Субботин. Белая Криница 2

Глава 4
Хозяйственные дела по монастырю.– Заботы о приобретении церковных принадлежностей.

Предметом особенных забот инока Павла служили тогда экономическая дела митрополии, и прежде всего дело о так называемом „фундусе“. Существование монастыря в Белой-Кринице и учреждение в нем митрополии, которую уполномоченные от липован обещались содержать на свой счет, без всяких пособий от правительства, разрешено было австрийским императором только под тем условием, если монастырь имеет достаточные для содержания митрополита и разных при митрополии учреждений доходы с недвижимых имуществ и неприкосновенных капиталов, что у белокриницких деятелей и называлось „фундусом“. Во время известных следственных комиссий Павел, Геронтий и Алимпий, посредством разных обманов и подлогов, с помощию местного продажного чиновничества, успели уверить высшее правительство, что монастырь имеет достаточный фундус в разных небывалых угодьях и капиталах, почему и последовало высочайшее разрешение открыть митрополию в Белокриницком монастыре и дозволить существование самого монастыря49. Павел и Геронтий очень опасались, как бы этот наглый обман их не обнаружился пред высшим правительством, и так как они решились на такой обман в расчетах, что с помощию московских богачей-раскольников, обещавших необходимые капиталы на учреждение иерархии, могут без особого затруднения приобрести со временем вполне достаточный для обеспечения митрополии фундус, то более всего и заботились о приобретении на обещанные московские капиталы необходимой монастырю недвижимой собственности. По наведенным ими справкам, в которых усердно помогали им их прежние приятели, черновицкие паны-чиновники, оказалось, что в окрестностях Белой-Криницы имеются в большом количестве доходные земли, которые можно приобрести покупкою и доходы с которых могут вполне обеспечить существование митрополии. Таких оказалось именно восемь селений, разделенных на три секции, составлявшие в совокупности целую думению50. Покупать их можно было и отдельными секциями, и все вместе. Представлялся таким образом, весьма удобный способ выпутаться из затруднения посредством покупки этих селений, – всех ли, или хотя значительной их половины, – в постоянный фундус для митрополии, и Павел с Геронтием не хотели опустить такой благоприятный случай. Решено было, что сам Геронтий изложит в Москве обстоятельства этого важного дела богатым благодетелям митрополии и будет хлопотать перед ними о назначении на сей предмет потребного капитала, а инок Алимпий займется предварительными расследованиями о предполагаемой покупке земель в Черновцах и в Вене. В начале февраля Алимпий, как мы видели, был в Черновцах с донесением о поставлении Кирилла: тогда же наводил он справки там и о продающихся имениях, а по возвращении оттуда немедленно уехал в Вену хлопотать о фундусе, так что В. В. Борисов уже не застал и совсем не видал его в Белой-Кринице51. В Вене Алимпий советовался по этому делу с старым своим благоприятелем, монастырским адвокатом Дворачком. Дворачек советовал непременно купить продающаяся селения, и не одну секцию, как предполагал Алимпий, а даже две, и просил, чтобы одну из них уступили потом ему. Об этом Алимпий уведомил Павла, выражая с своей стороны недоверие к предложению Дворачка относительно второй секции, так как предполагал здесь с его стороны корыстные расчеты. Павел не разделял опасений Алимпия насчет Дворачка; но сам склонялся к мысли, что следует купить в собственность митрополии даже все три секции, составляющая целую думению, ибо находил, что приобретением половины, т. е. четырех селений, митрополия недостаточно будет обеспечена, так что пришлось бы со временем еще хлопотать о новых покупках земли и снова утруждать правительство. „Мы уже и теперь, писал он в ответ Алимпию, – в другой раз дерзаем вступать с прошениями своими и утруждать высочайшая лица! Надобно почувствовать. А если купим мало и если одумаемся, пропустя сей случай, еще просить в дополнение, то не только правительство, но уже и своя совесть возбранить за то дело. Да и с другой стороны (пословица: куй, пока горячо), если, паче чаяния, нечто остынет, не сделать бы нам самим себя виновными и жалеть навеки“. Но признавая покупку четырех селений недостаточной для обеспечения митрополии и считая необходимым приобрести целую думению, Павел приходил в смущение от мысли, что для этого потребуется громадный по его расчетам капитал, на получение которого от московских благотворителей трудно, пожалуй, и рассчитывать. „Что же сотворим? писал он далее к Алимпию, – тесно есть отвсюду. Потребуется денег внести в казну более полмиллиона! 52 Мы недоумеваем, как и решиться дать вам согласие подавать к императору прошение, но даже и архимандриту предложить, – не привело бы в ужас с ним сущих (т. е. именно московских благотворителей), ибо архимандрит наш в монастырь еще не возвращался“. Несмотря однако на все эти опасения, Павел решался начать дело о покупке целой думении, полагаясь, как и прежде в подобных обстоятельствах, на покровительство свыше. „Разве уже взяться за обыкновенное наше упование и на то полагаться сокровище, на котором просили себе архипастырей, и то иждивение, которым и до днесь изобильно пробавляемся, по писанному: от человека не возможно, от Бога же вся возможна верующими. Итак, с помощию всесильного Бога, за молитвы Пречистые Его Матери и Приснодевы Марии и скорого помощника св. отца Николы, с нашей стороны советуем и доверяем тебе подать государю императору прошение о продаже нам в монастырскую вечную собственность всю думению из 3 секций, 8 селений составляющих“. Павел делал это распоряжение от имени всего начальствовавшего в монастыре братства – казначея, эконома, уставщика и от своего (ризничего Онуфрия не было в монастыре, он сопутствовал московским гостям в Молдавию); но при этом ни о самом митрополите Амвросии, ни об его наместнике Кирилле совсем не упоминает: значит и благословения у них совсем не спрашивал на это важное дело, которое очевидно, считал, совсем до них не касающимся. Таково было их жалкое положение в монастыре при иноке Павле! Зато Павел усвоял большое значение в решении этого дела самому Алимпию и, разумеется, более всего самому настоятелю Геронтию: поэтому, сделав от имени находившихся в монастыре должностных лиц такое решительное определение о покупке целой думении, он все же на окончательное решение дела находил нужным иметь согласие и Алимпия, и особенно самого Геронтия, которому немедленно писал об этом деле. В письме к Алимпию он именно прибавлял: „Однако, если сей наш совет не подходить под точную согласность твоему благорассуждению и не осмелишься подать к императору прошение о покупке всей думении, т.е. 8 сел, поостановись, пожди ответа от самого нашего архимандрита. Мы с сею же почтою пишем к нему с точным прописанием сего обстоятельства; а как он и сущие с ним решатся, о том, кажется, не известно равно есть как нам, так и тебе. До получения же его известия, если не рассудишь безделен домой возвращаться, то Бог благословит в Вене дожидаться“53. Алимпий остался в Вене ждать благоприятных вестей о том, как Геронтий решит дело о покупке имений; а между тем извещал Павла, что для начатия дела о фундусе необходимо представить правительству историю Белокриницкого монастыря, которая давно требуется, и что Дворачек без этого не решается и начинать хлопоты о фундусе54. Но от Геронтия желаемого решения по этому делу о фундусе не получалось; а затем пришли печальные вести о постигших его злоключениях, и Алимпию пришлось много хлопотать по другим делам, угрожавшим крайнею опасностью самому существованию митрополии: дело о фундусе так и осталось не приведенным в исполнение, от чего монастырь неоднократно подвергался большим опасностям.

Другою хозяйственною заботою для инока Павла служило сооружение обширного каменного здания митрополичьих и братских келий с церковию, начатого еще до приезда Амвросия на рахмановские деньги55. Работы шли вперед, хотя с большими трудностями. В рабочих и материале недостатка не было; но большие затруднения представляло свойство почвы, оказавшейся каменистою, крайне неудобною для копания, между тем как требовалось именно копать глубокие ямы для подвального этажа, где предположено было устроить погреба, в которых монастырь нуждался. К концу мая было приступлено впрочем уже к кладке стен. В это именно время Павел писал в Москву Геронтию: „У нас, в начатой каменной постройке до сих пор хлопотали в устройстве погребов, потому что ни единого не имели, и много стоило труда и издержек к копанию оных. Удивительный грунт необычайною жесткостью, и почти голый все камень! Рубила мотиками и уже раскаялись зачавши, но крайняя необходимость оставить не позволяла. А притом и работа пришедших кирпичников к выкладке стен остановилась, ибо никто не чаял тут такого грунту. Всякий день человек по 60 бывало чернорабочих, и едва Бог помог окончить. Теперь, слава Богу, все погреба совершили: начали выкладывать стены“. Главные хлопоты по этой работе лежали на монастырском экономе – Галактионе, который был довольно строптивого характера, но опытный и знающий по работам хозяин, притом же чрезвычайно усердный к делу. Павел с великими похвалами писал о нем Геронтию: „Спаси Христос о. Галактиона! Хотя и многим кажется неприятен, но по хозяйству монастырскому неоценим: он и за подрядчиков, он и за мастеров, он и за архитектора, – все и везде один! По правде сказать, невозможно и быть кротку в такой суете. Все мы прочие имеем только лестовку в кельи и в церкви, и в трапезе готовую тарелку, а имеющие что к чтению, или к ремеслу имеют одно дело, а Галактион целое бремя. Мы с казначеем удивляемся только, надолго ли так его достанет“56.

Работы по постройке требовали больших расходов; много тратилось и на содержание монастыря с митрополитом и епископом-наместником, с постоянно приезжавшими и приходившими гостями и посетителями. В особенности содержание Амвросия с его семейством, жившим в особом доме на полном монастырском иждивении, обходилось дорого, так как и Амвросий и семья его не только не расположены были применяться к скромному быту монастырских обитателей, а напротив, по своему привилегированному положению у липован, требовали себе во всем полного довольства и изобилия“57. Деньги, полученные из Москвы и от других благодетелей – российских старообрядцев, быстро истощались, не смотря на всю аккуратность и бережливость инока Павла, так что в мае он стал уже беспокоиться оскудением казны и с нетерпением ожидал приезда Геронтия с собранными в Москве как он рассчитывал, обильными приношениями на митрополию.

Из Москвы Павел ожидал не денег только, а и разных необходимых метрополии церковных принадлежностей. В письмах к Геронтию он подробно извещал его, какие именно вещи и книги нужно приобрести для монастыря. Так, в письме от 16 мая, в ожидании уже скорого Геронтиева возвращения, в числе других „препорученностей“, он просил привезти несколько панагий, которые, по его словам, были „крайне нужны“, митру и архиерейский жезл „для епископа“, т. е. для наместника, и разного вида крестов „с изображением плоти и всегдашних“. Особенно же заботился он о приобретении древнего, дониконовского Чиновника, печатного, или рукописного, по крайней мере верного с него списка, чтобы дать дотоле не совершавшимся у старообрядцев архиерейским служениям надлежащую правильность. Хотя в монастыре и имелись уже разных изданий Чиновники и Служебники, но по тщательном сличении их Павел нашел в них большое между собою несогласие и много недостатков, даже явных несообразностей. Поэтому он постоянно напоминал Геронтию, чтобы постарался отыскать в Москве хороший патриарший Служебник и выписать из него чин архиерейского служения литургии. „А наипаче всего, – писал он в том же письме от 16 мая, – паки и паки просим постараться о выписке литургии с патриаршего Чиновника; или хотя бы и с архиерейского, но нужно тех лет, иосифовских. А то хотя мы выписанный из Львова Алимпием имеем вкратце, но после Никона, Иоакимов, 1677 года; а свой письменный Чиновник не знаем каких лет, – или весьма давний, и то недостаток должен иметь, иди поздний, или смешанный. И все таковые, имеющиеся у нас, – новый великороссийский, греческий, из Львова выписанный 1677 года, и свой письменный, и печатные свои Служебники – все между собою разногласны, не знаем, на чем остановиться: где видятся недостатки, где излишек, а где хотя и в печатных наших Служебниках, но не подходят некоторые статьи к понятию здравою смысла. Как-то: на возгласах попу обращаться на запад от престола даже и тогда, когда возглашает: „яко под державою Твоею всегда хранили, Тебе славу воссылаем“,– явно относится самому Богу; и в благословении входа, слова требуют „благословити вход святый“, к царским дверям, куда и диакон указует, а по печати благословляет не вход, а главу диакона“. Таким образом в откровенной письменной беседе с Геронтием Павел не стеснялся высказать редкое в старообрядце признание разногласия между собою и даже „не подходящих к понятию здравого смысла“ неисправностей в „своих“, старопечатных Служебниках, – признание, к которому приведен вынужденным тщательным их сличением для отыскания наиболее верной архиерейской службы, хотя в тоже время ему, как истому и убежденному старообрядцу, не приходило и на мысль сделать отсюда дальнейший прямой вывод, что если старопечатные Служебники так разногласны между собою и имеют такие явные несообразности, то, значит, была настоятельная нужда в их исправлении и патриарх Никон поступил вполне законно, предприняв это исправление, напротив незаконно поступили восставшие против оного и за оное отделившиеся от церкви первоначинатели раскола, за которыми и доселе так слепо следуют старообрядцы. Любопытно, что, оставаясь верным расколу, Павел находил возможным в некоторых недоуменных богослужебных действиях даже прямо следовать примеру нынешних великороссийских архиереев. Напр., относительно того, „всегда ли обеими свещами, т. е. дикирии и трикирии, благословляет архиерей, или порознь, и когда именно“, – он просил Геронтия „по крайней мере в нынешней в Москве архиерейской службе заметить“58.

Итак, Павел ожидал от Геронтия исполнения в Москве многих важных для митрополии дел и поручений, и потому с нетерпением ждал его близкого, как он надеялся, возвращения в монастырь.

Глава 5
Поставление попа в Климоуцы.– Отъезд московских гостей. Поставление попа в Белую Криницу. Дело Иеронима.– Опасения о Геронтии.

В начале мая приехали обратно в монастырь из поездки в Молдавию В. В. Борисов и Жигарев с о. Онуфрием. Так как Геронтий не возвратился еще из Москвы и Павел не имел точного известия о времени его возвращения, то московское гости хотели уже отправиться домой; но Павел убедил их пожить в митрополии по крайней мере до Троицына дня, полагая, что к тому времени возвратится и Геронтий. Василий Васильич согласился и начал опять просить Павла устроить поставление священника. Видно, что в его отсутствие Павел присматривался, кто бы из липован мог быть произведен в этот сан, и выбор его остановился на климоуцком жителе Захарии Ульянове, человеке смирном, трезвом и умеющем хорошо читать: его желал он произвести в приходские священники именно для Климоуц, опять, вероятно, в расчете устроением здесь правильной церковной службы содействовать привлечению беспоповцев к принятию белокриницкого священства. До возвращения московских гостей он не входил однако ни в какие объяснения с Захарием Ульяновым по этому делу, зная, что при господствующем у липован нерасположении к принятию духовного сана придется встретить от него и от его семьи большое противодействие, помня именно, скольких трудов стоило убедить Киприана Тимофеева, чтобы согласился на избрание даже в епископы с званием наместника митрополии: он находил, что удобнее будет подействовать на Захария с помощию самих почетных московских гостей. Все это он и передал Василию Васильичу, когда тот возобновил свою просьбу о поставлении священника. Московские гости выразили полную готовность содействовать благому делу. Вместе с Павлом целой депутацией отправились они в Климоуцы уговаривать Захария чтобы принять хиротонию. „Собрали в часовню, – рассказывает Василий Васильич, – всех посадским (климоуцких) жителей. в числе которых был и сей действительно смиренный муж, именем Захария, и напали на него всем миром. Едва-едва общими силами могли убедить его принять сан священства. Каких обещаний мы не давали ему при этом! Только что дал он согласие, как ту же минуту принялись мы за подручники, положили большой начал и немедленно поведи его с собою в монастырь представить Амвросию. С плачем и рыданием последовали за нами жена и мать будущего иерея“59. Это было вечером в воскресенье, и Павел тогда же пошел просить Амвросия, чтобы в следующий день служил и поставил избранного в диаконы, так как ради московских гостей и ради того, что это будет первое поставление приходского священника, ему желательно было, чтобы хиротонию Захария и в диакона и в иерея совершил сам Амвросий. На произведение Захария в священный сан Амвросий согласился и велел отвести его к наместнику для исповеди; а поставление отложил до вторника, объявив, что к следующему дню он не готовился служить, чем и показал, что Павел, при всей его старообрядческой премудрости, плохо знает, какое приготовление требуется для служения литургии. А Василий Васильич занять был в свою очередь вопросом, как при предстоящих хиротониях будут водить рукополагаемого вокруг престола. Ему было известно, что в Филаретовском Служебнике повелевается совершать обвождение хиротонисуемого вокруг престола, „якоже каждение бывает“, т. е. против солнца, а не по солнцу, как принято было у старообрядцев совершать все церковные кругохождения. Поэтому он и обратился к Павлу с вопросом, как будет поступлено при рукоположении Захария, и прямо заметил, что нужно бы последовать указанию Филаретовского Служебника. Павел соглашался с его мнением, но заметил, что если поступить, как указано патриархом Филаретом, то липоване поднимут ропот за нарушение старообрядческих обычаев и Бог знает, что из этого выйдет, а потому и здесь нужно будет допустить обычное у старообрядцев хождение посолонь60. Так действительно в назначенный Амвросием день61 и совершено было поставление Захария в сан диакона. Амвросий ничего не возразил против посолонного обвождения поставляемого, так как, по настоятельному требованию Павла, и при прежних поставлениях допускал это, чему Василий Васильич справедливо удивился, припомнив, как решительно тот же Амвросий восстал против исключения из службы пения: Господи, спаси благочестивые. На следующий воскресный день назначено было поставление Захария во священника: московское гости решились дождаться и этого дня.

В воскресенье, 18 мая, сам же Амвросий рукоположил Захария в сан священника62, а 20 числа, В. В. Борисов и Жигарев, отчаявшись дождаться Геронтия и вместе с Павлом сокрушаясь об его замедлении, отправились в обратный путь63. Павел сам провожал их почти до границы. Хотя имелись у них прописанные в Черновцах молдавские паспорты, но, по совещании с Павлом, решено было, что являться в таможню с их подозрительной кладью (запакованными в ящик бутылями новосваренного мира) не безопасно, а лучше по-прежнему переправиться через границу тайком, при посредстве тех же ловких проводников, заботам которых и передал их лично инок Павел. При этом он вручил Василью Васильичу свой носовой платок и просил прислать его обратно с проводником в знак благополучного перехода через границу для полного его успокоения. Переправились московские странники на этот раз без особых приключений; благополучно проехали и всю дорогу; но в Москве их встретили печальными известиями о судьбе Геронтия, а потом и самим пришлось платиться за свою поездку в Белую Криницу64.

Между тем Павел, ободренный первым успехом в поставлении приходского священника для липован, и желая совсем устранить Иеронима от исполнения мирских треб, предложил и белокриницкому обществу выбрать кандидата для поставления во священники к их приходской церкви, и они, соревнуя климоуцким, избрали из своея среды некоего Тимофея Васильева Малого. В самый день отъезда московских гостей происходило его поставление в диаконы, за которым, очевидно, Павел не присутствовал, так как ездил провожать гостей: поставление совершал наместник Кирилл в белокриницкой приходской церкви65. В это время новопоставленный климоуцкий поп Захарий отправлял в монастыре седмичную ежедневную службу. Срок его службы здесь должен был кончаться в следующее воскресенье, 25 мая, и тогда же назначено было совершит поставление в священники белокриницкого диакона Тимофея, которому дотоле назначено отправлять ежедневно диаконскую службу в монастыре66. День этот, когда в обоих липованских селениях должны были явиться свои приходские священники белокриницкого поставления, как день благознаменитый для новоучрежденной иерархии, назначено было отпраздновать с особою торжественностью. К тому времени из монастыря пожертвованы были в климоуцкую часовню некоторые иконы и царские двери, чтобы устроить из нее церковь, в которой новопоставленный поп мог бы служить обедню. Утром 25 числа климоуцкие липоване-поповцы с хоругвями пришли в монастырь за своим попом. Захарий служил здесь свою последнюю очередную обедню. В тоже время в приходской белокриницкой церкви за торжественной службой Кирилл рукополагал во иереи диакона Тимофея. Из монастыря, по окончании обедни, с крестным ходом, в котором участвовал „весь освященный собор“, „с трезвоном и со всею церемониею“, провожали Захарию в Климоуцы, на место его служения, в его парохию. В Белой-Кринице, где к тому времени тоже окончилась служба, к этому крестному ходу присоединился вышедший из здешней приходской церкви крестный же ход с Кириллом, новопоставленным Тимофеем и присутствовавши м на поставлении народом; отсюда все вместе направились в Климоуцы: „преславная была процессия!“ – замечает инок Павел. Он жалел только, что московское гости не дождались и не видали ее, чтобы передать в Москве старообрядцам о умилительных торжествах, совершаемых в митрополии. По окончании этого церковного торжества был устроен в Климоуцах для старшей белокриницкой братии и для почетных липован обильный яствами и питиями обед, за которым присутствовал не только любитель таковых наместник Кирилл, но и сам Амвросий67. В следующее воскресенье, 1-го июля, когда новопоставленный белокриницкий поп Тимофей должен быль кончить свою седмичную службу в монастыре, предполагалось совершить, и действительно совершено было, такое же торжественное введение и его в назначенный ему приход и такое же угощение, которое опять Амвросий почтил своим присутствием68. Обоим попам выданы были ставленные грамоты, а к обществам климоуцкому и белокриницкому особые наставления за подписью самого Амвросия69. Так торжественно произведено было в Белой-Кринице поставление первых белых священников, в замен дотоле принимавшихся раскольниками беглых попов великороссийской церкви: беглый греческий митрополит положил теперь в русском расколе начало нового священства, которое впрочем, как происшедшее от беглеца, есть также беглое, и стоит даже по своему достоинству еще ниже прежнего, ибо прежние, бегствовавшие от православной церкви, попы по крайней мере в самой церкви получали правильное законное рукоположение, которое только изгубляли своим бегством, а эти, поставленные ушедшим в раскол, утратившим право на священнодействие греческим митрополитом и незаконно-рожденными от него мнимыми епископами, даже не имеют и правильного рукоположения, суть в действительности простолюдины, дерзающие действовать священная, на коих такой грозный суд изречен в Номоканоне...

С производством попов для белокриницкой и климоуцкой церквей Иероним уже не мог оставаться при них по-прежнему приходским священником, а с тем вместе лишался и некоторых материальных выгод. В виду этого и вообще для успокоения Иеронима, который и тем одним, что принял Амвросия в раскол, был его духовным отцом, даже мнимым преподателем ему благодати архиерейства, заслуживал особого внимания от старообрядцев, – в виду всего этого инок Павел позаботился вознаградить увольнение Иеронима от должности приходского священника разными привилегиями ему и почестями70. Самому даже увольнению придан был вид – как будто оно последовало по собственному желанию Иеронима. С этою целию ему предложено было самому подать на имя Амвросия прошение об освобождении от тяжелых обязанностей приходского священника и изложить, какими особыми привилегиями он желает пользоваться в монастыре. В прошении этом, писанном рукою Огняновича, очевидно, под диктовку Павла, говорилось: „Рассуждаю благополезнейшим удалену быть от мирских парохиальных дел здешнего белокриницкого прихода; но обаче воспитание мое, наипаче давнее отсутствие мое от иноческого общества не дает уже мне сил понести сего монастыря жестокость жития. В таком случае ваше высокопреосвященство не оставьте без призрения немощь мою, сделайте по смерть мою постоянное мне определение, дабы я удален от мирских грехов сидел в уединенном покое в теперешней моей келье, при всем моем обзаведении в полном моем распоряжении, имея себе одного келейника для моего послужения, свободен от прав общежительного устава“. Затем в частности он просил, чтобы пропитание по смерть его ему и келейнику давалось из монастыря, и была бы предоставлена свобода или ходить в трапезу, или брать пищу себе в келью; а так как, „по давнем у приобыкновению“ „пробавляться простою братскою пищею не надеется“, то просил не возбранять ему получаемые на его имя денежные пожертвования оставлять в свою пользу, т.е. не отдавать в общую монастырскую казну; седмичную череду служения в монастыре просил дозволить ему через две недели „и во всякое воскресенье и праздник находиться в соборной службе“, при чем „от монастыря получать за всякую литургию, при которой будет находиться в служении, по три лева шайнами на особые собственные его расходы“71. 1 июля, т. е. в самый день поставления белокриницкого попа Тимофея, выдана Иерониму подписанная Амвросием „резолюционная грамота“, в которой были прописаны все пункты его прошения и в заключение говорилось: „На все таковое, тобою выше просимое, мы изъявили свое усердие в полное твое удовлетворение за твои оказанные услуги и подъятые труды, о чем и монастырю сообщено, который также в точности исполнять вашу просьбу согласился“72. В тот же день, в белокриницкой приходской церкви Амвросий торжественно возложил еще на Иеронима наперсный крест и выдал ему грамоту, такого содержания: „Поскольку известны нам неусыпные труды твои, которые подняло преподобие твое, довольно времени нося духовное бремя сей древлеправославной церкви, и имел недремлемо отеческое попечение о духовных ее чадех, т. е. за неимением своих священников, всех сельских обществ здешних буковинских староверов и нашего монастыря существовал братии духовником, за каковые твои труды и за прочие оказанные услуги, кои мы незабвенно чувствуем, награждаем тя ныне крестом, яко достоин того восприятия“73. Таким образом Иерониму, при увольнении от должности приходского священника, не только даны были льготы, обеспечивавшие ту привольную жизнь, к какой он привык, но и оказана особая почесть за труды, будто бы подъятые им в несении какого-то бремени „древлеправославной церкви“, главным же образом за „незабвенные услуги“, которых в грамоте не нашли удобным поименовать и под которыми разумеются, конечно, его услуги расколу, оказанные чрез приятие Амвросия из мнимой ереси и за утверждение его в сане липованского митрополита74.

Шел уже июнь; а Геронтий не возвращался. Павел начал тревожиться за него. Из Москвы Геронтий писал Павлу довольно часто, и большею частию извещал, что „здоров и во всем благополучен“75; но в письме от 12 мая сообщал о каких-то постигших его в Москве, как видно, денежных „неуспехах“, которые в виду требовавшихся огромных капиталов для фундуса были особенно неприятны. Вполне разделяя выраженную Геронтием по сему случаю скорбь, Павел старался утешить его, как всегда, упованием на помощь Божию. „Мы очень чувствуем, – писал он Геронтию в ответ,– что в таковых случаях вам очень прискорбно; но возверзим печаль на Господа и той нас препитает. Воля Господня да будет!... Когда земный царь елико возможет собрать себе воинствующих воев, то уже всяко и о пищи и о одежде по числу оных промыслит. Едали не возможет небесный Царь царствующих и Господь господствующих о духовно собранном своем воинстве потребное промыслить? Он воскресил погребенные наши надежды и милость свою удивил на скудельных сосудех; Он возжег нам священную лампаду76: неужели не достанет у Него для одной нашей последней из всего мира на пролитие елея? Это и помыслити невозможно, аще веруем в Него верно“77. Так убежден быль Павел и старался убедить Геронтия в дальнейших успехах по устроению митрополии после столь неожиданно достигнутого разными обманами и интригами „возжения лампады“... Однако, получив потом от Геронтия отправленное 21 мая письмо с известием, что 27 числа он „непременно выедет“ из Москвы, а между тем напрасно прождав более двух недель его возвращения, пришел именно в большое беспокойство и начал писать тревожные письма в Киев, где Геронтий должен был остановиться, и в Москву к своим знакомым, требуя от них известия о замедлившем путешественнике. Киевскому Булышкину и московскому Баулину он писал от 20 июня: „С тех пор (т. е. по отсылке Геронтием письма 21 мая) уже четыре почты прошло, а от него нет ни гласа, ни послушания, и крайне удивляемся и недоумеваем, что такого молчания от него еще не бывало“78. А через три дня, именно 1 июля, писал в Москву же Брусникину: „Именем Господним просим вас, елико возможно поскорее, уведомить нас о подрядчике нашем Геронтии Левоновом79, ибо мы от 22 мая ничего от него не слышим и весьма сомневаемся, не случилось ли с ним чего неприятного. Если бы мы узнали обстоятельно, стали бы утруждать свое главное правительство в Вене чрез Алимпия Милорадова, и теперь находящегося еще там, уповая на милость Божию, что в обиду оставлены не будем. Итак остаюсь в нетерпеливом ожидании вашего уведомления80... Но ждать точного известия о Геронтии Павлу пришлось еще не мало времени.

Глава 6
Утверждение Амвросия в австрийском подданстве и Кирилла в звании наместника.– Поставление попа в Яссы.

В тревожное время опасений и заботу о неизвестной судьбе Геронтия инок Павел и сам Амвросий, которого не могло не тревожить слишком продолжительное его отсутствие81, находили некоторое утешение в последовавших тогда разных благоприятных для митрополии событиях.

Первым из таковых, особенно важным и утешительным для Амвросия, служило официальное принятие его в австрийское подданство, согласно прошению, которое было им лично подано императору Фердинанду II июля 1846 г.82. Тогда обещано было исполнить эту просьбу под тем условием, если получены будут об Амвросии дипломатическим путем благоприятные справки в Константинополе. Условие это грозило большими опасностями для Амвросия, так как настоящие дипломатические справки неизбежно обнаружили бы, что он тайно, без ведома гражданского и духовного правительства, скрылся из турецких владений и подлежит немедленному возвращению в ведение патриарха. Правда, Павлу, с помощию Дворачка, удалось тогда разъяснить, кому следовало, что удаление Амвросия из Константинополя не имело законной правильности и упросить, чтобы поэтому справки произведены были без особенной строгости, на что и согласилось с своей стороны высшее австрийское правительство, благоприятствовавшее раскольнической затее, снисходительно смотревшее на все недобросовестные проделки белокриницких ходатаев; ктому же в Белой Кринице сильно рассчитывали и на друзей в Константинополе, Чайковского с товарищами, в полной уверенности, что они поспособствуют безопасному наведению справок83: значит, больших опасений за то, чем кончатся справки и состоится ли тесно связанное с ними утверждение Амвросия в австрийском подданстве, нельзя было иметь. Тем не менее однако продолжительное ожидание исхода справок не могло не тревожить Амвросия. Равным образом и инок Павел хотя успел уже обеспечить дальнейшее существование иерархии поставлением Кирилла в наместники, так что никакие злоключения с Амвросием собственно иерархии не угрожали бы опасностью, но ради ее пользы и славы не мог также относиться равнодушно к ожидаемому признанию Амвросия в австрийском подданстве. С тех пор, как Амвросий лично представлялся императору Фердинанду и получил от него согласие на принятие в подданство по получении надлежащих справок, прошел почти год; восемь месяцев уже прожил он, с разрешения императорского правительства, в Белой Кринице с званием митрополита всех древлеправославных христиан: и вот наконец было получено из Вены от Дворачка уведомление, что дипломатическая справка кончилась благополучно, вполне согласно их желаниям и ожиданиям, – он извещал, что из Вены от императорского правительства уже сообщено и в губернию, во Львов, о признании Амвросия австрийским подданным84. Оставалось только ожидать из Черновиц официального о том уведомления, которое и было получено Амвросием в июле 1847 г. В „декрете“ из Крайзамта именно говорилось, что его кесаро-королевское величество, всевысочайшим решением от 3 марта сего года определить благоволило г-на Амвросия в подданство австрийское“. Вместе с этим были возвращены Амвросию его подлинная ставленная грамота и прочие документы, которые вместе с прошением были поданы им австрийскому императору и хранились в министерстве для надлежащих по ним справок85. Итак Амвросий, новоучрежденный с разрешения австрийского правительства липованский митрополит, сделался теперь и австрийским подданным. Обстоятельство это доставило и ему и Павлу немалую радость. Амвросий имел и особое побуждение радоваться этому. Незадолго перед тем был у него один из служащих при Черновицком православном митрополите и сообщил, что по требованию Константинопольского патриарха об нем, Амвросии, возникает дело и едва ли не придется ему возвратиться обратно в Царь-град для ответа пред патриархом. Амвросий был очень испуган этими известиями86; а теперь, утверждение в австрийском подданстве, после наведенных дипломатическим путем благоприятных о нем справок, успокоило его вполне. Но всю важность этого события он мог оценить надлежащим образом только потом, когда по требованию русского правительства действительно началось о нем следственное дело, исход которого мог бы кончиться гораздо плачевнее, если бы он уже не пользовался тогда правами австрийского подданного.

Ровно через месяц в митрополии получено было из Крайзамта уведомление и о том, что Кирилл, о поставлении которого в звание наместника послано было Амвросием извещение, признан в этом звании императорским правительством87. И это было утешительным для Павла событием, важность которого он впрочем мог оценить точно так же лишь впоследствии, когда, по удалении Амвросия, пришлось хлопотать о замещении его уже признанным от правительства наместником.

Но главным утешением для Павла служило тогда распространение новоучрежденного священства за пределы Буковины, и вообще австрийских владений, обитаемых липованами. Первые из иноземных старообрядцев, получивших священство белокриницкого поставления, были ясские, общество которых, существовавшее с давних пор, пользовалось не малым значением в старообрядчестве88. К замыслу Павла об учреждении у старообрядцев самостоятельной, полной иерархии, ясские старообрядцы с самого начала отнеслись с особенным сочувствием89, – от них, и только от них единственно из числа всех заграничных раскольнических обществ, явились депутаты для присутствия на самом принятии Амвросия из греческой религии в старообрядчество, принимавшие тогда значительное участие даже в решении чрезвычайно важного вопроса о чиноприятии, какому подвергнуть Амвросия, – это были именно старый уставщик издавна существовавшей в Яссах старообрядческой церкви Никифор Панкратьев и купцы Яков Богомолов к Лонгин Железников90. По такому близкому участию ясских старообрядцев в деле об учреждении иерархии надлежало ожидать, что они ранее других будут хлопотать и о даровании им священника белокриницкого поставления. И это ожидание оправдалось: еще в марте месяце 1847 г. они отправили в митрополию послание, в котором извещали, что всем обществом избрали себе во священники уважаемого уставщика их церкви – Никифора Панкратьева, и просили, чтобы Амвросий личным влиянием, посредством особой грамоты, убедил его принять это избрание. Павел употребил все свое тщание и искусство на составление ответного, от имени Амвросия, послания „благочестивому ясскому обществу“. В послании этом, которое Амвросий собственноручно подписал, говорилось именно:

„Похваляем горящую по благочестии ревность вашу, одушевляющую сердца ваши и соответствующую даже и всем желаниям нашим, клонящимся как к пользе и душевому спасению благословенные нашея паствы, так и к созиданию церкви Божия и к возвышению славы Его.

„Хотя мы из прежних лет не знаем вашего уставщика Никифора Панкратьева, однако приехавши сюда в Белокриницу известились сначала об его добродетелях, а после, принятия нами церковного кормила, и самого лично с депутатами вашими увидели, откуду и оправдываем избрание ваше, уверены будучи в том, что вы не по любви тщетной, ни по сродству, ни по внешним преимуществам, но по Бозе и по внутренним душевным качествам и добродетелям, которыми он себя в многолетном у вас течении достойным себя показал... его в таковую честь и чин священнический избираете достойно и праведно.

„Вы, пиша к нам, просите, чтобы мы с нашим особым к нему восписанием к прошению вашему его убедили. Но вам известно, что во всех подобных случаях торжествует паче любовь, согласие, воля и глас народа, к чему и мы даем вам соизволение и благословение, дабы он, повинуясь паче судьбе Божией и общему гласу, который его избирает, и потому более, что он был до сих пор предстателем вашей церкви и за необходимую нужду уже приступал к духовному действию: кольми паче теперь не откажется вступить уже законным отцом и пастырем своих братий и всего благочестивого вашего общества91.

„Впрочем благодать Св. Духа да возложит, благая в сердце его и успокоит утробы ваша. И вы, снабдивше его по чину нужным общественным свидетельством вашим, пришлите к нам; а мы с нашей стороны, сколько от нас зависит, обещаваемся все сделать к совершенному вашему удовольствию“92.

По тону и содержанию этой грамоты можно судить, с каким вниманием отнеслись в митрополии к посланию ясских старообрядцев и как сочувствовали их желанию иметь священника амвросиева поставления. Но сам Никифор Панкратьев повидимому долго колебался принять сан священства от нового Белокриницкого митрополита. Амвросиева грамота была предана в Яссы 7-го апреля. После этого успели побывать там и видеться с Никифором Панкратьевым и почтенными членами старообрядческого общества В. В. Борисов и инок Онуфрий, которые конечно имели беседу с ними и о производстве Никифора в священный сан. Потом уже только в июне месяце, 12 (25) числа, прибыли в Белую-Криницу депутаты от ясского старообрядческого общества Яков Железников, Гаврила Богомолов, Флор Терентьев, и лично подали Амвросию прошение о поставлении в пресвитера прибывшего вместе с ними Никифора Панкратьева, „служившего в Яссах при их церкви Успения Пресвятые Богородицы уставщиком более двадцати пяти лет“, избранного „по большинству голосов“ и изъявившего свое согласие на это избрание93. Руководимый Павлом, Амвросий поспешил исполнить просьбу почтенных ясских граждан, объявил, что в следующий же день сам лично рукоположить Никифора Панкратьева в диаконы, и велел ему немедленно идти на исповедь к состоявшему в качестве духовника при митрополии наместнику Кириллу, потом представить от него обычное свидетельство о достоинстве к принятию священного сана94. 13-го июня сам Амвросий действительно поставил Никифора Панкратьева в диаконы95; а через день, 15-го числа, не стесняясь „усмотрением времени“, не требуя обычного недельного служения в диаконским сане, сам же Амвросий произвел его во священники96. Немедленно также вручена была новопоставленному иерею ставленная грамота, а сопровождавшим его почтенным гражданам – письменное ко всему ясскому старообрядческому обществу „наставление о принятии своего пастыря и о прочем послушании и благоговении“97, – такое же, какое послано было при подобных обстоятельствах климоуцкому и белокриницкому липованским обществам. 16-го числа, опять не требуя от новопоставленного ясского иерея, чтобы исполнил седмичную службу в монастыре, с миром отпустили его восвояси вместе с его спутниками. Видно вообще, с какою предупредительностью старался инок Павел угодить обществу ясских старообрядцев, оказавших с своей стороны такое внимание новоучрежденной иерархии. Павел тем более дорожил этим вниманием, что Никифор Панкратьев был первым священником, поставленными в Белой-Кринице для старообрядцев не австрийской империи, и притом вполне достойный этого звания, человек уважаемый своим обществом, что было потом весьма редким явлением в духовенстве австрийского поставления.

В то же самое время ожидалось прибытие в Белую-Криницу депутации из задунайских старообрядцев, известных некрасовцев, – предстояло еще более важное для митрополии и еще более отрадное для Павла событие – поставление первого епископа за границу98. Особенное значение этому событию придавали предшествовавшие ему в некрасовских селениях смутные обстоятельства, грозившие большими неприятностями для митрополии.

Глава 7
Учреждение архиерейской кафедры в Добрудже: борьба несогласных и согласных на принятие австрийского священства в некрасовских обществах99.

Инок Павел имел твердые основания рассчитывать на особенное сочувствие некрасовских обществ новоучрежденной старообрядческой митрополии и на полную их готовность заимствоваться из нее священством. Некрасовцы, особенно же братия Славского скита и жители селения Сары-коя, с радостию и усердием отнеслись еще к самому его замыслу учредить самостоятельную архиерейскую кафедру у старообрядцев, и напутствовали его благожеланиями, когда он еще только отправился на поиски желаемого архиерея100. Один из самых видных сарыкойских некрасовцев, Осип Гончаров, уполномоченный на то и обществом, много способствовал потом его успехам в Константинополе и в странствиях по Востоку для отыскания епископа101. И самого Амвросия, когда он на пути из Константинополя в Вену вместе с Павлом заезжал в Тульчу, Славский скит и Сары-кой, с усердием и почестями встречали тульчинские и некрасовских селений старообрядцы, равно как иноки славские, в том числе и сам Аркадий, бывший настоятель лаврентьевский, окончательно поселившийся тогда на жительство в Славском скиту102. Наконец, своим соборным решением вопроса о чиноприятии Амвросия, которому последовал потом и собор белокриницкий, славские отцы и сами некрасовские общества тесно связали себя с делом учреждения иерархии103. По всему этому следовало ожидать, что некрасовцы скорее и прежде всех обратятся к „богодарованному“ владыке за получением священников, в которых так нуждались, чего в Белой-Кринице и ожидали.

Но случилось не так. Из среди некрасовцев, и именно жителей Сары-коя, где так приветствовали и Павла и Амвросия, явились горячие противники заимствования священством из Белой-Криницы, от принятого там греческого митрополита. Одного из таких, враждебно относившегося к самой затее о приобретении епископа, инок Павел встретил еще при первом посещении Добруджи, когда отправлялся в странствия для отыскания епископа: это был некий инок Аркадий Тульчанский, решительно отказавшийся дать Павлу благословение на предпринятое им дело104. Потом, когда Амвросий вместе с Павлом был в Сарыкое, среди чествовавших его некрасовцев выделился сарыкойский дьяк Михайла Иванов Кудрявцев, не снявший и шапки пред Амвросием и прямо объявивший при этом, что „пред неверным“ никогда не станет скидать шапки и кланяться105. Михайла Иванов явился здесь уже представителем целой партии некрасовцев, недовольных приобретением епископа-грека, который, как и все греки, по господствовавшему в расколе мнению, был обливанец и, как неверный, требовал даже нового, правильного крещения. Во главе этой партии состояли тогда несколько иноков – упомянутый Аркадий Тульчанский, Иов, Илья Градищанский и другие. Они говорили, что Павел поступил не так, как обещал, – обещал отыскать „древлеправославного“ епископа, а привез грека-обливанца, которого никак нельзя принять в сущем сане, а надобно вновь крестить. Их проповедь среди некрасовцев производила действие и многие, особенно из сарыкойских, мало-по-малу сделались горячими их сторонниками. На славском соборе, при решении вопроса о чиноприятии, какому подлежал Амвросий, они имели уже сильный голос и прямо утверждали, что от греков принятие священства не возможно, что нечего и толковать о чиноприятии Амвросия с сохранением сана. Аркадию Лаврентьевскому, уже ставшему решительным сторонником Амвросия, и особенно Евфросину, лаврентьевскому же выходцу, большому начетчику, пришлось вступить с ними в препирательства. Препираться с такими начетчиками, как Аркадий и Евфросин, их противникам было не под силу: тем не менее однако, несмотря на все представленные „книгчиями“ доводы от Писания, они остались при своем мнении об Амвросии и о греках106. Надобно полагать, что их-то особенно и имел в виду славский собор, когда „ради многих немощных и Писания не ведущих“ постановил – принять Амвросия вторым чином, а не третьим, как желательно было иноку Павлу и чего настоятельно требовал на самом соборе Аркадий Лаврентьевский. Противники ушли с собора недовольные. О происшедшем здесь, т. е. о том, что в некрасовских селениях, и особенно в Сары-кое „завелся великий раздор и распря“, Аркадий известил Геронтия и Павла. Последний, весьма огорченный неожиданной переменой в расположении некрасовцев к новоучреждаемой иерархии, написал к ним послание, в котором изложил все известные ему свидетельства о трехпогружательном в греках крещении и в частности о том, что именно Амвросий крещен чрез погружение, а не обливанием. Приглашая их верить этим свидетельствам, Павел не остерегся прибавить, очевидно, под влиянием досады на легкомысленную изменчивость некрасовцев, что, если они и после этого не оставят свое упорство, то будут подобне иудеям, которые, видевше Господа, не веровали, и одинаковое с ними понесут осуждение. Письмо адресовано было в Сары-кой и здесь, по казацкому обычаю, было прочитано в кругу, публично. Слушали внимательно, ибо Павел умел писать разумно и убедительно; но как только услышали, что Павел приравнивает их жидам, не принявшим Христа, пришли в негодование, – все, по выражению очевидца свидетеля, „яко зверие рассвирепели зельною яростию“. Число недовольных после этого не только не уменьшилось между сарыкойцами, но и сделалось еще значительнее. Руководители недовольства приобрели новую силу и вели свою проповедь против белокриницкой иерархии еще с большим усердием и успехом уже не только в Сары-кое, а и в других некрасовских селениях.

Между тем старцы Славского скита, получив известие, что Амвросий принят, согласно их постановлению, вторым чином и что он уже поставил себе и наместника, считали своим долгом позаботиться и для себя заимствованием священства из Белой-Криницы, избрать и послать туда кандидатов для поставления в священные степени. В виду обнаружившихся среди некрасовцев волнений вести это дело приходилось с большою осторожностию, – решились именно пригласить избранных депутатов из всех некрасовских селений в Славский скит для соборного рассуждения о принятии священства из Белой-Криницы и для избрания кандидатов на священство.

3 февраля 1847 г. в Сары-кое и других селениях были получены приглашения в Славский скит на соборное совещание. В числе выборных, отправившихся на собор, были и сочувствовавшие принятию белокриницкого священства, в том числе из Сары-коя Гончаров и Вавила Петров; но больше было несочувствовавших, которые решительно заявили, что принять священство от обливанца но желают, и голос их восторжествовал: окончательного решения не было принято, а положили, – „повременить и узнать, как московские христиане, а разно и стародубские и всей России, и Бессарабия и Молдавия, – какое во всех будет мнение“107; положили также, по предложению сочувствующих, навести справки в Эносе, как крестят там и как крещен быль Амвросий. Здесь, на соборе, сарыкойские противники иерархии узнали, кто из их общества действует за одно с славскими отцами, и начали с особенной бдительностью следить за ними, особенно за Гончаровым. Узнав напр., что этот последний, вскоре после собора, писал в Яссы и получил оттуда письмо, сарыкойцы потребовали его на круг и велели показать им ясское письмо. Гончаров отдал письмо. Стали читать. В письме, писанном от всего общества, говорилось, что в Яссах и во всей Молдавии белокриницкое священство принимают без сумления и почитают за свято, что ясские даже готовятся отправить в митрополию своего старого уставщика Никифора Панкратьева для поставления во священники. Как только прочитали это, „народ зельною яростию распылался“ на Гончарова, с негодованием кричали на него: „на что ты пишешь письма и рассылаешь в разные места! Чтобы с этих пор не писать писем, а то худо тебе будет!“ Но в свою очередь и сторонники иерархии не оставались в бездействии. Славское отцы, особенно Аркадий и Евфросин, где могли, проповедывали некрасовцам о полной якобы законности этой иерархии. В апреле у них в скиту было еще собрание, на котором оказалось уже много сочувствующих им, и особенное расположение к иерархии показали журиловские некрасовцы. После этого собора Аркадий писал Павлу в Белую-Криницу: журиловские „все единодушно вопиют, что не только мы, но и жены наши все ждут с нетерпением окончательного намерения... и паки поясняю: Журиловка вся согласна, в Славе человека два бунтуют, Сорокою расстроена чернобыльцами108, но и там не угасла вера, ибо первые люди согласны, но чернь с некоторыми бунтуют. Но о. Макарий журиловским твердит: не смотрите на бунтовщиков, делайте, как знаете,– все покорятся“109. В мае состоялось новое собрание, новый собор, в Журиловке, на котором присутствовали иноки Славского скита Аркадий, Евфросин и др. и старики из селения Славы; сарыкойцы же, недовольные журиловцами, отказались и присутствовать, – „послали только письмо, в котором было написано: вы как хотите, так и делайте, а мы несогласны к этому делу“. Здесь, за отсутствием сарыкойцев, совещания происходили и кончились мирно: „Ударили в звон, и собралося в часовню множество народу, и сели по местам, и начали смотреть по божественным книгам и по правилам святых отец: как это священство, можно принять, или нет? Согласие учинили все в том, чтобы это дело принять и за свято почитать, с тем и подписали все, – журиловские, славские и скитские“110. Тут решили даже просить, чтобы для живущих в Турции старообрядцев поставлен был свой епископ111. Теперь славские отцы признали возможным действовать решительнее и присудили составить окончательный собор для решения вопроса о принятий священства из Белой-Криницы и для избрания достойных для посвящения лиц. Собор предложено было открыть в скиту 8-го июля и вовсе некрасовские селения посланы были приглашения прибыть к этому дню в скит для соборных совещаний. Сарыкойцы весьма озабочены были предстоящим собором в виду известного уже им согласия журиловских и славских жителей на принятие священства от Амвросия, – из своих они решили не допускать до присутствия на соборе никого из расположенных к белокриницкой иерархии, особенно же Гончарова, а избрали напротив депутатами на собор самых ревностных ее противников, и кроме того пригласили таких же из других мест, из Браилова и Тульчи, из Тульчи вызвали именно инока Аркадия; пригласили также приехавшего за чем-то в Турцию московского раскольника партии Ивана Александрова – Семена Слезкина. Славский собор 8 июля был многолюдный и очень шумный. Сарыкойские депутаты наперед условились не внимать ни каким доказательствам противников в защиту иерархии, и вполне сдержали свое обещание. Правда, они были очень смущены, когда на соборе решено было не допускать до присутствия их главного сторонника, на которого они много рассчитывали, Аркадия Тульчанского, за всем известные нравственные его провинности, и когда потом во всеуслышание прочитано было очень странное и неприличное письмо его, направленное против учредителей и чтителей белокриницкого священства, в котором он выдавал себя, как и многие подобные ему в расколе, за великого праведника и богослова: „Уподобляюся облаку духоносному, – писал он между прочим, учение мое простирается аки река вод медоточных, отвращаю люди Божия от рва погибели, сиречь Павлова и Алимпиева пути, и не погрешу, дерзая рещи ангелом: да возмут душу Павлову вскоре и предадут ю вечному огню! – а о Алимпии власть имам сам, – возму душу его и отворю бездну и врину ю в пропасть адскую, в тартар преисподний, да не будет более совращати люди моя Израиля“... Чтение этого письма причинило не малый стыд и смущение сарыкойским ученикам Аркадия; за то они еще с большим упорством и ожесточением отвергали все, что говорили в защиту Амвросия лаврентьевские Аркадий и Евфросин, – вообще беседовали „не соборно и не союзно, но злобно и укоризненно“. Чтобы прекратить бесплодные препирательства, славские отцы решили – закрыть собор. Сарыкойцы только этого и ждали. Они предложили с своей стороны отложить дело о белокриницком священстве до Покрова, питая надежду и совсем потушить его к тому времени. Вообще с собора они вышли очень довольные своими подвигами и, возвратившись домой, объявили, что дело о священстве отложили еще надолго112. Но сарыкойцы немного поспешили торжествовать свою победу, дело о священстве славские отцы кончили гораздо раньше, чем они ожидали, и не обращаясь к ним за согласием.