Глава 25. Встать, суд идет!

Рано утром в среду, накануне пересмотра дела Якова в административном суде Веймара, Ивара позвали к телефону.


   "Наверно, Яков", - крикнул он и выскочил из комнаты.  "Думает, мы забыли", - добавил он про себя.


   Скачками он спустился с лестницы и понесся по длинному коридору, опасаясь, что кто-нибудь,  сдуру, положит трубку.


   "Да, алло?"


   "Можно поговорить с Иваром или Ириной", - по-немецки, приятным женским голосом отозвался невидимый собеседник.


   "Это Ивар", - смутившись, что не узнает, кто же звонит, сказал Ивар.


   "Это фрау... беспокоит", - представилась женщина.


   Их адвокат из Франкфурта, с чего бы это?


   "Очень приятно, - заулыбался Ивар, - мы давно хотели..."


   "Почему вы не приехали вчера на встречу?"


   "Вчера? На встречу?"


   "Да, мы должны были встретиться вчера в четыре часа. Никто из вас не
приехал, и я забеспокоилась. У вас всё в порядке?"


   Оказалось, месяц назад их адвокат послала письмо, назначив встречу во
Франкфурте. Ивар поклялся, что никакого письма и в глаза не видел. Это не такая вещь,  чтобы он или Ирина могли позабыть.


   "Мы можем сегодня приехать, часов через шесть или лучше завтра. А о чём
собственно речь?"


   "О нашей стратегии в суде. Завтра в десять у вас суд в Веймаре..."


   "Что?!" - вскричал Ивар.


   "Угу, - подтвердила адвокат, - у вас есть в лагере факс? Я перешлю вам копию письма, чтобы вы сами разобрались".


   Злой, как черт, Ивар направился к шефу и выяснил номер факса. К себе в комнату он вернулся  неестественно хохоча.


   "Ха, ха, ха, - зло смеялся он. - Ха, ха, ха..."


   "Кто звонил?" - спросила Ирина, предчувствуя, что что-то не так.


   Ивар игнорировал вопрос и саркастически спросил:  "Когда там у Якова заседание завтра?"


   "В двенадцать, зал 305", - ответила Ирина.


   "А у нас в десять, в том же самом зале", - сказал он, в полупоклоне разводя
руки.


   Теперь настала очередь Ирины  разозлиться.


   "Поганые социалы! Об заклад побьюсь, это они сперли письмо,- кричала она. - Помнишь, та же история, что и с Мохаммедом".


   Мохаммед,  их приятель, с которым они "бастовали",  тоже узнал о суде от адвоката - в самый день суда.


   Адвокат позвонил из Веймара, прямо из суда и спросил, где он, черт побери, шляется. До начала оставалось сорок минут.


   Мохаммед, его комната была дверь в дверь с Иваром,  ругался на всех языках,
какие только знал.

 Весь красный от возмущения он забежал к себе, оделся в лучший костюм и заказал такси до Веймара - это 100 километров - попутно рассказав, что случилось. Адвокат обещал перенести начало на один час, и на поезде он не успевал.


   "Боже, благослови нашего адвоката, - твердила Ирина. - Представить страшно, мы приезжаем в двенадцать ноль-ноль на суд к Якову и видим свои имена на доске, на десять часов. Я бы инфаркт схватила".


   "Если они идут на такие трюки, значит у нас хорошие шансы", - заметил Ивар.


   Ирина слегка приободрилась.
   "Так-то оно так, но пропусти мы суд, и ты знаешь,  что могло бы случиться.
Однажды ночью заявилась бы полиция и выволокла нас из комнаты, мы и
сообразить бы не успели, в чём дело..."


   "Боже, благослови нашего адвоката..." - повторяла она.


   Они снова созвонились с адвокатом, получили факс и поблагодарили за заботу.


   "Да, разумеется, я приеду на суд, - удивилась женщина. - У нас будет целый час, чтобы поговорить о деле".


      "Ты заметила, она ничего не сказала про деньги?" - спросил Ивар.


   Кипя от возмущения, Ирина спустилась к социалам и учинила "разборку"
из-за пропавшего письма. Социалы божились, что никакого письма не видели, но почему-то прятали глаза.


   Ночь напролет Ивар готовился к суду. Он перечитал протокол из Бундесамта и вынесенное решение, отпечатал на старой машинке "речь", которую намеревался произнести в суде, делал выписки из закона по азюлю и административно-процессуального кодекса.


   "А вдруг наш адвокат не приедет? - говорил он.  - Надо готовиться самим себя
защищать".


   Перед рассветом он с часок подремал.


***


    Их адвокат приехала, как обещала.  Если бы не Ирина, Ивар навряд ли бы узнал эту женщину среди пассажиров, высыпавших с поезда на перрон Веймара.


   Вручную скрученная сигарета,  выцветшие, но дорогие джинсы, кожаный рюкзак за плечами, она скорее походила на  худощавую студентку, чем на адвоката и мать двоих дочерей.

 Ивар подозрительно принюхивался к ароматному дыму и заметил, как женщина улыбнулась.


   "Турецкий табак, -  пояснила она,  - не могу курить слабые".


   "Ну, и дурак же ты, - сконфуженно подумал Ивар, - не будет же она и впрямь баловаться "травкой" ".


   Ивар взял такси, хотя суд находился  буквально за "спиной" вокзала, но подземный переход под железнодорожными путями был такой замусоренный и зассанный, что Ивар не пожелал спускаться туда с двумя женщинами.


   Да,  вот она, их фамилия, на доске объявлений перед залом 305. А через два часа, в двенадцать, Яков и Саманта. Действительно, сюрприз мог получиться убийственный.


   Минут двадцать они обсуждали дело, пристроившись за круглым столиком в холле
перед залом заседаний. Затем двери растворились, выпуская предыдущего азюлянта, теперь их очередь.


   Хотя Ивар присутствовал на суде у Якова и даже прозвал его "цирком", он
все равно разволновался. Ирина выглядела притихшей и напуганной.


Только их адвокат сидела со скучным лицом, будто смотрела из окна на платформу мелкой промежуточной станции. Войдя в зал,  она  достала из рюкзака черную мантию и обратилась в спокойного, слегка саркастического "законника".


   Дверь быстро затворилась и заседание началось.

***


   Это был тот же самый зал с "физическим столом", но вместо мужчины за ним  сидела  высокая женщина в мантии, с сухим, строгим лицом. Она напоминала худую, чем-то недовольную ворону, шевелящую черными крыльями.


На этот раз  по правое крыло от вороны сидела секретарь с зубами, как у кролика, она выглядывала из-за дисплея, ободряюще обнажала зубы при каждом вашем слове, и, не глядя, бегала пальцами по клавиатуре.


   Рыжий переводчик был тот же, что и на суде у Якова.


   Худая ворона коротко провозгласила название дела и принялась за повтор
фактов. Ивар почувствовал, как его захлестывает волна нервозности, и едва не
сбился на "жалобный тон", но одернул себя.


   "С вашего позволения, я начал бы с ошибок  Бундесамта, которые очевидны при сравнении текста вынесенного решения и протокола интервью в Бундесамте", - разложив по столу свои заготовки, начал Ивар.


***


   Четыре года назад, когда он едва понимал по-немецки, их адвокат заставила
Ивара прочитать протокол интервью и сообщить ей обо  всех  найденных расхождениях.


   Целую неделю, с утра до вечера,  Ивар мучил большой немецко-русский словарь и нашел в протоколе около десяти вопиющих ошибок. Адвокат поставила Бундесамт "на рога", перечень исправлений был приобщен к делу, а госпожу следователя, отстранили от дела.


   Позднее произошло что-то странное. Новый следователь, взявшийся за их дело, ушел из Бундесамта, и дело снова попало в руки той же, ранее отстраненной фрау. Именно она и подготовила "решение" и отвергла прошение о политическом убежище для обоих.

Хитроумно, по крайней мере, фрау так казалось, она внесла новые ошибки, на сей раз в "решение" и на них же построила "отказ".

  Решение Бундесамта ("Бешаид") было сварганено по типовой схеме.


   Во-первых, фрау следователь переписала из пособий по законам лекцию о сути политического убежища, политическом и ином преследовании и том, кто же
на самом деле считается "политически преследуемым".


   Во-вторых,  "бешаид" утверждал, что полиция и вся правоохранительная система страны, из которой вы удрали, просто из кожи вон лезла, лишь бы вас защитить. Словом, всё, что с вами приключилось, не являлось преследованием по политическим, религиозным или национальным причинам.


   (В схеме могли быть вариациии:  местная полиция и юридические институты не могут обеспечить адекватную защиту прав человека в данной стране из-за разрухи, войны, бедственного экономического положения. Однако, в такой же ситуации находились и все другие граждане -  нет преследования со стороны государства  - отказать в "азюле".)


   В-третьих,  если вы прибыли в Германию на самолете и отдали в Бундесамте
паспорт и все свои документы, как того требовал закон,  "бешаид" заявит, что вы покинули страну без проблем, то есть, никто вас там не преследовал - отказать в "азюле".


  (Вариация:  вы приехали в Германию без паспорта, "шофер на автобусе перевез, а то бы меня не выпустили, и паспорт мне не давали".  Значит, проникли в страну
нелегально  - отказать.)


   На этот "костяк" ловкий следователь из Бундесамта навешивал пару  "доказательств", выхваченных из вашего интервью. За четыре года в лагерях Ивар переводил десятки подобных "бешаидов", набор приемчиков не зависел ни от стран, из которых прибыли азюлянты, ни от их проблем.


   В случае Ивара и Ирины фрау следователь пошла ещё дальше - она придумала нужные "доказательства".


***


   Ивар помнил эту женщину-следователя  достаточно хорошо. Мелкие черты
лица,  вуаль легкой презрительности. Лицо за четыре года расплылось в памяти, но "ауру" он помнил отлично.


   Их вызвали в Бундесамт на третий день пребывания в лагере M. Таинственный Бундесамт был двухэтажным сборным бараком, наподобие тех, что возводят рабочие на большой стройке.

 Барак окружало особое ограждение из колючей проволоки, возле него имелась особая автостоянка, на входе сидел особый охранник. По ночам одно из окон второго этажа неизменно оставалось освещенным - "Недремлющее око Бундесамта", - называл его Яков.


   Первое впечатление от Бундесамта было удивление, смешанное со стыдом.
Ивара и Ирину завели в маленькую комнатку и сняли отпечатки пальцев.


   "Ну, ничего себе, - сказал Ивар, вернувшись в комнату Якова и демонстрируя
плохо оттиравшуюся краску. - Даже в КГБ и милиции моих пальцев нет".


Наверное, так обескуражен бывает невиновный человек, вдруг оказавшийся в тюрьме.


   На следующий день их вызвали на интервью в Бундесамт, "интервью"  - так
по-европейски вежливо назывался допрос.


   Ирину усадили дожидаться своей очереди внизу, в полутемном зале перед окошечком охранника, а Ивара бдительный сотрудник провел на второй этаж.


В маленьком узком кабинете сидела фрау следователь и переводчик, поляк, как Ивар узнал позднее.


   Фрау сидела спиной к единственному квадрату окна с выражением скучающей богини на челе. Она устала выносить приговор смертным, рядами представавшим перед ней изо дня в день. Она заранее знала, что ей будут лгать, что поделаешь с этими людьми, приходилось терпеть,  она подавляла желание отпустить колкое замечание, но позволяла себе лишь вольность легкой презрительно-приветливой улыбки.   


   За три первых дня Ивар много повидал в лагере и мог составить мнение о большинстве обитателей, поэтому, ему казалось, он понимает отношение молодой женщины. И все-таки, что-то в ней не нравилось.


   Женщина отклонилась на спинку стула. У неё была очень короткая юбка, а
затянутые в черную сетку ноги небрежно скрещены, словно оставляя проход в таинственную затемненную пещеру.

 Она поиграла ногами,  закидывая одну на другую - всё с той же полупрезрительной улыбкой и явно следя за реакцией посетителя.


   Ивар представил,  как это действовало на изголодавшихся мужиков из лагеря,  и внутренне усмехнулся. Приступили к интервью.


   Первый "звоночек" прозвенел, когда фрау спросила, за кого проголосуют российские военные.  В те дни экзотический Жириновский, с его резкими, грубоватыми высказываниями пользовался всеобщей популярностью. Многие считали, что он составит серьезную конкуренцию экс-коммунисту Ельцину. Скорее всего, Бундесамту велели прозондировать почву.


   Ивар ответил  данными опроса, опубликованными в его газете, хотя их сильно
"пригладили" (нельзя же было писать, что военные, которым осточертел всеобщий "бардак", почти поголовно симпатизировали жесткому Жирику.)


   Второй "звоночек" включился,  когда фрау поинтересовалась числом русских солдат и военными базами в Грузии. Он зазвенел так громко, что Ивар едва не подскочил. Он внимательно посмотрел немке в глаза.


   Ивар ответил: "Я не знаю".


   Вообще-то говоря, информация была абсолютно незасекреченная. Грузинские газеты каждый день муссировали "военное присутствие Москвы", считали и пересчитывали солдат, и спорили где, и на какой срок должны остаться российские базы. Парламентарии истерически требовали полного вывода, но Шеварднадзе не торопился - в русских солдатах он видел "противовес" горячей оппозиционной "вольнице". Кроме того, он прекрасно знал, что без российских пограничников грузинско-турецкая  граница развалится за пару дней.


   Иными словами, информация не стоила и ломаного гроша, но Ивар не желал,
чтобы немцы получили данные из его уст.


   Он ответил: "Я не знаю".


   Отношение немецкой госпожи ощутимо переменилось. Она прикусила нижнюю губу и едва заметно кивнула, словно делала мысленную пометку.


   (Когда протокол интервью отпечатали, "лишние" вопросы подчистили, но "солдат" просмотрели, и теперь никто в мире не смог бы выдрать из протокола вопрос, который, по немецким же законам, не имели права задавать.) 


   Допрос-интервью продолжался четыре часа.  "Я проверю каждое ваше слово", -
словно угрожая, пообещала представительница Бундесамта.


   Ивар пожал плечами.


   Затем место Ивара заняла Ирина и тоже разочаровала фрау следователя - она отказалась обсуждать американских дипломатов, с которыми встречалась в посольстве.


   Одиннадцать месяцев спустя решение Бундесамта ("бешаид") нашло Ивара и
Ирину в лагере L  - "нет" по параграфу 16  Конституции (политическое убежище), - "нет" по параграфу 51 закона об иностранцах (запрет на высылку ввиду  преследования по политическим, религиозным или национальным причинам), - "нет" по параграфу 53  закона об иностранцах (угроза жизни и здоровью в случае  высылки).


   Им предписывалось покинуть Германию в течение месяца, иначе они будут выдворены (депортированы) насильственно. Подпись – та же, ранее отстраненная, фрау следователь.


***

   Худая ворона за столом для физических опытов досадливо пошевелила крыльями.


   "Нельзя судить об этом вопросе  вне контекста, - сказала она, - может в ходе
беседы было вполне естественно спросить о количестве русских солдат…"


   Кролик-секретарь перестала тыкать клавиатуру и бросила Ивару ободряющую дебильную улыбку.


   Ивар насмешливо усмехнулся, конечно, это было вполне "естественно".


   Он снова находился в классной комнате административного суда в Веймаре.


   "Бундесамт пытается бросить тень на правдивость моих показаний, - продолжал
Ивар. - В решении на странице 4 мы читаем: "Шесть человек окружили его на
улице" и делается вывод, что я не мог бы удрать от шести профессионально подготовленных полицейских. Однако в протоколе интервью, на котором основывается решение Бундесамта, на странице 9 написано - "двое мужчин в гражданском окликнули меня с противоположной стороны улицы".


   Рыжий переводчик посмотрел копии протокола и решения, пододвинутые
ему Иваром и с изумлением подтвердил расхождение.  Ворона за своим столом зашелестела страницами дела и выпучила глаза, сравнив указанные места.


   "Глаубвюрдигкайт", то бишь, правдоподобность, являлась основным оружием в руках Бундесамта. Разумеется,  там и не собирались проверять все факты (как грозились), приведенные беженцами. Это было физически невозможно - в лагерях уже находилось тысяч триста азюлянтов, и ежедневно прибывали новые тысячи. Поэтому, если ловкий следователь подрывал правдоподобность ваших показаний, дело о политическом убежище было, считай, проиграно. Короче, игра называлась "верю - не верю".


   "Далее, Бундесамт пишет в своем решении, что проблемы с грузинскими националистами начались у меня "через год" после того, как грузинская официальная пресса назвала мою статью "непатриотической".


Сравните это с исправлениями к протоколу интервью - через один месяц. Исправление было внесено четыре года назад и абсолютно не учтено Бундесамтом..."


   Худая ворона, листая, подняла над столом "дело", и Ивар увидел подшитые к нему три тетрадных странички с написанными по-английски исправлениями, которые их адвокат заставила Бундесамт приобщить к делу ещё в лагере M.


   "Я не вижу никаких статей в деле", - захлопав крыльями, проворчала она.

   Тут с места поднялась адвокат:
   "В протоколе интервью, - адвокат назвала страницу, - записано, что статьи
приобщаются к делу..."


   Ворона ещё раз перетряхнула всё дело, ничего не нашла и с силой хлопнула им по столу.


   "Это всего лишь две "ошибки" из десяти, на которых Бундесамт основывает
свое решение", - в деловой манере продолжал Ивар.


   Он все-таки разволновался, но отпечатанная ночью "речь", держала Ивара
в главном русле.


   "Если мы и дальше продолжим в этом духе, - с недовольством отозвалась ворона, - у нас весь день уйдет".

 
   Она снова перевела заседание на накатанные рельсы.
   "Что ожидает вас в случае возвращения домой,в Грузию?" спросила ворона и
поудобнее сложила черные крылья.

   Это был решающий вопрос,  на который азюлянты неизменно отвечали, что дома их ждала неминуемая смерть, потому что именно так можно было получить "азюль" и паспорт беженца.


   Ивар начал было объяснять...


   "В какую страну вас могут выслать, если не в Грузию?" - решительно прервала
его худая ворона.


   Ирина наклонилась к Ивару и прошептала: "Она размазывает твой ответ..."


   Ивар кивнул.


   "С вашего позволения, я завершу ответ на ваш первый вопрос, чтобы он не казался необоснованным", - неровно дыша, сказал он.


   "Вот статья из свежей российской газеты о журналисте с Дальнего Востока.
Он работал газете, а сейчас арестован и обвиняется  в измене Родине. За что? Он продал японскому агентству статью о российских военных - уже напечатанную во всем доступной газете, и потому никакой государственной тайны не представлявшую..."


   Ивар схватил ртом воздух и продолжал: "Если всплывут умные вопросы о "числе русских солдат", меня посадят. Кто поверит, что я отказался отвечать? Люди здесь "продают" всех и вся, лишь бы получить "азюль"..."


   "А как русские узнают, о чём вы говорили в Бундесамте, - снова перебила ворона. - Это конфиденциальная информация".

   
   Тут снова поднялась их адвокат:  "У меня есть факты, когда содержание протокола интервью, становилось известно властям страны, куда высылали азюлянтов."


   Ивар передал статью адвокату.


   "Это не доказательство", - махнула  крылом ворона, отстраняясь от газеты,
которую ей протянула адвокат.


   "Но журналист был в такой же ситуации, как и мой клиент", - настаивала адвокат.


   "Нет".


   Адвокат снова заняла место за столом.


   "Это "российская сторона" ответа,  продолжал Ивар. - Теперь  - грузинская.
Если принять во внимание отношение властей к моим статьям, то работу я там не найду, а свою фирму открыть мне не дадут, я пробовал. Это буквально означает, что моя семья будет обречена на голод".


   Худая ворона нетерпеливо пошевелилась, и адвокат подала знак больше не испытывать терпение судьи.


   "В какую страну, кроме Грузии, вы могли бы выехать?" - повторила вопрос ворона.


   "В Латвию, - ответил Ивар.  - Это моя Родина".

 Внутренне он улыбнулся: немцы  убеждены, что все до единого азюлянты мечтают остаться в Германии. Неужто, они и впрямь думают, что жареные сосиски и пиво -  самое важное в жизни?


   Теперь Ирина подсела к переводчику, и наступила очередь Ивара напоминать,
чтобы она не уходила от главной темы, не растворялась в подробностях и не оставляла вопрос без мотивированного ответа.


   В завершение поднялась адвокат. Всё, что произошло с подзащитными, это нарушение прав человека на свободу профессии и свободу мнений. Она потребовала политическое убежище для обоих.


***