЖАН. Правда? Тебе хорошо со мной?

НЕЛЛИ. Вы даже не представляете, как мне с вами хорошо!.. Я дышу, живу… Только сейчас я счастлива.

ЖАН (лицо его несколько глупеет от сумасшедшего счастья). Всё это, ты можешь сказать любому мужчине. Это глупо, но ты говоришь со мной и мне приятно тебя слушать…

Очень крупно, на весь экран, дышащее юностью и нежностью лицо Нелли. Её неправдоподобно светлые глаза льют тихий свет.

ЖАН (с волнением). У тебя красивые глаза, — ты знаешь?

НЕЛЛИ. Поцелуй меня.

Несколько секунд он молча пьёт её взглядом. Потом — долгий поцелуй.

ЖАН. Нелли!..

НЕЛЛИ. Ещё!

И ещё один поцелуй.

 
*****
Грохочет развесёлая музыка, в ранних сумерках пестрят огнями карусели, народ радостно толкается у аттракционов.

Толпу разрезает банда Люсьена. Все они оживлены и готовы на подвиги — особенно Люсьен. Рядом с ним — та самая дамочка, что разговаривала с ним в ресторане — в начале фильма. На ней нелепая, вызывающая шляпка, и вся она в своей гладкошёрстой шубке похожа на мелкого хищника, — что вроде хорька или выдры.

Банда заинтересовалась аттракционом «Автодром». Люсьен объявляет своей команде:

— Я возьму билеты!

И начинает бодро расталкивать толпу у кассы. Народ смиренно уступает ему место, и лишь один господин, подошедший уже к самому окошечку, решается возразить:

— Но здесь очередь…

ЛЮСЬЕН. Что же мне, в очереди стоять?! Пропустите! Пропустите! (В окошко). Пожалуйста, шесть билетов! (Возражающему господину). Да отстань ты от меня, наконец! Это же смешно!

ДАМОЧКА. Идём, повеселимся, Люсьен!

Народ робко возмущается:

— Что за нахалы!..

Люсьен гаркает в толпу:

— С вами я потом разберусь!

Он по-хозяйски вваливается на поле автодрома, сгоняет двух пареньков, уже нацелившихся сесть в машинку:

— Ну-ка, отвалите! Мы здесь первые!

Дамочка садится рядом. Тронулись.

Люсьен радостно колесит по полю, кому-то насмешливо козыряет, у кого-то сшибает головной убор… Раздаются крики обиженных:

— Осторожно, шляпка!

— Моя шляпа!..

Вот ещё одна подходящая жертва… Люсьен привстаёт на сиденье, протягивает руку, — и тут жертва поворачивается к нему лицом.

Это Жан.

Наглая улыбка моментально стирается с лица Люсьена. Он становится похож на примерного ученика, которого внезапно застигли за какой-то пакостью. Вновь садится за руль машинки, как бы желая показать, что он тут ни причём.

Дамочка удивлена:

— Люсьен, что с тобой? Что это ты скис?

Но Люсьен уже бросает её — выбирается из машинки, чтобы удрать.

Жан коротко бросает Нелли:

— Позаботься о собаке.

 Тоже вылезает из своего автомобильчика и следует за Люсьеном. Тот шагает через поле автодрома, пытаясь сохранить солидность и уверенность.

Жан обходит его и встаёт лицом к лицу.

Дамочка от удивления раскрывает густо напомаженные губы.

Сирота со своей подругой насмешливо косится на шефа.

Люсьен смотрит на дружков жалобно: то ли молча умоляет о помощи, то ли просит отвернуться…

Жан, тихо пылая ненавистью, награждает его двумя крепкими пощёчинами:

— Я тебя предупреждал.

Дамочка, так до сих пор и не сумевшая закрыть рот, вдруг разражается хриплым, до невозможности оскорбительным хохотом и валится грудью на дверцу автомобильчика.

В глазах Сироты уже не насмешка, а злоба. Зубочистка так и ходит в его губах.

Жан возвращается к машинке Нелли, подаёт девушке руку:

— Пойдём.

Они уходят. Дамочка хрипло хохочет. Люсьен, с трудом пытаясь изобразить невозмутимость, поправляет пальто, шляпу, нервно щёлкает пальцами и говорит почти спокойно:

— Я пришью его! Я пришью его! И Забеля тоже!

 
*****
Меркнут огни праздника. Одинокий мальчишка упорно кружится на карусели, — медленно проплывают лошадки, слоники…

Нелли и Жан сидят в открытом кафе за столиком. Кроме них здесь никого нет. Перед Жаном — пустой пивной бокал.

Нелли заканчивает свой печальный рассказ:

— …Теперь вы понимаете?..

ЖАН (угрюмо). Да, конечно. Вся эта жизнь… Одно слово — дрянь.

Нелли доверчиво кладёт голову к нему на плечо:

— У Забеля всегда было так мрачно… Я задыхалась… Хотелось бежать, всё равно куда. А в маленьком кабаре все танцевали, смеялись… Потом явился Морис — такой весёлый… Он говорил, что любит меня, и я говорила, что люблю его, и ему было очень приятно. Но всё это было неправдой! Никто не танцевал, не смеялся и не любил по-настоящему! Все притворялись!

ЖАН. Больше ты не будешь плакать. Нелли…

НЕЛЛИ. Когда вы зовёте меня так, мне кажется, будто я знала вас с тех самых пор, когда была совсем маленькой…

ЖАН. Ты не такая уж большая.

НЕЛЛИ. Я выросла слишком быстро, я видела слишком много. Я испорчена…

ЖАН. Испорчена? Ты с ума сошла, Нелли!.. Ты самая чистая девушка, которую я встречал. А если красивая молодая девушка хочет жить, — также, как и молодой человек хочет быть свободным — все, как один, тут же становятся недовольными…

НЕЛЛИ. Как тяжело жить…

ЖАН. Да, когда ты один. Но иногда мы встречаем людей, которых едва знаем, которых никогда больше не увидим. Они почему-то помогают тебе… Странно…

НЕЛЛИ. Люди любят друг друга.

ЖАН. Нет, это не любовь. На любовь нет времени.

НЕЛЛИ (горячо). Я люблю вас, Жан!

ЖАН. Замолчи, ты говоришь, как ребёнок!

НЕЛЛИ. Нет, я люблю вас по-настоящему!

ЖАН. Ну-ну…

НЕЛЛИ. Не оставляйте меня! Кем я стану без вас? Я уже не смогу вернуться к Забелю — с этим покончено. Я не могу больше жить в страхе. Останьтесь ещё на несколько дней!

ЖАН. Кто тебе сказал, что я уезжаю?

НЕЛЛИ. Не знаю. Когда я увидела вас в гражданском, я сразу всё поняла!.. Но к чему всё это? Если вы уезжаете, может быть, возьмёте меня с собой?

ЖАН. Не надо… Прошу тебя…

НЕЛЛИ. Не уезжайте!

ЖАН. Ты мне нравишься.

НЕЛЛИ. Жан, не оставляйте меня!

Ночь. Праздничная площадь совсем опустела.

Издалека, из порта доносится долгий, призывный гудок парохода.

 

5. ДАЛЬНЕЕ ПЛАВАНИЕ
Воскресное утро. Над заливом, над портом плывёт колокольный звон.

Гостиница «Свидание на взморье».

На столе в номере лежат две шляпы: мужская — Жана, и дамская — Нелли.

Жан, одетый, причёсывается у зеркала.

Идёт к постели, на которой лежит ещё не вполне проснувшаяся Нелли. Нежно обнимает её.

— Ты красива, — ты знаешь?

Целует её в шею.[16]
(ПРИМЕЧАНИЕ: По стандартам Карне (одного из самых целомудренных режиссёров в мире) эта сцена сделана на пределе откровенности. Ни в одном своём фильме (даже в «Обманщиках», где, как будто, обличается бесстыдная, развратная молодёжь), он ничего подобного больше не позволял себе.)

НЕЛЛИ (улыбаясь). Ты помнишь?..

ЖАН. Что?

НЕЛЛИ. Этой ночью… Ты разбудил меня… Ты был так нежен… Ты сказал, что любишь меня…

ЖАН. Я сказал это тебе?

НЕЛЛИ. Да.

ЖАН (шутливо). Быть не может!.. Тебе это приснилось.

НЕЛЛИ. А тебе?

ЖАН. Мне?

НЕЛЛИ. Тебе тоже это приснилось?

ЖАН. Ты знаешь, о снах мне приходится только мечтать.

НЕЛЛИ. Все мечтают… Который час?

ЖАН. Не знаю. Наверное, одиннадцать.

Издалека слышен гудок парохода. Жан подходит к окну. Прямо под окном гостиницы происходит погрузка корабля. Нелли улыбается с кровати:

— Солнышко!.. Как красиво!

ЖАН. Да. (Садится на кровать). Почему ты улыбаешься?

НЕЛЛИ. Не знаю… Я думала, что жизнь так печальна, но поняла, что ошиблась и почувствовала себя счастливой.

ЖАН. Это правда? (Решившись). Нам нужно поговорить… Я должен сообщить тебе скверную вещь…

Нелли ещё не успела отреагировать на эту фразу, как в дверь громко постучали.

ЖАН. Что надо?

ЮНОШЕСКИЙ ГОЛОС. Завтрак.

ЖАН. Входи.

Осторожно неся поднос, в номер входит курчавый подросток в фартуке.

ПОДРОСТОК. Я принёс газету.

ЖАН. Газету?..

ПОДРОСТОК. Да. (С жаром). Случилось невероятное убийство! Там пишут об этом. Невероятное! — поверьте мне!

Уходит.

ЖАН. Это смешно… Сколько тебе сахара?

НЕЛЛИ. Два кусочка.

Она берёт газету, читает. Лицо её становится всё тревожнее:

«На набережной Туманов обнаружено тело молодого человека Мориса Бревена, чьи сомнительные связи давно были предметом пересудов».

Нелли с пронзительным криком падает на подушку:

— Нет!..

ЖАН. Что с тобой?

НЕЛЛИ (в отчаянии). Я была права, когда боялась! Я верно угадала, что произойдёт, верно!

Жан тоже читает газету, но она оставляет его равнодушным. Куда сильнее его тревожат слёзы Нелли:

— Ну и ну… Ну, хватит, не плачь!

НЕЛЛИ. Уверена: когда однажды ночью я слышала крик — это был он! Уверена, это он кричал! Мне не приснилось это![17]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Итак, Нелли являет собой традиционную героиню романтической баллады — Невесту Мертвеца (см. «Светлана» Жуковского и много-много других авторов). Нет сомнений, что фильм «Набережная Туманов» (как и прочие вещи Карне, даже поздние) — есть именно романтическая баллада, и события в нём развиваются по всем законам этого жанра. В отличии от той же Светланы, Нелли не столь привязана к своему замогильному суженному, к Морису, — однако, он упорно не хочет отпускать её. Он пылает ненавистью к своим живым соперникам — и к Жану, и к Забелю... Он готовит месть.
Жан занял место покойника. Жан вытеснил покойника из сердца Нелли. Более того: на Жане одежда покойника (пусть и не Мориса, а Мишеля — это не важно)... Что ни говорите, а в балладах такие шутки даром не проходят...)

ЖАН (встревоженно). Не плачь!

НЕЛЛИ. Конечно, я не любила его, и он причинил мне зло, но за что они убили его? За что?

ЖАН. Ты знаешь, кто это сделал?

НЕЛЛИ. Уверена, что знаю!

Опять стучат в дверь.

ЖАН (резко). В чём дело?

Появляется давешний подросток-официант.

— Извините, мне нужен поднос. Всем нужен этот поднос — столько комнат!.. Вы были не слишком голодны… Я убираю?

ЖАН. Да, да… Мотай отсюда.

Но подросток не за тем шёл сюда. Ему до смерти хочется поделиться новостями:

— Сколько людей на набережной!.. Уже нашли тело, и теперь всё усложняется. Ещё нашли пакет с солдатской формой. (В глазах у Жана мелькает ужас). Какой-то солдат из колониальных войск. Говорят, что это его рук дело. А почему бы и нет?

Уходит. Жан растерян.

НЕЛЛИ (в слезах). Нет, это же невозможно! Ты не замешан в этой истории!..

ЖАН. Нет, в этой — нет.

Снова гудит пароход. Жан задумчиво смотрит в окно.

Нелли уже встала и одевается. Жан тяжело подходит к ней.

— Послушай, я хотел поговорить с тобой, когда вошёл этот болван со своей газетой. Всё просто… Один пароход в четыре часа отправляется в Венесуэлу. Я отбываю на нём.

Нелли медленно оборачивается:

— Жан… Ты меня оставишь?..

ЖАН. Ты будешь думать, что я порядочная сволочь.

НЕЛЛИ (задумчиво). Почему?

ЖАН (со вздохом). Потому что я должен был сказать тебе это вчера. Ты была весёлой, ты смеялась, ты мне так нравилась, — и я ничего не сказал.

Она садится у его ног, обнимает его…

— Ты всё сделал правильно: ничего бы не изменилось от твоих слов. Поцелуй меня!

Долгий поцелуй. Потом они сидят, крепко обнявшись.

ЖАН. Если ты хочешь, я всё тебе объясню — это не сложно. Я уезжаю, потому что меня ищут.

НЕЛЛИ. Я не спрашиваю ни о чём.

ЖАН. Ты можешь мне доверится. Я не такой уж плохой…

НЕЛЛИ. Конечно, ведь я люблю тебя. И потом, если бы даже ты был плохим, я всё равно бы любила тебя. Но ты уверен, что сможешь уехать?

ЖАН. Да, всё быстро уладилось. Кажется, удача улыбнулась мне. Они же не отправятся в Америку искать меня. Мои бумаги в порядке. Лишь бы… лишь бы…

НЕЛЛИ (с тревогой). Лишь бы что?

ЖАН. Лишь бы твой Забель не проболтался. Он угрожал мне. Он всё понял. Если он уже рассказал или собирается рассказать — я пропал.

НЕЛЛИ. Если ещё не рассказал, то уже не скажет.

ЖАН. Почему?

НЕЛЛИ (решительно встаёт). Я знаю, как заставить его замолчать.

ЖАН (с тревогой). Ты уверена, что он ничего с тобой не сделает?

НЕЛЛИ. Мне нечего бояться. И потом — чем ты можешь помочь?

ЖАН. Ничем.

Они вновь обнимаются.

НЕЛЛИ. Тебе нужно уехать. Я была счастлива с тобой. Если ты меня любишь, я буду счастлива с тобой, — даже если ты далеко.

ЖАН. Я не забуду тебя, Нелли.

НЕЛЛИ. Правда?

ЖАН. Правда. И если я выберусь и напишу тебе, ты приедешь?

НЕЛЛИ. Приеду.

ЖАН (пристально, с бесконечной любовь смотрит ей в лицо). Ты уходишь, я уезжаю… Как глупо. Мы были так счастливы!

НЕЛЛИ. ЖАН…

ЖАН. Ты не представляешь, как ты нравишься мне. Сегодня ночью мне было хорошо.

НЕЛЛИ (впервые на её лице отражается страдание). А теперь?..

ЖАН. Ты мне нравишься так же, как этой ночью.

Долгий поцелуй.

 
*****
Ресторан гостиницы «Свидание на взморье». Входит бодрый Четвертинка:

— Всем привет!

У стойки некий господин внушает бармену:

— Нет сомнений, что убийство совершил солдат из колониальных войск!..

Четвертинка возмущён:

— А ты-то откуда знаешь?!

ГОСПОДИН. Так все говорят…

ЧЕТВЕРТИНКА. «Говорят!..» Только бы попугайничать… (К хозяину). Патрон, дайте мне комнату.

ХОЗЯИН. Комнату? В это время?

ЧЕТВЕРТИНКА. Белые простыни не знают о времени! Я плачу вперёд.

Высыпает деньги на стойку. Хозяин пожимает плечами:

— Слишком рано, все комнаты заняты.

ЧЕТВЕРТИНКА. А мне всё равно! Я подожду.

ХОЗЯИН. Закажете что-нибудь?

ЧЕТВЕРТИНКА (возмушённо). Нет, я не буду пить! Я хочу спать!

В ресторан быстро спускается Нелли, на бегу застёгивая своё красивое пальто. Спешит к выходу.

Шагает по улице.

 
*****
Забель в своей лавке, на складе, распаковывает плетёные корзинки с новым товаром. Самодельным ножом-заточкой разрезает верёвки. Нож падает на пол, Забель не обращает на это внимания.

Слышен перезвон металлических пластинок над входной дверью.

ЗАБЕЛЬ. Нелли, это ты?

Нелли спускается по лестнице на склад:

— Да, это я.

ЗАБЕЛЬ (печально). Я не мог уснуть, так беспокоился за тебя! Думаю, ты уже видела газеты?

НЕЛЛИ. Да.

ЗАБЕЛЬ. Надеюсь, это послужит тебе уроком, девочка! Это был последний раз, когда ты так уходила из дому, — тогда и мне не придётся беспокоиться. И ведь мы ещё не знаем, кто убил беднягу Мориса! Кое-кто говорит, что это был Люсьен Лягарде или какой-то солдат. Быть может, твой знакомый убил его?

Нелли резко оборачивается:

— Даже слышать не хочу об этом! Вы знаете, кто его убил, и знаете, что я тоже об этом знаю! И могу доказать это всем!

Сверху, из лавки доносится красивая, возвышенная музыка. По радио играет орган.

ЗАБЕЛЬ (с сожалением усмехается). У тебя богатое воображение. Ты слышала чей-то крик, нашла чью-то запонку под лестницей и вообразила себе невесть что.

НЕЛЛИ (со сдержанной яростью). Я говорю вам, что всё знаю! Уверена, что полиция приходила сюда, и вы наговорили ей что-то о Жане…

ЗАБЕЛЬ (сутулясь, наступает на неё). Действительно, полиция приходила сегодня. Они были очень вежливы со мной. Но я ничего не наговорил им о Жане, — как ты его называешь. Потому, что если бы его искали, только ты смогла бы помочь полиции. Уверен, ты провела эту ночь с ним! В отеле? В одной кровати?

Его руки, дрожа, лезут к ней, ложатся на талию…

НЕЛЛИ. Я вас не боюсь! Это правда! Что бы ни случилось, я никогда уже не буду бояться вас! Никогда! И я хочу, чтобы он смог уехать!

ЗАБЕЛЬ. Как ты изменилась Нелли! (Безнадёжно уставясь в пространство, отходит в сторону). Твои глаза сверкают, как никогда раньше… Ты больше не ребёнок… Потому что полюбила, да? Это ужасно! (В отчаянии качая головой, садится на ступеньки лестницы). Ну почему все помешаны на любви? А разве кто-нибудь любит меня?

 
*****
Кораблельный доктор приводит Жана в свою каюту — чистую, светлую, просторную:

— Ну вот и славно, теперь вы у меня! Что означает: «Будьте как у себя дома».

ЖАН. Спасибо.

У него в руках чемодан. Он кладёт его на пол и тут же его внимание невольно привлекают картины на стенах. Доктор очень доволен:

— Разглядываете акварели? Это всего лишь ошибки молодости. Нельзя судить их слишком строго. Кстати, пока вы здесь, дайте мне ваш паспорт, я улажу формальности.

Всё-таки, что-то он подозревает!..

Но Жан спокойно подаёт ему документы:

— Вот.

ДОКТОР. Спасибо. Скоро увидимся.

Покидает каюту.

Жан привязывает пса к металлический трубе, торчащей зачем-то посреди каюты, садится рядом и глубоко задумывается.

Потом встаёт осматривает иллюминаторы — нет, слишком малы, не пролезешь, если что… В раздумье ходит из стороны в сторону… Пёс с обожанием следит за его движениями.

Разглядывает часы, соединённые с барометром одной рамкой в виде якоря. Кажется, до отправления ещё есть время!

И, прихватив шляпу, уходит прочь.

Пёс, привязанный к трубе, огорчён.

 
*****
Мы снова в лавке Забеля. Оказывается, старичок неспроста сел на ступеньку лестницы: теперь он контролирует выход из подвала! Теперь Нелли не может убежать!

Как разъярённая тигрица ходит она перед Забелем и буквально рычит:

— Нет, вы ужасаете меня! Вы слышите, вы ужасаете меня!! Дайте мне уйти! Отпустите меня!!

ЗАБЕЛЬ (с некой грустью). Нет смысла кричать. Никто тебя не услышит. Но я хочу, чтобы ты выслушала меня. Я не подойду к тебе, я останусь здесь. Да, это я убил его. Но я хочу, чтобы ты знала, почему я убил его. Я убил его потому что думал, что он нравился тебе! Нравился тебе, — Нелли!..[18]
(ПРИМЕЧАНИЕ: Невольно вспоминается: «Вся ваша роль — моя лишь роль!.. Вся ваша боль — моя лишь боль!» Мишель Симон парит на вершинах трагедии.)

НЕЛЛИ. Довольно!

ЗАБЕЛЬ (с мукой). К тому же он был ничтожеством, этот твой милый Морис, и я не мог думать, что вы с ним…

НЕЛЛИ (навзрыд). Хватит!

А наверху, в лавке включено радио. Поистине ангельскими голосами мужчины и женщины попеременно поют какой-то старинный хорал, — от красоты этой музыки может разорваться сердце…

ЗАБЕЛЬ (грозно поднимаясь). Я убил его потому что ревновал! Ты ещё не знаешь, что такое ревность, маленькая идиотка! Это страшная штука — быть влюблённым! Влюблённым, как Ромео, но с таким лицом, как у меня!..

НЕЛЛИ. Да замолчите же!

ЗАБЕЛЬ. Я ужасен, да? (Адский огонёк тускло горит в его глазах). Иногда я  сам себя ужасаю! Но это не мешает мне жить. И порою мне это даже нравится. Нравится! — когда ты рядом со мной!

Жадно хватает её за плечи. Нелли тщетно пытается вырваться:

— Оставьте меня!!!..

Льётся прекрасная музыка.

Он кричит, обезумев:

— Даже когда ты печальна, ты мне нравишься! Ты единственное, что я люблю, Нелли, — все остальные пусть подохнут!!..

В лавку входит Жан. Звенят металлические пластинки над дверью, заглушая на миг прекрасные звуки хорала.

Не обращая никакого внимания на музыку, Жан проходит через лавку, уставленную замысловатыми сувенирами и уверенно направляется ко входу в подвал.

Нелли и Забель оборачиваются к нему.

НЕЛЛИ. Жан!!!..

ЖАН. Отпусти её! Оставь её, тварь, пока я не добрался до тебя!

Забель хватает тяжёлую гипсовую статуэтку:

— Ты не выйдешь отсюда!

Ударом головы Жан опрокидывает его на коробки с товаром. Подхватывает Нелли под руку:

— Пойдём.

По полу прыгают рассыпанные детские мячики.

С совершенно безумным лицом Забель поднимается на ноги.

Видит нож-заточку, который он уронил недавно. Болезненно изогнувшись подбирается к Жану. Нелли успевает обернуться и крикнуть:

— Жан!.. Осторожно!..

Забель хрипит:

— Надеетесь уехать, мсьё?!.. Верите в чудо?!.. В Деда Мороза? Я покажу тебе!.. Это даже лучше — убить вас обоих!

Забегает вперёд, перекрывает выход. Мощным ударом Жан валит его с ног:

— Ты уберёшься ли наконец из нашей жизни?!

В ярости начинает душить его. Забель задыхается, глаза его вот-вот вылезут из орбит. И он хрипит — но не жалобно, а злобно, бесконечно злобно:

— Я не хочу умирать!..

Гремит ангельский хор.

Жан, окончательно потеряв голову, хватает подвернувшийся под руку кирпич и с размаху несколько раз лупит им врага, приговаривая:

— Что за мерзость!.. Мерзость!.. Ты не заслуживаешь… не заслуживаешь жизни!.. Ты должен умереть! Умереть!

Опомнясь, встаёт, бормочет:

— Вот пропасть…

Нелли тащит его к выходу:

— Пойдём, пойдём, пойдём!..

Они поднимаются по лестнице. Жан недоумённо косится на распростёртый внизу труп Забеля.

Пение звучит по-прежнему.

Идут через светлое, чистое помещение лавки. Жан двигается, как загипнотизированный. Ситуацию держит под контролем только Нелли.

Она спрашивает с нежностью и болью:

— Зачем ты вернулся?..

ЖАН. Просто так… Я был уже на борту, но вернулся, потому что хотел ещё раз увидеть тебя… Хотел сказать тебе: я был счастлив только раз в жизни — и это благодаря тебе.

Она смотрит ему в глаза. Её лицо источает любовь. Быть может, это о ней поют ангелы по радио?

Она говорит:

— Жан!.. Но твой корабль ещё не ушёл… Ты ещё можешь вернуться…

ЖАН (не понимая). Корабль?..

НЕЛЛИ. Жан, умоляю тебя, ты должен уехать! Идём.

Открывает дверь, осторожно оглядывает улицу. Кажется, всё спокойно. Возвращается к Жану. Они сливаются в мучительном объятии.

 
*****
С улицы слышен шум подъезжающего автомобиля.

Это машина Люсьена.

Люсьен выбирается из кабины, решительно подходит в стеклянной двери лавки… И видит обнимающихся Жана и Нелли. Тотчас план его меняется. Он возвращается назад и прячется в автомобиле.

Нелли выходит на улицу, осматривается и, не замечая машины Люсьена, делает знак Жану — всё спокойно!

Жан выходит следом. Не прощаясь с Нелли, даже не оборачиваясь на неё, осторожно идёт по улице.

Люсьен следит за ним из автомобиля. Глаза его горят детским негодованием, жаждой справедливой мести.

Он вытаскивает маленький пистолет и, почти не целясь, стреляет.

Жан как-то спокойно, почти машинально, хватается за бок. Ещё не поняв, что он убит, оборачивается.

Люсьен стреляет снова. Несколько раз.

Прохожие бросаются врассыпную.

Люсьен жмёт на газ, и автомобиль его, сорвавшись с места проносится мимо Жана, который ещё стоит на ногах.

Но не долго: колени его подламываются. Пытаясь удержаться, он приподнимается на носки, и тут же, скорчась, падает.

Испуганно визжит случайная прохожая.

Нелли молча подбегает к любимому. Не кричит, говорит почти спокойно:

— Жан!.. Нет!..

Он с трудом открывает глаза. Говорит прерывисто и всё-таки нежно:

— Поцелуй меня… Скорее!.. Скорее, я спешу!.. Скорее…

С безмолвным рыданием она впивается в его губы.

Голова его бессильно падает.

Она со слезами приговаривает, ещё не понимая, что всё кончено:

— О, Жан!.. Этого не может быть!.. Ты не можешь оставить меня одну! Ты не можешь умереть! Нет! Я же так тебя люблю!

Заглядывает в его мёртвое лицо и в бесконечном отчаянии пронзительно вопит:

— Жа-ан!!!

 
*****
И крику её вторит оглушительный гудок пароходной трубы.

Время отплытия!

Вступает увертюра. На этот раз она звучит особенно мощно и призывно.

Пёсик в докторской каюте безуспешно рвётся с привязи.

Входит доктор, растерянно оглядывает пустую каюту. Тут собачке наконец удаётся вырваться. Прошмыгнув между ног доктора, она мчится в город, к хозяину.

Летит по палубе, скатывается по ещё неубранным сходням…

Портовые рабочие отвязывают швартовы. Увертюра достигает своей кульминации — точно само море поёт полным голосом. Каким-то титаническим усилием рабочие сдвигают сходни…


*****
В гостинице «Свидание на взморье» в отдельном номере, укрытый чистыми, свежими простынями, спит счастливый Четвертинка. Рёв гудка выходящего из порта парохода на миг будит его. Недовольно морщась, Четвертинка закрывает голову подушкой.

Сухогруз «Лидия» медленно выходит в море и берёт курс на Венесуэлу.

Чемодан Жана и этюдник Мишеля по-прежнему стоят в докторской каюте.

 
*****
А по дороге к Гавру быстро несётся собачка — белая с чёрными пятнами. Она ещё надеется успеть.

 

Конец фильма[19]
(ПРИМЕЧАНИЕ: После этого финала хочется снять шляпу и долго молчать, — а не пускаться в рассуждения.
И всё же скажем напоследок.
«Набережная Туманов» — это шедевр совершенный и безупречный. Это творение на уровне высших достижений европейского духа. Его не с чем сравнивать, — напротив, по нему нужно сверять, как по эталону.
Итак, если говорить о балладе... Как уже было сказано сюжет её традиционен: «Невеста Мертвеца». Но этот традиционный сюжет осложнён тем, что пара Мертвец-Невеста становится любовным треугольником — Мертвец-Невеста-Живой. Кто-то, может быть, скажет и о пятиугольнике: Морис-Покойник — Нелли — Жан — Забель — Люсьен... Но это не совсем так. Невидимый Морис подчиняет себе и Забеля, и Люсьена, делает их своими орудиями в борьбе с удачливым солдатом. Уничтожая Жана, они работают на Марселя. Более того: даже самоубийца Мишель, пытаясь помочь Жану, на деле топит его, ибо, надевая личину самоубийцы, Жан становится ещё более беззащитным, чем раньше. Жан, вступив на территорию Мертвеца, посягнув на владения Мертвеца (на Нелли) — обречён, и трагическая развязка фильма становится неизбежной.