Тайна старого моря. Часть IV. Искания. Глава 16

Глава 16
РАКУШЕЧКА
Заметив покаянный взгляд Белодеревцева, я демонстративно отвернулась, всем видом показывая, что сильно обижена. Тогда Антон сорвался с места и бросился к больнице.
– Куда ты? – не выдержала я и побежала за ним.
– Желчный пузырь удалять! – прокричал на ходу Белодеревцев. – Что мне вырезать, чтобы ты меня простила?!
Мы остановились и долго глядели друг на друга. Соседки по палате, выстроившись в ряд, сопереживали нам, как на просмотре мексиканского сериала. Даже Даша обезоружилась и прекратила хмуриться.
Я почувствовала, как все мое сжатое от напряжения тело начало потихоньку расслабляться: плечи упали, стиснутые зубы разжались и даже вспотевшие пальцы высвободились из кулаков. Психологи говорят, что это первобытные инстинкты руководят нашим мозгом: поднятые плечи – защита, зубы – желание покусать обидчика, а кулаки, самой собой разумеется, кинуться в драку. Все перечисленное, конечно, вряд ли ко мне относилось, но укусить, как выяснилось, все-таки хотелось. К вечеру у меня разболелся зуб мудрости, что являлось прямым свидетельством моих порывов.
– Поговорим? – предложил Антон и, приобняв меня, повел на отдаленную скамейку.
Оглянувшись, я заметила, что женщины, выйдя из ступора, неспешно продолжили свою  прогулку.
– Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила? – повторил свой вопрос Белодеревцев и полез в карман в поисках портсигара, но достав сигарету, нервно сунул ее обратно.
Я молчала.
– Не хотел тебе говорить. Вернее, не знал, как лучше сказать, – продолжил Антон. – Мы развелись давным-давно. Три года назад.
Белодеревцев любил все преувеличивать: ну разве три года назад – это давно, подумала я.
– Они с сыном в Заречном живут. Где Белоярская атомная. Не дозвонился я до тебя – телефон все время занят был. Хотел сказать, что уезжаю. Но потом решил, что вернусь мгновенно – одна нога здесь, другая там, и ты меня даже потерять не успеешь. Как приехал, у меня к вечеру температура до тридцати девяти поднялась. Бронхит, – Антон натужно закашлялся. – У меня всегда бронхит, я же раньше вообще много курил. Сейчас вот бросаю. Ну Оля не отпустила, сказала, чтобы больной не ездил. У меня вообще-то быстро все проходит.
Оля не отпустила, снова подумала про себя я: с какой теплотой он говорит о ней.
– Оля – это жена. Но нас давно уже ничего не связывает, кроме сына, – снова прочитал мои мысли Белодеревцев.
Какой же он все-таки доброжелательный, наверное, ни разу слова ей плохого не сказал, «ровный какой-то, без сучка и задоринки», одно слово Белодеревцев, я продолжала предаваться размышлениям.
– Мы разошлись, потому что разные. Она никогда меня не понимала. Сын родился, через полгода уже и близости никакой между нами не было. Духовной, я имею в виду. Это знаешь, как лебедь и щука, – перефразировал басню Антон. – Я, одержимый своими планами, хотел кузню свою, вообще в доме своем хотел жить, чтобы стены из дерева, дышали чтобы... Люблю делать все своими руками. Дом не построили, дачу купили. А ей все не нравилось. Городская она, Оля...
Опять «Оля», помрачнела я.
– Мать моего сына, – поправился Белодеревцев.
– А как сына зовут? – поинтересовалась я.
– Антон.
– Антон Антонович?
– Ну да, Антон II. Или Антон-младший, – улыбнулся Антон и добавил: – Жена сама называла. Я, говорит, рожала и я сама называть буду.
– В честь тебя? – обреченно подытожила я.
– Ну да. А что здесь такого?
– Ну вообще-то от большой любви так называют: сына в честь мужа.
– Я не знаю, Наташка, что это за любовь такая, – внезапно заявил Белодеревцев. – Она разная, наверно, бывает. Любовь. Я одно могу сказать, что такое чувство, как к тебе, я еще ни к кому никогда не испытывал.
– А ты крещеный?
– Нет. Мои родители как-то не заморачивались насчет этого. Атеисты, наверно. Хотя сами крещеные. Их родители в детстве крестили. Вот такое противоречие.
Я обвела взглядом двор: машина скорой помощи стояла все на том же месте. Шофер снова вышел покурить. Медики вернулись, забравшись в кабину. За ними последовала и кутающаяся в платок девушка. Водитель затушил сигарету и помог ей подняться. Видимо, в другую больницу отправили.
– Тебе надо обратно, – Антон подал мне руку, и мы пошли.
– Вы куда? – преградила нам путь вахтерша. – С сопровождающим нельзя!
– Безропотно подчиняюсь власти! – иронично прищурился Белодеревцев и, замешкавшись, спросил: – Напугала тебя Инна Львовна, хранительница-то театра нашего?
– Конечно, напугала. Она там про Маяковского еще какую-то ересь несла. Будто бы была его любовницей. Сумасшедшая какая-то.
– Странно... – глубоко задумался Антон. – При мне речь шла о Мандельштаме.

Меня благополучно выписали через неделю. Антон пришел за мной. Светило яркое солнце, день выдался на редкость жарким. Мне было очень трудно идти: то же самое, наверное, чувствуют старики, подумала я, борются с одышкой. Антон все время бежал вперед – как всегда, торопился, а потом останавливался и нетерпеливо ждал, пока я поравняюсь с ним. Окончательно выбившись из сил, я согласилась поймать такси.
– А у меня для тебя подарок, – интригующе сообщил Белодеревцев, когда мы вошли ко мне в дом и кошки, которых две недели кормил брат, кинулись нам под ноги.
Видя мое замешательство, он продолжил интригу, скинув с плеч рюкзак и что-то ища в нем.
– Вот, – Антон протянул мне на ладони небольшой сероватый камешек, на котором отпечаталось что-то похожее на ракушку.
– Что это? – наклонилась я, разглядывая.
– Это окаменевшая ракушка. Ей миллионы лет! – восхищенно сообщил Белодеревцев и продолжил свой рассказ: – Помнишь, ты рассказывала мне, что, когда твой отец жил в Камышево, то посадил ель на участке, принадлежавшем твоей бабушке?
Действительно, в начале нашего общения я поведала Антону историю своего рода, и отец мой коротал свой век в именно в этой деревне. А бабушка жила на соседней улице. Только сейчас ни того, ни другого там нет: отец погиб, восьмидесятилетнюю бабу Тоню взяла к себе в Первоуральск дочь, родная сестра моего отца, тетка Маргарита. А бабушкин дом был продан каким-то деревенским алкашам, которые и прожили в нем недолго – спились и померли. И стоял наш семейный дом один одинешенек, разрушался. Мне было жалко его как человека, потому что дом казался мне живым. Там-то как раз и росла ель, посаженная отцом в честь моей мамы. Большая вымахала за пятнадцать лет. Я не могла без слез на все это смотреть и поделилась с Антоном.
– Я заезжал туда. Малышева, 9, ты говорила? – уточнил Антон.
– Ну да.
– Поселок Заречный ведь оттуда недалеко. Вот я на обратном пути туда и заехал к вашему дому. А так бы еще раньше вернулся, – рассказал Белодеревцев. – И ель ту видел. Большая, настоящая красавица. Как твоя мама прям. Бурьяном все заросло, забор начал обваливаться. Я даже в Камышевский сельсовет зашел, спросил там про дом, не продается ли.
– И что ответили?
– Надо, говорят, покупайте. Дом якобы ничего уже из себя не представляет, а вот за землю платите. Ну я, когда обратно туда вернулся, походил еще по саду. В огороде старой лопатой копнул поглубже. Как чуял – не зря! – глаза Антона блеснули азартом. – Нашел вот этот камень, а на нем раковина древнего моллюска отпечаталась. А все оттого, что на Урале когда-то, в пермском периоде, было старое море. Сначала везде океан был, а море это почти триста миллионов лет назад образовалось. У него мно-о-ого тайн. Уверен!
– Ничего себе! Знала про это море. Оно даже старее, чем Аральское, на котором мы были.
– Аральским я тоже интересовался. Люблю все неизведанное, необычное. Я и в Казахстан поехал, потому что там полно загадок. И степь, пустыня, одним словом. Я же отшельник по большому счету.
– Отшельник?
– Ага, – кивнул Антон и снова полез в рюкзак – пошарив еще немного, он вытащил перевязанную шелковой лентой коробку: – Вот. Это тоже тебе. У тебя ж день рожденья сегодня!
– Спасибо... – обомлела я, разворачивая подарок.
Внутри, завернутая в хрустящую бумагу, лежала большая хрустальная конфетница в виде ракушки.
– Вот, за одним и сладости свои будет куда переложить. Я же знаю, какая ты сладкоежка.
– А почему ракушка? – с интересом рассматривала я прохладный округлый сувенир.
– Ты ж Рак по гороскопу. Вот и ракушка! – объяснил Антон и добавил: – Ракушечка моя.
В это мгновение я почувствовала себя самым счастливым человеком на свете! И как будто не было до этого никаких бед. Ракушку я поставила на видное место, на полку, а Антон с тех пор звал меня ласково –  Ракушечка.
Сам он был Стрелец, и увлечение гороскопами было для него вторым делом после молота и наковальни.
– Продал Гефеста-то своего? – спросила я про горн.
– Ага. Маме лекарства нужны были, – ответил Антон.
– Как она?
– Да все так же – не лучше и не хуже.
– А что все-таки с ней? Какой диагноз?
– Не буду озвучивать сейчас, не хочу каркать. Но есть одно нехорошее подозрение, – пригорюнился Антон. – Снова вот кладут на обследование. А может, даже и на операцию.
Я думала над словами Антона постоянно, и вот какой мне даже приснился тогда сон. Видела я тогда Богородицу – в пурпурных одеждах, с младенцем на руках. Появилась она где-то в облаках, а потом я услышала только одно слово – «Иди».
– Что мне делать теперь? – спросила я у Антона.
– Я человек некрещеный. Не знаю, – задумался он. – Ну если идти тебе сказали, то тогда иди.
– Но куда?
– А может, в Камышево? – обрадовался Белодеревцев. – Хочу забор поднять. Руки так по ремеслу соскучились.
– По какому?
– Ну я ведь не только кузнец, но еще и столяр. У меня и предки столярами были. И вот фамилия – Белодеревцевы даже.
– В Камышево?! А у нас денег на землю хватит, чтобы ее выкупить? А то ведь не разрешат так просто там ремонтироваться.
– Денег пока нет, – вздохнул Антон. – Все зависит от маминого здоровья.
– Значит, не в Камышево идти надо, – заключила я.
– А куда ж? – разочарованно проговорил Белодеревцев.
– Пока не знаю.
– Думай, Ракушечка моя. Верю в тебя, – Антон осторожно, как ребенка, погладил меня по голове...
Продолжение следует.