68. Жизнь семейная

В Ялте здоровье Антона Павловича сразу ухудшилось. «Я на кумысе жил хорошо, даже прибавился в весе, а здесь в Ялте опять захирел, стал кашлять и сегодня даже немножко поплевал кровью»- писал он. Многие лечащие врачи Чехова спрашивали себя, а правильной ли была жесткая рекомендация сменить климат и переселиться в Ялту? Крымский врач Альтшуллер настаивал на этом, в то время как другие врачи, видя резкое ухудшение здоровья Чехова в Крыму, постепенно изменили свое мнение.

Начиная с 1899 года Чехов, послушавшись врачей, проводил зимы в Ялте. Несмотря на это чувствовал он себя все хуже и известный терапевт Щуровский, осмотрев его в Москве весной 1901 года обнаружил значительное ухудшение: "притупление и слева и справа, справа большой кусок под лопаткой", то есть дальнейшее распространение туберкулезного процесса по легочной ткани. Несмотря на это, или же по причине этого, Чехов в скором времени женился.
17 сентября 1901 года Чехов возвращается в Москву и на следующий день просит профессора Щуровского принять его снова. Щуровский, которого Чехов очень уважал как прекрасного врача-терапевта, рекомендовал отдохновение от писательских трудов. Но не писать Чехов не мог, так жизнь в Ялте, в остальном, не представляла для него никакого интереса.

«Жена моя, к которой я привык и привязался, остается в Москве одна, и я уезжаю одиноким,- пишет он издателю В. С. Миролюбову 19 окт. 1901 года. - Она плачет, а я ей не велю бросать театр. Одним словом, катавасия».

Писатель прекрасно понимал, что театр необходим Ольге, как воздух, и никогда не просил ее оставить сцену. Но близкие и друзья писателя не одобряли поведения Книппер, не понимая зачем ей нужен был этот брак, если писатель остался в полном одиночестве. Даже большем, чем раньше. Три года семейной жизни, с 1901 по 1904 г.г. они прожили практически врозь. Злые языки утверждали, что Ольга Леонардовна намеренно вышла замуж за писателя, чтобы получить главные роли в его пьесах, имевших невероятный успех, и обеспечить своего «якобы любовника» Владимира Немировича-Данченко репертуаром, а значит и доходом.

Родственные узы в семье Чеховых заметно ослабли. Наверное, странно было членам дружной семьи Чеховых это неожиданное и таинственное бракосочетание их кумира Антона. Ведь до сих пор у них никаких секретов друг от друга не было. Брата Ивана Чехов видел в Москве буквально за час до венчания и ничего ему не сообщил. Сестре Маше написал лишь мимоходом о своих размышлениях относительно женитьбы, хотя уже был обвенчан и уехал на кумыс. Старшему брату Александру написал почти через месяц после происшедшего события: "Я перед тобой виноват: не попросил у тебя позволения и благословения. Ведь я, некоторым образом, женился!" (21 июня 1901 г.).
Общение Чехова с братьями свелось теперь к редким письмам. Сестра работала в Москве и приезжала лишь в каникулярное время. В нее влюблялись достойные люди и не раз сватались, но она твердо решила посвятить свою жизнь любимому брату. И своему намерению не изменяла, все в ее жизни было чисто и ясно.

Мать была рядом с Чеховым, в соседней комнате, но они встречались лишь за обедом, обменивались несколькими фразами – о погоде, о письмах из Москвы. Гости ее утомляли, были неинтересны, и она скрывалась у себя наверху. В письмах Чехова 1901 года не раз упомянуты невкусные  домашние обеды. Действительно, Евгения Яковлевна не занималась теперь кухней, а тем более диетой сына. На стол подавали то, что любила она и старуха Марьюшка: суп с бараниной, овощи под маринадом, соусы. Чехову это было противопоказано. Мария Павловна, наезжая в Ялту, учила кухарку диетическим блюдам. Но едва она покидала дом, все шло по-прежнему.

В письмах к жене Чехов пишет: "Я очень скучаю, так скучаю, что совсем не могу работать... Будущую зиму я буду жить в Москве во что бы то ни стало, что бы там ни говорили доктора. Или под Москвой, где-нибудь на даче... Одни доктора говорят, что мне можно в Москву, другие говорят, что совсем нельзя, а оставаться здесь я не могу. Не могу, не могу!.." (30 ноября и 4 декабря 1901 г.)

"Когда же мы опять будем вместе?.. Когда я тебя увижу?.." - Эти слова повторяются во множестве писем Чехова к жене. Постоянная тоска не может не отразиться отрицательно на состоянии его здоровья.

Но, судя по письмам и сама актриса отчаянно тосковала и изо дня в день писала мужу о своей любви к нему, не уставая напоминать о том, как она мечтает о детях: «Антонка, родной мой, сейчас стояла перед твоим портретом и вглядывалась, села писать и заревела. Хочется быть около тебя, ругаю себя, что не бросила сцену. Я сама не понимаю, что во мне происходит, и меня это злит. Неясна я себе. Мне больно думать, что ты там один, тоскуешь, скучаешь, а я здесь занята каким-то эфемерным делом, вместо того чтоб отдаться с головой чувству. Что мне мешает?!». Чехов, как мог, утешал жену: «Ты нисколько не виновата, что не живешь со мной зимой. Напротив, мы с тобой очень порядочные супруги, если не мешаем друг другу заниматься делом. Ведь ты любишь театр? Если бы не любила, тогда бы другое дело».

В конце 1901 года у Чехова возобновилось кровохарканье, которое надолго уложило его в постель. Об ухудшении здоровья он упоминает многим своим корреспондентам, но не хочет признаваться в этом жене.
Куркину П. И., 13 января 1902: "Я один теперь, сестра уехала; скучно, и Москва представляется такою же далекою, как Австралия. Ничего не хочется делать, да и нездоровится".
Бунину И. А., 15 янв. 1902: "Я хворал месяца полтора, теперь считаю себя здоровым, хотя покашливаю, почти ничего не делаю и все жду чего-то, должно быть, весны".

Чаще всех остальных бывал в эти годы в Ялте у Чеховых Иван Бунин. Он писал: «В эти дни мы особенно сблизились, хотя и не переходили какой-то черты, оба были сдержаны, но уже крепко любили друг друга. У меня ни с кем из писателей не было таких отношений, как с Чеховым. За все время ни малейшей неприязни».
Но Бунин всегда ощущал, что, несмотря на разговоры, взаимную дружескую приязнь, душевное влечение, Чехов, даже на людях, оставался наедине со своими мыслями. Эту глубоко скрытую  внутреннюю жизнь не приоткрывали ни его дневниковые записи, ни письма, в том числе и послания к Книппер, которые передавали лишь настроение.

В эту зиму 1901-1902 гг. Чехов похудел  еще заметнее. Его мучил почти безостановочный, изнуряющий, с мокротой кашель. Больной, одинокий, ощущавший, что никому он не нужен и ему все «неинтересно», все сливается в серый цвет. В той ситуации, в которой он теперь оказался, ему очень нужен был близкий человек. По-настоящему близкий, но Ольга Леонардовна была далеко и встречались они редко. Вот в этом и упрекали ее современники. Зачем было выходить замуж и нарушать тем самым устоявшуюся жизнь Чехова, если жить вместе с ним она не собиралась?

Чехов привязался к Книппер, к этой красивой, умной, жизнерадостной женщине, к которой он привык, и которой доверял.
Чехов- Книппер: "Мои письма к тебе совсем не удовлетворяют меня. После того, что мною и тобой было пережито, мало писем, надо бы продолжать жить. Мы так грешим, что не живем вместе! Ну, да что об этом толковать! Бог с тобой, благословляю тебя, моя немчуша, и радуюсь, что ты веселишься. Целую тебя крепко, крепко"(9 ноября 1901 г.).

Чехов- Книппер: "А я, дусик мой, последние дни был нездоров. Принимал касторку, чувствую, будто отощал, кашляю, ничего не делаю. Теперь полегчало, так что завтра, вероятно, примусь за работу... Одиночество, по-видимому, очень вредно действует на желудок. Не шутя, милюся, когда же мы опять будем вместе? Когда я тебя увижу?* Если бы ты приехала сюда на праздниках хотя на один день, то это было бы бесконечно хорошо. Впрочем, как знаешь. Это письмо пишу я 7-го на ночь, а пошлю его завтра, 8-го. Ты всё на обедах да на юбилеях — я радуюсь, дуся, и хвалю тебя. Ты умница, ты милая" (7 дек. 1901 г.).

Чехов- Книппер: "Ты пишешь, что 8-го дек<абря> вечером была в подпитии. Ах, дуся, как я тебе завидую, если б ты знала! Завидую твоей бодрости, свежести, твоему здоровью, настроению, завидую, что тебе не мешают пить никакие соображения насчет кровохаркания и т. п. Я прежде мог выпить, как говорится, здорово" (13 дек. 1901 г.).

Чехов- Книппер: "Милая собака, я жив и, насколько сие возможно в положении человека выздоравливающего, здравствую. Слаб и злюсь, ничего не делаю. Геморрой. Одним словом, такого ты супруга заполучила, что я могу тебя только поздравить. Как бы ни было, дела пошли на поправку" (15 дек. 1901 г.).

Чехов-Книппер: "Милая моя дуся, насколько можно понять из твоих последних писем, ты в Ялту теперь не приедешь. Идет «В мечтах», репетируются «Мещане». Я понимаю, дуся, и не претендую. Коли нельзя — значит, нельзя.
Ты не перестаешь звать меня в Москву. Милая моя, я бы давно уехал, да не пускают. Альтшуллер не велит даже выходить в пасмурную погоду, хотя я и выходил сегодня, так как в комнатах надоело до отвращения" (13 янв. 1902 г.).

Чехова в Ялте посещали врачи С. Я. Елпатьевский, И. Н. Альтшуллер, Л. В. Средин, Н. А. Зевакин и др. Уже в 1938 году Н. А. Зевакин рассказал о жизни Чехова в Ялте: "Антон Павлович очень не любил лечиться... Он тосковал по Москве... и вообще тосковал. К сожалению, в Ялте я его видел не в лучший период его жизни. Он редко улыбался. Мне кажется, что, даже когда он улыбался, он делал это через силу!"

Конечно, не всегда в Ялте было плохо. Весной и ранней осенью радовала погода.
Вновь построенный дом друзья прозвали "Белая дача". Из дома открывался «широчайший вид, такой вид, что просто описать нельзя».

Весной 1902 года в Ялту к Чехову приехал В.Г. Короленко. Он подбил Чехова  на совместный выход из Академии наук в связи с аннулированием выборов М. Горького. На пару с Короленко Чехов «заступился» за Горького, «обиженного» тем, что его не утвердило правительство в звании почетного академика. То самое правительство, против которого он вел подпольную и беспощадную войну. Но быть почетным академиком даже у врагов все же видно приятно. Чехов писал жене: «Ты полагала, что Горький откажется от почетного академика? Откуда ты это взяла? Напротив, по-видимому, он был рад» (9 марта 1902 г.).

Чехов поддался на уговоры Короленко и написал письмо в Академию наук с просьбой о сложении полномочий: «В декабре прошлого года я получил извещение об избрании А. М. Пешкова в почетные академики, и я не замедлил повидаться с А. М. Пешковым, который тогда находился в Крыму, первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем, немного погодя, в газетах было напечатано, что, ввиду привлечения Пешкова к дознанию по 1035 ст., выборы признаются недействительными, причем было точно указано, что это извещение исходит из Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение частью исходило и от меня. Я поздравлял сердечно и я же признавал выборы недействительными — такое противоречие не укладывалось в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. Знакомство с 1035 ст. ничего не объяснило мне. И после долгого размышления я мог прийти только к одному решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно, просить о сложении с меня звания почетного академика. А. Чехов».

Не любя вообще Крыма, а в особенности Ялты, Чехов с особенной, ревностной любовью относился к своему саду. С каждым годов растения, которые он посадил, вытягивались, зеленели, цвели и радовали его все больше. Многие наблюдали, как он по утрам, сидя на корточках, заботливо обмазывал серой стволы роз или выдергивал сорные травы из клумб. А какое бывало торжество, когда среди летней засухи наконец шел дождь, наполнявший водою запасные глиняные цистерны.

К лету 1903 года в саду уже росли кедр атласский, магнолия, хурма китайская, гледичия, ива вавилонская, абрикосовые, грушевые деревья, кипарисы. Все было продумано. Когда Мария Павловна предложила посадить каштан, Чехов писал ей: «Каштан широкоразвесист, он займет половину сада, а сад и так мал. Погоди, через 2—3 года ты увидишь, что я посадил именно то, что нужно. Думаю, что это так, ибо я прежде, чем сажать, размышлял очень долго». Он шутил, что если бы не был писателем, то стал бы садовником. Но в последние годы ухаживать за садом становится все труднее: «После каждого куста приходится отдыхать» (Книппер, 5—6 февраля 1902 г.).

В ялтинских письмах не меньшее место, чем в мелиховских, занимает «собачья» тема: Чехов пишет о характерах собак, их привычках, о том, как лечит их. Кроме собак, во дворе жили два ручных журавля; они важно ходили по саду.

Неожиданной радостью явилось известие, что «Душечка» очень понравилась Льву Толстому и что он постоянно читает ее вслух гостям и восхищается, называя ее автора «большим-большим писателем».

Зимой 1901—1902 годов Толстой жил недалеко от Ялты; Чехов бывал у него, много говорил с ним. Толстой болел; это глубоко волновало Чехова. В Ялте Чехова посещают его старые знакомые, укрепляются дружеские отношения с А.М. Горьким, с драматургом С.А. Найденовым, талант которого Чехов высоко ценил. Куприн в доме Чехова работал над одним из лучших своих рассказов — «В цирке» — и советовался насчет медицинской стороны сюжета.

В доме Чехова бывали и Н.Г. Гарин-Михайловский, В.Г. Короленко, Н.Д. Телешов, Ф.И. Шаляпин, С.В. Рахманинов... Но каждое расставание омрачалось: они уезжали в Петербург или любимую им Москву, он оставался в нелюбимой Ялте.

Кроме друзей, было много случайных посетителей. Приходили преподавательницы местной гимназии, студенты, поклонницы — «антоновки», журналисты, начинающие беллетристы. Чехов признавался в письмах: «Надоели и раздражают посетители» (1 декабря 1899 г.); «Вчера были гости, сидели долго, я злился. Сейчас по телефону получил известие, что ко мне едет на извозчике турист-венгерец, посещающий всех писателей» (17 декабря 1901 г.).