Вера - продолжение-3

3.
Поднявшись на третий этаж, они оба не решались открыть дверь своей квартиры.
— А если ее там нет? — испуганно смотря на Диму, сиплым голосом спросила Ира.
Дима оставил ее без ответа, затем взял из ее сумочки ключ и открыл дверь. Кристины дома не было. Они оба, как подкошенные снопы, свалились на стулья и молча просидели до темноты.
— Надо включить свет. Вдруг она придет, а света нет. Подумает, что нас нет дома, и опять уйдет. — Бессмысленно говорил Дима, затем шустро встал со стула и включил свет.







Дима, лежа в кровати, при каждом шорохе в подъезде вскакивал, подходил к входной двери и прислушивался. Ира после нескольких выпитых таблеток беспокойно спала.
Утром они позвонили в лагерь, где, как предполагали, была Кристина. Им подтвердили, что такой девочки в их лагере не было.
— И что мы сделали ей такого, что она покинула нас? — не выдержала Ира и горько заплакала.
— Перестань. Что городишь?! — нарочито грубо сказал Дима, чтобы немного успокоить Иру и как-то разредить напряжение, летающее вокруг их.
Но на Иру это не подействовало, она продолжала голосить:
— Где ты, моя девочка?! Что с тобой, милая? За что мне такое наказание?!
— Москва слезам не верит! Перестань. Нужно действовать!





Ира закрыла лицо руками и сползла с дивана на пол, причитая:
— Скажи, как действовать? Я всё сделаю, только бы с ней ничего не случилось! Лучше бы у меня ее отняли сразу, чем сейчас! Что же ты с нами сделала, доченька? Где ты, душа моя?! Димочка, любовь моя, скажи, где мне искать ее?!
— Скажу. Надо идти в полицию и писать заявление о пропаже ребенка, — уверенно сказал Дима, — она несовершеннолетняя, и они немедленно должны ее искать.
В полиции их долго выслушивали в трех кабинетах, писали протоколы, в которых они расписывались. Потом сказали, что для открытия дела требуется время, которое пагубно действует в первую очередь для них, и подсказали, чтобы они сами съездили в лагерь для выяснения обстоятельств.







Дима и сам хотел ехать, но как он может поехать в лагерь, когда даже не знает его названия. Он не мог объяснить самому себе, как так вышло, что они с Ирой отпустили ребенка в неизвестность, не посмотрели путевку, не созвонились с родителями девочки, которые взяли путевку, а потом так беззаботно и безмятежно ждали ее возвращение. «Возвращение откуда? Так глупо поступить…. Как все это вышло?!»
- Какое время? – в отчаяние произнес Дима, опустив глаза. Он ощущал всем телом свою вину, но, не зная, как действовать, просил помощи правоохранительного органа, рассчитывая на их компетентность. - Вы понимаете, у нас пропал ребенок. Ей, может, именно сейчас нужна помощь. Завтра может быть поздно! Мы неофициальные лица, и нам не скажут ничего.
- Слушай, когда ты дитя отправлял якобы в лагерь, ты думал… - грубо начал говорить следователь, презрительно смотря на Диму.
- А вы мне не тыкайте. Я немного постарше Вас, - возмущенно ответил ему Дима.
- Так вы оба никуда не девайтесь, скоро понадобитесь. Сейчас свободны, - следователь встал, показывая всем видом, что очень занят и у него нет времени для дальнейшего собеседования.
- Куда мы денемся, мы потеряли ребенка, нам надо искать ее, а вы говорите: «никуда не девайтесь». Я не могу вас понять, что же мы, убегать собираемся? - искренне удивился Дима.









На второй день ближе к обеду Диму вызвали в полицию и взяли расписку о невыезде из города. От неожиданного поворота развивающегося действия Дима был ошеломлен. Ему сказали, что он один из подозреваемых в деле об исчезновении дочери.
Шло мучительное время ожидания, но о них словно забыли, и никто их не вызывал в полицию, они почти каждый день звонили, но ответ был один: «Ищем».
Дима понял, что нужно искать неординарный выход в данной ситуации. Он обзвонил всех своих влиятельных знакомых и от них узнал, что его лучший друг по институту Аманжол получил второе образование и сейчас работает следователем. Дима разыскал его.








Увидев Аманжола, Дима заметил в нем такую же степенность и рассудительность, какая у него и была, он был такой же высокий, худощавый, взгляд зоркий. Разве что шевелюра смоляных кудрявых волос немного поредела, и кое-где выглядывали седые волосы, которые придавали ему солидность и уверенность.
- Аманжол, салам! – сказал Дима, подойдя близко к Аманжолу своей шустрой походкой.
Аманжол в свою очередь не сразу узнал в возмужавшем мужчине своего друга Диму, его выдала та же очаровательная улыбка…
- О, друг, Дима! Ты что здесь делаешь? Я почему-то считал, что ты остался в Ташкенте. Как Ира? Передавай ей привет, – подавая две руки в знак приветствия, задорно проговорил Аманжол. Потом, широко улыбнувшись, добавил: – Что мы стоим? Я что-то растерялся. Проходи ко мне в кабинет. Сейчас принесут, что следует, когда встречаются два друга, и мы обо всем поговорим.
После двух выпитых рюмок водки Дима повествовал Аманжолу о причине его появления к нему. Аманжол сказал:
- Я знаю, что трудно подобрать слова, чтобы утешить тебя и Иру. Но знаю твердо, что только в четких и слаженных действиях можно искать и найти выход. Нужно действовать слаженно. Чтобы с вашей стороны и со стороны правоохранительных органов не было недомолвок. Главное, надо говорить правду, какая бы она ни была – это беспроигрышный вариант. Поверь, всё, что возможно и невозможно в силах моей компетенции, будет сделано, ребенок друга – это мой ребенок.
- Спасибо тебе, Аманжол! Я надеюсь… А надежда…
- Надежда – это уже половина успеха! Держитесь! Ире пламенный привет! Мой дом – ваш дом, и приходите хоть днем, хоть ночью, дверь всегда открыта для вас. Жена у меня гостеприимная и уважает моих друзей!











Ира, услышав, что Аманжол в городе и работает следователем, тут же начала собираться к нему. Дима уже не рад был, что не смог дождаться утра, чтобы сообщить о встрече с Аманжолом. Да еще сказал, что Аманжол ждет их днем и ночью. Он ожидал от Иры бурной реакции, но не подумал, что она будет такой поспешной. Он начал отговаривать ее, ссылаясь на то, что сам с ним договорился, что завтра будет день, и они вместе сходят к нему. Сегодня поздно, и, по версии Димы, Аманжол выглядел устало и, скорее всего, он уже спит.
Ира не вняла его объяснений и не хотела ничего слушать. Она нервно надевала на себя единственное выходное платье, ища глазами туфли. Дима взял ее за плечи сзади и, резко повернув лицом к себе, стал более убедительно говорить, что она делает ошибку, собираясь в столь поздний час к людям, которых давно не видела и не знает, как ее встретят и поймут ли, и, в конце концов, просто неудобно пользоваться их гостеприимством.









Ира никогда не была нервной, но потеря дорогого человека сделала ее болезненно раздражительной. Она таяла на глазах, как свеча. К еде почти не притрагивалась, стала капризной, словно дитя.
Дима никогда не был сильным духом, сейчас как бы перевоплотился и держался достойно.
И вот сейчас Ира никакие доводы Димы не слышала, она в возбужденном состоянии решительно собиралась. Дима позвонил Аманжолу, когда на том конце подняли трубку, он извиняющим голосом стал объяснять поведение Иры.
- Дима, мой дом открыт для тебя днем и ночью, что за проблемы? Динара тоже хочет познакомиться с вами. Мы ждем, приходите немедленно.
Дима положил трубку и с облегчением подумал: «Преданность незаменима временем. Ее не сожжет огонь и не затопит вода. Преданный друг – это друг на всю жизнь! Преданность надо ценить как счастье, посланное свыше. Как хорошо, что есть такие друзья».



4.







Когда Ира с Димой пришли к Аманжолу, они удивились простору квартиры и с каким вкусом она была обставлена. Оконные шторы на кухне, бра на стене, которая освещала натюрморт, подчеркивали, что к аксессуару здесь относились также бережно, как и к основной обстановке. Всюду сквозило, что здесь живут интеллигентные люди.
Аманжол объяснил:







- Здесь много вещей нам осталось от Динариной мамы. Мы жили в центре, но когда Динарина мама заболела, нам пришлось центр поменять на окраину, чтобы быть рядом с ней, так как она категорически отказывалась переезжать к нам. Размен получился удачным. Мы поменяли в том же доме, том же подъезде, где жила Динарина мама, только этажом ниже. Когда ее мама умерла, мы из двух квартир сделали одну.
Динара на пять лет моложе Аманжола. Она миниатюрная, шустрая, совсем не чувствовалось, что мать троих почти взрослых дочерей, последняя возрастом как Кристина. Они спокойно сидели на креслах и тихо вели беседу между собой. Взрослые сидели за столом, на котором, как и всё здесь, изысканно.








Ира не могла дотронуться до пищи, она давилась слезами.
- Ира, - сказала Динара, - я адвокат, Аманжол следователь. Поверь, бывают случаи, никаких улик, кажется, никогда их не раскрыть. Начинаешь анализировать, сопоставлять факты, и картина вырисовывается. Я думаю, не стоит заранее так себя настраивать. Аманжол завтра же начнет работать. Ты поверь, он хороший следователь.
- Я верю, я знаю, я...
- Ир, перестань, - сказал Дима.
- Аманжол, Динара, я не знаю, как Вас по отчеству, я верю в вас. Но так не бывает, пропал человек, маленький, который никому не принес вреда. Она была светом, дыханием моим. Я всё делала, чтобы моей девочке было хорошо. Когда она у нас появилась, я никого не замечала вокруг себя. Какой же грех на мне, почему это случилось?! - говорила Ира, вытирая слезы, которые ручьем катились с ее глаз.
- Ир, Ирина, перестань, - опять сказал Дима.
- Может, нужно поехать в лагерь, где она была? Может... - уже спокойнее спросила Ира, затем как-то внезапно притихла, опустив глаза.
- Ира, если ты не сможешь управлять своими чувствами, то чувства будут управлять тобою. Понимаешь, это уже случилось, и это нужно воспринять, хочешь ты этого или не хочешь, но это произошло. Теперь нужно действовать дальше. Предоставь это специалистам, людям, которые учились, практику прошли, у них это получится быстрее и лучше, с меньшими потерями времени.
- Динара... - только и смогла сказать Ира, и опять слезы полились ручьем.
- Ирина, перестань, - настойчиво повторил Дима.
- У тебя больше слов нет: перестань, перестань, только и слышишь, перестань. Ты ее не любил. Как ты не хотел, чтобы... - Ира плотно закрыла рот и поднесла ко лбу свои ладони. От отчаяния у нее почти вырвалось, что Кристина неродная дочь.
5.



Ира стала много работать, чтобы не думать о случившемся горе. Особо она страдала, когда видела ровесниц Кристины. В такие минуты она убегала в туалет и рыдала там. Сотрудники сокрушались, но ничего не могли сделать, с ней невозможно было говорить. Дома Ира разыскала шубу, в которую закутали Кристину, когда она появилась на свет. И вот теперь, когда ей сильно тяжело, она обнимает шубу.
Дима грозился сжечь шубу, если Ира будет закатывать истерику. Он вел себя по-джентльменски, крепился, когда Ира была дома, но, оставшись один, также обнимал шубу, чувствуя запах Кристины. Перед его глазами проплыло теперь кажущее далекое милое прошлое. Он вспоминал, как Ира усаживала маленькую Кристину на шубу и говорила: «Пусть эта шуба тебе дает тепло». Когда Кристина болела, Ира так же укрывала ею Кристину.






Как-то было, они с Ирой задержались в гостях, Кристина осталась одна дома. Когда они пришли домой, Кристина уже спала в кресле, обнимая шубу.
Теперь Ира спит с этой шубой.


6.




Конец августа. На улице стояла жара, но на деревьях уже появились оранжевые и желтые листья, которые под воздействием дуновения ветра слетали с деревьев, медленно паря, в вальсе падая возле деревьев. Ветер, вновь шелестя ими, подхватывал их и собирал у заборов.
На сердце у Димы томилась осень. Он, съежившись, шел под колючим, казавшимся осенним ветром, который насквозь продувал его тонкую с коротким рукавом рубашку, залезал в джинсы, когда услышал певучий голос Веры:






- Здравствуй, Дима.
Вера заметила его измученный страданием вид и злопыхательно подумала: «Захирел ты, Димочка», — при этом широко улыбаясь, показывая ряд красивых зубов, спросила:
- Как дела?
Дима грустно посмотрел на нее и сказал:
- Вера, можно к тебе?
- Я буду рада, — весело ответила Вера, думая: «В жилетку плакаться?!».
- Зайдем в магазин, — предложил Дима.
- Нет надобности. У меня дома со спиртным нормально и закуска есть. Да и я не остывшая! — расцвела Вера и чмокнула его в аккуратно побритую щеку.
Дима пил, не закусывая. Вера была удивлена, обычно, когда он пил, много ел, поэтому не пьянел.
- Дима, тебе не нравится моя стряпня? Почему не кушаешь? — нашлась Вера.
- Знаешь, меня не берет.
- Может, посмотрим телевизор, потом продолжим, — предложила она. Ей надоело смотреть на мрачного Диму. Он был плохим собеседником, отвечал только на ее вопросы и, казалось, совершенно не обращал внимания на то, что она сидит напротив него в короткой юбке, положив ногу на ногу так, что можно было разглядеть ее ажурные трусики.
- Ну, пошли, — пьяно вставая, сказал Дима.
- Куда? — не поняла Вера.
- Я знаю, что тебе надо... Но я не в форме, — предупредительно сказал Дима.
- Ничего, мы сейчас форму поднимем, — сразу оживилась Вера.
Она включила телевизор и подошла к Диме, который никак не мог расстегнуть пуговицы на рубашке. Вера легонько толкнула его, и Дима упал на диван.
- Ну что, тигренок, поехали? — игриво смеясь, шутила Вера, расстёгивая ему рубашку.
- Да, — задыхаясь от похоти, ответил Дима.














Выпитое вино подыгрывало, и он опять хотел ее!
- Дима, что тебя соединяет с твоей женой?! Ты ее любишь?!
- Да.
- Как ты ее можешь любить? Я же вижу, ты тянешься ко мне, ты хочешь меня!
- Ты к кому тянешься? Кого ты хочешь? Ты думаешь, я поверил, что я только у тебя?
- А я что, в верности тебе присягала?
- Да ну тебя.
- Нет, Дима, ты свою старуху не бросишь! Там у тебя надежный тыл!
- Не трогай Ирку, она и так, бедняга, страдает.
- Чем? Недомоганием?
- Не хочу я эту тему затрагивать, уж сильно болючая! Не может понять ее тот, у кого не было страдания, кто прожил жизнь попусту!
- На кого ты намекаешь? – взъерошилась Вера. Она нервно встала с дивана и пошла в ванну.
- А меня не берешь? Или я тебе уж не надобен? – спросил Дима, улыбнулся одними губами. Вера, прокрутившись на одной ноге, ушла в ванну. Дима сладко потянулся и побежал за ней. Потом они опять пили.
- Знаешь, боюсь идти домой.
- Оставайся у меня, если не хочешь идти домой.
- Надо, но я боюсь. Боюсь смотреть на опустошенную квартиру. Я раньше не любил дочь, я называл ее воровкой. Когда она появилась дома, я считал себя ненужным, а я как раз был нужен ей. Это я украл у себя радость отцовства. Мне нужно было не отпускать ее. Я ни разу не брал ее на руки. Я ее не ласкал! Она мне была ненужная. Какая тяжелая утрата!
- Дима, ты говоришь загадками, - улыбаясь зловеще, сказала Вера. Она ликовала, наконец, Дима, лаская ее слух. По телу растекалась желчь: «Так тебе, Дима, так!








Это тебе за все мои страдания! Это за меня!»
- У меня пропала дочь.
- Ты шутишь? В каком смысле пропала?
- Вот так и пропала. Поехала моя дочь в лагерь и не вернулась.
- Не может быть!
- Да, Вера. Страшно мне! Ирка вообще тронулась. Она теперь обнимает шубу, в которой ее нашли, и плачет. Она даже спать ложиться с шубой. Она была ей роднее, чем родные дети.









- Да, Дима, тяжела потеря детей! И что главное – вначале не замечаешь этого. Но нет ее. Вот нет, и всё! Но, Димочка, с годами поиска боль не утрачивается, она утраивается! Она уже живет с тобой. Ты уже не хочешь боли, ты хочешь просто жить, а она не отпускает тебя! Она ласкает тебя, пеленает сердце, она съедает всё внутри и ломает тебя как человека! Тогда ты думаешь: вот вернуть тринадцать лет, плюнуть на пересуды людские, на наивность детскую, на негодяя, который отказался от тебя. Следующий этап – начинаешь озлобляться на себя, на весь мир. Эх, Дима, ты меня не поймешь! Хотя ты не любил, но ты видел свою дочь целых пятнадцать лет. А скажи мне, как разделить боль, когда ты ее даже в руки не брала?! Когда ты пустое место качаешь! С пустотой разговариваешь!
- Да, Вера, страшно. Я 13 лет не мог понять, как она мне дорога. Я бы всё отдала, только бы вернуть ее. Я бы сказал, что я неродной отец, но люблю ее…
- Как неродной отец? Что, Ирка гульнула?! – искренне удивилась Вера.
- Ты что на Ирину баллон катишь? Если ты переспала со мною…
- Да успокойся ты. Ири-на, - возмущенно передразнила его Вера. - И вообще, иди-ка ты к своей Ирке.


7.





Аманжол затруднялся в поисках Кристины. Он не знал, с чего начинать, поэтому решил еще раз без амбициозности выслушать Диму и Иру. Он вызвал их к себе в кабинет. Дима держался, он немного осунулся, но смотрел на Аманжола с тайной надеждой на успех, он жаждал успеха. Ира сидела опустошенная, а когда Аманжол спросил о ее состоянии, она ответила:
- Там, где была любовь к дочери, огонь, который пожирает все внутри, и пока я буду дышать, он будет гореть.
- Слабый стебель можно сломать, и тогда он погибнет. Если полить его водой и ухаживать за ним, он обретет былую силу, а вполне возможно, наберет и большую…, - сказал Аманжол.
- Спасибо, Аманжол, я понял, - сказал Дима.
- Тогда приступим. Жду от вас более подробную информацию. Важны все мелочи.
- Хорошо, - согласился Дима.
- Почему она поехала именно в этот лагерь? Кто из вас достал путевку? – спросил





Аманжол, посмотрев пытливым, проницающим взглядом на обоих.
- Я не брал, - сказал Дима.
- Я не брала, - повторила Ира за ним.
- Вы ее отправили без путевки? – поинтересовался Аманжол.
- У нее была путевка, - сказал Дима.
- Как она оказалась у нее? – спросил Аманжол.
- Она сказала, что мама девочки из ее класса взяла, Оксанина мама. Она два раза повторила, - вспомнила Ира.
- Хорошо, у Оксаны фамилия есть?
- Она не говорила. Но в классе, наверное, одна Оксана, - предположила Ира.
- Вы, конечно, телефон, адрес Оксаны не знаете?
- Нет, - хором ответили Дима с Ирой.
- Ясно. Начнем с Оксан. Распишитесь в протоколе, и вы свободны на сегодня.
Они оба вышли молча.





«Так они мне плохие помощники, — рассуждал Аманжол, — да, интересная задачка! Любили, любили и отправили девчонку в неизвестность. Ну да ладно. Пойду-ка я в школу. А там… Ладно, будем думать».
Уже во все права вступила осень. Было прохладно, небо затянуто низкими плывущими ватными тучами. В воздухе летал почти невидимый мелкий снежок, ложась на землю капельками дождя.










Аманжол вышел из машины и, застегивая длинный кожаный плащ, сказал водителю, чтобы он его ждал. Осторожно обходя лужи, он все же наступил в грязь.
У серого пятиэтажного здания школы опоздавшие школьники мыли обувь: кто в холодной луже, кто в специально приготовленной для мытья обуви емкости, затем долго у входа в здание вытирали об тряпку подошву обуви.
Аманжол взял палку, на одном конце с намотанной тряпкой для удобства мытья обуви. Вместо воды в емкости была непонятная грязевая жидкость. Аманжол не смог преодолеть брезгливость и поставил палку на место. Вытащил из кармана белоснежный платок и протер руки.










Директор школы, коренастый мужчина за сорок лет, увидев Аманжола, сразу спросил, не следователь ли он.
Аманжол улыбнулся скупой улыбкой, подумав: «Что, у меня на лбу написано, что я следователь?»
— Мы — это весь учительский состав — очень переживаем за Кристину, — как-то раболепно сказал он.





Аманжол не любил такого типа людей. Он не захотел вести беседу с ним и попросил, чтобы директор вызвал классного руководителя.
Классным руководителем оказалась молодая женщина. Ее круглое лицо с немного утиным носом слегка покраснело, но задорные глаза говорили об энергичном характере. Она говорила громко и быстро, жестикулируя руками. За несколько минут изложила всё о своем классе и, в частности, о Кристине.
Из ее рассказа Аманжол понял, что Кристина сформировалась намного раньше своих ровесниц, изнеженная материнской любовью, но на уроках внимательная, любит читать, рисовать. Друзей в классе не имеет, но с удовольствием помогает отстающим в учебе. Она красивая высокая девочка, тем не менее скромная и застенчивая. Отец ее учебой не интересуется, он ни разу не был в школе.






Оксан в классе оказалось трое. Аманжол записал их адреса. Бахыт, так звали классную руководительницу, вызвалась поехать с ним. Она помогла вести беседу с девочками, так как они смущались, видя перед собой незнакомого мужчину, да еще следователя. После беседы выяснилось, что ни одна Оксана не была в лагере, и абсолютно ничего не знают о Кристине.
Аманжол мыслил: «Путевку родители видели, в лагерь отправили. Но путевку брали не те, на кого сказала Кристина. Значит, она знала, что едет не в лагерь?! Куда?! Вопросы, сплошные вопросы. Девочка скромная, добрая, тем не менее, обманула родителей. Зачем? Почему и самое главное, для чего? Какую цель она преследовала? Получилось спонтанно или преднамеренно? Нет, спонтанно не выходит – это было намеренно. Просто какой-то кроссворд с составляющими, перекрещивающими вопросами и кругом загадки».



8.





В кабинет зашла Динара. Она была в юстиции по своим делам и по пути решила зайти к Аманжолу. Услышав рассказ Аманжола, что ни одна из матерей девочек не брала путевку Кристине, задумалась, затем спросила:
- Аманжол, ты хорошо знаешь этих людей?!
- Я с ними учился в Ташкенте. Мы дружили. Я хорошо знаю Диму и Иру. Я знаю, ты скажешь, что люди меняются. Так вот, ничего подобного. Дима, конечно, был влюбчив, у него были женщины… Вот и сейчас ты же слышала, что Ира сказала, что Дима не любил Кристину. Вывод: он до сих пор гуляет. Но он не способен даже муху обидеть.
- Но дочь, видно, обижал.
- Он ее просто не любил, и то, по словам Иры. Матери всегда кажется, что она больше любит своих детей.
- Я согласна с тобой, может, мы не с того начинаем.
- Давай так. Они отправили дочь в лагерь? Отправили. Путевку родители Оксаны не брали? Не брали. Кристина сказала, что мать Оксаны взяла путевку. Где та мать?!
- Значит, мы знаем, что всё начинается с вокзала, — сказала Динара.
- Всё начинается с электрички. Значит, надо идти к проводникам электрички.









В локомотивном депо, где работали проводники электрички, Аманжола ждало разочарование, ни одна из проводниц не узнала Кристину. Аманжол отправился в лагерь, там он переговорил со всеми воспитателями, но никто не видел Кристину. Ни к чему не привел разговор с дежурным вокзала.


Динара видела нервозность мужа. Она понимала, что это связано с тем, что высокое начальство требует быстрого исхода дела, а дело шло медленно, если можно сказать, что шло вообще.





К интуиции Динары Аманжол всегда прислушивался. Она, тут же не задумываясь, выдавала ответ на интересующие его вопросы, как компьютер. Но стоило спросить ее, почему именно так, она не могла объяснить. Они начинали спорить и приходили к разумному и последовательному доказательству. В данном случае он приходил хмурый и неразговорчивый. Динара решила сама поговорить с ним и начала разговор:
- Аманжол, я думаю, не могла же она взять и испариться. Тебе нужно…
- Динара, - раздраженным тоном произнес Аманжол, - я не хочу еще дома о работе. Я хочу посмотреть телевизор, почитать газеты. В конце концов, просто посидеть и привести все мысли в порядок. Не напрягай меня, и так целыми днями об этом думаю. Не лезь в мои дела.
- Как хочешь, только я скажу, здесь отец играет не последнюю роль! Всё! – скороговоркой сказала Динара. Резко развернулась и ушла в гостиную.
9.




Вера стояла у раскрытого окна, глядя на проезжую часть дороги сквозь деревья, которые росли почти у окна, заслоняя своими стволами видимость проезжающих мимо машин. Она слышала только их шум и легкую загазованность воздуха. «Почему они растут здесь? – беспокойно, немного раздраженно, скорее даже истерично, что не свойственно ей, думала Вера. – Почему они должны мне мешать видеть то, что я хочу? Я не хочу смотреть сквозь стволы. Я хочу видеть всё».






Что ей так нужно видеть?! Почему грусть сжимает тисками сердце? Почему тревога жжет грудь? Почему выпитая бутылка шампанского не дала покоя?






Уже стемнело, и она, не расстилая постель, легла. Сон не шел. Она крутилась с боку на бок, ее большая кровать казалась ей еще больше, а она сама — маленькой девочкой, которой так хотелось тепла и ласки.





Итак. Она не спала, не могла спать. А Дима, которого она больше всего на свете обвиняла в ее беспокойстве, спит. Она притянула за шнур к себе телефон, который стоял почему-то на полу, села на кровать и позвонила ему. Она жаждала мести! Пусть придет! Пусть говорит, как ему больно! Но на том конце провода никто не брал трубку. О, взяли!





- Алло, кто? – слышит она приглушенный голос Димы.
- Это та, к которой душа твоя трепещет…, - томно произнесла Вера.
- Ты сошла с ума, - тревожно прошептал Дима.
- Ты мне нужен!






Дима положил трубку и оглянулся. «С ней надо кончать», – решил он, посмотрев на часы. Было около пяти часов утра. Он надел спортивный костюм, куртку, вязаную шапку, открыл холодильник, достал колбасу, отрезал хлеб и, сделав бутерброд, отправился как бы на субботнюю пробежку. Он часто бегал по утрам часа два, так что для Иры у него было алиби. Дима шел быстрым шагом, внутри все кипело, он размышлял: «Что она себе вообразила?! Она уже ночью мне звонит. Решила, что я совсем бесхребетный. Я ей не пацан ходить к ней, когда ей вздумается. А если бы Ирка взяла трубку…. Я не хочу причинять Ирине еще большую боль. Нет, с ней решительно надо действовать. Хватит, она мне не нужна! Пусть навсегда забудет мой телефон».



Вера, сладко потягиваясь, открыла дверь. На ней был прозрачный пеньюар. Она стояла перед ним сонная, теплая и такая желанная. Дима забыл, что пришел сказать ей, что она ему не нужна. Его глаза горели, губы пересохли. Дима уже был в ее плену.








Когда была выпита бутылка коньяка, Вера сказала:
- К черту условности, я хочу знать, как у тебя идут дела? Нашлась ли твоя дочь?
- Мне хватает траура дома. Я здесь с тобой, чтобы убить боль, - но тема была предложена, и Дима продолжил: - Ты знаешь, я у них основной подозреваемый. Они взяли с меня расписку о невыезде.







- Тигренок, ты уже второй раз говоришь… - томно произнесла Вера.
- Да тебе что, я, дурак, имел неосторожность сказать в полиции, что она нам приемная дочь. И кто бы знал?! – горько раскаивался Дима. – Ведь она на моей фамилии. От ее родной матери у нас только шуба осталась.
- Да-а, - злорадно протянула Вера. - Короче, Дима, выходит, ты никому не сказал, что она приемная дочь, и что же ты так долго терпел? Ну ты даешь? Никому… Только в полиции и мне, а еще кому хочешь сказать? …Узнает Ирка…
- Ты брось… А вообще ты, Вера, молодая, но… - Дима замолчал, подбирая слова, чтобы мягче выразиться, но не нашелся и высказал напрямик: - Ведьма ты, черная твоя душонка. Стоит мне к тебе прийти, ты буквально… думаешь, если я напился, то не замечу горение твоих глаз…
- А твоя душонка? - Вера соскочила со стула, быстро и гневно взглянула на него с такой силой, как будто обожгла. - Потерял дочь и так переживаешь, что по бабам начал шляться и каждой сообщаешь, что, мол, с меня взять, она мне неродная…
- Во-первых, не по всем, а только к тебе. А во-вторых, я хочу загулять боль, - говорил Дима как бы в раздумье. - Я где-то читал, что таить боль в себе нельзя. Ее надо загулять, запить, высказать, заговорить…
- Ну ты сразу и пошел загуливать и заговаривать. Вы знаете, она мне неродная, вот мне и легче…
- Замолчи… Шлюха.









- Ты, ты сказал… Шлюха! А ты, испеченный папаша, носишься со своей Иркой, как она с шубой цигейковой, - выпуская жар из-за рта, зашипела, словно змея Вера.
- Откуда ты знаешь, что она цигейковая?
- От верблюда. Все, ко мне не приходи! - истерично кричала Вера, видя, что он уже у порога. Она не хотела его отпускать и от безысходности еще больше гневалась.
- Не было бы у тебя своей раны на сердце, не кричала бы ты на меня, - тихо сказал Дима, закрывая за собой дверь.






Вера от ярости, обиды, злости пнула три раза ногой уже закрытую дверь. Заскочила в гостиную, села на кресло, резко и горько заплакала. Затем, шумно вытирая носовым платком нос, сказала: «Горе у него великое, потерял дочь. По-моему, он уже и не страдает. Но ты у меня пострадаешь… за свое оскорбление!»







Вера встала, взяла альбом. «Где твоя морда? Я ее сейчас разрисую и отправлю жене, — говорила Вера, нервно листая страницу за страницей альбом. — В этом нет, посмотрим в другом». Вера бросила на пол альбом и взяла другой, но и там фотографии не оказалось. «Куда я засунула ее? — она прошлась глазами по другим альбомам. — Нет, здесь тебя не должно быть». Раздражённо-враждебное настроение усиливалось. Внутри всё кипело. Она взяла недопитую бутылку коньяка и, не налив в рюмку, по-мужски, с горлышка немного отпила. Достала из пачки сигарету, покрутила ее и выкинула в мусорное ведро. Посмотрела на разбросанные фотографии, села на ковер, который лежал посредине гостиной, и стала собирать фотографии. За этим занятием она немного успокоилась и, облегчённо вздохнув, проговорила: «Я всё равно найду способ отомстить тебе. Поверь мне, Димочка!»



Но что это?! Это она стоит на фотографии в цигейковой шубе, совершенно юная девочка. «Моей девочке было бы столько же лет, шуба ей была бы в самый раз. Ну да, она телосложением как я», — спонтанно промелькнуло у нее в голове. От этой мысли все тело Веры словно молния прошило, сжигая огнем все внутри. Вера в ужасе, трансе отшвырнула фотографию. Ее опять забила истерика. Она как шальная глотала воздух. Дрожащими руками потянулась за фотографией, судорожно думая: «Шуба, телосложение… Почему я подумала о Кристине? Я ненормальная, почему?! О, моя девочка, где ты?! Как легко и свободно я убежала от тебя! Боль сжигает меня, и сколько бы я ни выпила вина, она ни на минутку меня не оставляет, она прячется глубоко внутри, постоянно занозой ноет, уничтожает меня. И почему я не умерла тогда? Я осталась жить, чтобы нести кару!»









Вера опять не могла уснуть. Внутри были беспорядочно разбросанные мысли, которые не давали покоя: «О, ненормальная я! Почему? Почему я думаю о Кристине?! … Так он мне со своей шубой… Боже… Но если она моя дочь… То она и его дочь! Боже, я нашла ее! Она сама ко мне пришла! А я… Я…»
- Не-е-е-ет! – надрывно закричала Вера. – Этого не может быть!


10.




Вера как никогда встала рано, закурила, думая: «Вчерашние кошмары прошли. Сколько же я выпила, что мой разум помутился? Надо же такому взбрести в голову. Нарочно не придумаешь». Она налила в чашку холодный кофе, села с ногами на диван и включила телевизор. Там шел очередной сериал. Она потянулась за телефоном и неловким движением разлила кофе себе на колено, быстро встала, чтобы не запачкать диван, и пошла на кухню. Постояла у окна, затем хотела налить опять кофе, но передумала и пошла в гостиную. Взяла пульт, чтобы переключить телевизор на другой канал, но вдруг на экране появилось лицо Кристины. Диктор поставленным голосом объявил об исчезновении тринадцатилетней девочки.







- Тринадцать лет, ей тринадцать лет, о Боже, Пресвятая Богородица! Всё сходится. Нет, не может быть! Нет! Здесь что-то не так! - панически причитала Вера.
Она, как подстреленная на лету птица, упала на диван, сложив руки, как подломленные крылья, в голове стояла угрожающая пустота. Через неопределенное время Вера встала, словно отрезвевшая от глубокого похмелья, и хладнокровно сказала:
- Нет, врешь, не сломаешь меня! Я боли не боюсь! Я посол грехов и преступлений!







Вероломно ворвалось ко мне краем счастье, я увидела дочь! Я пойду до конца, если Кристинка и есть моя дочь, я уничтожу всех, кто причинил ей боль, а только потом сведу счеты со своей жизнью! Никто меня не остановит!







Стоя перед зеркалом, Вера поправила воротник из ламы, надела длинные сапоги на низком каблуке и, захватив кожаные перчатки, вышла на улицу. Обладая интуитивной ясностью каждого шага, она твердо подошла к дому Димы. Дверь открыла Ира.
- Здравствуйте, я с «Горгаза», — сказала Вера аффектированным тоном.
- У нас нет газа уже две недели, — флегматически ответила Ира, пропуская ее в квартиру.






Сибаритка по натуре, Вера сразу обратила внимание, что здесь все осталось от бабушки, не считая мебельной стенки и дешевого кухонного гарнитура.
«Где шуба?! Он говорил, что она даже спит с ней. Скорее всего, она в спальне», — размышляла Вера, произнося вслух:
- У вас душно, требуется проветривать все комнаты.
- Ага, — не возражала Ира.





Вера видела меланхолическое настроение Иры, это ее устраивало. По крайней мере, она не будет ей мешать.
- У вас трехкомнатная квартира? — спросила Вера, открывая дверь спальни.
- Ага.
- Вы спите в этой спальне? Здесь как раз происходит скопления газа.
Вера бесцеремонно прошла в спальню. На журнальном столе лежала коричневая цигейковая шуба с протертым низом. Вера развернула шубу. Она помнила, что внутри ее шубы пришит вручную треугольный лоскуток от матеренной шубы, который светлее всей шубы. Когда она увидела это, у нее потемнело в глазах, голова закружилась, и она, еле удерживаясь на ногах, присела на журнальный столик.
- Вам плохо? — спросила Ира.
«Да, да, да…» — звучало у Веры в висках. Она помнила, как ни странно, этот голос и эти слова. Веру бил озноб нервозности, но она быстро взяла себя в руки и, посмотрев на Иру, улыбнулась.
11.




На следующий день Вера позвонила Жоре.
- Жорж, привет! Как твое ничего? – буднично произнесла она.
- Ничего, хуже не будет, - шутливо ответил Жора.
- Я еду к тебе.
Вера знала, что он в два часа должен встретиться с такими же, как он сам, подонками. Это ее устраивало.
- Но я уезжаю... - сказал Жора.
- Жди, я скоро, - решительно сказала Вера и резко положила трубку.
Когда Вера подошла к коттеджу, Жора, беспокойно ожидая ее, стоял на крыльце. Вера, надев маску счастливой и беззаботной женщины, подошла к Жоре.
- Говори, что у тебя? У меня и минутки нет свободной, - озабоченно проговорил он, важно спускаясь по ступенькам.
- Ты мне не нужен, я пришла покупаться у тебя. У меня нет горячей воды.
- Ха, а спинку кто тебе потрет?
- Успеешь, - равнодушно сказала Вера.
Жора погладил усы и бороду и, добродушно улыбнувшись, ушел.
Вера без особого труда зашла в тайник, который был расположен в подвальном помещении коттеджа. На первый взгляд стена как стена глухая, но это камуфляж. На стене было несколько трещин как бы от штукатурки, но это была дверь, а на полу находился механизм, который при нажатии кнопки, замаскированной под сачок, открывал ее. Будучи внимательной, Вера однажды заметила, что Жора, собирая дрова и складывая их у стенки, на что-то наступил, стена немного отодвинулась. Он тут же наступил на это же, и стена встала на место. Имея ключи от его коттеджа, Вера, попав туда без хозяина, вспомнила об этом случае и решила проверить свою догадку. Тогда она и не подозревала, что ее наблюдательность как-то поможет ей. И вот она уже второй раз здесь. Вера знала, что он монтирует пленки, делая их эффектнее: со звуковым и душераздирательным сопровождением.







Вера включила телевизор, видеомагнитофон и просмотрела несколько кассет, но той, которая интересовала ее, не было. Она села на кровать, облокотившись на эмалированную спинку, думая: «Признаться Жоре — он не поверит. Да это и бессмысленно, он же сказал, что даже ради меня не собирается подставлять себя…». Она прошла взглядом по книжному шкафу, который стоял вдоль стены, полностью забитый классикой. «Неужели он находит время читать?!» — удивленно подумала Вера. Она подошла к шкафу, провела рукой по книгам, сразу послышался запах пыли. «Он не подходил к ним последние 10 лет», — поняла Вера.








Ее взор привлек маленький шкаф, где стояла статуэтка серого волка с Иваном Царевичем и Василисой Прекрасной, а по углам несколько книг. «Похоже, что Жора собирает антиквариат, всё, что не нужно людям, у него», — размышляла Вера. Она подошла к шкафу и подняла статуэтку, как бы оценивая волчью ношу. Увидев отверстие, всунула руку в него и вытащила видеокассету. «Так здесь, милый Жорж, что ты мне приготовил?» — сказала Вера, вставляя ее в магнитофон.
И что она видит?!






Кристина вышла на перрон, почти последняя из детей. На ней надеты джинсы и красная футболка. За спиной рюкзак, в одной руке сумка, в другой пакет. Она грустная. Вот ее показывают крупным планом. Она видит камеру и пытается улыбнуться. А вот машина, с которой выходят два верзилы. Один подходит к Кристине и носовым платком проводит по ее лицу. Она пошатывается, ее тут же подхватывают с обеих сторон и ведут к машине. Затем затемнение экрана.
А вот сосновый бор, где едва просматривается небо, затем лес становится редким. Видно бегущую Кристину, уже в коротеньком платье. Она оглядывается, падает, встает и опять бежит. Вот ее перепуганные глаза, она тяжело дышит. Она совершенно не видит камеры, ее внимание приковано к трем мужчинам, которые играючи подходят к ней.


Вера закрывает лицо руками: «О нет, доченька, ради спасения моей души, помоги себе сама! Не дай мне до конца жизни мучиться, я не вынесу! Если произойдет чудо, я не буду больше такой, я всю себя отдам детям-сиротам. Я сделаю всё ради тебя, доченька, прости меня! О горе мне! Что я буду делать?!» Она открыла глаза, перед ее взором страшная картина: верзилы издеваются над ее дочерью. Вера стала на коленях у экрана и начала молиться, прося их отпустить дитя, причитая:







Она ждала чуда, но чудо не произошло. Надругавшись над Кристиной для наслаждения какого-то извращенца, который будет смотреть эти кадры, удовлетворяя свою гнусность, верзилы опять подошли к Кристине, которая недвижимо лежала на траве в неестественной позе, держа в руках вырванные вместе с землею травинки.
О боже, ее девочка не выдержала, она не дышит, она не реагирует на их издевательства. Вот один, наклонившись над нею, руками показывает крест. Тут же подъехала машина и остановилась в непосредственной близости Кристины, оттуда вышел мужчина с канистрой. Он обходит машину, поливая ее и Кристину содержимым из канистры. Затем, держа вниз горлышком канистру, потряхивая ею, отходит. Вот он бросает зажженную спичку, и пламя ниточкой бежит к машине, где, распластавшись, лежит Кристина.







Пламя, пламя кругом пламя, и на сердце у Веры огонь! Ей невыносимо хочется затушить пламя огня, который сжигает все внутри.
Мужчины спешно садятся в другую машину. Пленка некоторое время еще шла полосами, потом снегом и затем начала мотать назад.


продолжение следует