Субботин. Белая КРиница. 13

Глава 15
Расходы по митрополии. Открытие монастырей: женского в Белой-Кринице и Тисского.– Решение недоуменных брачных вопросов.

Получая от московских и от других российских благотворителей-старообрядцев вполне достаточные, даже изобильные денежные средства, инок Павел мог с полным удобством удовлетворять ими нужды и потребности митрополии482. Один из главных расходов составляла ежегодная уплата Амвросию 500 червонцев. После описанной поездки в 1850 г. сам Павел уже не ездил в Цилли и больше не видался с Амвросием. Добившись главного признания за Кириллом митрополичьего сана, он не на ходил уже особенной надобности в личном свидании с злополучным греческим митрополитом, которого столькими обманами и соблазнами увлек в раскол и довел чрез то до печальной участи ссыльного; притом же эти свидания причиняли ему одно огорчение, так как приходилось убеждаться, что Амвросий не только не имел никакого расположения к мнимому древлеправославию, но и открыто выражал свое презрение к липованству, начав сношения с греками и даже окрестив у них свою внуку. В следующие годы при жизни Павла неприятную обязанность доставлять деньги Амвросию он поручал уже другими. Так в 1851 году ездил в Цилли с этою целию инок Алимпий, а в 1852 наместник Онуфрий в сопровождении инока Игнатия483. Расход на жалованье и подарки Амвросию, при других расходах на нужды монастыря и на потребности вновь поставляемых архиереев и попов, и тогда, конечно, считался нежелательным и обременительным. Другой подобного рода расход пришлось сделать в 1853 году. Австрийское правительство требовало от Белокриницкой митрополии дать какую-либо сумму на сооружение в вене памятника по случаю спасения императора Франца-Иосифа от угрожавшей ему смерти. Сумма требовалась небольшая; но дать ее было весьма нежелательно, ибо назначение ее по понятиям верноподданных липован было не богоугодное, греховное, и Павел всячески уклонялся от подписки. Наконец однако, после „многократных предложений от начальства“, решено было пожертвовать на памятник его апостолическому величеству 200 левов серебром. Нарочитые послы, казначей инок Дорофей и депутат инок Алимпий, отправились с этой суммой в Черновцы и вручили ее г-ну буковинскому начальнику Шмаку484.

Из средств митрополии, употреблявшихся главным образом на монастырские потребности, Павел охотно делал вспоможения на дела, служившие к упрочению и распространению учрежденной им иерархии, – на устроение церквей и монастырей, на снабжение поставленных в митрополии епископов и попов церковными принадлежностями.

Так в 1852 году, при материальном вспомоществовании от митрополии, в образовавшемся при Белокриницком монастыре женском скиту окончена постройкою деревянная на каменном фундаменте церковь, с прилегавшими к ней помещениями для жительства призреваемых в скиту и для хозяйственных потребностей485. 8 июня церковь освящена была Кириллом в честь праздника Успения Пресвятые Богородицы. С устроением церкви скит обращен был в монастырь и первою игумениею для этого монастыря поставлена, вскоре по освящении церкви, инокиня-схимница Александра, ушедшая за границу из Москвы, с Рогожского Кладбища, где она имела свою „обитель“ с подземными тайниками, и подобно знаменитой матери Пульхерии пользовалась известностью и уважением у московских раскольниц.

В следующем 1853 г. также не без помощи от митрополии, в Молдавии, бывшим мануиловским игуменом Иоасафом, положено было, к немалой радости Павла, основание нового липованского монастыря на урочище Тиси. В марте месяце Иоасаф купил это урочище у помещика Служера и, сделавши первоначальные необходимые постройки, в конце апреля переселился туда с пятью человеками братии, о чем 8 мая и послал известие в митрополию486. Немедленно по получении донесения, Кирилл отправил к Иоасафу „благословенную грамоту“ на открытие монастыря487, который с того времени и существует под именем Предтечева Тисского монастыря. Через два года, именно в ноябре 1855 года, в нем освящена была церковь во имя Иоанна Предтечи, построению которой много способствовал своими средствами ясский протопоп Никифор Панкратьев488.

Не оставляя без внимания и хозяйственные, или экономические распоряжения по митрополии, инок Павел однако предоставлял их в ближайшее ведение казначею иноку Дорофею, который пользовался полным его доверием, а сам занимался более церковными, или иерархическими делами. В рассматриваемое время пришлось ему между прочим заняться решением некоторых, довольно любопытных, брачных дел, и он рассмотрел их с особенным вниманием и свойственным ему знанием церковных канонов, желая, очевидно, оставить липованскому духовенству на будущее время образец, или пример для решения подобных дел.

17 марта 1850 г. один прихожанин браиловского попа Егора, некий Дорофей Кузьмин, как видно, вдовец, послал в митрополию письмо, коим спрашивал, может ли он жениться на второй жене, которая имела мужа, но жила с ним врознь, вынужденная к тому разными, прописанными в письме, винами его, о которых свидетельствовал и поп Егор. Поп Егор Масляев, оказавшийся, как увидим, одним из позорнейших раскольнических попов, был свидетель весьма сомнительного достоинства; однако Павел без всяких справок, полагаясь именно на свидетельство этого попа, признал вины первого мужа невесты действительными и, на основании подведенных им правил, вполне достаточными, чтобы признать ее свободною и имеющею право на вступление во второй брак. Это решение свое он изложил в четырех пунктах489. Он признавал „сию вторую жену свободною отлучиться от первого ее мужа“ 1) потому, что „не она мужа своего оставила, но муж ее оставил без вины доказательной“, и это дает ей свободу „по писанному в книге Матфея Правильника, состава 3-го в главе 13-й“; 2) потому, что „первый муж с нею мучительски обращался и много крат отгонял, и хотел ю смерти предать“; а за сие „новые заповеди царя Иустиниана дают разрешение на разлучение брачного союза жены от своего мужа“. Особенную важность представлял 3-й пункт: „Кольми паче, когда, по свидетельству священника Георгия, что первый муж ее, наперед сам отлучившись от первой жены своей, взял другую и обвенчался у полкового внешнего попа; следовательно отступил и своей веры, жил в хохлацком селе, и ездили за ним, и просили, чтобы он ехал к первой своей жене, но он не поехал: то уже по 72-му правилу 6-го вселенского собора и по толкованию Матфея Правильника, состава 3-го во главе 12-й, под страхом отлучения не подобает несмесная смешати, ниже со овчатем волка соплетати и Христовой части грешных жребий сочетати“. Наконец, в 4-м пункте указано, опять на основании „свидетельства священника Георгия“, что оный первый мужу, оставив и вторую жену, женился на третьей и ктому уже за него и слуху нет, жив, или нет“.

Здесь решение дела было не трудно, и для Павла достаточно было бы только изложенного в третьем пункте обстоятельства, чтобы дать разрешение на брак, хотя бы следовало проверить, справедливо ли сообщены ему, как это, так и другие обстоятельства, не полагаясь на одно свидетельство попа Егора Масляева. Важнее и труднее для решения было другое подобное же брачное дело, поступившее на рассмотрение митрополита в 1853 году также из Браилова. Старообрядец этого города Иван Филипов писал в митрополию ха имя Кирилла и Онуфрия: „Желаем разрешения насчет нашей дщери Варвары, которая жила в скиту с матерью, можно ли ей выдти замуж, или нет, – и муж ее пущал добровольно, ибо у ней остался в России муж, но только внешний, а она исправилась здесь, в вашей митрополии если можно, то пишите письмо нашему священнику Георгию в Браилов, ибо он без вашего благословения таковый брак не может сочетать“490. В этих словах браиловского письма содержались все данные для решения дела, и не видно, чтобы Павел, не довольствуясь ими, собирал в дополнение к ним какие-либо новые сведения. Вероятно, он не находил этого и нужным, потому что лицо, о котором шла речь, было известно ему, Варвара, принадлежавшая к православной церкви, уйдя от православного мужа за границу, была „исправлена“, т. е. принята в раскол чрез миропомазание, в Белокриницком монастыре. Решению подлежал таким образом вопрос собственно „о браке верного лица с неверным“, – когда, при каких обстоятельствах, верная половина может разлучиться от неверной для вступления в брак с другим, верным, лицом и дозволительно ли это в данном случае. Решение этого вопроса имело общее значение для белокриницкого духовенства, которому нередко могла встретиться нужда в его применении на практике. Поэтому инок Павел занялся им с особенным тщанием, придав делу видь формального процесса, состоящего: а) из „справки“, б) „соображения“ и в) „заключения“.

В „Справке“491 приведено только одно толкование Матфея Правильника (гл. 12, сост. 3) на 72-е правило шестого вселенского собора, где снисходительно дозволяется, в том случае, если „верная часть не хочет жить с неверною, без сумнения брак разрешать“. Об этом толковании Матфея Правильника и сделано далее „соображение“. В нем Павел раскрывал, что хотя толкователем правила и разрешается в указанном случае брак, но у него „не прояснено, дозволяется ли (разрешенному от брака верному лицу) с другим лицом вновь сочетаться вторым браком“. Павел, с своей стороны; полагал, что если и дозволяется, то „не иначе, как учинил реченный (в толковании Матфея Правильника) присковичар царский“, которому „не абие, но по многом (с его стороны) молении и убеждении жены“, дабы прияла благочестие, когда она при всем том не покорися мужеви“, дано было от патриарха Феодотия „на распущение писание“. „А кольми паче, – прибавлял Павел, – не подобает вскоре разрешити брак, если кто пришел из другого государства и односторонно, без свидетелей, объявляет, хотя бы и на духу исповедывал, яко имеет жену неправославну, и она не хочет послушать его, согласиться поступить в православную веру“. На основании этого Соображения“ Павел делал „Заключение“, что 1) „потребно навести достоверную справку и истинную узнать причину, точно ли одно только препятствие за веру разлучает верную часть от неверного, и нет ли иных каких вин, неблагословных, за которые отнюдь не прощается разрушати брак; или 2) по крайней мере достаточное время ожидать, сиречь пятигодичного срока, по примеру пленных и неизвестных живы, или нет, и тогда, смотря по жительству и постоянству лица, просящего другого бракосочетания, если не подозрительно в других качествах, то позволить вступить в брак с свободным лицом“. В таком смысле и было потом составлено Павлом на имя попа Егора ответное письмо по поводу просьбы Ивана Филипова о дозволении его дочери вступить во второй брак при жизни первого мужа. Положив в основание 9-е правило св. Василия Великого и толкование св. Златоуста на 137-е зачало 1-го послания Ап. Павла к Коринфянам, он извещал попа Егора от имени Кирилла, что дочь Ивана Филипова Варвара, по разлучении от мужа, хотя бы и за вину его неверия, должна пребывать в целомудрии, не вступая в брак. „А кольми паче,– писал он далее, – когда реченная Варвара, будучи здесь в Белокринице, сама некоторым объяснялась, что она развелась с мужем своим по согласию и с позволения его сюда отправилась. Если это действительно, то уже конечно, по всему святому писанию, лишается всякого права, яко пущеница от мужа, на поступление во второй брак: не только жена, но даже и сам муж не может уже жениться на другой, понеже первую свою жену отпустил, кроме как только обоим указано жить в чистоте, или вольны обе половины, которая когда соизволит, поступить во иночество беспрепятственно“. Далее однако прибавлялось, что „потребно навести достоверную справку о истинной причине“ разлучения Варвары от мужа, – из-за различия ли только в вере она оставила мужа, или и по другим благословным винам, какие „означены в новой заповеди царя Иустиниана, в 13 грани (Кормчая л. 360–363), где также означено, каким образом и удостоверение должно иметь, то-есть: предлежащу, рече, святому Евангелию, а свидетели заклинающийся и на хартии да подпишутся“. „По возможно ли все это ныне, будучи за границей, – говорилось в виде вопроса попу Егору в заключении письма, чтобы посторонними и достоверными свидетелями, да и под присягой, дело исследовать? А если точно таким образом дело исследовать вам возможно, тогда и второй выше упоминаемый брак сочетать можно без всяких еще ко мне доносов и о позволений спросов“492.

Итак Павел отнесся гораздо строже к делу о браке дочери Ивана Филипова, нежели к подобному же деду о супружестве Дорофея Кузьмина со второю женою, также оставившей первого мужа. Там, но требуя достоверных справок и допроса свидетелей, основавшись только на свидетельстве попа Егора о существовании благословных вин к расторжению первого брака, он дал дозволение невесте Дорофея вступить во второй брак; здесь же не нашел возможным дать такое дозволение без справок и свидетелей, формально, под присягою, подтверждающих существование иных, кроме различия в вере, благословных вин к расторжению первого брака, – требовал, напротив, чтобы Варвара, разлучившись от первого мужа, оставалась уже безбрачною и жила в целомудрии, или, если желает, приняла иночество. К такому решению дела расположило Павла, быть может, и то обстоятельство, что Варвара, уйдя от мужа за границу и „исправившись“ в Белокриницком монастыре, некоторое время жила здесь в женском скиту и тем как бы обрекала себя на иночество, после чего хлопоты о дозволении вступить во второй брак представлялись уже неблаговидными. Вообще же заметно, что Павел и в решении брачных дел подбирал и толковал церковные правила по своему усмотрению.

Был еще важный для Белокриницкого священства вопрос, решением которого неоднократно в это именно время приходилось заниматься иноку Павлу, – вопрос: как судить о браках, совершенных прежними, беглыми попами, особенно теми из них, за которыми оказались тяжкие вины, и как принимать венчанных ими в австрийское согласие, – вновь ли перевенчивать, или оставлять с прежним венчанием?

Такой именно вопрос прислан был на решение в митрополию все тем же браиловским попом Егором Масляевым, – он спрашивал, как ему принимать венчанных бывшим у некрасовцев беглым попом Яковом, которого называл „растригою“. Ему было отвечено: „О попе Иякове добре надо испытать, настояще ли он был расстрижен своим архиереем. Если воистину извержен, то его действие ни во что, подобает и тех людей перевенчивать“; а если имеется в виду только его распутство, „или что он, может, подписался не священствовать, то в России принимали действие от таковых... Соображаться должно и с мимошедшим временем“493, т. е. с тем, как делалось у поповцев до учреждения иерархии.

Затем вскоре возник и еще подобного же рода вопрос, но более сложный и важный494. Понадобилось поставить попа в Тульчу. Избрали некоего иконописца Федора Семенова, который венчан был беглым попом Стефаном. Тогда, известный лаврентьевский выходец, книгчий Евфросин, пришел к Алипию Тульчинскому и потребовал, прежде чем поставлять Федора, „вторительно повенчать его, потому что Стефан был подписан (т. е. дал подписку не служить у раскольников) и присоединен к российской церкви, ктому же чародей“. Алипий обратился за советом и решением к Аркадию, архиепископу Славскому, и тот отвечал: „если Федора перевенчивать, то и прочих многих нужно перевенчивать и перекрещивать, потому что Стефан много в здешних слободах действовал“. Собрали на совет соборных старцев; послали и за Евфросином. Тот затворился и не пришел, потому что имел „некую скорбь“, на архиепископа. Настоятель Славского скита – Макарий предложил на собрании вопрос другому знаменитому лаврентьевскому книгчию – Аркадию: перевенчивали ли в России приходящих от ереси великороссов и малороссиян? Аркадий ответил, что и не видывал и не слыхивал, чтобы где перевенчивали. Макарий прибавил: если венчанных Стефаном начнем перевенчивать и перекрещивать, то не малое смущение и крамолу сотворим в народе, – начнут говорить, что новую веру заводам. „Ктому же рассуждали и о прежних попах (беглых), что иные были из козлов (?), а иные наложниц явно возили, и все в действие принято и было за свято“. Привели в свидетельство и письмо Онуфрия к Егору Масляеву о попе Иякове. В заключение решили – не перевенчивая, произвести Федора в священный сан. Но как только поставили ого в дьяконы, „крамола начала возрастать“. Евфросин и еще четверо из славских жителей, очевидно, под влиянием Евфросина, „начали возражать, что распопом венчанного возвели в причет, и начали требовать, чтобы перевенчать уже и поставленного в дьяконы, а перевенчавши, чтобы в больший степень не возводить,– а хотя и в попы поставить, но только чтобы прежде перевенчать“. Тогда, и именно 24 июня 1852 года, в славском скиту составился уже собор, „на коем были все священники и прочие от мирян депутаты“: единогласно решили не перевенчивать венчанных Стефаном. Евфросин, „видя всех, крепко несогласных на его мнение, начал говорить, чтобы хотя одного диякона перевенчать и быть ему в своем степени“. Но за это многие даже оскорбились на него, – говорили, что он требует „над одним человеком сотворить поругание, а прочих так оставить!“ Указали и на то, что двое из сторонников Евфросина сами были венчаны беглым попом Васильем, который, когда привели к нему двух обливанцев крестить, произнес такие речи: „эти обливанцы во сто раз лучше вас крещены! – и не стал крестить“; он ж „Димитрия Ростовского уподоблял св. Николе Чудотворцу и наложницу явно имел при себе“. Оба они, говорили, и Стефан и Василий, одинаково подлежат извержению: Стефан, подписанный, по 62-му апостольскому правилу, а Василий по 46-му, гласящему сице: „пресвитер, аще не похулит, ни ругается еретическому крещению, да извержется“. И паки: „священник аще единою соблудит, то по божественным правилам извержен“: а в здешнем месте много попов явно наложниц имели и священнодействовали, – ими зде без числа крещенных и венчанных“. Значит, „если Стефаново действо отринут, то и прочих священнодейство ничимже лучше, понеже по святым правилам равно осуждены извержению“. Скольких же придется перевенчивать и перекрещивать? Однако Евфросин „крепился“, – говорил, что „нужно соблюдать правила св. отец“, что „в мимошедшее время была нужда, а ныне нужды нет“. Он остался при таком мнении: „раздору делать не буду, и если дьякон Федор будет служить с попом, то в церковь буду ходить без сумления; а ежели будет поставлен попом не перевенчавшись, то под руку не пойду и святыни от него не приму“. С простолюдинами, венчанными Стефаном, он предоставлял поступать, как хотят; „а на священство возводимых, от Стефана венчанных, требовал непременно перевенчивать“.

Инок Евфросин был лицо слишком видное и влиятельное в старообрядчестве, чтобы пренебречь его мнением: поэтому соборне решено было перенести дело на высший суд в митрополию, и какое там дадут решение так и поступить. По поручению обоих задунайских владык Аркадия и Алипия, от их имени, лаврентьевский Аркадий сочинил пространное письмо к Кириллу и Онуфрию с подробным изложением всех обстоятельств дела, на которое, согласно определению Славского собора, просил от них разрешения. 10 июля письмо это было подписано Аркадием и Алимпием и отправлено в Белую-Криницу, где получено было 26 числа495.

Павел немедленно занялся сочинением ответа на послание Аркадия и 30 июля он был уже подписан Кириллом и отправлен по принадлежности496. Признавая изложенное в письме Аркадия „соборное мнение касательно новопоставленного диякона Феодора Семенова достойным и праведным“, Павел объявлял от имени Кирилла, что Аркадий „может возвести его и во священники без всякого сумнения“. Как бы в дополнение к представленным на Славском соборе, Павел приводил и свои доказательства, почему не следует снова венчать Феодора, венчанного попом Стефаном, „подозреваемым в подписке отвержения и еще обличенным после в чародействе“. Он писал: „Якоже и за порок родителей добрый сын не осуждается, тако и за порок жития священнического, иже кто с верою приемлет тайны, совершителя Духа Святого не лишается“; „чтобы таких перевенчивать, на то не предвидится примера ни в древних веках, ни в ваших последующих“. Вслед за Аркадием лаврентьевским он подтверждал, что „в целой почти России, в продолжение стольких лет, старообрядцы вступали для принятия брака даже в самую господствующую российскую церковь, от которой обращающиеся приемлются по 2-му чину, и их отнюдь нигде не перевенчивали“. Далее он сослался даже на авторитет м. Амвросия, который „отнюдь не позволил перевенчивать“ черными попами венчанных, когда о том поступила к нему просьба от балтовских старообрядцев. А против требования Евфросина, „чтобы одного диякона Феодора перевенчать, прочих же, подобно ему от Стефана венчанных, с первым венчанием неволнуемых оставлять и за свято полагать“, Павел писал, что тому „примера ни в каком писании, ни в соборных, ниже в частных святых отец, обрести не возможно, кроме одной посмеятельности от внешних, якоже никонияны и беспоповцы подобный сему случай уже в ересь нам приписали, то-есть якобы негде в нашей религии принимали приходящих простых под миропомазание, а священных иначе, по третиему только чину“. Не оставил инок Павел без замечания и то возражение Евфросина, что прежде старообрядцы венчались у беглых, и даже не у беглых, т. е. не принятых в раскол, великороссийских попов „по нужде“, и потому заслуживали снисхождения, а ныне несть нужды“497, – Павел именно доказывал, что так как Феодор венчался у Стефана, находясь в сумнении“ о белокриницком священстве и „не имея единоверных ему“ священников, то венчался также „по нужде“, подобно прежним старообрядцам, жившим до учреждения Белокриницкой иерархии; а сомнение, или раздор его с бывший иерархией поставлять ему в ересь нельзя, и довлеет ему только прощение. В заключение Павел нашел нужным дать от имени Кирилла и следующее общее постановление относительно совершённых беглым попом Стефаном действий у старообрядцев: „где он священнодействовал, доколь еще не был за свое чародейство сужден и из общества изгнан, то до изгнания в каждом обществе действуемые им тайны принимать, не взирая на то, что в одном обществе прежде, а в другом после обличен и изгнан, но в каждом, доколь только действовал не изгнан, признавать священнодейство без сумнения за свято“. По суду Павла выходило таким образом, что действия изверженного священника, совершённые в обществе, не знавшем о его извержении, должны быть признаваемы действительными, – „без сумнения за свято“, и никаких соборных и святоотеческих правил в подтверждение такого странного, но для старообрядцев благоприятного постановления, он конечно не привел.

В Славской архиепископии дело о Федоре Семенове было решено согласно этому, присланному из митрополии определению: он был поставлен в попы для тульчинских старообрядцев и вскоре разделил печальную участь своих владык – Аркадия и Алипия.

Глава 16
Учреждение экзархата в Яссах.– Беспорядки в мануиловском монастыре. Заботы об учреждении молдавской епископии.

Брачные дела, подобные приведенным, были вообще нередким явлением в расколе, по учреждении в нем самостоятельной иерархии, и именно у принявших эту иерархию, так как вызывались самым характером раскола, его отношениями к православной церкви и взаимными отношениями в нем самом существующих толков. До учреждения иерархии на вопросы о законности и правильности браков, заключаемых то с православными, то с лицами других толков, у старообрядцев мало обращали внимания; теперь же, когда явились у них епископы, высшие решители церковных вопросов, те из них, которые приняли иерархию, естественно начали обращаться, непосредственно или чрез своих попов, именно к этим епископам за решением недоуменных брачных вопросов. Для Павла возникавшие брачные вопросы не составляли предмета особых забот и решались им без затруднения. Он озабочен был по преимуществу весьма часто открывавшимися беспорядками и смутами в самой, учрежденной им иерархии, которыми на первых же порах обличалась ее внутренняя несостоятельность и внушалось опасение за дальнейшее ее существование в желаемом благоустройстве, его беспокоили и смущали бесчиния и явные беззакония попов и даже архиереев Белокриницкого поставления, равно как открытое неуважение, почти презрение к ним со стороны старообрядцев и целых старообрядческих обществ, обнаруживавших к тому же притязания на господство и над новыми попами и над новыми архиереями. В заботах именно о предупреждении и устранении подобных печальных явлений, Павел задумал между прочим открыть в Яссах, впредь до поставления епископа для Молдавии, экзархат для управления старообрядческими монастырями и приходским духовенством в Молдавском княжестве. Приведение этого замысла в исполнение он считал тем более удобным, что имел в виду надежного человека, которого можно было произвести в звание экзарха, – именно того самого Никифора Панкратьева, бывшего старого уставщика ясской старообрядческой церкви, который был уже протоиереем и почтен другими наградами: как лицу, уважаемому в местном старообрядческом обществе, он желал оказать ему и новое еще отличие назначением его в экзархи. 29 сентября 1853 года Кирилл действительно подписал о том составленную Павлом „Определительную грамоту ясского православного общества благоговейному протоиерею, честному отцу Никифору Панкратиеву“498. В ней подробно и точно излагались права и обязанности нового экзарха, и с этой стороны она достойна внимания. Приводим ее вполне.

„Ваше Привелебие, честный отец Никифор! В прошедшем 1850 году от 10 генваря месяца были нам предписаны меры касательно управления дел в настоящем вашем месте под вашим распоряжением. Потом 29 апреля месяца того ко 1850 года в бытность нашу в Яссах произведены вы протоиереем. Ныне же сверх той существенной протоиерейской должности в молдавских пределах определяем вас в виде нашего ексарха. А потому на сей предмет излагаем здесь следующие правила по должности ексарха, коими и вы отныне должны руководствоваться, д;ндеже не будет там надлежащего епископа.

1) Ексарху вверяется по всей молдавской области иметь надлежащий надзор над всеми нашими единоверными священниками и прочими духовными лицами, как за священнослужением и поведением их, равно и за целостию церковных принадлежностей.

2) Для того первым долгом – заставить парахиальных священников и монастырских настоятелей сделать и навсегда при своих церквах иметь опись церковной принадлежности.

3) В удобное время надлежит объезжать по всем приходским церквам и иноческим обителям, по крайней мере единожды в год, для ревизии за всяким порядком.

4) Если где окажется по церкви упущение и нечистота, а за священнослужителями неопрятность, или паче невоздержность и другие непристойные качества, то абие подобает их вразумлять и благочинным нравом исправлять; аще же по первом и втором благочинном наказании не исправятся, то о священниках и диаконах, со своим мнением, доносить митрополии, а иноков, истцов в певцов посредством их начальников подвергать епитимиям, или и другим каким жесточае наказаниям духовным, по благоусмотрению самого ексарха.

5) Что касается до судопроизводства междоусобных жалоб, или прочих каких дел, по житию християнскому встречающихся, дабы все духовные и мирские люди вступали с просьбами своими письменно, или словесно, первее к ексарху, а митрополию сию безвремянно и без порядку не утруждали.

6) Ексарх имеет право касающиеся до него дела сам судить и решать по своему благоусмотрению: а смотря по потребе и важности дела пригласить на совет церковных попечителей, или и прочих из первостатейных почетных прихожан, и по исследовании, рассмотрев дело беспристрастно, да удовлетворит просителя, иди откажет за несправедливость его прошения, с прописанием причин.

7) Аще ли проситель будет тем судом недоволен, тогда позволяется ему вновь, с подробным объяснением причин вступить своим прошением в сию митрополию. Или кто обвинен будучи оным судом правильно, но упрямством своим не послушает решения ексарха, о таковом горделивце также ексарх должен, с подробным объяснением причин, митрополии сей донести.

Грамоту сию объявить на общем церковном собрании, как в городе Яссах, равно и по всем парохиям священникам и (по) монастырям настоятелям, и показать им описи порядок“499.

Права, предоставленные этою грамотою ясскому экзарху, были, как видим, довольно значительны, и любой из белокриницких ставленников, в роде Софрония, или Спиридония, воспользовавшись ими, расширил бы их далеко за пределы дозволенного, чтобы извлечь из своей должности материальные выгоды и удовлетворить своему честолюбию и властолюбию. Но старик Никифор Панкратьев был не из числа таких старообрядцев: скромный и миролюбивый, чуждый тщеславия и желания власти, он принял новую возложенную на него должность даже неохотно и видимо тяготился ею, зная, что она угрожает неприятными столкновениями с распущенным, своевольным и безнравственным раскольническим духовенством старого и нового происхождения.

Такие неприятности и ожидали протопопа Никифора вскоре же по вступлении в должность экзарха, Его ведению подчинен был между прочем Мануиловский Никольский монастырь, известный господствовавшими в нем неустройствами и бесчиниями“500. В настоятели этого монастыри незадолго перед тем, именно в мае того же 1853 года, на место Иоасафа, устроившего свой монастырь на Тисе и переселившегося туда, поставлен был „священноинок“ Александр, – тот самый, что из беглого попа Алексея Булгакова, после известного дела о волшебстве, за которое подлежал извержению из сана, превращен был в „священноинока“ Александра501. Трудно было ожидать, чтобы при таком настоятеле, как Александр, водворились порядок и благочиние в Мануиловском монастыре. И действительно, разные бесчиния монахов, которым Александр даже потворствовал в своих интересах, еще более усилились. Некий инок-схимник Пахомий, ложно выдав себя имеющим священный сан, где-то, конечно, в России „поповствовал“502, и собрав таким способом деньги, спокойно возвратился в монастырь. Слух об этих „беззаконных деяниях“ Пахомия дошел до митрополии, и Павел от имени Кирилла, в августе месяце, послал протопопу Никифору, тогда еще не бывшему экзархом, предписание – сообщить об „деяниях“ Пахомия настоятелю священноиноку Александру, дабы сделал ему противу прописанных вин достойное духовное наказание“. Но видно, чтобы предписание это было исполнено: протопоп ли Никифор замедлил сообщить его Александру, или Александр оставил его без внимания, только спустя всего какой-нибудь месяц, тот же Пахомий задумал повторить свою проделку, – вновь отправиться за наживой в Россию, и в этом уже пособником ему явился сам настоятель Александр: „от лица всего братства“, но за одним своим подписом, с приложением монастырской печати, он выдал Пахомию „сборную по всей России книгу, писанную на холсте“, и „аттестовал Пахомия сицевыми словами: то оное (должно быть было написано: если сделаете пожертвование, то оное...) благоволите без сумнения верить и вручить сему верно избранному от нас, честному иноку-схимнику Пахомию“. Вскоре же после этого Александр имел случай быть в Белой-Кринице, и при свидании с Павлом ни слова не сказал о выданной Пахомию сборной книге. 29 октября он уехал обратно из митрополии503; а вечером того же дня явился туда Пахомий, на пути в Россию, с сопровождавшим его другим мануиловским иноком Игнатием: он желал получить и от Кирилла благословение на путешествие, а также, вероятно, и рекомендацию к российским старообрядцам Павел был до крайности возмущен, узнавши, что этот самозванно поповствовавший инок снова едет в Россию, да еще снабженный сборною книгой за подписью Александра, притом же в сопровождении Игнатия, личности весьма подозрительной: прежде Игнатий жил в Белокриницком монастыре и год тому назад выгнан был за то, что участвовал в шайке с двумя белокриницкими выходцами, Иваном и Мартином, которые, выдав себя за попов и пользуясь подделанною митрополичьей печатью, „шлялись“ по России, поповали и сбирали деньги со старообрядцев504. По всему видно было, что Пахомий и Игнатий опять направлялись в Россию с такими же преступными намерениями, – и, возмущенный этим, Павел распорядился немедленно посадить их в подъарестную келью, надеть на них железные цепи и содержать на хлебе и воде505. В то же время он считал необходимым подвергнуть наказанию и самого мануиловского настоятеля Александра, с ведома которого, очевидно, действовал Пахомий. 30 октября инок Павел составил от имени Кирилла письмо к ясскому экзарху Никифору, в котором, изложив дело, именно требовал от него „достоверного уведомления, знал ли отец Александр такие беззаконные поступки за реченного схимника Пахомия“. „Если знал, – говорилось далее,– то усугубление кары с содержимых арестантов уделится и на его священную главу; а если не знал и Пахомий с Игнатием ложно сборную книгу составили и за благословением сюда прибыли, то они сами вполне понесут должное наказание“. Собственноручная подпись Александра на сборной книге, хорошо знакомая Павлу, служила несомненным свидетельством, что Пахомий действовал с его ведома, и потому предположение о „незнании“ было, конечно, прибавлено только для формы, ради порядка.

Ясский экзарх не спешил ответом на это грозное послание, – он все поджидал из митрополии, как сам извещал впоследствии506, послов, около того времени обыкновенно приезжавших в Яссы „за сбором“, с которыми и надеялся отправить ответь, – а послы все не приезжали, хотя должны были бы давно приехать и накопилось довольно пожертвований для вручения им: „от Беляева Никиты“507 рыбы 150 ок, да с другого бока 100 ок, и вино уж давно готовое отстоялось“. Наконец, 24 ноября, не дождавшись послов, ясский экзарх написал иноку Павлу ответ, в котором, прося „простить за замедление“, извещал: „о рештантах (т.-о. арестантах) иноке-схимнике Пахомии и прочем писал в Никольский монастырь строжайше об испрошении от священноинока Александра о замысле помянутые холстовые книги, а того не знаю, даст ли ответ священноинок Александр, или нет“. Никифор Панкратьев, очевидно, сомневался, чтобы Александр, не имевший в действительности никакого уважения не только к ясскому экзарху – протопопу белокриницкого поставления, но и к самому белокриницкому митрополиту, дал им требуемые объяснения по делу Пахомия. И чем кончилось дело о закованных в цепи раскольническим митрополитом раскольнических иноках, остается неизвестным; но, как видно, в связи с этим делом находилось последовавшее вскоре же увольнение Александра от должности настоятеля, после чего и сошел окончательно со сцены этот замечательный, раскольнической беглый поп, занявший весьма видное место и в истории Белокриницкого священства, бывший в известном смысле его родоначальником, так как им принят был в раскол и утвержден в своем сане беглый поп Иероним, в свою очередь принявший в раскол и утвердивший в архиерейском сане самого беглого митрополита Амвросия, от которого это священство получило свое начало508. 19 декабря на место Александра назначен в Мануиловский монастырь настоятелем некий священноинок Виталий, и тогда же произведен в архимандриты509.

Возведение настоятеля Мануиловского монастыря в сан архимандрита должно было изменить отношения к нему ясского экзарха, как имевшего сравнительно низший, протоиерейский, сан. Имея это в виду и вместе желая сохранить за Никифором Панкратьевым высший надзор над всем старообрядческим духовенством в Молдавии, инок Павел составил и послал ему новую грамоту, подписанную Кириллом 28 декабря, в которой излагал, в чем состоят теперь его экзархические обязанности. На этой грамоте ясно отразилось, как озабочен был Павел водворением порядка и благопристойности в подчиненном митрополии черном и белом духовенстве. Вот что именно писал он экзарху Никифору:

„В сравнении с вами г-н архимандрит Виталий уже превосходит своим саном, а потому и заведывание ваше не может простираться на его особу: тем убо и все обители черного духовенства от заведывания вашего исключаются.

Впрочем, за исключением токмо вышеозначенного пункта, всеми правилами по должности ексарха, д;ндеже не будет в Молдавии действительный ексарх, сиречь сущий епископ, вы, честный отец, в полной мере силою начертания оных имеете руководствоваться по-прежнему.

Однако и черное духовенство не совсем конечно от надзора вашего устраняется, но даже самые настоятели монастырей, хотя архимандриты, или игумены, как скоро прибудут к вам в город Яссы, непременно первым долгом имеют объявиться вам и объяснить вину прибытия их, сиречь по своему ли, или по монастырскому делу прибыли в город, и долго ли намерены пробавиться в нем. Если же, паче чаяния, о котором лице заметите, что пребывание его в городе есть сверх его потребы, а наипаче упражняющася в каких-либо неприличных сану его забавах, то по первом и втором благочинном ему напоминовении, аще не послушает вашего совета дабы отправлялся на свое место, непременно немедленно донести письменно в нашу митрополию. Ибо монастырскому настоятелю правила его, в монастырском уставе изображенные, гласят510: „Самому же настоятелю отлучаться из монастыря, аки кокоше с гнезда своего, отнюдь не полезно, разве самой нужной ради вины, егда потребован будет в случае какой надобности, касающейся до него именно, к гражданскому511 начальству, или по значительному какому делу упрошен будет братиею на соборе куда ехать: только тогда, как истинно потребовал его долг, может правою и непогрешительною совестию с места своего на время отлучиться, и должен, яко Бога ради, и для общей пользы, о исполнении касающегося дела вседушно стараться“, и прочее. Для чего копии с сей грамоты особо к тем монастырским настоятелям с сим же вместе посылаются.

Чтож касается до нижних чинов и всех простых иноков (исключая тех, кои по давней небрежности давно живут в городе особыми своими домами) впредь прочих всех без исключения, при первом вашем узнании в самовольном их прибытии в город, или в неблагочинном замечании, тотчас выгонять из города, или, по благоусмотрению вашему, других непокорных под присмотром переслать в свое место к начальнику, под чьим заведыванием они жительствуют. А притом к правилам ексарха дополняется следующее: дабы и в прочих городах, местечках и селениях подтвердить священникам и общественным старостам, чтобы инокам среди домов мирских, сиречь вкупе с мирскими, жительствовать отнюдь ни под каким видом не позволять. Но если где жители, из любви Божией, благоволят спокоить некоего инока, то не иначе с благословения архимандрита, или того места настоятеля, где постригался, принять туда, где изпрежде при некоторых обществах заведены есть на особом огражденном от мирян месте иноческие кельи. Поскольку на отшельническое уединенное житие отходить инокам, не прошедшим должных искусов и не свидетельствованным от настоятеля, строжайше запрещается, вышесказанным же чином позволяется на прежде заведенные обительки отходить, однако с тем, если будут два, или три и более, то непременно дабы имели между себя единого старейшего и имели к нему по Бозе свое подчинение, хотя и во общежительным чином, но в подобных случаях требовали бы от него совета и благословения, без чего отнюдь не имели бы права отлучаться от своей обители в другие общества, а наипаче в город, и там дабы окаянной масонщины, сиречь самовольщины, нетерпимо было и слышать“512.

Недолго пришлось экзарху Никифору пользоваться этой грамотой, освобождавшей его от ближайшего заведывания молдавскими старообрядческими монастырями по случаю назначения в Мануиловский монастырь настоятеля архимандрита: не прошло и пяти месяцев, как новопоставленный архимандрит Виталий отказался от должности, – 1 мая 1854 г. он отправил в митрополию собственноручную „подписку“, в которой говорилось: „ныне я сам о себе заблагорассудил, Бога ради, освободиться от должности моей и от всего заведования монастырского за многие обстоятельствы... и дабы от сего числа братство Мануиловского Никольского монастыря по своем у собственному желанию, с общего всех согласия, избрали бы вместо меня другого себе начальника и пастыря, в том самом и даю я им сию мою подписку513. Какие именно „многие обстоятельства“ вынудили Виталия оставить настоятельство в Мануиловском монастыре, известий но имеется; но главными служили, конечно, укоренившиеся там беспорядки и бесчиния.

Сокрушаясь такими беспорядками в среде молдавского духовенства, для устранения их Павел задумал поставит на Молдавию особого епископа. В ноябре месяце он вел переписку об этом намерении своем все с тем же экзархом Никифором, – поручил ему узнать, желает ли ясское старообрядческое общество открытия у них архиерейской кафедры, и где именно, в каком городе находит удобнее учредить ее; вел с ним речь и о кандидатах на занятие предполагаемой кафедры, – спрашивал именно о тисском настоятеле Иоасафе, не годится ли он, а больше старался, с обычным ему красноглаголанием, расположить самого Никифора Панкратьева к принятию монашества и затем епископства, находя, что в этом сане он мог бы иметь более сильное влияние на улучшение нравов в молдавском старообрядческом обществе и духовенстве. Никифор Панкратьев, в том же письме от 24 ноября, отвечал, что „домогался к своим прихожанам сделать совет о замысле митрополии об учреждении (епископа) и идеже быти ему, но чрез все время доселе не нашел толка от них никакого“514. Об Иоасафе отвечал, что „худого об нем ничего не скажет и чрез людей тоже худого не слыхал“. А о себе дал следующий исполненный смирения ответ: „Пречестнейший авво Павел! Я осыпаем вашим награждением, чином и благодеянием, и искреннею любовию ко мне; но знаю добре, что вы откажетесь наградить меня ни (даже и) одним шагом юности, или возвратить целость расстроенному моему здравию. Поздо стало. Жалко проливаемых от медоточивых ваших уст златоглаголивых бесед. Падают (туне). Вы знаете, о чем простирается сие от меня слово. Отклоните намерение ваше“515. Так Павлу и не удалось осуществить свое намерение об учреждении архиерейской кафедры у молдавских старообрядцев: оно было приведено в исполнение уже после его смерти.

Глава 17
Дело о браиловском попе Егоре Масляеве.– Дело о назначении попа в Климоуцы.

В то же время, как Павел озабочен был беспорядками в мануиловском монастыре, начинается длинное дело о безобразиях браиловского попа Егора Масляева. Этот поп Егор и разгульная жена его приняли участие в каком-то лечении посредством волшебства одной больной женщины, и в Браилове, среди старообрядцев, разнеслись о том слухи, произведшие большой соблазн. Староста браиловской старообрядческой церкви, Семен Семенов, человек уважаемый в своем обществе, как видно, сделал по этому случаю замечание попу Егору, а тот, отличавшийся буйным характером, отвечал ему дерзостями, – и началась между ними „брань и вражда“. Донесено было о всем этом Тульчинскому епископу Алипию, который вслед затем и приехал в Браилов лично разобрать дело. Попа Егора он нашел виноватым и отлучил от священнодействия впредь до окончательного решения о нем самого митрополита Кирилла, которому послал о деле донесение. В донесении этом, писанном 12 июня 1852 г., говорилось: „Прибыв на переговор в Ибраилов для исследования сего дела, призвав сему делу виновные лица, расспросил, как было дело. При сем видя и вражду немалую между отцем Георгием и Семеном Семенычем, отлучил отца Георгия от священнодействия до рассмотрения вашего преосвященства, как вы соблаговолите преосвященнейший владыко516. Между тем и поп Егор, зная, что дело перенесено на окончательное решение митрополита, сам лично явился в Белую-Криницу. Надев личину смирения и угнетенной невинности, он постарался здесь, на духовном испытании“, оправдать себя во всем, и Павел, к удивлению, дал ему полную веру. Быть может, его располагали к тому и весьма применная нерасположенность его к задунайским владыкам, которых представился случай поучить, и желание – оказать белокриницкого поставления попу предпочтение пред мирским лицом в распре его с этим последним. Поп Егор, показал, что „с церковным старостой Семеном Семенычем уже христианским долгом примирился“: поверив ему, инок Павел нашел здесь именно повод сделать замечание Алипию, что он мог бы покончить все дело „приличною епитимиею“, не обращаясь за разрешением в митрополию“. А относительно участия в волшебном лечении поп Егор, показал, что – „Боже сохрани! – даже и помыслить о том не смеет“, что только жена его, по просьбе врачующих послужила им покупкою воска, но единственно Бога ради, а не для волхвования“, и уже только потом, „по сделании виновными волшебного происшествия, увидела вещи, противные врачеству, законом дозволенному“. Поверив и этому, Павел опять нашел повод сделать епископу Алипию замечание, что если не подвергнута им отлучению церковного собора“ жена попа Егора, – „то кольми паче безвинный священноиерей Георгий не может лишше жены своей наказан быть запрещением“, – и присудил признать его „свободным от запрещения в священнослужении“. В таком смысле была составлена им от имени Кирилла, и 29 июля отправлена по принадлежности, ответная грамота тульчинскому епископу Алипию517.

Защитив Егора Масляева от казавшихся ему несправедливых нападений церковного старосты, инок Павел сделал большую ошибку, так как строгостью суда над Масляевым мог бы предотвратить дальнейшие преступные дела этого попа и сына его Кирилла, которыми они позорили австрийскую иерархию. Видно, что Павел очень заботился об ограждении учрежденного им священства от пренебрежительного, тем паче враждебного отношения к нему самих старообрядцев и старообрядческих обществ, о пресечении их поползновений сделаться господами своих архиереов и попов. Эту свою заботу он особенно ясно обнаружил в возникшем вскоре же после процесса Егора Масляева, и притом у себя, по соседству с митрополией, прискорбном для него „деле о выборе нового священника“ в Климоуцы518.

26 апреля 1853 года умер поставленный самим Амвросием первый климоуцкий поп Захария519. По предложению из митрополий Климоуцкое поповщинское общество приступило к избранию преемника ему: выбрали уставщика Семена Петрова. Руководителем выборов был некий Никита Лукин, – он собрал очень много подписей к прошению за Семена Петрова. В митрополии, согласно этому избранию, постановлено было рукоположить Семена в священный сан и 23 мая послано было письменное извещение климоуцкому обществу, чтобы избранного кандидата прислали для рукоположения. Но оказалось, что не все климоуцкие старообрядцы были согласны на избрание Семена, и пятеро из них, как видно, влиятельные в своем обществе, Павел Давыдов, Максим Моисеев, Степан Кузьмин, Филипп Семенов и Василий Осипов, решились выступить с протестом против избрания, объявив его неправильным, и требовать, чтобы избрание попа было сделано по жребию из трех кандидатов, в числе которых соглашались иметь и Семена Петрова. Подозревалось, что из этих пяти протестующих двое были лично заинтересованы в деле, – Степан Кузьмин сам желал попасть в число кандидатов, а Максим Моисеев– зачислить своего сына Константина Максимова. Как бы то ни было, но только в тот же самый день, когда получено было из митрополии предписание – отпустить Степана Петрова для поставления в священные степени, послано бы к Кириллу следующее, подписанное пятью названными лицами, прошение „села Климоуц от христианского общества“:

„С получения вашего письма сего числа о высылке к вам нашего церковного уставщика Семена Петрова для посещения (т. е. посвящения) в наше село в священники, но мы, получа оное в распоряжение се взойти не могли по той причине: во-первых дворника дома нету, без него (в) сие распоряжение никто не может приступить; а во-вторых большая половина вышеозначенного Семена Петрова не согласуются в сию священную должность принять, а если вы, святый владыко, посетите (посвятите) его без нашего согласия, то у нас будет в обществе большая распря. А общество наше расположилось на волю Божию, а человеческое мнение остается вне: позвольте нам, святый владыко, положить три жеребья, в числе коих и вышеозначенный Семен Петров. Если выдет по воле Божией хоша и на него, то у нас не будет между нами никакой распри, – противу судьбы Божией никто не может противиться. А Никита Лукьянов хоша и много написал людей на него, якобы согласуются его принять в сию священную должность, но мы истину тебе, святый владыко, пишем, что он много людей написал за очи, которых даже и по сие время дома нету. О чем вас сим уведомляем“520.

Инок Павел призвал очень обидным для митрополии это послание „климоуцкого християнского общества“. Неподчинение уже утвержденному митрополитом избранию попа и требование вновь произвести выборы по жребию, хотя это был излюбленный и им самим способ избрания, он считал неимоверной дерзостью со стороны подписавшихся под посланием. Заслуживало внимания и поверки, по его мнению, только указание, что в списке избирателей, подавших полос за Семена Петрова, внесено много таких, которые не участвовали в выборе, даже находятся в отсутствии,– и он немедленно распорядился послать в Климоуцы доверенного от метрополии – инока Мефодия, чтобы при помощи климоуцкого дворника Митрофана Яковлева проверил на месте, справедлив ли донос Павла Давыдова с товарищами о подложных избирателях. Дворник нашелся дома, в Климоуцах, и Мефодий при его содействии навел должные справки, по которым донос оказался несправедливым. В следующий же день, 24 мая, инок Павел написал и послал от имени Кирилла, за его подписью, письмо к климоуцкому дворнику, в котором благодарил его за участие в расследовании дела и поручал объявить публично, при полном соборе, Павлу Давыдову и четырем его товарищам строгий выговор за их ложный донос и несправедливое требование избрания в попы по жребию. Вот что изрекал устами Павла мало разумевший дело владыка Кирилл:

„Митрофан Яковлевич! Сим моим начертанием во-первых благодарю тя за святое послушание, что не замедлил еси и в точности исполнил мое поручение во исследование истины по доносу ко мне от Павла Давыдова с четырьмя товарищи его.

„Во-вторых еще потрудись ныне, при полном соборе объяви Павлу Давыдову, Максиму Моисееву, Стефану Козмину, Филипу Семенову и Василью Осипову праведное мое на них негодование, что они огневали меня своею крамолою, то-есть оклеветали мне в лживом своем доносе безвинных и ко общему благу усердных людей, якобы Семена Петрова большая половина громады священником принять не согласны, и якобы Никита Лукин подписал много людей ложно Но как нарочито мною посланный честный отец Мефодий с личным твоим присутствием открыли вовсе напротив их пристрастному и лукавому доносу, за что они подлежат по правилам св. отец жестокой епитимии, яко лукавнующии страстию своею во священном деле, а по царским законам, в Кормчей книге написанным, яко клеветники, не малой каре.

„В-третьих, хотя они, на языке только, по-видимому, произносят, что желают последовать воле Божией, сиречь чтобы дать жребий Стефану и Максимову сыну, но на самом деле уже видимую волю Божию пренебрегают, а волю диявола исполняют: ибо всякая клевета и ложь от диявола есть. А воля Божья есть уже открыта, когда всей громады Бог вложил в сердце желать священником Семена Петрова. Вот и есть воля Божия очевидная. А они не познают ю за омрачением неприязни. А как паче еще есть воля Божия в том, что подобает яко самому гласу Божию повиноваться верховному духовному своему пастырю, по писанному от Апостола: повинуйтеся, рече, наставником вашим и покоряйтеся. Ибо мы видим из примеров святых писаний, в каком случае употребляется жребий, то-есть егда хотящии полагать жребий будут вси единодушны о каких-либо предлежащих предметах, которые хотя и разны, но для всех кажутся равновесны, сиречь добро то и другое, а которое будет лучше, о том сами решить не могут: в таком только случае утруждают Бога молитвами своими, дабы им разрешил те предметы по воле Его посредством жребиев, понеже не имут, от кого бы благонадежно получить разрешение. А у вас в теперешнем деле, если бы вы духом истины восхотели, то имеете получить разрешение и кроме жребия, сиречь от духовного своего архипастыря, если вы нелицемерно вручаете ему свои души и во всех грехах своих ищете от него разрешения, как и сам Христос заповедал. Другое же познание воли Божией есть в том, как выше сказано, от большого числа громадских людей, по писанному: глас Бога глас народа. А когда большая половина людей, как видим по спискам, то-есть до пятидесяти человек, не желает Стефана и Константина, то напротив совести и желания толикого числа людей возможно ли допустить их в жребий священства и кая тут будет воля Божия, когда толикое число людей вовсе тех не избирают? А потому не только им грех, но и стыд в таковом деле по страсти своей противоборствовать всем“521.

Одновременно с этим письмом отправлено было в Климоуцы предписание от Кирилла и Семену Петрову, чтобы он, как есть уставщик церковный, за час раньше обычного прозвонил к вечерни, службы не начинал, д;ндеже вси люди сберутся, и тогда, положивши со всеми обычный начал и не начиная службу, но стоя среди церкви, обратился на все страны, поклоняясь людям, и вкратце изрек сице: „г. митрополит требует (меня) на совершение известного вам дела, простите мя все православные християне и благословите и помолитеся о мне грешном“. После этого, предписывалось „тотчас“ изыти и поспешать в митрополию „за каноны и для прочего правила к завтрашнему поставлению во диакона“522.

Предписание с таким подробным наставлением, как Семен Петров должен был отправиться в митрополию на посвящение, было сделано без сомнения в виду смутных обстоятельств, сопровождавших его избрание на священническую должность. В следующий день, „маия 25, во обретение честные главы Предотечи“, Кирилл действительно рукоположил Семена Петрова в диаконы, а 27, „в день Вознесения Христова“, – во священника523. 6 июня новопроизведенный климоуцкий поп, „отстояв уреченную службу в монастыре при церкви и с подлежащею грамотою ему и особо обществу о принятии его, отправлен (из митрополии) на свою парохию“524.

Обличительным против Павла Давыдова митрополичьим посланием к климоуцкому дворнику, которое было прочитано публично „при полном собрании“, торжественным, по особому чину, отбытием Семена Петрова на поставление, с испрошением „прощения и благословения“ от собранных в церковь прихожан, наконец особою грамотою от Кирилла к климоуцкому обществу „о принятии“ новопоставленного попа, инок Павел надеялся прекратить в этом обществе разделение и вражду некоторых против нового попа, и даже против митрополии. Но Павел ошибся в расчете. Противники Семена Петрова и не думали смириться; напротив, обличительное против них послание митрополита к дворнику, публично прочитанное, только усилило их вражду и к попу, и к митрополии. Из их среды распространялись даже слухи, что Кирилл поставил Семена Петрова за деньги, а в день поставления Василий Осипов в насмешку назвал его но „владыкой“, а „лайдыкой“ (ленивым). Когда же новопоставленный поп, „отстояв уреченную службу“, явился „в свою парохию“, то Павел Давыдов с товарищами не только не приняли его, но и отправили в митрополию новый протест, новое письмо, состоявшее из трех же пунктов, как бы в соответствие присланной Кириллом на имя дворника обличительной против них грамоте. Отказываясь принять новопоставленного попа, они указывали в свое оправдание 1) то, что Кирилл поставил им попа, не примирившись с ними, а прямо в гневе на них, который ясно обнаружил в письме на имя дворника, публично прочитанном, 2) то, что он отверг предложенный ими способ избрания попа жребием, тогда как этот способ избрания освящен примером Апостолов и употребляем был самим митрополитом Амвросием, и 3) указывали на то, что Семен Петров сам желал и искал поповства, и значит Кирилл хотел удовлетворить его желание, а не желание общества. Все это, – и поведение Павла Давыдова с товарищами при поставлении попа Семена, и упорство их в непринятии поставленного попа, и новое письменное оправдание этого упорства, – все это привело инока Павла в крайнее негодование, и немедленно же по получении письма он сочинил от имени Кирилла грозный ответ. В нем отразилось очень ясно то неспокойное, раздраженное состояние духа, в какое приведен был Павел столь очевидным выражением со стороны липован пренебрежительного отношения не только к попам нового белокриницкого поставления, но и к самой белокриницкой митрополии, равно как явным обнаружением их притязаний на господство и над попами и над архиереями нового поставления. Павел не удержался в этом ответе даже от неприличных, бранных выражений, забывши, что писал от имени митрополита и унижал его самого этими выражениями. „Епистолия“ климоуцких „крамольников“ получена была 8 июня; а на другой день уже послана была сочиненная Павлом ответная на нее грамота. Вот что говорилось в этой грамоте „верховного Белокриницкого святителя климоуцкому почтенному жителю Павлу Давыдову с некоторыми малыми единомышленники“525:

„Во вчерашний день, т. е. по недели Духа Святого, представили вы мне ведение, в трех пунктах состоящее, которое мы обстоятельно просмотрев, не мало удивляемся и недоумеваем, не иным, но тебе, Павел Давыдович! Ибо не дивно нам на Максима, который уже обыкл крамолить еще издавна, то-есть при прежних дьяках и при покойном священнике Захарии, кольми паче ныне, когда желал представить в попы своего сына. Не дивно нам и Степана Карабета, ибо то же самое относится, и прежнее и нынешнее, понеже он сам хотел той степени достигнуть. Недивно и о Васичке Осиповом, аки о молодой крапиве, понеже у него столь попранная совесть, что даже превзошла выше беспоповцев, ибо самые беспоповцы в день посвящения вашего священника называли меня владыкой, а он не усрамился даже пред изуверами вопреки поносить меня лайдыкой (чему есть самослышащие свидетели). Но вот дивно нам паче всех о тебе, Павел Давыдович, что ты, кажется, почтенный муж и не имеешь тех причин, а паче всех раздор творишь в людех и противоборствуешь верховному своему пастырю и отцу своему духовному. Вина твоего жестосердия не иначе, как, по самой очевидности, показует тя быти полубезпоповца“.

После такого вступления следовал разбор всех трех пунктов епистолии климоуцких раздорников.

„В первом пункте, относя на лицо пастыря, овцы сыи, пишете сице: „Поставили попа, – будет ли се угодно Богу? Как писание гласит? – Иди и смирися прежде, и тогда принеси дар твой в церковь“. Дозде. Вскую лукавно и развращенно писание сказует? Почто пропустили важное слово: смирися с братом, а глаголете глухо: иди, смирися? Но с кем велит писание смиряться и кому то слово относится? О бесчувственный! Сие слово к народу от Христа речено, а не к пастырю; к пастырю бо казнительное Христос предаде, сиречь жезл, и собою приклад показа, яко свив бич от вервия и изгоняше из церкви бесчинных. А вы, овцы сыи, похищаете суд и сан пастыря своего, – не только словами, но даже и письменно дерзать не срамляетеся! Еще же, отвещай ты мне, яко предводитель развратникам, – например, если твой сын восхощет противу твоего распоряжения что-либо по своей воли восприхотничать, и не получив, огневается на тебя, то что есть? – неужели ты должен, по вышереченному твоему от писания доводу, кланяться и просить у сына прощения, а без того не можешь и дар принести к церкви? О, крайния вашея глупости и помрачения! При таких твоих летах и предпочитании, како и что ты возражаешь? Даже и сам и не знаешь, но аки слепец, и овца сый, а лукаво учишь своего пастыря. Не стыдишилися?“

„Во втором пункте только и твердишь о жребии; но уши свои заткнул от здравого понятия и последуешь слепо только своему неприязненному самомнению, из единственной зависти ко Никите, почто по его, а не по вашему содеялось. Но писание гласит: не на лица зрите. Тем убо и мы взираем не на богатство и пожитки, но на усердие человека и смиренную покорность к своим наставникам, якоже завеща св. Апостол Павел... А ты, почтенный Павел Давыдович, при толиких твоих летах не усрамился ослепленною своею прелестию дерзать на толикое беззаконное осуждение своего по духу отца и архипастыря, якобы я дерзнул на симононию, сиречь говоришь: за карбованца поставял Симеона в попы (о чем доносят мне достоверные самослышатели от уст твоих)! Это что значит? В какую ты зашел бездну самоосуждения со дияволом? Помысли, како писание гласит: Аще кто осудит простого человека, рече Господь, антихрист Ми есть. А ты осуждаешь против правой совести отца твоего и Божия служителя, аще и грешен есмь Богу. Раскрой и прочитай Номоканон (приводится вполне 121 правило Номоканона)... Но Вскую ты со своими наушниками велеречив о жребии, а не укажешь не только от правил, ниже от примера, слыхано ль где, чтобы святитель попов поставлял по жребию?... А что указываете на св. Апостолов, они хотя по жребию избирали, но в служение своего братства, а не в пастыря, и уже не в присутствие своего Учителя; а вы имеете своего пастыря, но не веруете. Да притом же Апостоли были вси единодушны и в жребии полагаемые лицы были для всех их равноприемны; а у вас ныне на выбор Симеона все подписались, на прочих же 50 лиц желание не изъявили и не подписали: то возможно ли допустить такое дело в жребий?... А что вы ссылаетесь на г. митрополита Амвросия, но вы заблудили в своем ослеплении, ибо г. Амвросий никогда того сделать и не помышлял, чтобы по жребию попов избирать. А что касается до жребия о епископах, о том вы вовсе не знаете ни силы, ни разуму. Ибо... всякий епископ брат есть и равен, яково же бысть равенство и во Апостолех... Того ради и по жребию, якоже Апостоли, избираются от братии своей, а не от подчиненных мирян. Аще ли не обрящутся другие достойно подобные, то даже и епископ по благоусмотрению старейшего и с согласия прочих поставляется без жребия...526

„А наконец, в третьем пункте, вас замечаем тако: когда уже вы не находите правильной вины, чем опорочить беспорочного человека, реченного отца Симеона, тогда дерзаете иным видом, и не стыдитеся аки из комара представлять вола, сиречь выставляете самую беспорочность в великий порок, яко Симеон сам желал в попы. А кто не желал из тех, которых вы в жребий сами назначили? Почто ж дерзаете на мое лице писать с укором? Бесстыжии ваши лицы! Почто же вы не указали о том нам, где именно в писании есть запрещение, чтобы не избирать желающих, аще суть и достойни, на священной степень? Еда по вас и св. Павел Апостол развращенно и не со Бозе учил и в своем послании написал сице: аще кто епископства хощет, добру делу желает? Тем убо и мы, смиреннии, желающего не обвиняем, по апостольской заповеди, только бы был достоин и к святой церкви способен...“

„После сего, – говорилось в заключение, – я вем, что вы греха не боитеся; но поне не стыдитеся ли вступать не в свое дело? – и ключ писания вземлете, а сами ни силы, ни разума не знаете, токмо огнь на свою главу собираете“.

Своим знанием писания, своим красноречием и диалектическим искусством Павел мог, конечно, в прах уничтожить невежественных липован, дерзнувших вступить в литературное с ним состязание; но всем этим, и особенно бранными словами, напрасно рассчитывал он прекратить раздор, возникший в обществе климоуцких липован по поводу избрания и поставления им в попы Семена Петрова, и внушить противникам этого попа должное к нему повиновение, равно как уважение к самому Белокриницкому митрополиту, с которым вступили они в пререкания: липоване не могли забыть в попе Семене своего прежнего собрата, с которым обращались, „по-липовански“, нередко может быть встречаясь и в корчме, а в самом Кирилле – Киприяна Тимофеева, такого же липована, которого и „владыкой“-то называть находили неудобным...

Таким образом в первые же пять, или шесть лет по учреждении Белокриницкой иерархии Павлу приходилось со скорбию наблюдать повсюду, где успел он водворить ее, – и в Молдавии, и в Турции, и у себя в липованских селениях, – уже начавшиеся в ней беспорядки, бесчинии и беззакония, служившие обнаружением ее внутренней несостоятельности: старообрядческие общества не питали уважения к новому духовенству, а духовенство, и белое, и черное, не исключая самих архиереев, только еще более усиливало это неуважение к нему своим поведением. В этом отношении для Павла особенно прискорбно было позорное дело Спиридония. И не успел еще он развязаться с этим делом, как пришли новые, даже гораздо более тревожные и прискорбные известия из России, откуда они были всего менее желательны, – известия об открытом восстании первого, данного им для российских старообрядцев, епископа – Софрония, против нового, прибывшего из митрополии, архиепископа – Антония и против самой митрополии.