Маяковский, mon amour

                Нежные!
                Вы любовь на скрипки ложите.
                Любовь на литавры ложит грубый.
                А себя, как я, вывернуть не можете,
                Чтобы были одни сплошные губы!

                                Посвящается К. А.

      Всё символично и наверно так, как произошло, и было прописано в каких нибудь рунах судьбы. Если верить, что подобное существует.
      Мы встретились в Новогоднюю ночь. Берег Тихого океана. Прекрасная, тёплая, звёздная, под шум волн, ночь.  Она… она  очень красивая. В разнообразном дыму, под соломенной крышей беседки, улыбается будто светится.  Чуть - чуть хрипловатый голос. Улыбка -  свет. Озорные, смотрящие на происходящее с интересом, немного грустные глаза. Засмеётся, резковато, но хочется повернуться и посмотреть. Рассмотреть. Понаблюдать.
      Непредсказуемо сросшаяся в этом месте, в эту ночь, удивительно разношёрстная, со всех уголков планеты, компания. Новый Год вокруг! Многоязыкий, разновременной. В южном нашем полушарии уже вот он. Наступает. Джаз, оживление, веселье. Вкусный, приятно уводящий в разные стороны, алкоголь. 
Море, ночь, свобода, мотоцикл.
 - Поехали?
 - Поехали.
     Розовый шлем с козырьком.  Улыбка, которая освещает мир, начинает греть меня изнутри. Всё же особи женского пола, куда гармоничней, плавней, эстетичней, нежели мужского.  Даже вроде мужские аксессуары, как мотоциклетный шлем,  на девушке смотрится красиво, своеобразно и сексуально.
    Когда она меня обняла сзади, прильнув всем телом, окутав своим запахом, и мы выехали на трассу, я понял. Вот оно. Вот она.

    … Любовь выскочила перед нами как из под земли, как выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих. Так поражает молния. Так поражает финский нож…
               
   В нашем случае любовь выбросилась на берег, непредсказуемо, как стая дельфинов, без объяснений, без видимых причин на то.  Мы впитали её щиколотками, лодыжками, каждым сантиметром кожи,  куда попадали капли первоянварского прибоя. Любовь поднялась к нам из мокрого песка, по которому как галлюцинации, по хозяйски, бегают маленькие крабы.  Хлынула, пробежав мурашками по коже от прикосновений тёплых волн. От завораживающего, несущего в неизвестность, негромкого гуденья  мотоцикла. От ветра, который заставляет слезится глаза.  И мир расплывается радужным спектром. От огней рыбачьих лодок из шумящей темноты океана. От Луны, которая нам улыбалась во всё своё щекастое лицо.
    И был день первый.  И был первый рассвет первого дня наступившего очередного года. И океан блестит всеми оттенками тропического утра. Приятная усталость, и желание всё это утро забрать с собой, и уединиться.  Домик на самом берегу,  шум прибоя сквозь деревянные ставни, сливается с её дыханием. Отражается в улыбке. Скользит по её загорелому телу.
    И билет на самолёт, лежит и дышит. Он тоже жив. Реален. И он помнит о себе. 29 дней. 29 ночей.  Привлечёт к себе внимание. Как диагноз. Не переспоришь. Не отмахнёшься. Не остановишь.
     Будь что будет.  Мы есть. И у нас есть мотоцикл и весь досягаемый мир. И ещё 29 дней и столько же ночей.
     Нам во всём сопутствовал зелёный свет! Я обратил внимания с первых дней. Мы ни разу не встали на светофоре. К моменту нашего приближения, всегда загорался зелёный. Если заканчивался бензин, то это было всегда рядом, а то и напротив заправки. Все нам улыбались, и мы улыбались всем. Если нужен был автобус, мы не ждали на остановке, выходили, и автобус сразу же появлялся.  Ели в маленьких уличных кафешках, выбирая не по меню, а глядя на лица посетителей и улыбки хозяев. Всё было непередаваемо вкусно. Целовались не переставая. Люди не могли не улыбаться, глядя на нас. Мы были переплетены. Мы вплелись друг в друга. Срослись. Белые воздушные слоны несли нас на себе, порхая под облаками.  Жизнь неслась вместе с нами огромным, светящимся, улыбчивым, бесконечным калейдоскопом.

  - Любимый, я вернусь…- сквозь слёзы шептала, шептала, шептала.
-  Лети домой, реши всё там, у тебя же там …   жизнь покажет. Не обещай мне. Я и так уже жду. Не давай мне повода привыкать к мысли, что мы вместе навсегда.
- Мы вместе навсегда. Хочу с тобой. Не хочу по другому. Я вернусь.
 - А знаешь, как будет? Я сон видел.
 - Нет, не знаю. Машину продам, я ничего, никому там не должна. Родители и друзья поймут. Люблю тебя. Не хочу без тебя. Не говори, что видел.
 - Лети. Лети домой. Дом у тебя там. У меня тут. Тебя ждут там. И ждут тут. Реши для себя. Непросто тебе будет. Сил тебе. И меня на расстоянии, тоже сложно выдержать. Я уже это чувствую. Бываю глух, слеп и агрессивен.
- Не боюсь. Я приеду. Верь.

И улетела.

     Время. Невидимая, но очень ощущаемая субстанция. Его не замечешь. Оно живёт в семейных фотографиях и в зеркалах. Только что вроде, на кораблике по реке, школьный выпускной. Моргнул, и уже 40 лет,  морщины,  щетина жёсткая, люди умирали в твоих руках. И дети рождались благодаря тем же рукам. И опыта за спиной целая жизнь. И вроде всё уже осознал. С миром, с Богом помирился. Сам себе подбирал место жизни. Приехал. Угадал. Каждый  день – осознанное наслаждение. Наслаждение от всего. От места жизни. От вида вокруг. Просто глаза откроешь – а кругом красота и покой. Пальмы, гамак, манго. Разноликие туристы, тропические ливни, купола парашютов кайт – сёрферов. Азиатские сморщенные старушки, еда в банановых листьях, разговоры о ядовитых медузах. Вентиляторы под потолком, холодный душ, лёд в кружке с соком из сахарного тростника.Кайф от всего равноценный. Настоящий. Отличающийся только степенью хорошести. От фруктового салата или  камбоджийской самокрутки. От вида вечно лохматых, выгоревших сёрферов соседей.

     И тут во всё это, гремя кастрюлями, захлёбываясь крикливой, гнусавой, чахоточной реальностью – Маяковский, во всём своём романтично-мучительном великолепии!

Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Хамтьене.

- Приду в четыре, — сказала Она,
Восемь.
Девять.
Десять.

Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.
 Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется! 

      Пальмы… Где вы? Море… где ты? Люди… только сплошное раздражение. Любые. Все. Всё исчезло. Вот оно всё, но нет его.Остались декорации. Без души. Без сути. Без наполнения. Надувные пальмы. Голограмма моря, волн и заката.
  Люди, всего лишь биомеханизмы. Всё подчиняется биохимии. Все наши эмоции и побуждения. И даже то, что кто то вдруг, неожиданно сидя на унитазе, захотел пончик с  джемом, тоже результат биохимии мозга. Мальчик первоклассник на первой в жизни школьной линейки увидел девочку, всю в бантах, с огромным букетом фиолетовых астр, и застыл. С ним что то произошло. Мир остановился. Вид девочки, бантов, торжественности момента, фиолетовые цветы, вызвали в мозгу мальчугана выделение некоторых веществ, которые смешавшись, в свою очередь вызвали некую химическую реакцию, и о чудо! Мальчик запомнит это чувство на всю жизнь! Химия, рождающая эмоции. Это и есть био – химия. То есть мы. Люди.
      Химические реакции, приводящие в движение эмоции, которые повсеместно облекают в форму слова «Любовь», сделали своё непонятное дело. Цепная реакция, вызванная отсутствием объекта обожания, как резкий отказ от наркотика, не замедлила вызвать своеобразную химическую реакцию. Эмоции. Действия.
      Оказывается, внутри меня столько грязи!Столько нерасплёсконного дерьма и злобы. Резервуары нерастраченной накопившейся злости. Байкал мелочности. Атлантика ревности и подозрительности. И я конечно же, в полной мере показал миру, свои тайные залежи. Ничего не утаил. Выпустил на волю Дерьмо-демона.
 
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.

      Кому можно сделать больнее всего? Конечно же человеку близкому. Мне показалось, что я лично право имею. На основании слов услышанных и много раз повторённых. Право требовать.  Ждать нечто, что сам  выдумал. Ждать и требовать. Требовать и ждать положительных реакций. Требовать в хамской форме. Жаля в самое больное. Удивляя гадкой изобретательностью.И конечно же добился своего – человек, тебя любящий ещё, приходит к мнению, что химические реакции в твоём мозгу что то перестарались и ты полностью, без оправданий и ремиссий, оказывается законченный шизофреник. Как сразу не разглядела?
      И перекрестится, что слава Богу уехала, от греха подальше, в февраль, в стабильность, в уютный домашний халат, к привычному, предсказуемому, не ревнивому, приятно толстеющему человеку. С ним всё понятно. Не страшно. Все реакции предсказуемы. Химия мозга проста и понятна. Удобно в удобной машине, в удобное будущее, с удобными мыслями, с удобными попутчиками, с кошкой модной породы на коленях. Где самая непредсказуемая выходка, кто то пукнет нарочно.
 
     Маяковский, чёрт громогласный,
 накаркал своей тяжеловесной рифмой.   
Получаю сообщение,
 как осколочную гранату в пакете с ирисом
 «У  меня свадьба 07.07.» 

А ночь по комнате тинится и тинится,—
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
- Знаете?
я выхожу замуж.

   Неугомонная химия, непрерывно, аритмичными выбросами всевозможных смесей и реакций, вмиг смазала всю картинку. Смешала краски в одном тазике. Сойти с ума? Застрелиться?  Что  за поэтические эпитеты? Вздор! Жить назло! Просто телефон с размаху в стену. Он  обидно тихо, незначительно бздынькнул перед смертью. Взрыва и не хотелось. Ни ядерного, ни водородного.

 Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите — спокоен как!
Как пульс
покойника.

   Я же знал. Что за новость? К чему эти переживания. Вот рис с овощами. Где то снег сейчас идёт. Сова высматривает обнаглевшую крысу. Мы все несёмся на огромной скорости в огромном  пространстве в бесконечную неизвестность.
      Не торопясь,  не спеша, бутылку  рома из холодильника. И лёд. И лёд. Лёд. Много льда. Кругом лёд. Вентилятор, рискуя оторвать все свои, мохнатые от грязи лопасти, молотит бесполезный воздух. Размалывая в крошево пространство между потолком и рамой портрета  Хо Ши Мина. В нем не осталось кислорода. Только лёд. Кислород замёрз, не разделившись на вдох и выдох. Он извилистым, перевёрнутым вниз деревом, замёрз в моих лёгких.
Оказывается можно и не дышать.
Слышите?! 
Не дышать тоже можно!
 С каждым глотком рома, в организм проникает кислород. Но лёд не тает. И ещё долго не растает. Дышать можно и с помощью рома.

Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,
а самое страшное
видели?
лицо мое,
когда я
абсолютно спокоен.

    Сон, обязанности, привычки, привязанности, ответственность, хорошее настроение, улыбка, всё это перестало быть. Перестало волновать. Беспокоить.
 - Алё.  Привет. Я хорошо себя чувствую, с чего ты взял. Не отвечаю? Не прихожу? Не знаю, не хочется как то ничего. Нет. Не надо. Спасибо, не нужно. Пока.

Люди нюхают —
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие.
В касках.
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным,
на сердце горящее лезут в ласках.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу!
Выскочу!
Выскочу!
Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!

   Не выскочишь. Как не старайся. Останешься вариться в себе. В своём гное. В своей злости. В своей химии мозговой. В своей скорлупке. В своей черепушке. Мучая себя, подкидывая вопросы – поленья в костёр, который сам под собой раздуваешь. Забивая гвозди - сомненья себе в темя. Изводя до конца, до обморока, до крика в одуревшую от жары ночь. До беспамятства заливая себя липким, приторным, но пока безотказным ромом. Приходя в себя только для того, чтоб понять, нет, ничего не изменилось.

И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая —
большая или крошечная?


                The end.