Субботин. Белая Криница. 4

Глава 11
Известия о судьбе Геронтия, полученные в Белой-Кринице, и начатые здесь хлопоты об его освобождении.

Первою и главною заботою Геронтия и Дионисия после внезапного ареста было каким-либо способом дать знать о постигшей их беде в Москву, друзьям и благодетелям старообрядцам, особенно же в Белую-Криницу иноку Павлу с братией. Обстоятельства, при каких устроен был их арест, не оставляли надежды, чтобы от кого-нибудь могло быть получено об них известие и московскими и особенно белокриницкими их друзьями; а между тем сообщить им точные о себе сведения Геронтию было необходимо между прочим и для того, чтобы вызвать их к употреблению всех возможных средств для освобождения его с товарищем из-под ареста, при чем всего более мог он рассчитывать на помощь белокриницких друзей, которые имели возможность ходатайствовать пред австрийским правительством, всегда благосклонным к Белой-Кринице, об истребовании ему свободы дипломатическим путем, как австрийскому подданному, имевшему австрийский паспорт. Но как же дать это известие в Москву и в Белую Криницу? Случай к тому представился, когда арестованные въехали в пределы Новгородской губернии, в Валдайский уезд, где везшие их ямщики Зимогорского яма, родины инока Павла, как старообрядцы, могли оказать им в этом отношении услугу179. И вот случилось, что перед самым почти домом, где жили Великодворские, т.е. братья инока Павла, сломалось колесо у повозки, в которой везли Дионисия, и этот последний, находившийся, вероятно, под менее бдительным надзором, чем Геронтий, пользуясь остановкой, успел бросить тут ли же написанную, или ранее заготовленную записку следующего содержания: Ф(едор) В(асильич). Нас взяли жандармский полковник с жандармами за 60 верст проехавши от Москвы к Киеву, воротили с дороги, вещи, кои были при нас, все запечатали, и нас теперь с вещами везут к Царю на лицо. А что будет нам, тому мы неизвестны. А везут с жандармами весьма под строгим присмотром. Москву провезли ночью секретно, а Торжок позагуменью. А ты сей час пошли с своим письмом сию записку в Москву и попроси, чтобы московские приятели оную же записку послали в монастырь. Инок Димитрий. Геронтий Леонов жив и здоров, чего и вам желаем.

„Мир и благословение вам, и спроси у своих ямщиков, они вам расскажут, как нас везут, – так все равно будет, как самовидцы“180.

Это было 2-го июня. В тот же день Федор Васильев Великодворский отправил записку Дионисия в Москву, к кому-то из знакомых-старообрядцев, при своем письме, в котором уведомлял:

„Ныне ожесточило меня недостойного зельным прискорбием: проследовали под строгим присмотром жандармской полиции богоподражательные отцы Геронтий и Дионисий, и Богу угодно было явить мне грешному их напрасное взятие с представлением лично Царю в Петербург, и они оставили записку в проезд при смене их лошадей на станции181. Они скоро везутся на двух тройках с жандармами в Питер, что можете увидеть из записочки, которую в подлиннике к вам представляю. Бога ради прошу дать знать в их монастырь и меня уведомить182. Из Москвы это письмо с подлинной запиской Дионисия отправлено было в Киев на имя Булышкина. Для дальнейшего препровождения в Белую-Криницу; но, согласно изданному тогда предписанию относительно писем, адресованных на имя Булышкина, оно было конфисковано почтовым ведомством и препровождено в министерство внутренних дел. Таким образом ни это письмо, ни следовавшие затем несколько других с подробным описанием Геронтиева пребывания в Москве и обстоятельств его ареста, до Белой-Криницы не доходили, так что Павел с братией целые три месяца по аресте Геронтия находился в неведении об его судьбе, – даже 2 сентября он писал в Москву, как мы уже знаем, убедительное письмо, в котором просил именем Господним уведомить его хоть единою строкою о Геронтии, не слышно ли чего-нибудь о нем, так как ни от кого, несмотря на многократные просьбы, не слышит ни гласа, ни послушания183. Наконец, встревоженный прекращением всяких известий о Геронтии, или же дошедшими уже слухами о постигшем его злоключении, Павел решился сам съездить в Москву, чтобы на месте узнать о нем все, что можно. Приезд Павла очень смутил его московских друзей, находившихся тогда в большой тревоге по случаю Геронтиева ареста, ожидавших для себя больших неприятностей по прикосновенности к делу и всего более остерегавшихся теперь всяких сношений с белокриницкими деятелями: Павла просили уезжать из Москвы как можно скорее, и, собрав нужные сведения о Геронтии, он действительно поспешил возвратиться в Белую-Криницу, чтобы начать, посоветовавшись с своими юристами, хлопоты пред австрийским правительством об освобождении Геронтия и возвращении взятых при нем денег и вещей184.

Знакомые черновицкие чиновники, к которым обыкновенно Павел обращался за советом в подобных настоящему обстоятельствах, посоветовали немедленно отправить просьбу о содействии освобождению Геронтия к австрийскому консулу в Москве, и вместе обратиться с такою же просьбою к самому австрийскому правительству. Прошение консулу, написанной от имени казначея инока Дорофея, назвавшегося белокриницким настоятелем, с депутатами от монастыря и от селения, было изложено на немецком языке в следующих выражениях:

Монастырь Белокриницкий в Буковине, принадлежащий к императорско-королевскому галицкому правительству, отправил для закупки книг, риз и других для церкви нужных вещей, каких здесь не находится, здешних жителей, Геронтия Леонова и Дионисия Ушакова, в Россию, которые, имея паспорты от императорско-королевского галицкого правительства и выехали туда, а именно в Москву. По закупке ими там вещей, нужных для монастыря, отправились назад 9 июня (28 мая) 1847 года из Москвы, но едва проехали 60 верст, как схвачены русскими жандармами под начальством их полковника в Тульской губернии, посажены в две различные повозки и в ту же минуту отправлены через Москву в Петербург, а купленные ими вещи опечатаны и отосланы неизвестно куда185. Но как арестование и отвоз в Петербург сих австрийских подданных, имевших паспорты надлежащие и не учинивших никакого преступления, учинены противозаконно, то весь монастырь просит австрийское посольство снестись с тамошним начальством и исходатайствовать как можно скорее, чтобы эти невинно задержанные австрийские подданные были отпущены в их отечество Белую-Криницу, что в Буковине, вместе с закупленными вещами, без всякой остановки. Нужно еще заметить, что сии люди поехали в Россию в конце января месяца сего 1847 года и паспорты выданы им того же января 1847 года186.

Одновременно и такого же содержания прошение подано было от монастыря чрез Крайзамт, „главному австрийскому правительству в Вене“. Павел с братией рассчитывал, что это столь расположенное к ним правительство в обиде их не оставит187. Австрийским правительством, действительно начаты были дипломатические сношения с нашим министерством иностранных дел. Павел с братией время от времени наводили справки в Вене о результатах этих сношений. Им отвечали, что дело производится дипломатическим средством между русским и австрийским иностранных дел министрами“ и советовали иметь терпение, в ожидании, чем кончится188. Кончилось же оно совсем неожиданно для белокриницких деятелей: вместо ожидаемого известия о возвращении Геронтия, 1 (13) декабря, чрез нарочно командированного крайзамтского чиновника, получено было от львовского губернатора Стадиона предписание самому Амвросию немедленно отправиться во Львов и явиться прямо к нему, г-ну губернатору189. И Павел и сам Амвросий были очень смущены этим неожиданным вызовом, „неизвестно по какому делу“190, вовсе не подозревая, как видно, что он имеет ближайшую связь с делом о Геронтии. На следующий же день, 2 (14) декабря, Амвросий отправился во Львов в сопровождении Алимпия и трех монастырских послушников191.

Глава 12
Меры, предпринятые русским правительством для удаления Амвросия из Белой-Криницы и для уничтожения белокриницкой митрополии.

Дело Геронтия, его показания при следствии, а еще более разными путями добытые тогда сведения об учрежденной в австрийских владениях раскольнической архиерейской кафедре, достаточно раскрыли пред нашим правительством с одной стороны вредные для российской церкви, а вместе и для русского государства цели, с какими замыслили учредить и учредили ее там беглые из России раскольнические иноки, с другой – крайнюю недобросовестность, с какою австрийское правительство, в прямо враждебных для России видах, потворствовало этим замыслам русских бродяг раскольников и допустило их осуществление. Шеф жандармов и министр внутренних дел, по окончании следственного дела о Геронтии и соприкосновенных его делу лицах, представив на утверждение Государя Императора всеподданнейший доклад о наказаниях, каким находили справедливым подвергнуть подсудимых, сопроводили свой доклад, как было уже упомянуто, особою пространною запискою, в которой именно изложили, как противозаконно учреждена раскольническая митрополия в Белой-Кринице, какими опасностями угрожает России ее дальнейшее существование и как недобросовестно поступило австрийское правительство, дозволив с явно враждебными России целями учреждение ее в Буковине192. Прочитав все это, Император Николай Павлович выразил „сильное недовольство“ на австрийское правительство, что „в деле, столь близко касающемся внутреннего спокойствия его империи, правительство это так недостаточно заботилось о соблюдении в своих действиях той внимательности, какой в праве взаимно друг от друга ожидать и требовать державы, находящаяся в дружественных отношениях“. Такое действование австрийского правительства Государь находил тем более предосудительным, что сам он в подобных обстоятельствах действовал совсем иначе относительно Австрии. „Когда в Европе появилось новое учение так называемых неокатоликов, которое есть не что иное, как раскол в недрах римско-католической церкви, то, во внимание к тому, что римско-католическая вера есть господствующая в соседней и дружественной с Россией австрийской империи, он даже прежде всякого о том объяснения и требования со стороны австрийского правительства немедленно принял в своем государстве меры, дабы учение сие не распространилось, повелев тотчас высылать из России новых проповедников, если бы они в ее пределах появились“. Поэтому Государь находил, что „на основаниях строгой справедливости, при обоюдной дружбе, существующей между обеими державами, он в праве требовать, чтобы и австрийское правительство с своей стороны в том же духе действовало в отношении раскольников русских“.

Об этом своем „недовольстве“ и об этом своем мнении Император Николай приказал шефу жандармов сообщить министру иностранных дел „для дальнейшего направления“, что и было исполнено в особой ноте, составленной при министерстве внутренних дел для передачи канцлеру графу Нессельроде. Здесь, в этой ноте, были сообщены краткие, но точные сведения об учреждении белокриницкой митрополии, о значении ее для России, о причиняемом ею вреде чрез постоянные сношения ее членов с русскими раскольниками, как это обнаружилось в деле Геронтия, и наконец о недостойном поведении австрийского правительства, дозволявшего учреждение этой иерархии и продолжающего ей покровительствовать, чем и вызвано справедливое недовольство Государя, о котором должно быть извещено это правительство193. Прочитав ноту, заготовляемую для министра иностранных дел, Император Николай Павлович признал нужным употребить еще большую настойчивость в своих требованиях справедливости от австрийского правительства, и собственноручно начертал на ней следующие достопамятные слова, вполне достойные великой души этого монарха, так постоянно и твердо охранявшего безопасность, достоинство и благо России и православной российской церкви:

Сообщить г. Нессельроду, с тем, чтобы повторил мое решительное требование от австрийского правительства, чтобы мнимый монастырь был немедленно закрыт, а самозванец епископ выслан како бродяга, и объявить австрийскому правительству, что ежели я не получу скорого удовлетворения в справедливых моих настояниях, я вынужден буду прибегнуть к другим, крайне мне прискорбным, мерам194.

Во исполнение такой и столь решительно выраженной воли Государя министр иностранных дел граф Нессельроде предписал нашему посланнику в Вене войти с представлением к австрийскому правительству о пагубном влиянии, какое имеет у нас в России на раскольников учреждение между их единоверцами в Буковине архиерейской кафедры, о противозаконных действиях учредителей этой кафедры – беглых русских монахов-раскольников, живущих в Белой-Кринице, и беглого греческого митрополита Амвросия, затем настоятельно домогаться удаления Амвросия из незаконно учрежденной им раскольнической митрополии в Белокриницком монастыре, а равно и упразднения самого этого монастыря.

Таким образом дело Геронтия и Дионисия не ограничилось одним заключением того и другого в русских крепостях: ему предстояло оказать решительное влияние на судьбу Амвросия и отчасти самого Белокриницкого монастыря. Понятно, что австрийскому правительству было уже не до того, чтобы требовать, согласно прошению белокриницих депутатов, возвращения арестованного Геронтия, который был именно одним из главных деятелей по учреждению незаконной раскольнической иерархии. При том же оно не могло не знать, что хотя Геронтий имел „надлежащий“ австрийский паспорт, но тем не менее фальшивый, выданный на имя „подрядчика“ Леонова, а не на имя настоятеля Белокриницкого монастыря и архимандрита, каким Геронтий официально считался в австрийских владениях, и хотя на имя австрийского подданного, но в действительности бывшего одним из беглых русских раскольников. Вместо дипломатических ходатайств в России за Геронтия австрийскому правительству приходилось позаботиться об удовлетворений справедливых и с такою внушительною настойчивостию выражаемых ему самому требований русского правительства относительно учрежденной в Белокриницком монастыре липованской митрополий. Надеждам Павла на возвращение его друга и сотрудника, которые поддерживало в нем благодетельное австрийское правительство, советуя терпеливо ожидать окончания дипломатических сношений с русским министерством иностранных дел, таким образом не суждено было исполниться.

Глава 13
Меры, предпринятые церковною властию для возвращения Амвросия к повиновению церкви, или же для его осуждения.

В то же время, и даже несколько ранее предложенных австрийскому правительству требований от русского императорского посла в Вене, православною церковною властию начаты были попытки возвратить Амвросия от гибельного пути антиканонических действий к повиновению церкви, под угрозою в противном случае быть подвергнутым строгому наказанию по силе церковных канонов

По прошествии более четырех месяцев с того времени, как Амвросий тайно бежал из Константинополя, когда об его бегстве у цареградских духовных властей уже не могло быть сомнений и когда прошел слух, что он скрывается в Австрии, в каком-то монастыре близ Вены, тогда, именно в октябре 1846 г., константинопольский патриарх Анфим, вовсе не думая, что Амвросий бежал к раскольникам, полагая напротив, что монастырь, где он скрывается, из числа православных и находится в ведении православного Карловицкого митрополита Иосифа, решился отправить к этому последнему грамоту о скрывшемся из Константинополя бывшем босносараевском митрополите. В этой грамоте патриарх Анфим, сказавши о бегстве Амвросия и о том, что есть слух, будто он скрывается в каком-то монастыре в окрестностях Вены (;;;;;;;; ;;;, ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;, ;;;;;;;; ;;; ;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;), находящемся под ведением карловицкого митрополита, доводит до сведения Иосифа, что Амвросий за свое бегство (;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;) подлежит суду и не может канонически совершать архиерейские священнодействия, почему и он, митрополит Иосиф, не должен дозволять ему совершения таких священнодействий. В заключение же патриарх Анфим просил митрополита Иосифа прислать известие, действительно ли беглец Амвросий находится в его епархии195. Потому ли, что патриаршая грамота не была получена Иосифом, или по чему другому, только патриарх Анфим ответа на нее не получил и по-прежнему находился в неведении о том, где именно пребывает Амвросий.

Потом, уже в то время, как Геронтий находился в Москве под тщательным надзором командированного для сей цели министерского чиновника и когда у нас разными путями дознано было, что явившийся у раскольников в Белой-Кринице митрополит Амвросий бежал туда из Константинополя, нашим министерством иностранных дел, по Высочайшему повелению, предписано было управлявшему миссией в Константинополе г-ну Устинову собрать точные сведения о бежавшем оттуда в Белую-Криницу греческом архиерее и с этою целию обратиться именно к Константинопольскому патриарху. Это было в марте 1847 года. Г. Устинов явился к патриарху за требуемыми сведениями, и патриарх ответил ему, что действительно восемь месяцев тому назад один епископ, бывший боснийский, Амвросий, отставленный от управления своего епархией и проживавший в Константинополе в бедном положении, при оказываемых ему впрочем ежемесячных пособиях от патриарха, внезапно скрылся неизвестно куда, и когда дошли сведения, что беглец этот нашел убежище в Австрии, в монастыре близ Вены, то он, патриарх, посланием 14-го октября 1846 года, вошел в сношение с православным митрополитом карловицким Иосифом, которого спрашивал, в его ли епархии находится Амвросий, и предупреждал, чтобы Иосиф не дозволял ему никаких архиерейских действий, но ответа на свое послание от митрополита не получил. Тогда г. Устинов объявил патриарху, что находящийся ныне у раскольников в Белокриницком монастыре их митрополит есть несомненно этот Амвросий, бежавший из Константинополя, и просил послать карловицкому митрополиту новую грамоту, в которой объяснить ему с большею против прежнего определительностью, как успел Амвросий проникнуть в Буковину, к раскольникам, и сколь необходимо, в видах охранения веры и поддержания достоинства церкви, обличить его в ложно-присвояемом значении и удалить из места, где присутствие его не может быть долее терпимо без важных и несомненно вредных последствий196. Вскоре же после свидания с г. Устиновым, именно 12 марта, патриарх Анфим действительно написал и отправил к митрополиту Иосифу новую грамоту, в которой, упомянув, что имеет верные сведения о нахождении Амвросия в какому-то еретическом монастыре, в пределах Вены, состоящих под управлением карловицкого митрополита (;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;), снова просил не дозволять Амвросию архиерейских священнодействий, как виновному в самовольной отлучке, без дозволения законной власти, и выслать его в Константинополь в распоряжение церкви197. Эта грамота несомненно получена была Иосифом (как по всей вероятности получена была и первая); но исполнить требование патриарха он не видел возможности, так как Амвросий находился вне всякой зависимости от него и были под особым покровительством австрийского католического правительства, к которому бесполезно было поэтому и обращаться с какими-либо против него предъявлениями, как это и случилось уже с черновицким митрополитом Евгением, тщетно старавшимся воспрепятствовать учреждению раскольнической архиерейской кафедры в Белой-Кринице198.

Более сильное и решительное движение делу об употреблении против Амвросия строго-церковных мер дано было московским митрополитом Филаретом. Прочитав конфиденциально сообщенную ему депешу г. Устинова о свидании с патриархом Анфимом и объяснениях с ним относительно Амвросия, московский архипастырь нашел, что „сношение по сему предмету с святейшим патриархом константинопольским могло бы произойти посредством канонического к нему послания от Святейшего Синода, кроме личного переговора со стороны действительного статского советника Устинова“199. Руководясь этою вполне справедливою мыслию, что по делу, столь близко касающемуся обеих единоверных и в неразрывном общении находящихся церквей, константинопольской и российской, в сношения с патриархом должен войти непосредственно Святейший Синод, тогда как участие здесь светского правительственного лица не вполне удобно и канонически не вполне правильно, митрополит Филарет признал нужным с своей стороны войти по сему делу с представлением в Святейший Синод. В представлении этом, от 10 апреля 1847 г., с свойственною ему проницательностию и ясностию мысли, он изложил, какими опасностями угрожает православной церкви, особливо в московских пределах, приобретение раскольниками собственного архиерея за границей, с которым уже и начаты ими сношения, как противно канонам церковным это учреждение раскольнической архиерейской кафедры бывшим греческим митрополитом, состоявшим под властью константинопольского патриарха, и как посему необходимо, чтобы Святейший Синод вошел в канонические сношения с патриархом по сему, столь близко касающемуся его, делу в видах пресечения имеющих произойти отсюда вредных для церкви последствий. Он писал:

Распространялся слух, что пограничные раскольники вошли в сношение с заграничными и достигли того, что имеют в австрийских владениях архиерея... Гласность о сем в Москве сделалась значительна и есть сведение, что от раскольнического заграничного архиерея был уже в Москве посланный, входил с рогожскими раскольниками в сношение и получил от них денежные пособия200. Нет сомнения, что московские расколоводители поповщинского толка смотрят на сие, как на светлую для себя зарю. Теперь они могут внушить своим последователям, что их общество укрепляется и возвышается, потому что имеет уже архиерея, и притом признанного правительством201; что теперь значительно у них уменьшается опасение лишиться священников, которых в случае нужды можно достать из за границы202; что при таких обстоятельствах можно решительнее прежнего удаляться от всякого сношения с российским обще-православным и единоверческим священством. Очевидно, что здесь является новая сильная преграда сближению рогожских раскольников с православною церковию.

Таковое новое покушение раскольников утвердить и усилить раскол не должно быть оставлено без внимания духовного начальства. Попущение отвлечь православного архиерея к общению с раскольниками есть немаловажный случай для церкви и православия. Есть церковные правила, которых силу православная иерархия обязана обратить против сего случая, и в сем найти средство к обезопасению мира церковного и к сокрушению опоры, которую раскол думает поставить себе образованием собственной раскольнической иерархии203...

Как найденный раскольниками в австрийских владениях и усвоенный ими архиерей по всей вероятности принадлежит к ведомству патриархии константинопольской, то долгом поставляю смиренно представить на благоусмотрение Святейшего Синода, не признано ли будет возможным и должным войти в каноническое сношение с константинопольским патриархом и синодом, а, смотря по надобности, и с прочими православными патриархами, чтобы сообщившийся с раскольниками архиерей был от сей погрешности исправлен и сообщение с ними прекратил, а в противном случае был подвергнут силе церковных правил204.

Тогда же митрополит Филарет составил и вместе с представлением препроводил в Святейший Синод проект желаемого синодального послания к патриарху Анфиму.

Полученное Святейшим Синодом от московского митрополита представление доведено было синодальным обер-прокурором до сведения Государя Императора, и тогда же последовало Высочайшее повеление: „при участии государственного канцлера иностранных дел, предоставить Святейшему Синоду войти, посредством канонического послания, в сношение с святейшим патриархом константинопольским, чтобы переселившийся в Буковину греческий архиерей был, на основании канонических постановлений, подвергнут, сверх настоящего запрещения, церковному осуждению и отлучению, если он не загладит своего преступления, немедленно явясь к патриарху с принесением раскаяния в оном, прекратив всякое сообщение с раскольниками, торжественно осудив оное и все свои действия в Буковине признав греховными и мятежными“205. Тогда, именно 30 июня 1847 года, было подписано членами Святейшего Синода следующее, буквально сходное с полученным от митрополита Филарета проектом, послание „святейшему Анфиму, архиепископу Константинопольскому, нового Рима, вселенскому патриарху206:

Православная всероссийская церковь, по началу своему дщерь святые константинопольские церкви, всегда тщилась и тщится сохранять с нею и со вселенскою церковию восточного исповедания единомыслие веры и единодушное общение. В настоящее время имеем207 особую причину указать например таковых отношений из церковных событий седьмагонадесять столетия. Когда всероссийская церковь возымела нужду вновь удостовериться в правости некоторых чиноположений и обрядов против некиих сомнящихся и непокорствующих208, она приобрела сие удостоверение чрез совещание с церковию константинопольскою209, как свидетельствует грамота святейшего патриарха Парфения и бывшего с ним собора210 1654 года.

В уверенности, что такое единодушное попечение об общем мире и благосостоянии церквей продолжается и продолжится так же неизменно, как неизменно Господне обетование, что врата адова не одолеют церкви Его, мы обязанностию почитаем обличить пред вашим святейшеством к сушим с вами синодом случай, столько же оскорбительный для достоинства константинопольской иерархии, сколь неблагоприятный для церкви российской. Известным сделалось нам, что некий епископ Амвросий, удаленный от управления боснийскою епархиею и пребывавший в Константинополе под кровом милосердия патриаршего вселенского престола, внезапно сделавшись и непокорен и неблагодарен, без благословения вашего святейшества удалился в Буковину, и там вошел в общение с людьми, подобно ему, непокорными, которые, упорно держась некоторых несогласных с церковию обрядов, еще от предков, отлучили себя от нее и хуления на нее возносят, а потому и святою церковию от общения отлучены постановлением московского собора лета 1667, которое и восточными блаженнейшими патриархами Паисием александрийским и Макарием антиохийским и другими от священного чина восточной церкви утверждено, и неблагословенный оный у неблагословенных священная действовать начал.

Мудрость ваша не требует от нас изъяснения, какой суд на таковых неправедных, нарушающих мир церковный, делателей изрекают священные правила, и особенно десятое св. Апостол, второе Антиохийского и тридесят пятое Лаодикийского соборов.

Но по общему долгу охранения мира церковного и по предосторожности, чтобы Зло раскола не распространялось, мы не можем остаться бездейственными зрителями столь дерзновенного нарушения священных правил, и сего ради убеждаем и молим ваше святейшество употребить силу сих самых церковных правил и данной вам от Бога власти, чтобы пресечь сей новый соблазн, чтобы побудить непокорного епископа принести покаяние, отвергнуть и осудить общение раскольническое и возвратиться в истинное общение церковное, а в противном случае осудить его с самоосужденными, к которым он приобщился, и если он отважился совершать неблагословенные рукоположения, то и оные силою церковных правил упразднить.

Верховного же Пастыреначальнака, прошедшего небеса, Господа нашего Иисуса Христа, смиренно молим, да своею божественною благодатию, обильно на служение ваше излиянною, выну211 споспешествует вам, посредством руководимых вами добрых пастырей, невредимо соблюдать стадо Божие от наемников, которые пасут себя самих, а не овец Господних, и потом бегут и предают овец еще худшим себя волкам, не щадящим стадо.

Послание это обер-прокурором Св. Синода доставлено было министру иностранных дел, который, согласно Высочайшему повелению, препроводил его по принадлежности в Константинополь для вручения патриарху Анфиму.

Патриарх не замедлил исполнить желание российского Святейшего Синода. 8-го августа он уже приготовил надлежащего содержания грамоту на имя Амвросия. Доставить ее по назначению он не нашел более удобного способа, как чрез посредство того же карловицкого митрополита Иосифа, как высшего представителя православной церкви в Австрийской империи, которому и написал по сему случаю новое, третье уже, письмо об Амвросии. Здесь, упомянув о двух прежних письмах и выразив удивление, что не получил на них ответа, предполагая поэтому, что они даже не были получены Иосифом, патриарх Анфим повторяет, что писал в них о бегстве Амвросия из Константинополя и как требовал, чтобы этому беглецу не было дозволяемо в австрийских пределах совершение архиерейских священнодействий. А теперь, – писал он далее, – слышим, что Амвросий не только служит, но и совершает хиротонию „над лицами неизвестными и не испытанного образа мыслей, как относительно веры, так и относительно нравственности, за что подлежит наказанию по церковным правилам (которые и привел), если не окажет раскаяния в своих поступках и не возвратится на свое место. В заключение патриарх просил митрополита Иосифа вручить Амвросию прилагаемое послание на его имя и предупредить его, что если не послушает гласа призывающей его, чрез это послание, матери-церкви, то с ним будет поступлено по всей строгости церковных законов212.

Патриаршее послание к Амвросию изложено в выражениях весьма строгих, хотя и с обещанием полного ему прощения в том случае, если раскается в своих беззаконных действиях, осудить их и окажет должное повиновение церковной власти“213. „Учиненное тобою, – писал Амвросию патриарх, – безрассудное, безумное бегство и противное священным канонам удаление от церкви (; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;; ; ;;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;), которою ты был облагодетельствован и почтен, составляет тяжкое с твоей стороны преступление, а твоя дерзость, с какою при этом занимаешься совершением архиерейских действия, рукополагая лиц сомнительного благочестия, есть великий духовный грех“. Затем патриарх упоминает, что при первых же слухах об этих преступных действиях Амвросия, дважды писал об них к карловицкому митрополиту Иосифу, которого просил – убедить его, Амвросия, чтобы возвратился к повиновению церкви, а в противном случае воспретить ему всякие священнодействия в австрийских владениях. „Однако, – продолжает патриарх, – никакого послушания с твоей стороны мы не видим, напротив ты продолжаешь свои антиканонические действия, производишь рукоположения неизвестных и неиспытанных лиц (;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;), злоупотребляя своим архиерейским званием (;;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;) и без зазрения совести попирая священные каноны (;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;), каковыми действиями привел нас в немалое смятение“ (;;;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;).

А 15-е и 35-е апостольские правила, также 13-е четвертого вселенского собора?214, и многие другие, как и самому тебе не безызвестно, подвергают и тебя и дерзостные действия твоих рукоположений силе тягчайших наказаний (;;;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;). В заключение же патриарх писал: „Настоящая наша правительственная церковная епистолия (; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;), посылается для того, чтобы ты, внимательно рассудив о всем и выразумев указанные церковные правила, пришел в себя, послушался призывающего гласа церкви и возвратился к ней. Видя твое раскаяние, она не только удостоит тебя прощения и оставления, но и будет иметь о тебе попечение с своею обычною любовию и расположением, которыми ты и прежде пользовался (;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;, ;; ;;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;)215; в противном же случае, если окажешься невнимательным и непослушным и будешь упорствовать в своем противном священным канонам поведений, твердо знай, что последует извержение твоего архиерейства, согласно божественным и священным канонам и правилам, которые ты дерзнул попрать, и не только сам подвергнут будешь строгости праведного церковного наказания, но вместе навлечешь те же наказания и на всех, кого дерзостно рукоположил, подлежащих осуждению, как безвестных и не священных, согласно смыслу и решению священных законов“216.

Получив это послание, митрополит Иосиф, надобно полагать, поставлен был в некоторое затруднение. Как доставить его Амвросию, с которым доселе ни в каких сношениях и отношениях не находился (чего патриарх, очевидно, не знал)? Да и какая польза доставить его именно Амвросию, который, находясь под влиянием Павла и в полном распоряжении раскольников, без сомнения, не обратил бы никакого внимания на грозный призыв патриарха и оставил бы его послание без всякого ответа? Приняв все это во внимание, м. Иосиф рассудил, вполне справедливо, что полученное им патриаршее послание Амвросию всего удобнее препроводить в Вену, на рассмотрение императорского австрийского правительства, которым, на основании дипломатических справок в Константинополе, дозволено беспрепятственное пребывание Амвросию в Буковине на правах липованского митрополита и которое, если найдет нужным, может само сообщить его Амвросию для надлежащего ответа. Он так и поступил. Австрийское правительство, при всем своем потворстве липованской митрополии и самому Амвросию, не могло оставить без внимания грамоту константинопольского патриарха с такими тяжкими против Амвросия обвинениями, после того особенно, как от русского правительства получены были столь решительные и настойчивые требования о высылке того же Амвросия из Буковины и уничтожении самой митрополий Белокриницкой. Тогда и было предписано губернатору Галиции Стадиону вытребовать Амвросия во Львов, откуда ему предстояло отправиться в Вену для личных объяснений пред императорским правительством по его делу.