Татьяна. 12 глава

                   Владимиру и Евгению отводилась своя роль в проекте, который разрабатывали Татьяна и Ольга. Владимир был  психиатром, работал в недавно основанной В.М.Бехтеревым клинике в Петербурге. Евгений, изучавший помимо неживой природы, этнографический быт населения разных стран и прежде всего России, знал множество аспектов народной медицины и планировал углубление знаний в области гомеопатии, понимал и разоблачал магические обряды и ритуалы, дикие способы врачевания у разных народов, а также несомненные достижения знахарей, врачевателей от Бога... Эти два молодых человека будут включены в список учителей будущей школы! Способы и приемы выживания в экстримальных условиях - кому, как не им, теоретику и практику, доверить обучение в их новом во всех отношениях учебном заведении?! Кто же будет обучаться в сей удивительной обители знаний? Крестьянские дети? Да! Но и дети всего губернского сословного общества! Дети купцов, помещиков-дворян, мещан, духовенства, военного сословия, дети рабочих, приказчиков, врачей, учителей, дети чиновников  - и всякий будет думать, как применять знания на пользу своей семьи, своего сословия, своего семейного дела, как надо заботиться о своем здоровье. Перед детьми откроется удивительный и загадочный мир человеческого тела, связь человека со всем окружающим его миром. Дух захватывало у молодых женщин от их проекта! Только понимание того, что в их руках будущее если не всего человечества, то хотябы немалой его части (а вдруг их движение захватит многих и многих?), одно это понимание давало им силы, вдохновляло и вселяло уверенность в успехе начинания. Так эволюционизирует любовь.

           Наше время.  В парке, где сидела Татьяна , новое поветрие - кормление грудью младенцев. Было около четырех часов пополудни. Тепло, легкий нежный ветерок, в полутени молодые мамочки, прикрывая малышей платком, дают им грудь. Тут же, так как это детская площадка, бегают уже давно отнятые от груди дети, сидят папы и мамы, индеферентные сему увлечению. "Хорошо еще, что не занимаются любовью" - подумала Таня. Ей казалась несомненной интимность таких вещей. Человек возвращается в природу? Демонстрирует свою тесную связь с ней, свою принадлежность к природе? А ведь животным свойственно скрывать своих детенышей до поры до времени.... Даже соитие животных не такой интимный акт для них самих,  как рождение и вскармливание детей... Татьяне было неловко, она не разделяла мысль о том, что кормить грудью детей прилюдно - это норма. Она считала это демонстративным пренебрежением, навязыванием новых норм и так далее, некоей дискриминацией тех, кто находится рядом и никого не кормит, хотя бы в силу своего возраста. И вообще, разве ребенку нравится быть прикрытым тряпкой?
            Тане наскучило это общество, она встала со скамейки и тут....тут она чуть не переплюнула кормилиц - она поняла, что у неё расстегнута юбка на две или три пуговицы сверху. Она схватила юбку, готовую соскользнуть с ее бедер, и именно крутым своим бедрам она благодарна тем, что они на секунду задержали плавное это скольжение. Две выпуклые подушечки не дали юбке упасть, да и Таня вовремя вспомнила, что расстегнула юбку, когда сидела - юбка давила на живот. А на нее смотрели четыре пары глаз, в том числе две пары глаз молодых папаш. Она шла по аллее, за разросшимися кустами шиповника, скрывшими ее от кормящих дев и их мужей и давилась от смеха. Еще миг и она сравнялась бы, нет, переплюнула их в своей свободе и единении с природой! И сейчас она хохотала, вспоминая это событие. Главное они будто бы ждали чего-то, ибо все четверо повернули головы и настороженно наблюдали за ней. Возможно думали, что  уходя  она скажет что-нибудь осуждающее.  Она представила, что говорит: "Как вам не стыдно!" И при этих словах у нее падает  юбка.

                Лето закончилось в двадцатых числах сентября, резко и бесповоротно. Солнце все еще светило, но дневная температура воздуха колебалась около двенадцати градусов тепла, а ночные опускались даже до плюс пяти. Герани впервые ночевали на подоконнике, перенесенные с балкона.  Наступало время, когда можно  приводить свои мысли, чувства и шкафы в порядок. Полгода чила и гедонизма закончились. Может быть в репертуаре жизни спектакли про любовь уйдут на второй план, в афише появятся семейные и производственные пьесы.
           
Время слушать сказки.

            В одном старом-старом городе на узкой улице, в старом-старом доме жила женщина. Она не была слишком старой, но не была и молодой. У нее было много воспоминаний, но она ими не пользовалась, у нее было немного надежд, она их любила и не прятала ни от себя ни от других. Она знала о людях многое, но иногда удивлялась их непредсказуемости. Она не была слишком добра, но никогда не делала людям зла. Женщина пыталась понять природу зла, понимая природу добра. Однажды она поняла, что борьба со злом забирает силы, изматывает, портит жизнь. Женщина стала наблюдать за собой и заметила, что большую часть дня она сражается со злом, тратя на это уйму времени, сил и средств. Она решила теперь оставить все, как есть. Зло непобедимо и неистребимо, и оно хочет, чтобы его всегда замечали, с ним боролись и терпели поражение. Женщина решила не замечать зло. Вернее она, конечно, его замечала, так как оно очень активно и навязчиво дает о себе знать, но решила не обращать на него своего внимания, вернее не заострять внимание, не зацикливаться, быстро забывать о зле. Зло питается памятью о нём. Еще женщина заметила, что зло сопровождает добро. Если есть зло, значит где-то рядом добро, ибо зло идет за ним по пятам, вернее опережает его, забегает вперед, отвлекает на себя внимание. Женщина поняла, что добро не заметно, неуловимо, кажется, что его и вовсе нет...
         И вот однажды утром, когда она пила свой кофе, в дверь постучали.
Она открыла дверь, но у двери уже никого не было. Однако у порога стояла большая корзина и в ней что-то шевелилось. Татьяна, а именно так звали женщину, осторожно нагнулась и медленно приподняла край большого белого платка и тут же отпрянула - из-под платка на неё смотрели два синих глаза, в которых дрожали слезы. В корзине лежал ребенок. Это был совсем маленький ребенок. Подкидыш! Тане подкинули ребенка! Что было делать? Конечно, она не могла закрыть дверь и оставить корзину с младенцем за порогом. Но взять ребенка и внести в дом означало бы, что она покорно приняла сей дар. Сомневаясь в правильности своего действия, возмущаясь теми, кто поставил на ее порог корзину с ребенком, она все же взяла ее и внесла в дом.
         Некоторое время Татьяна колебалась, опасалась, что её могут обвинить в похищении ребенка. Она подумала, что стоило бы отнести малыша к старосте, рассказать ему, что обнаружила подкидыша у своих дверей...Но в тоже время она рассматривала сей факт, как нечто очень личное, предназначенное только ей. После раздумий, во время которых Таня распеленала малыша, она приняла решение оставить его у себя. Это был очаровательный мальчик, он резво бил ножками, помогая новой маме освободить себя от пеленок, гукал, пускал слюни, взмахивал ручонками и даже улыбнулся. Таня решила, что мальчику чуть больше двух месяцев от роду. Он был чистенький, беленький и, похоже, был сыт. Однако, следовало изучить содержимое корзины. В ней был запас рожков с молоком, как оказалось материнским, чуть позже Таня попробовала его на вкус, да, резкий привкус нашатыря убедил её в этом, тут был запас пеленок, распашонок и записка. Нетвердой, видимо от волнения,  рукой, почти детским почерком было написано, что мальчика зовут Владимир, ему два месяца и только чрезвычайно тяжелые обстоятельства заставляют её, любящую мать, оставить ребенка на попечение доброй женщины, коей слывет в округе Татьяна. Ни имени матери, ни слов о том, собирается ли она когда-нибудь забрать сына обратно
в записке не содержалось. Сердце Тани наполнилось и теплом и горечью одновременно и она поклялась и себе и несчастной мамаше, что позаботится о мальчике. Она решила до поры до времени скрывать ребенка от посторонних глаз, благо ее дом находился на краю городка, стоял в стороне, обособленно, и был скрыт садом, а также весьма внушительной каменной оградой. Потом она, если потребуется, скажет, что ребенка прислала ей на воспитание сестра, живущая далеко, в столице их небольшого царства-государства. Татьяна не стала менять имя младенцу, Владимир так Владимир.
              Жизнь Татьяны наполнилась заботами, радостями и тревогами, она хлопотала по дому, готовила еду себе и малышу, стирала, утюжила, шила и вязала, придумывала разные забавы для дитяти. Беспокоится о здоровье мальчика на приходилось - женщина знала тайны народной медицины, слыла знахаркой, умела заговорить любую хворь взрослого, а уж тем более
ребенка, заговорить не только актуальный недуг, но и поставить непроницаемую защиту от бед и напастей на всю жизнь. Так шли дни за днями. Владимир подрастал, радовал Татьяну успехами в своем развитии и физическом и умственном, через полгода он твердо встал на ножки и глядя на женщину своими огромными васильковыми глазами в обрамлении темных длиннющих ресниц, сказал "мама". Мама! Малыш протянул к ней ручки и сделал свой первый в жизни шаг.
  

          Реальность.  Таня задумалась о подмене понятий. Однажды много лет назад ей пришло на ум, что зло объективно, а добро субъективно. Если глобально смотреть, то объективное - истинно, а субъективное ложно, если не совпадает с объекьивным. Следовательно, те, кто зол, кто видит прежде всего плохое, а зачастую только  плохое - не обманываются и не обманывают, а те, кто старается (!) видеть хорошее, лгут и себе и другим. Вот почему добрых людей не любят - им не верят, считают притворщиками, которые по непонятной причине не хотят видеть, что всё кругом плохо. Если злого человека спросить, почему он говорит о другом плохо, он ответит: "Я говорю правду. Я что, должен врать?" Вот и что с этим делать? Только субъективное усилие отдельного человека, который возьмется не замечать недостатки, а станет видеть достоинства, только это усилие способно  сделать добро  реальностью, объективной ли - другой вопрос. По сути, вся жизнь людей и животных проходит в противостоянии добра и зла, где добро осуществляется  посредством доброй воли, а зло творится само собой и воля индивида здесь не имеет значения, он просто плывет по течению мутной и бурной реки Жизни. Хочешь сказать, что жизнь - это зло? По твоей "математической" логике - это так? Ну да, борьба за выживание - это вам, не мерси, пардон, спасибо, извините...
Положа руку на сердце, где мы наблюдаем любовь? Чистую любовь? Конечно, это любовь к детенышам, к малышам и их ответная любовь к родителям. Огромная белая медведица, тигрица, львица терпит любые шалости своих малышей, а те готовы ее съесть, до того они назойливы и "кусачи"... Она своими зубами-лезвиями не принесет им ни малейшего вреда, не наступит, не раздавит, хоть они и десять раз подлезут под ее громадные лапищи... А нежность в звериной паре? Вот здесь точно любовь...

          Ну что ж, а как там наша "мамаша" из сказки? Сердце ее таяло от нежности к этому нежданному чуду! Мальчик, розово-смуглый, игривый, веселый и здоровый - небеса, хвала вам за такой лучик счастья. Таня решила, что ребенок спустился в корзине с веселого облака, или аист принес эту корзину и опустил перед ее домом. Стало быть, небесные силы не позволят отнять от нее этот дар.
            Она стала выходить с мальчиком на прогулку. Заворачивала его в одеяло, укладывала на матрасик, набитый сеном в тележку, накрывала шерстяным пледом и спокойно катила его по дороге. Она могла далеко укатить тележку за пределы городка, шла по проселочной дороге вдоль поля, по тропинке лесочком. Не раз ей попадались навстречу горожане, селяне, другим было с ней по пути. Никому не приходило в голову, что она катит ребенка. Для маскировки она поверх пледа кидала немного хворосту, что-либо из тряпья или ставила кувшин в его ногах.  Иногда она заходила с тележкой на рынок, и укладывала всякую снедь поверх одеяла. Ребенок спал и ни разу не выдал свою "маму". Люди думали, что женщина ходит по своим делам, то за хворостом в лесок, то за продуктами, то еще за чем-либо. Никому не было дела до её забот. У Татьяны не было привычки болтать с другими женщинами, она только сдержанно здоровалась и шла дальше, так она делала всегда, все к этому пртвыкли и никто не мог заподозрить ее в чем-то необычном. Но все же, были и такие женщины, которые пристально следили за ней, так, из обыкновенного женского любопытства, которое берет начало от праздности ума и тела. Эти женщины вечно  задерживались около какого-нибудь прилавка, громко разговаривали о всяких мелочах - о рецептах приготовления еды, о болезнях, о детях, мужьях, погоде, причем говорили об одном и том же по-многу раз. Когда приближалась Татьяна, они усиливали звук своего голоса или напротив, снижали его до шепота, иногда замолкали, а порой громко и нарочито смеялись. Таня их не понимала. Она могла на две минуты задержаться около них, если те более или менее дружелюбно обращались к ней с приветствием или вопросом, несколько минут она поддерживала разговор и удалялась. Удалялась она отнюдь не демонстративно, стараясь не давать повода для осуждения, просто спешила к какому-нибудь прилавку или вовсе уходила с рынка. Однажды одна из женщин приветствовала Таню словами, что не замечала её раньше с тележкой! Другая со смехом заметила, что, мол, не ребенка ли там Таня прячет? Остальные поддержали свою товарку дружным резким смехом. От этого по Таниной спине пробежали мурашки, а на лбу выступили капельки пота. Знали бы они, как близки были к истине! Но женщины были хоть и любопытны, но глупы, они скорее могли выдумать какую - нибудь ересь про кого угодно, чем догадаться о чем-либо. Так или иначе, но Тане следовало быть осторожнее.
            У Татьяны была подруга, которой она могла бы доверить свою тайну, но та жила в десяти киломметрах от нее, была также, как Татьяна, пожилой женщиной, и они очень давно не виделись.