Глава 26. Итоги демократии

   Письмо из Грузии пришло в рекордно короткие сроки - за восемь дней.

   Ну, получили вы, наконец, свой приговор? Что планируете делать, если
дело обернется против вас?


   У нас всё по-прежнему, то есть тупо и беспросветно, без изменений, без
надежды на улучшение. Исторический переход к "свободе и демократии" почти завершен: осталось только два  "класса" - "батоно", то есть,  господа, и "никто", это и есть, никто... то есть, мы.


   "Батоно", надменная  и жадная "элита", объединила бывших партийных шишек,  их задастых отпрысков и ворье, вылезшее в "свет". В казино они просаживают по три тысячи долларов за ночь и лишь слегка расстраиваются.


   "Никто" это все остальное население: пенсионеры, существующие на двенадцать лари в месяц (шесть долларов, которые по полгода задерживают), бывшие инженеры, служащие, то есть те, кто всю жизнь отдавал предпочтение книгам, а не чистогану. Теперь нам указали наше место в мире "реальных ценностей".


  Есть ещё деклассированный "демос" - молодое поколение, мечтающее о больших деньгах и готовое резать и красть, а пока "крутящееся" на челночных турах.


  " Прослойка" национал-интеллектуалов   подводит "логическую" и "демократическую" базу под любую отрыжку "батоно", и представляет "цивилизованное лицо" при сношениях с Западом.


   Мозги у "интеллектуалов" все сильнее сбиваются набекрень - во всех бедах
виновата Россия, российское телевидение отключено,  русские вывески на
магазинах заменили английскими. Похоже, что под демонстрацию преданности Западу выделяют западные кредиты.


   Теперь, говорят, в девятьсот, да-да, в девятьсот раз поднимут цены на доставку российских газет и журналов. Иными словами, полностью отрежут от  российской, "нежелательной" информации. Раз в неделю мне удавалось наскрести деньги на "АиФ", теперь придется об этом забыть.


   Даже не верится, что пять лет назад мы (включая и меня), всерьез верили, что
"маленькая страна быстрее выберется из кризиса", и что Шеварднадзе приведет нас к процветанию, потому что "у него связи по всему миру".


   Всё это звучало вполне "логично", а получилось совсем не так. Вернее получилось так, как было задумано, просто мы этого не понимали.


   Вы же знаете, я никогда не симпатизировал коммунистам, но те, по меньшей мере, прикидывались, что "правят от имени народа", а потому соблюдали хоть видимость каких-то "правил".


   Мы теперь "свободны", это значит, что теперь даже прикидываться не надо.
 Верхи обделывают свои делишки и рассматривают нас, то есть "никого", как неизбежное зло. На данном этапе неизбежное.


   Одежда, которую у нас шили, им не нужна - "батоно" одеваются по западной моде, телевизорами, что у нас собирали, они брезгуют  - "батоно" покупают "Грундики" и "Сони тринитроны", еда наша им тоже ни к чему – жратву им доставляют прямиком из Европы, автозаводы - а зачем, если "батоно" ездят на "Мерседесах"  и "БМВ".


 Образование здесь им тоже до лампочки - своих наследников "батоно" рассылают учиться по заграницам.


   Короче говоря, от нас им ничего не нужно. Мы - избыточное население…


   В Европе сейчас вышло из моды отправлять людей в концлагеря и крематории,
поэтому нам позволяют медленно сойти со сцены, так сказать, гуманно, "натуральным" путем - голод, болезни. А ведь нам обещали, что плодами демократии в первую очередь насладимся мы.


   Богатому Западу мы неинтересны. Флирт с эмиграцией давно прекратился - ни одна страна не в состоянии принять миллионы обнищавших людей. Наши руки им тоже не нужны, у них своих безработных хватает. И они даже не говорят с нами,  они говорят с теми, у кого деньги и власть - с "батоно". Мы перестали быть нужными на Земле.


   Когда мы вымрем, страна сделается идеальным местом  для рыбалки, охоты, проституции, и прочих праздников, эдаким подобием "земного рая" с нашей "гостеприимной" и "добродушной" элитой, на широкую ногу  живущей за высокими стенами своих усадеб."


***

   В этот вечер Ирина безапелляционно заявила, что с неё хватит, и завтра она поедет в консульство РФ в Лейпциге.


   Ивар знал, что спорить с женой бесполезно. Он не раз говорил, что хочет довести дело о политическом убежище до конца и "вывести немцев на чистую воду", но сейчас не знал, что ответить.

   Он и сам ощущал какое-то болезненное упрямство в своей позиции, заставившей их выбросить на ветер лучшие годы жизни.

"Поехали, - наконец, сказал он, - только будет ли от этого толк..."



                ***



Он вспомнил аэропорт Франкфурта.


  Ирина решила  встретить  своих американских  друзей,  у которых истек срок контракта в Грузии и которые делали пересадку во Франкфурте перед вылетом в Штаты.


   Из-за барьера они разглядывали пассажиров тбилисского рейса, выходящих с таможни. Надменная грузинка жаловалась попутчикам, что не может достать "приличные обои" во всей Грузии.


 Кучка ассимилированных в Германии грузин махала цветами прибывшим молодоженам -  невеста в белой фате и жених, потевший в тесном, чарли-чаплинском смокинге.


 Стайка "золотой молодежи" наполняла холл смехом и звонкими поцелуями. Сумки, бриллианты, возбужденные и равнодушные лица, гордо задранные носы,  надуманно  изящные жесты, всплеск буйной радости в широко раскрытых глазах, всё текло через контрольный выход.


  И вот появились американцы.


   "Смотри, смотри, это Джон из экономического отдела, - шептала Ирина,
- с ним я не занималась, но один из его коллег учил русский... он потом заболел
и уехал... О, а вот эта женщина... Да куда же ты смотришь, вон в зеленом платье..."


   Ивар стоял, прислонившись к холодным, хромированным поручням, и слушал
оживленную болтовню Ирины.


   "Я забыла её имя... она занималась строительством..."


   "Угу", - отзывался Ивар.


   Рядом со своей искрящейся от возбуждения женой он олицетворял усталое спокойствие.


   "О, вот они, вот они. Нет, а где же Хелен? Вот их собака, а где Хелен? Ты помнишь, я рассказывала о самой красивой женщине в посольстве? Это её собака, а где же..." - продолжала суетиться Ирина.


  Ссутулившаяся женщина вела на поводке бульдога. К ней подошел мужчина,
лицом напоминавший шарж на осунувшегося носатого Ален Делона, и взял
женщину под руку.


   "Ой, нет, неужто это Хелен?" - вскрикнула Ирина.


   "В чём дело?" - с проблеском интереса  спросил Ивар.


   "Это же Ник, муж Хелен, самый красивый мужчина в посольстве, - прошептала Ирина, сжимая холодные блестящие поручни, - а это Хелен..."


   "Что?! Вот эта, с пожамканым лицом? Ты говорила, она красавица..."


   "Да, ты же сам её видел на вечеринке и рот раскрыл", - напомнила Ирина.


     "До чего жизнь в Грузии их довела, - раздумчиво продолжала Ирина. - Я помню, как они канистрами возили воду домой из посольства. К ним, без электричества, вода на  последний этаж не поднималась, а тут ещё и собака..."


   "Грузинские "сливки общества" выглядят вполне нормально", - возразил Ивар.


   "А что им сделается? Живут, как короли, у себя  на  "фазендах", с частными электрогенераторами, спутниковым  телевидением, джипами и всем прочим. Когда соскучатся, едут в Европу покупать обои, ты сам слышал. А тут после Америки попасть в такое ..." - она вздохнула.


   И вот появились её друзья. Обе женщины обнялись, мужчины (Ивар знал американца по интервью), обменялись рукопожатием. Пока женщины щебетали, Ивар помог оттащить багаж к автобусу, который должен был доставить американцев в отель. Завтра они улетали домой, в Нью-Йорк.


   "Может быть чашечку кофе?" - нерешительно предложила американка.
   Её представительный муж стоял у ступеней готового к отъезду автобуса.


   "В другой раз", - отказалась Ирина.  - Вы три часа летели, я потом напишу..." 


   Она стояла со слезами на глазах и махала рукой вслед отвалившему автобусу.


   Ивар сплюнул в поднятую автобусом пыль.


   "Прекрати", - ткнула его в бок жена. - Немцы на землю не плюют".

   "Угу, - отозвался он. –  Может, мы должны были пригласить их на  кофе?"

   "Просто непостижимо, как ты умеешь все испортить", - произнесла Ирина.


   Последний, почти беспересадочный поезд домой отходил через час, но они решили не торопиться.


 Это был их  второй приезд во Франкфурт, после того как они сдались здесь в "азюль".


***


   Они прилетели из Грузии тем же самым рейсом, но самолет задержался в
Тбилиси на шесть часов, и во Франкфурте уже смеркалось.


 Транзитные пассажиры, в основном иностранцы, негодовали - кучка грузинских нуворишей отправила багаж на самолет, а затем укатила обедать в Палас-отель Метехи.


   И летчики, и пассажиры вынуждены были ждать их возвращения. Просто выгрузить чемоданы и улететь у командира старенького Боинга не хватило смелости.


   И вот вечер, они одни в чужом городе, среди чужих людей и чужого языка.
Слава богу, в справочной говорили по-английски.


  Они остановились в маленьком отеле, через дорогу от двух небоскребов - Франкфуртовской биржи и какого-то банка.


 Первую ночь они не вылезали из ванной - после Грузии ванна с горячей водой и блестящим кафелем показалась роскошью.


 Затем они полночи смотрели "Си-Эн-Эн" пока кто-то из соседнего номера не начат тарабанить в стену.


   Всё воскресение они разглядывали Франкфурт, бродили по улицам и восхищались небоскребами, "бейби-скайскрайперс" называл их Ивар, сравнивая с американскими.


   В понедельник они отправились в Американский консулат. Они знали адрес и
вчера несколько часов отыскивали это плоское невысокое здание, мирно стоящее на тихой улочке. Широкий звездно-полосатый стяг вздымался на флагштоке,  как крыло большой, сильной птицы.


   Ирина гордо прокладывала путь, она оделась в лучший костюм и высоко держала голову. Они захватила с собой рекомендательные письма, на случай, если кто-то усомнится, что она действительно работала в американском посольстве. Она коротко объяснила охраннику, в чём дело, и тот мгновенно пропустил их в ворота. Ирина с мужем  по бетонной дорожке вошли в консулат.


   Молоденький морской пехотинец за стеклянным окном тут же связался с шефом безопасности.  Ивар не помнил, забрали охранники у них паспорта или только взглянули на них, пропуская  внутрь.


   Холл был полон счастливых людей, которые совсем не придавали особого значения  своему американскому гражданству. Несколько негров, видимо, студентов, бродили от автоматов с кока-колой до входных дверей и обратно.


   Молодая женщина убеждала сына поднять обертку от шоколада, которую тот
пытался задвинуть под стул. Мужчина с раскрытой газетой на коленях, глядел
в стену, похоже, размышляя, как она соединяется с потолком.


   Никто не обратил ни малейшего внимания на Ирину с Иваром.


   После одного обхода вокруг холла и одного визита в сортир (Ивара  восхитили
краны, реагировавшие на приближение рук и двери без ручек), к ним подошел
невысокий круглолицый мужчина и предложил следовать за ним.


   Его офис располагался на втором этаже в правом крыле здания.  На шкафу Ивар заметил зеленую каску с надписью "Эм-Пэ" и дубинку. "Интересно, что это, - подумал Ивар, -  "милитери полис" или "мэрин пэтрул" ".


   У круглолицего оказались мягкие, теплые ладони и он был великолепным слушателем. Сколько времени они провели там? Сорок минут, целый час? Ивар был как в тумане и не замечал времени. Разговор вела Ирина.


   Шеф безопасности кивал,  разглядывал документы, которые они показывали,
слушал, снова кивал. Ирина закончила рассказ и остановилась.


   Круглолицый помолчал, обдумывая что-то, и провел их обратно в холл. Он лично поговорит с консулом, сказал он.


   Прошло минут пятнадцать. "Он напоминает кота, - подумал Ивар, - круглый,
мягкий, ходит бесшумно…"


   Откуда ни возьмись, появился круглолицый. У Ирины перехватило дыхание.
   Увы, консул ничего не может для них сделать, сказал он.


   Когда он увидел безмолвную реакцию Ирины, что-то вроде сочувствия проскочило в глазах  круглолицего. "Подождите, - сказал он, - я ещё кое-что попробую". Он исчез в направлении своего офиса.


   Ирина глядела на Ивара, как ребенок в печали. Ивар чувствовал странное онемение, не тела, а онемение мысли.


   Круглолицый вернулся. Он отвел их в сторонку и на полутонах посоветовал
поехать в посольство в Бонн. Нет, он не может дать какое-либо конкретное имя,
к кому обращаться, нет, он не может дать конкретный номер телефона,  нет, второй раз говорить с консулом не имеет смысла.


   Снова на улице, Ирина удалялась от консулата, как сомнамбула. Ивар держал её за руку и со странным вниманием вглядывался в шевелящиеся на ветру листья, в резко, по-весеннему, очерченную тень дерева на асфальте. Мимо них бесшумно проходили машины. Казалось, мир потерял звуки, осталась одна "картинка".


   Они шли прочь, не оглядываясь на высокий флаг из красных и белых полос,
вздымавшийся на ветру, как крыло большой, сильной птицы. Они  снова заговорили только в центре города.


   "Поедем в Бонн? - спросила Ирина, пытливо глядя Ивару в глаза.


   Ивар сморщил нос, обдумывая ответ, прокашлялся и хрипло ответил:
   "Какой от этого толк..."


   Этой ночью они решили просить политическое убежище в Германии.


***


   Годы спустя, бессонными лагерными ночами, Ивар удивлялся, чего же они
ожидали от американцев.


   Могли ли те ускорить обработку заявлений на иммиграцию,  уже годы пылившихся где-то в Вашингтоне? Да могли, но зачем им это надо? Американцы мыслили стереотипами: "Все рвутся в Америку, потому что мы богаты. Точка".

                ***