Глава 24. Фабрика приговоров

   Мужчина в широкой черной мантии, как заведенный, наклонялся то к микрофону справа, то  к кнопке переговорного устройства слева. Искаженный электроникой голос повторял слова, продиктованные невидимому секретарю. Мужчина за длинным и массивным деревянным столом-кафедрой, вроде стола для экспериментов из школьного кабинета физики,  взопрел. Он качался от микрофона к кнопке, от микрофона к кнопке, а если замирал, то лишь для того, чтобы пошелестеть невидимыми из зала бумагами. Он работал.


   Только минут через пять до Ивара дошло, что мужчина в черном  диктует на магнитофон сказанное Яковом и "проигрывает" внесенную корректуру. Четверка друзей находилась в зале административного суда в Веймаре.


   На прошлой неделе Яков получил вызов в суд, и друзья приехали для моральной поддержки. Кроме того, Ивару хотелось увидеть, что же это такое - грозный административный суд  по  "азюлям" - рано или поздно ему с Ириной тоже придется
здесь очутиться.


***


   "И вот это административный суд?" - воскликнула Ирина,  когда они, поплутав по городу, наконец, нашли нужную улицу.


   Она ещё раз проверила адрес - Риеснерштрассе, 12-б. Всё правильно, но...  На высившемся перед ними, "хрущевского" типа здании, висела надпись "Фабрика".


   Ивар скептически поджал губы и покачал головой. Они все-таки вышли из машины и отправились к зданию. За окнами первого этажа кипами лежали синие джинсы и ещё какие-то тряпки. Ивар остановился, даже не заходя в двери, однако Ирина решила войти и расспросить, они и так уже опаздывали.


   “Да, да,- затряс головой рабочий, тащивший какую-то коробку, -  третий этаж”.


   Они поднялись на лифте и их впустили  в просторный светлый холл.
Слушание дела уже началось и они на цыпочках пробрались в зал заседаний
с массивным столом и непоседливым мужчиной в черной мантии.


   Судья замер и выгнул брови, но после разъяснения Якова мотнул головой в сторону поставленных рядами школьных парт на железных ножках и таких же стульев, где могли располагаться зрители.


   За исключением судьи в широкой черной мантии,  рыжего переводчика, в гражданском костюме, Якова, Саманты, Ивара и Ирины никого в зале не было. Адвокат Якова отказался защищать его в суде.


   Точнее, адвокат прислал письмо.  Заседание, мол,  будет в четверг, на следующей неделе, и выставил счет - платите три тысячи, причем сразу, если хотите, чтобы он принял участие в суде.


 Саманта тут же бросилась звонить во Франкфурт. Ну, если им очень нужно, герр D приедет (при условии оговоренной оплаты, конечно), но, как бы сказать, гарантировать он ничего не берется. Да и вообще,  дело-то... мда.


Он даже обрадовался, когда Саманта ответила, что сразу они заплатить не смогут. Ну и ладненько, значит всего вам доброго. Вот так.


 Яков сидел за первой партой и битых два часа пересказывал историю своего расцвета, "наездов" и падения в мире бизнеса, а судья всё дергался между микрофоном и кнопкой.


   Судью интересовали подробности, и Яков рылся в памяти, пытаясь поточнее
ответить, как-никак, а прошло-то уже много лет, многое подзабылось.


   (Позднее, когда им пришлют копию протокола, будет казаться, что Яков непрерывно меняет свои показания и вносит поправки.  "Вот сволочь, - возмутится Яков, - он, он сам -  неверно надиктовал, я исправлял ЕГО ошибку, а написано, что "позднее, я добавил"...)


  Заседание продолжалось в том же духе. Судья задавал вопрос, Яков отвечал, переводчик лопотал по-немецки, судья качался от микрофона к кнопке воспроизведения, прослушивал, вносил корректуру, задавал новый вопрос.


   Размеренная работа прервалась на последней минуте заседания, когда Яков сказал, что он - еврей.


   "Что?! - воскликнул судья и зашелестел невидимыми из зала бумагами.


   "В протоколе Бундесамта, на этот счет ничего не сказано".


   "Они и не слушали, что я говорил, сделали копию паспорта и всё".


   Судья проницательно посмотрел на Якова.


   "Вот документы моей матери, - продолжал Яков, - она недавно приехала в Германию как "контингент-флюхтлинг", по еврейской эмиграции.

   Действительно, пожилая женщина, видя, что его дело об убежище не продвигается, бросила привычную жизнь в Риге и подала документы на "еврейскую эмиграцию", чтобы хоть как-то помочь сыну. Она уже получила статус "беженки" и жила в специальном "хайме"  (доме первичного приема).


   Судья просмотрел документы.


   "Но это копии..."


   "Да, оригиналы сгорели вместе с синагогой в Риге, во время нацистской оккупации. Архивы, люди, все вместе..."


   "Свидетельство о рождении матери тоже дубликат..."


   "Да, но выданный в 1950 году. Она же не вчера еврейкой стала".


   Судья позабыл про свой микрофон и сидел, словно погрузившись в глубокую печаль.


   "Послушайте, - наконец сказал он, - на основании ваших прежних показаний
шансов на политическое убежище у вас нет, и вас должны выслать в Латвию.
НО, но я дам вам время для оформления документов по еврейской эмиграции..."

   "Заседание переносится", - официальным голосом надиктовал он в микрофон.


***

   Когда Ивар, едва поспевая за машиной Якова, несся по автостраде, Ирина спросила, что он думает о суде.


   "Это не суд, а цирк, - сквозь зубы процедил он. – Хорошо оплачиваемый клоун,
причем, умный, образованный клоун, два часа валяет дурака, прикидываясь,
что "ищет истину", хотя решение для него уже давно ясно. Он всего лишь отплясывает "демократическую  кадриль", вокруг готового приговора".


   Ирина глубоко вздохнула:
   "И вот этого "суда" мы боялись и ждали четыре года".


***


   Вначале все отправились "домой" к Якову и там, в лагере, залили нервное возбуждение "Наполеоном". Они пили, вспоминали тот или иной эпизод судебного заседания, комментировали, снова пили.


   Яков был полон надежд: "Он не отказал, он дал нам новый шанс".


   Саманта считала, что всё прошло великолепно.


   Менее восторженные Ивар и Ирина пытались осмыслить увиденное.


   "Послушайте, мы подаем протест на РЕШЕНИЕ Бундесамта, - вслух  рассуждала Ирина.  - Почему судья заставляет НАС повторять всё сначала, а представители Бундесамта даже на суд не приходят?"


   "Да брось ты, - отмахнулась Саманта, - судья лучше знает, как вести заседание".


       Суд отложили на месяц,  за который Якову предстояло обратиться  в Кёльн, в какую-то организацию со своими еврейскими документами.


   "Всё будет в порядке”, - повторял он и подливал коньяку.


   "Вы приедете на новый суд?"-  обратилась к гостям Саманта.


   "Конечно", - кивнул Ивар. "Само собой", -  отозвалась Ирина.

***


   Поздно ночью,  по дороге в свой лагерь, Ивар и Ирина всё ещё делились впечатлениями о Веймаре.


   "Да, в законе написано, что судья обязан заново рассмотреть все факты, - говорил Ивар. - Это называется "эрортерунг", но после этого истец, то есть мы, должен высказать, что он требует, и показать, почему, с точки зрения истца, решение Бундесамта неверно. Почему они останавливаются на "установлении фактов"?"


   Ирина задумалась.
   "А знаешь,  кого я ни спрашивала за эти годы,  все рассказывали одно и то же, - сказала она. - У всех суд ограничивался "пересказом фактов", у всех судья был очень доброжелателен, а приговор всегда один - отказ".


   "Может это потому, что ни у кого не бывало адвоката, чтобы от фактов перейти к критике решения Бундесамта? "


   "Вместо разбора решения  Бундесамта, нас, снова заставляют жаловаться и копаться в своих ранах... - заключила Ирина. – Разводят как детей".


   "А эти "подробности",  - угрюмо отозвался Ивар. - Кажется, будто судья проверяет твою правдивость, и ты теряешь главную мысль и заполняешь протокол второстепенной информацией. Никто не даст "азюль" за эти подробности, они только уводят от сути".


   "Да-да, создается психологическая зависимость. Тебе не доверяют - ты стремишься оправдаться, ты доказываешь свою искренность, и ты вспоминаешь мельчайшие подробности, запинаешься и сбиваешься, исправляешь себя. А по протоколу будет казаться, что ты сам себе противоречишь и на ходу придумываешь новые объяснения".


  "Если кто и будет читать протокол суда, скажем, после апелляции в Верховный
суд, какое впечатление они вынесут?"


   Этой ночью Ивар и Ирина решили поломать всю режиссуру "жалобного судебного заседания", -  как они окрестили веймарскую процедуру,  когда дело дойдет до их суда.

***