Субботин. Белая КРиница. 7

Глава 21
Церковно-административные распоряжения: а) по вопросам потаповских старообрядцев, б) по делу об Иоасафе, отрекшемся от священства, в) по жалобе соколинского попа на прихожан.

В течение года, протекшего со времени отъезда Амвросия из Белой Криницы до возведения Кирилла в сан митрополита, были изданы из Белокриницкой митрополии несколько любопытных церковно-административных решений по разным вопросам, которые тем более достойны внимания, что Павел тщательно занялся ими, несмотря на крайне трудные обстоятельства, в каких находилась тогда митрополия, и значит именно усвоял им важное значение.

В мае 1848 г. получено было из какого-то, очевидно, русского селения Потапова от некоего Клима Иванова прошение – разрешить смущавшие местных старообрядцев некоторые недоуменные вопросы. Главными из них были два: может ли двоеженец исправлять службу уставщика? и сколько раз петь аллилуия после чтения Апостола в простые, а не праздничные дни, – откуда взято петь аллилуия в такие дни пять раз309.

Так как потаповские старообрядцы, за неимением священника предоставившие исполнение церковных треб мирянину-уставщику, этим самым, что обращались с своими недоумениями в митрополию, уже заявляли о своей готовности подчиниться ей в принятии от нее священства, что было очень важно на первых порах ее существования, то Павел нашел необходимым исполнить просьбу их со всею потребною в таком случае тщательностью, и действительно написал пространный ответ на оба, приведенные выше, вопроса, в котором показал, по обычаю, и свою начитанность и свое искусство решать вопросы в желательному для старообрядцев смысле310.

Предлагая вопрос о двоеженце-уставщике, Клим Иванов прислал в Белую Криницу имевшийся у него „древний список“ правил, из которых некоторые относились и к этому вопросу: он просил сказать, согласен ли этот список с подлинными книгами. Павел отвечал, что выписки сделаны „справедливо, слово в слово“. Затем уже Павел предлагал свое, на основании церковных правил, рассуждение о двоеженцах, также о вступивших в брак со вдовою, могут ли они быть допускаемы до отправления церковных служб. С вопросом этим он, очевидно, был уже близко знаком, так как имел побуждение изучить его, когда незадолго перед тем шло дело о поставлении Аркадия Лаврентьевского в епископы и ему, вместе с известным книгчием Евфросином, так хотелось обойти правила, по силе коих Аркадий, как женатый на вдове, не мог быть допущен до епископства.

И теперь, указавши на 17-е и 18-е апостольские правила и на 3-е шестого вселенского собора, он писал, что правила сии, воспрещающая вносить „в списки священного чина“ двоеженцев и вступивших в брак со вдовою, хотя и должны быть принимаемы в руководство при полном духовном праве“, но в нужных обстоятельствах, по благословной вине, могут быть оставляемы и без исполнения.

„По случаю благословной нужды, – писал он, – кто не сам собою достойным вызывается, но всем обществом убеждается, и со смирением и страхом Божиим, не для чего иного, но единственно только во славу Божию и в общую всего православного общества пользу касается такового дела, сиречь на в священное чинопроизводство, но только просто за неимением священнослужителей на отправление службы, елико дозволяется простолюдину, то уповательно, что он получит от человеколюбивого Бога милость; обаче с тем, что если все общество соизволит тот недостаток его общими силами лучше на себе понести, нежели долг христианский оставя, не соблюсти, сиречь: если на сие духовное дело не имеется другого способного человека и будет оставаться Божия служба, та, которую и простолюдину отправлять дозволяется, а наипаче самое главное дело, при смертном кого случае лишить божественного причащения311 и не сотворить возможное поминовение, при рождении же младенцев оставлять в страшной опасности без погружения, елико заповедано в Номоканоне. Все же сие и почитать за всеобдержное повеление, но только за случайную благословную нужду, согласно сбывшимся во святой древле-вселенской церкви святоподобиям“.

Приведя вслед затем из Пролога (5 окт.) не прямо относящийся к делу пример епископа, впавшего в блуд, объявившего себя поэтому недостойным епископства, но не пущенного с кафедры народом, и, сославшись на „другое образцы“, он продолжал:

„Так при встретившихся благословных и нуждных случаях не можно руководствоваться силою тех правил, которые изданы в полное существование духовного права, и по крайней мере должно соображать, какие были в древней церкви образоподобия, описанные в Патериках и в прочих исторических книгах. Теперешнее же дело уставщика не равняется даже и с теми временными случаями, понеже уставщик не касается священнодействий, но только за конечным неимением священника исполняет такие требы, которые по нужде допущено учинить и простолюдину. Обаче в таком случае, сиречь удаленный от заведывания своего единоверного архипастыря, он не более, но весьма менее, держит должность чтеца. А и чтецу, в случае оженившемуся второю женою, далее поступать в хиротонию воспрещено, а в той же его степени прощено есть“ (Зри в Кормчей гл. 42, пр. 48 и гл. 44).

Любопытно и следующее наставление, которым Павел заключил свое рассуждение по вопросу о двоеженце-уставщике:

„Не излишним почитаем воспомянуть зде, что священным писанием руководствоваться надобно, но только и употребить себя и достигнуть обширного сведения, и не на одни буквальные глаголы взирать, но и время и обстоятельства рассуждать. Например, взят из книги Кормчей правило св. Апостол 15-е и правило шестого вселенского собора 64-е, – сколь по буквальному слову между собою противуположны! Но войдя в рассмотрение тогдашнего времени, когда и по какой причине оные правила изложены, убо обрящем ничтоже стропотно, ни развращенно, по писанному, во вся права суть разумевающим истину и здрава обретающим разум. А именно: во дни св. Апостол была крайняя нужда, потому св. Апостолы законоположили в своих канонах, в вышереченном 15-м правиле, сице: „учитель, аще и мирский человек будет, искусен же слову учения и нравом чист, таковый да учит: будут бо, рече, вси научени Богом“. Дозде апостольское правило. А потом на 6-м вселенском соборе святии отцы, когда уже водворился церкви мир и полное духовенство управляло святую церковь, тогда в соборном правиле 64-м законоположили сице: „мирский человек да не учит, не вси бо пророцы, ниже вси Апостоли“. Толкование: „Всяк убо должен свой чин ведати, – и не творити себе пастыри, овца сый, и глава да не мнится, нога сый, но повиноватися преданному от Бога чину, и уши своя отверзати на послушание приемлющих благодать учительского словесе: не вси бо пророцы, и не вси Апостоли. Сего ради мирскии человецы да не учат, ни словес о заповедех да не подвизают, тем сан учительский к себе привлачати“312. Дозде соборное правило. Чтый да разумеет прикладное соображение сие“.

Таким образом, в нужных обстоятельствах, при неименении священства, Павел находил дозволительным и двоеженцу исправлять необходимые службы церковные, даже причащать больных перед смертью; а так как нужда в священстве для старообрядцев уже миновала с учреждением Белокриницкой иерархии, то отсюда следовало, что потаповским старообрядцам необходимо позаботиться о приобретении священника австрийского постановления: чтый да разумеет...

Любопытен ответ Павла и по вопросу об аллилуия. Он начинает общим замечанием; „Колико крат подобает пети аллилуиа по Апостоле по всеобдержному обычаю, яко всем известное и ненужное, в уставах мало о том найдешь указов“. Затем „для удовлетворения недоверчивых“ представляет справки из разных старопечатных книг, показывающие, что на часах после Апостола не положено петь аллилуия. В заключение он говорит о существовавших в старообрядчестве обычаях:

„Пред сим и в здешней стране был обычай, даже и кроме священника, в великоторжественные дни на часах петь прокимны и аллилуиа. Сей обычай взошел от Стародубских слобод и монастырей, иже и там введен недавним временем. Обаче в знаменитом Лаврентьевом монастыре, когда отняли священника, тогда паки соборне отложили той обычай, так что и в самые господские праздники на часах не пели уже ни прокимны, ни аллилуиа, но только после блаженны, или просто Апостол, и кряду Евангелие со стихом: слава тебе Господи. В прочих же монастырях и во всех городах той обычай, что без литургии на часах в великие праздники петь прокимны с 5-ю аллилуиями, даже и в нашей стране, тоже еще держится, но не в простые дни; на простые же дни всеобдержно не положено“.

Обращаясь с своими вопросами в митрополию и этим, как мы заметили уже, показывая, что признают авторитетность ее в решении недоуменных церковных вопросов, потаповские старообрядцы, конечно, доставили Павлу удовольствие, и оно отразилось довольно приметно в написанном от имени Кирилла Павловом ответе. Но скоро пришлось Павлу излагать мнения по делам мало утешительным, или вовсе не утешительным для митрополии, которые не замедлили возникнуть на первых же порах по учреждении иерархии, когда она состояла еще из весьма немногих лиц.

Еще Амвросием был поставлен сначала в иеродиаконы (22 ноября 1846 г.), а потом и в священники (1 окт. 1847 г.) некий инок Иоасаф313. Его имели в виду послать для отправления церковных служб в Мануиловский монастырь и для исполнения треб у окрестных старообрядцев. 1-го января 1848 г он действительно был отправлен туда314. Но не проживши и полугода в Мануиловском монастыре, именно 6-го июня, после праздничной литургии, разоблачившись, он публично отрекся от дальнейшего исправления священнических служб и обязанностей, объявив, что его „угнетает совесть“, возбраняет ему священнодействовать, так как пред посвящением, на исповеди, он утаил грех, который, по правилам Номоканона, воспрещает принятие священного сана. Услышав это публичное отречение, мануиловская братия и жители Мануиловки стали просить Иоасафа, чтобы он, ничтоже сумняся, оставался у них священником и служил, даже брали на себя его грех. Иоасаф остался непреклонен в своем решении. Тогда настоятель Мануиловского монастыря сообщил о всем этом в митрополию. Павел, как сам потом писал, с „край ним прискорбием“ принял такое известие и, от имени Кирилла, сочинил и отправил к Иоасафу очень пространную, в некоторых отношениях любопытную, „запретительную грамоту“315.

Павел начинает похвалою Иоасафу: „когда так заблагоразсудил ты руководствоваться по всей строгости духовного закона, похваляем убо твою ревность и благословляем тебя навсегда держаться оного“. Но далее однако он старается доказать Иоасафу, что его ревность переходить меру благоразумия и что он мог бы с спокойной совестью оставаться священником. При этом он сообщает любопытное известие о происходившем в митрополии, еще при Амвросии и якобы при его участии, соборном рассуждении, имеющем прямое отношение к делу Иоасафа:

„Имеем напомнить тебе то, что, думаем, тебе было уже не безызвестно, а именно, – егда находился ты при митрополии нашей, тогда было прилежное рассуждение по вопросу следующему. Хотя соборные и частные святых отец правила всеобдержно гласят: аще кто и единою от рождения блуд сотворит, уже во священный степень да не внидет; в Номоканоне гласит сице: „аще и мертвые воскресит, рече великий Василий, священник да не будет, ибо священное неблазненно есть“. Но апостольское толкование поясняет, что в неверии таковые грехи согрешивый и пришедший в православие и крестившийся, аще соблюдет прочее житие непорочно, таковый невозбранно в причет да внидет. Так и иноческое пострижение очищает все прежние согрешения и вменяется аки второе крещение, как явствует из божественного писания...316. А потому, благоговейно проведшему жизнь мужу, хотя бы и явный был у него какой грех, возбраняющий от священства, но давно и прежде иноческого пострижения сотворенный, то не довлеет ли ему иноческое пострижение на очищение, по образу крещения, как выше означено, дабы безвозбранно вступить ему в священные степени317. На сей вопрос заключение положено соборне от самого господина нашего митрополита Амбросия, вкупе с присутствием и мене, смиренного епископа Кирилла, с прочими священники и иноки, следующее: иноческое пострижение, хотя и воистину вменяется паки в крещение и очищает от всякого греха, тайного и явного, но только не освобождает порока тогда, когда будет грехопадение собору явно, для того убо только, да не будет священное соблазнительно. И поистине, из иноков во священство поступающий, аки из под спуда свеща на свещник поставляется и должен безблазненно светить миру. Обаче довлеет иноческое крещение (сиречь пострижение) поне совести во очищение, сиречь: аще будет некое грехопадение, прежде пострижения содеянное, и никем не изобличенное, не произнесенное, а наипаче аще некиими обстоятельствами по достоинству мужа уже и в священство произведенного, то таковому самому предоставлена власть (сиречь на произволение дадено) или оставить святительство, или служити, как даже и 9-е правило Новокесарийского собора утверждает“318.

Затем, прилагая эти рассуждения к случившемуся с Иоасафом, Павел писал:

„Что касалось в твоем случае, грех твой никому был не известен, да и грех твой случайный (?), и не в совершенных летах, в самом детстве (?), а уже ты чрез долгое от того припадка время прочее в чистоте и благоговеннстве прожил, наконец иноческим пострижением (а что оно значит, выше сказано) совершенно себя обновил: ибо в грех твой вражиим коварством привлечен был отрок Иоанн, а у нас хиротонисан благоговейный инок Иоасаф, в настоящем звании и сане чистый и непорочный“.

Новое побуждение для Иоасафа – оставаться действующим священником – Павел указы вал далее в том обстоятельстве, что его просила о том и паства, пред которою он отрекся от священства, исповедав свой грех; в основание Павел привел опять пример впавшего в блуд епископа, который, по исповедании греха пред собором и публичном отречении от сана, умолен был народом остаться и остался епископом:

„Не были от Бога осуждены ни людие за верное их к своему пастырю расположение а убеждение, ни пастырь, согласившийся остаться по грехопадении паки на своем месте, за великое его смирение и скорое к людем послушание, но еще дело сие чудесным от Бога гласом было засвидетельствовано. Не таковое ли самое (когда еще грех твой не превосходить оного) было к тебе от христолюбивого мануиловского народа, от всякого чина духовного и мирского, слезное убеждение и моление, даже и грех твой все соборне принимали они на себя, как явствует из письменного к нам донесения и от самых очевидцев“!

Наконец, Павел и то поставлял на вид Иоасафу, что он в данном случае показал излишнюю горячность и впоследствии может раскаяться в своем поступке. „Вся кое дело красит мера, – писал он и здесь, – а не в свое время и доброе бывает не доброе; самомнение же наипаче: понеже всюду самомненные падают бессоветием“. Он напоминал Иоасафу писанное в книге Матвея Правильника о некоем епископе Епифании, который, отрекшись епископства, потом плакался и просил оставить за ним поне имя и честь епископства“, что и соизволил ему собор.

„Тако и мы ныне, – писал Павел в заключение грамоты, – на основании выше прописанного 9-го соборного, иже в Кесарии, правила, запрещение налагаем тебе вовеки удержаться от всякого священнодействия и благословения; но как довольно зная твою кротость, твое смирение и благоговеинство, вкупе еще и не старость, отечески сожалеем, предваряя, да не Епифаниево что найдет на тя безвременно, потому и благословляем тебе священно-иноческую токмо имети честь, председание и приобщение“.

В неприятном деле Иоасафа Павел мог утешаться, и утешался действительно тем, что Иоасаф совершил свой поступок под влиянием добрых внутренних побуждений, из совестливости и ревности по благочестию. Но другим делом, по которому пришлось писать пространную же грамоту, именно делом соколинских старообрядцев с их новым приходским священником, Павел был уже и возмущен и опечален.

Когда в июле месяце избран был и назначен к поставлению в попы для селения Соколинцев Сысоя Андреев, Павел счел нужным предложить дворнику этого села Ефиму Абрамову и „первостатейным хозяевам“, прибывшим в Белую Криницу для присутствия на поставлении их будущего попа, составить приговор с точным обозначением доходов, какие должен будет получать от них их будущий пастырь. Приговор, по совещании с прибывшими „хозяевами“, был составлен и собственноручно написан самим Павлом 24 июля 1848 г.319; дворник и первостатейные хозяева“ села Соколинец подписали его320. Он любопытен как образчик Павловых воззрений на доходы раскольнических попов и на те порядки, какие ему желательно было установить в этом отношении между приходскими попами и их прихожанами с согласия этих последних. В приговоре соколинские раскольники обязывались:

„Во все время нахождения (Сысоя) парохиальным священником дать ему участок известного ему количества поля и получать ему доход“ за отслужение обеден, всенощных, молебнов, панихид и прочего таким образом, чтобы от пожертвованного числа получать священнику половинную часть. Но что касается до прочих исполнения треб христианских, как-то за крещение и очистительные крестительные молитвы женам, и за погребение, которые священник в тот час по требованию прихожан, исполнять должен, не требуя ни одного грецаря, разве кто сам что соблаговолить добровольно дать, а за причащение и говорить нечего, под страшною бо клятвою получать что запрещается. Сверх же выше прописанного полагаем нашем у священнику с каждой фамилии по тридцать грецарей серебром получать в год, и еще за шесть фальчь собственного его поля от платежа царского и панского и прочих совершенно его освобождаем... Еще обязуемся давать нашем у священнику с каждой фамилии в год по одной курице... Еще должны мы непременно давать реченному своему священнику с каждого венца по четыре лева серебром, да на церковь должны дать еще по два лева серебром же“.

Доходов этих, разумеется, нельзя и сравнивать с теми, какие собирают раскольнические попы в русских богатых приходах, особенно в Москве; но при сравнительной бедности и простоте жизни буковинских липован нельзя назвать их особенно малыми, существование попа ими достаточно обеспечивалось. Особенного внимания заслуживает здесь забота Павла точно обозначить статьи следующих попу доходов, в устранение всяких на этот счет неудовольствий, или злоупотреблений с обеих сторон, и забота изъять из платы совершение нужнейших церковных треб. Между тем едва минуло полгода по написании и подписании условий, как поп Сысой обратился в митрополию с жалобой на скудость доходов и на презрительное к нему отношение прихожан, при чем указал и на некоторые, крайне невежественные, понятия их о церковных священнодействиях: он просил Кирилла и Онуфрия, также Павла и Алимпия, сделать соколинцам приличное вразумление. Письмо его, по своей наивности и потому, что дает любопытную характеристику буковинских липован и самого липованского попа, стоит того, чтобы занести его на страницы истории белокриницкого священства321. Сысой писал:

„Прошу и утруждаю ваше преосвященство насчет общества Соколинского. За крещение, за молитвы и за прочие потребы, также и за обедни приходу нет священнику, ничего люди но дают и не хотят давать: говорят, что у него (у попа) так на бумаге написано, что ему и не треба ничего давать, и он балует, что ему дохода нету ниоткудова. И вы потрудитесь им написать, что за погребения, что за крещенья и за молитвы, также и за обедню, кто хочет нанять. Вам, преосвященнейший владыко, самим известно, что он (т. е. поп), откудова возьмет, когда люди не дадут! А они спираются на вас, что вы не приказывали давать попу ничего. А у них также треба – свечи, ладан, мука, вино и еще дьяк; у попа жена и дети: то что-нибудь треба положить им, дабы платили ему за требы. Алтарю служит, от алтаря и питается. Еще же прошу вас, что-нибудь, владыко святый, и вы, владыко преосвященный Онуфрий, потрудитесь еще написать, что значит просфора о здравии и за упокой, ибо они говорят, что это одно чистославие (тщеславие) только, а то ничего: съел, и нема! Потрудитесь поискать от писания святых отец и нам вкратце написать и в неделю им прочитать, абы они знали, и прикажите им, абы они священника почитали. А то своих детей научают, дабы попу и не кланялись, говорят: только треба владыке кланяться до земли, а попу только головой кивнуть, по-жидовски, а не по-христиански. Когда прежним попам уважали и деньги платили, сколько запросят, то и дают; а ныне и поклониться не хотят, не то, чтобы еще за труды дать! Когда по мертвецу отслужишь обедню, то за обедню дают полсороковца и семь грецарий, а за погребение, крещение и молитвы ничего не дают ни раз. То прошу вас, и вы, отец Павел и отец Алимпий, хотя мало что посоветуйте, как написать о сем деле, хотя вкратце, и по вашему совету и вы, преосвященнейший владыко, обои владыки, напишите. Аз же, непотребный раб ваш и слуга, по вашему благословению, в неделю им прочту, абы они знали и слушали и почитали, а не бучжукурилися322, аки козы, дабы были словесные овцы Христовы...

Еще же есть одни люди такие, – в церковь не ходят, а когда ему круто придет, тогда он идет, альбо с молитвою, альбо с погребением, альбо с крещением и с молитвою. Да за просвиры-то, не забудьте, напишите, а то никто на проскомидию не подает, – уж мы им говорили сколько, а они не верят; а другие говорят: это байки323! – абы им что давали из денег, сами выгадывают“.

Павел был до крайности возмущен раскрытыми в этом письме отношениями соколинских липован к их новопоставленному попу. Особенно огорчило и возмутило его известие, что прежних, беглых попов они почитали, а к новому, белокриницкого поставления, взятому из их собственной, крестьянской среды, относятся с пренебрежением, и что, не платя попу ничего за известные требы, ссылаются в оправдание на приговор, писанный самим же Павлом. Немедленно, от имени Кирилла, Павел сочинил пространное и весьма грозное обличительное послание к соколинскому обществу, где именно излил всю силу своего негодования на бедных соколинцев324. Прежде всего Павел обличает их и порочит за пренебрежение к попу Сысою:

„Нецыи невегласи столь неблагодарны и нечувствительны, забыв прежнии обстоятельствы, иже во время беглых попов, како и сколько тех уважали и награждали, словом сказать, столько, сколько они хотели, но и тех с великим трудом искали и доставали. Ныне же, благодатию Христовою, у каждого жителя под боком живет свой благоговейный (!) священник и всегда находится при своей сельской церкви, и во всякий час, днем и нощию, готовый есть к послужению вашему с деятельным исполнением всяких ваших треб по долгу христианскому. Но за толикие важные и святые труды его он получает от неких невежов не благодарение и награды, но паче выговоры... О, невежества вашего! О, крайнего вашего нечувствия! Если вы от божественного писания не научены и ни мало поревновать тому не хощете, како еще было в древнем законе... то по крайней мере от грубого естественного вашего обращения вразумитеся. Еда вы последнего пастуха, свиней ваших или прочий скот пасущего, оставляете? Но платите ему на прожитие его, дабы он не оставлял свое стадо и не уклонялся от вашего стана. И той скотов ваших точию пасет, изгоняет и пригонят; а сей, духовный ваш пастырь, души ваши пасет, в христианскую веру святым крещением порождает“ и т. д. „Вы и сего сообразить и почувствовать не хощете, – уподобилися сами скотам несмысленным“ и т. д., и т. д.

Но соколинцы, отказываясь платить попу за крещения, за молитву родильницам, за погребения, указывали и имели основание указывать на писанный самим Павлом приговор, чтобы за эти требы поп ничего не брал. Павел старался теперь доказать им, что этот приговор не освобождает их от посильной платы попу и за эти требы:

„Бумага написана попу, а не вам, к сбережению его от искушения всеобщею врага, дабы не было повода к отговоркам его в случае за неполучением сполна, если бы ограниченно (определенно) положена была ему плата, и тем не произошло бы в сопрениях медленности, а тем не лишить бы кого святого крещения, или причащения, или медленности в погребении мертвого тела. Это собственно в вышесказанных требах надлежит внимать священнику без всякого сопрения, или обиновения, ниже каких отговорок, но в той самый, час требования ускорять к исполнению, понеже от руки его взыщет Господь, аще что от таковых упустить. А потому и в бумаге, ему данной, на которую вы ссылаетесь, есть написано: за крещение и погребение не требовать священнику; но сам кто что соблаговолит дать добровольно, отнюдь не запрещено, но благословлено и позволено. Вам же, христианом сущим, надлежит свое благонравие иметь и чувствительно внимать, да за таковое его вам послужение и важное духовное исполнение всячески почести его священство по силе каким-либо дарованием снабдити... Что же касается до прочих богослужений, как-то: обеден, всенощных бдений и молебен, панихид и прочего, всякий желающий что-либо сотворить, да не дерзает отнюдь принудительно священника заставлять, понеже в том есть добрая воля священника, – может отслужить, или на ино время отложить. При всем том поставляется в непременный долг всякому, кто только восхощет сотворить ко Господу вышеупомянутые богослужения, то первее непременно должен принесть свещи и ладан, так чтобы достаточно было заменить церковные лампады и не скудно сотворить освещение церкви. А для обедни чистую и белую муку и красное вино, притом же положить и деньги, сколько священник заблагорассудит потребовать, соображая по своей оседланности. Таким же образом поступать должен священник и в исполнении прочих треб, крещения и погребения, дабы первее всего и непременно домохозяин представил свещи и ладан нескудно, как выше сказано; а потом отнюдь не смел бы остатки брать из церкви ни малейшего ковалочка, понеже от того часа все то алтарю принадлежит, распоряжение же в том имеет алтаря служитель. Но только за крещение и погребение не имеет воли требовать за труды свои платы, но принять может добровольное ему особое пожертвование, по силе коегождо даемое“.

В этом своем разъяснении Павел значительно изменил уже прежнее распоряжение относительно доходов приходского попа к немалому обременению прихожан, и этими расширенными правами на получение доходов раскольнические попы пользуются доселе с настойчивостью, доходящею до неприличий.

Затем Павел, согласно желанию Сысоя, вразумляет соколинцев относительно значения просфор, о которых они отзывались с таким пренебрежением; что в них-де „одно только тщеславие, а более ничего, – съел, да и нема“:

„О, несмыслений втории галате! В какое безумие вводит вас самомнение! Поистине, если слепого поставить среди полуденного солнца (а полуденное солнце, по мнению Павла, воссияло для линован с явлением у них Амвросия), то он обыкл в помрачении своем упражняться! Вонмите, о косные сердцем, поне отселе к вам отеческому гласу“.

В предлагаемом вслед за сим пространном изъяснении значения просфор, приносимых в воспоминание живых и умерших, Павел, к удивлению, даже не строго различает эти просфоры от самого хлеба Евхаристии. Липован, говоривших о просфоре: „съел, да и нема“, он сравнивает с Иудой, бесстрашно вкусившим на тайной вечери тела и крови Христовых:

„Неужели вы не слышали во святом писании, как пред распятием Христовым, будучи Апостоли со Исусом Христом на тайной вечери и от подаваемого им Христом хлеба просвещахуся, понеже со страхом, верою и любовию принимали; а Июда злочестивый, будучи на той же тайной вечери, и тоже того самого хлеба принял, но без веры и без страха Божия, потому в той же час, как глаголет Евангелие, по приятии хлеба вниде в онь сатана. Таково ваше безверие и бесстрашие... Жалость в сердце нашем снедает нас, слыша таковое ваше невежество. Скажите, кто бы столь был нечувствен, если бы ему подал кто малый ковалочик от того хлеба, который преломлял сам Христос на тайней своей вечери, неужели бы он явился сказать, что это есть одно тщеславие, – съел, да и нема!... О, несмыслении! Просите скоро у милосердого Бога толикому вашему великому греху прощения, и веруйте поне от сего часа, яко подаемые от святого алтаря дары и проскомисанные просфоры суть яко от самой трапезы Христовой, яже бысть на тайней Его вечери...

Наконец, с особенным негодованием Павел обрушился на злополучных соколинцев за их пренебрежение к церковным службам, в чем также обвинял их поп Сысой:

„О, гордого вашего действия! О, невежества вашего несмысленного! О, крайнего вашего нечувствия! Вразумитеся поне от сего часа, умилитеся поне от нынешнего вам чтения и приложите свои умы к моим глаголам, паче же к Божиим. Како гордости ради спаде сатана с своими бесы в преисподняя, идеже скрежет зубом, и червь неусыпаемый, и геенна огненная и нескончаемая во веки веком: с ними же будут гордии и злопамятливии и непослушающии божественного писания, паче же противляющиися Божиего закона и церковь Господню пренебрегающии. Аще гнушаетеся церковию, то почто зоветеся христиане, почто сооружили церковь во имя св. великомученика Иоанна и почто нас и весь собор призывали освящать? О, горе, горе! Увы, увы! Люте, люте ругающимся Божиим законом! Ко святой службе звонят, и священник и прочий идут в церковь, а вы проклажаетесь дома, и время проводите праздно в дому своем во святые праздники, а в церковь не хотите идти лености ради и злобы. О, коснии сердцем! Вонмите, како разные веры в свои праздники идут к службе, или до костелу, или до церкви, и жиды каждой субботы идут до своей школы и тамо молятся: а вы только выстроили церковь325, и уже не хощете ходить! Кто речет: я с тем поругался, в церковь нейду! А кто речет: я на того маю злобу,– в церковь нейду! А кто речет: не в чем идти, одежды нету! А в торг, или в корчму, или на ино место, то есть в чем одеться и обуться, а в церковь идти не находят во что одеться!“ и т. д.

Кирилл беспрекословно подписал эту грозную грамоту, и она, разумеется, была прочитана Сысоем в церкви после праздничной службы, „в неделю“, для назидания его паствы. Какие последствия имело это чтение, – улучшились ли доходы попа Сысоя, уразумели ли соколинские липоване значение просфор, начали ли подавать их на проскомидии и усерднее ли стали ходить в церковь, – все это остается неизвестным. Надобно впрочем полагать, что соколинцы представляли собою в липованских обществах не единственный пример столь пренебрежительного отношения к новым белокриницким попам, – видно, что и липоване других селений, именно подражая соколинским, обращались с своими попами неуважительно и не хотели платить им за некоторые требы. По крайней мере, спустя около года по издании приведенного обличительного послания к Соколинскому обществу, Павлом составлена была и издана от имени Кирилла „окружная грамота ко всем парахиальным приходам“, подобного этому посланию содержания, хотя и не в столь резком тоне326. В ней именно говорилось:

„Дошло до сведения нашего, что некоторые из числа наших православных христиан, не имея здравого рассудка, или образом благочестия покрывают свою скупость и диавольское жестосердие, что по крещении новорожденных младенцев и по погребении тела усопших за святые труды приходского священника не только не хотят почтить деньгами, или чем другим по силе от своего достатка, но еще приводят в виде выговора, якобы они слышали, что грех есть священнику что дать на крещении младенца, или на похоронах усопшего тела. Сие в крайнее удивление и сожаление о вашем невежестве нас приводит. О, несмысленная и косная сердцем! Скажете, где и от кого вы таковой грех быти слышали?... Недобра о таковых похвала, чадца моя!

„Может-быть вы нечто слышали от нашего запрещения, которое относится вовсе не к вам, а собственно только к лицу парахиальных священников. Поясним же вам зде и то самое наше запрещение, еже есть такого содержания: хотя точно возбраняет священникам за крещение и погребение требовать, но от произволения даемое принимать им не возбраняет, по-писанному: служащии бо алтарю от алтаря питаются. Запрещение же оное от нас сделано во избежание прежних богопротивных поступков, случавшихся от прежних беглых священников, так что тогда за корыстолюбивое от священника требование бедные неимущии оставляли детей некрещенных, а усопших погребали без напутствий священных, сиречь без священника и последнего надгробного разрешения, одни только простолюдины. Возлюбленная чада нашего смирения! Единаче ли вы суть без разума? Может ли когда бывать благотворительное почтение и награждение священника благодеющему в грех? Не паче ли в мзду, во святом Евангелии предписанную: в кого имя приемлете, такая и мзда вам будет. О, глубокого вашего невежества!“ и т. д.

Таким образом огорчившие Павла пренебрежительные и немирные отношения соколинских липован к их приходскому попу оказались не одиночным явлением в расколе: и впоследствии Павлу пришлось употреблять старания, чтобы оградить новое раскольническое духовенство, на учреждение которого он положил столько труда, от неуважительного обращения с ним старообрядцев, чтобы поставить его в глазах этих последних выше прежних беглых попов, которых оно заменило, но в которых раскольники видели именно попов, тогда как новые, взятые из их собственной среды, бывшие их товарищи по сохе, или ремеслу и торговле, казались им непохожими на попов и не внушали подобающего уважения. Все это крайне заботило и огорчало Павла. Но это было только началом его забот и огорчений. Много новых и еще больших пришлось ему испытать в продолжение начавшегося за сим существования Белокриницкой митрополии под номинальным управлением новопоставленного митрополита Кирилла, когда незаконная, на лжи и обмане основанная иерархия все яснее и яснее обличала свою незаконность и ложность неизбежно появлявшимися в ней беспорядками, неустройствами и раздорами, которые Павел тщетно старался устранить и исправить.