Ш

Ш

— Это просто реальность, ничего больше. И от того, как мы ее принимаем, будет зависеть, кто мы такие. Люди иногда принимают реальность такой, какой им хочется ее видеть, а мы можем принять ее такой или иной, это не имеет значения. Важно, принимаем ли мы её за реальность вообще, — сказала Магда за обедом с Чженом.
Он был в своем обычном костюме, но Магда заметила на нем что-то новое. Какое-то пятно на рукаве. Она не могла понять — и спросила: "Что это?"— а он только махнул рукой.
— Да, но разве не в этом и заключается наша сила? Мы можем выбирать, как реагировать на то, что происходит вокруг. Реальность может быть суровой, но в наших руках — возможность создать из нее что-то прекрасное, — возразил Чжен.
— Ты прав. Но иногда кажется, что эта сила ускользает от нас. Мы можем быть пленниками своих собственных иллюзий и страхов. Как же тогда найти баланс между принятием и стремлением изменить то, что нам не нравится?
— Баланс — это искусство, — продолжил Чжен, делая себе и коту бутерброд. — Возможно, нужно научиться отпускать то, что мы не можем изменить, и сосредоточиться на том, что в наших силах. Каждый из нас — художник своей жизни, и даже в самых темных моментах можно найти свет.
— Интересная мысль. Но как же быть с теми, кто не видит этого света? Как помочь им открыть глаза на возможности, которые они упускают?
Чжен задумался на минуту, потом сказал:
— Иногда достаточно просто быть рядом, слушать и поддерживать. Мы не можем изменить других, но можем вдохновить их своим примером. И, возможно, однажды они увидят, что реальность — это не только то, что перед ними, но и то, что они могут создать внутри себя...
— Ну да.
— А что такое «внутри себя»? — спросил Чжен. — Что это такое? Внутри самого себя! А потом вдруг окажется, что на самом деле это не то место или даже совсем другое! А? Как такое может быть?! Это же все равно что сказать — я есть и больше никого нет. Но ведь это неправда… Получается какая-то ерунда!
— Ну, мы-то ее принимаем за правду... для самих себя?
— У кого-то она менее явная, у кого-то — более. А кто-то не принимает её и видит то же, но в других цветах. Есть и такие, для кого этот вопрос просто не стоит — правда не то что полностью отвергается, её просто нет, — ответил Чжен.
И тут до нее дошло! Магда поняла, что это такое. Это была кровь. И в ее сознании всплыло имя Фьюгарт...

****
Фьюгарт сжимал в руке конверт, края которого истрепались от частого касания. Письмо, которое он получил на рассвете, изменило всё. Мильдогена писала, что отменяет свой приказ и вызывает его в Тубзерин.
— Черт побери! — разозлился Фьюгарт. — За кого она меня принимает? Кто я ей, мальчишка?!
Кавалер был раздосалован. Не то, чтобы ему сильно хотелось убить трех незадачливых шпионов, но он уже почти подобрался к ним и... ему не давало покоя то, что Чжоэн обхитрил его...
Вчера Фьюгарт притаился в тени, сжимая в руке нож с узким лезвием. Его глаза горели холодным огнем решимости... Дождь монотонно стучал по крышам домов, создавая убаюкивающую мелодию, которая скрывала шорохи и звуки шагов. В одном из узких переулков, затененных высокими зданиями, Фьюгарт замер в ожидании. В его руках поблескивал острый клинок, отражающий тусклый свет уличных фонарей.
Чжоэн, ничего не подозревая, шел по привычной дороге. Он шел быстро, стараясь укрыться от непогоды под капюшоном. Внезапно из тени вынырнула фигура, преграждая путь.
Чжоэн молниеносно отреагировал. Лезвие сверкнуло в воздухе, рассекая ткань и оставляя глубокий порез на предплечье Чжоэна. Боль пронзила тело, заставив его вскрикнуть. Но инстинкт выживания взял верх над паникой. Чжоэн резко отступил назад, избегая следующего удара.
— Фьюгарт?! — воскликнул он, вглядываясь в силуэт, вынырнувший из мрака.
Кавалер не ответил. Вместо этого он снова ринулся вперед, пытаясь нанести решающий удар. Но Чжоэн был готов. Он ловко увернулся, ударив нападавшего ребром ладони, и побежал прочь, оставляя позади капли крови на мокром асфальте.
Преследователь не отставал. Они мчались через пустые улицы, петляли между зданиями. Сердце Чжоэна колотилось в груди, словно хотело выскочить наружу. Страх придавал ему сил, помогая избегать опасных поворотов и неожиданных препятствий.
Наконец, Чжоэн добрался до оживленной площади. Здесь еще было много людей, которые могли стать его щитом. Он остановился, тяжело дыша, прижав раненую руку к телу. Рана была не опасной, но кровь всё еще текла, пропитывая одежду.
Фьюгарт исчез так же внезапно, как и появился. Он растворился в темноте, оставив после себя только ощущение угрозы. Чжоэн огляделся — никто не обращал на него внимания. Люди проходили мимо, занятые своими делами...

****
Епископ Аэльхейд сидел в своем кабинете, окруженный свитками и книгами, когда его мысли начали блуждать по вопросам управления и власти. Он размышлял о преимуществах теократического общества, где божественное руководство служит основой для законов и моральных норм.
После встечи с Оортебусом и его подопечным епископ часто вспоминал и свой разговор с чернокожей красавицей. Ему показалось, что она обладает умом, способным на парадоксы, а его заботил вопрос о процветании Империи.
— Процветание? — усмехнулась она. — Это зависит от того, что мы считаем процветанием. Для вас это может быть единство под божественным руководством, но для меня это свобода выбора и возможность исследовать альтернативные пути.
— Свобода выбора может привести к хаосу... Без божественного закона люди могут потерять моральный компас. Как вы можете утверждать, что это приведет к лучшему?
— Моральный компас — это просто удобная иллюзия! Истинная сила приходит изнутри, из понимания себя и своих желаний. Империя не можетоставаться в рамках старых догм.
— Но без этих догм мы рискуем потерять свою идентичность. Как мы можем сохранить нашу культуру и традиции, если будем следовать только своим желаниям?
— Культура и традиции должны эволюционировать. Разве не так? — возразила Маори. — Империя должна быть гибкой, чтобы адаптироваться к новым вызовам. Возможно, стоит рассмотреть возможность сосуществования различных верований и подходов, а?
— Сосуществование... Это может быть интересно, но и опасно. Возможно, в этом есть зерно истины. Как вы видите это на практике? Конкретно?
— Создание пространства для диалога, где разные голоса могут быть услышаны. Это не значит, что мы отказываемся от веры, но мы открываем двери для новых идей. Империя может стать сильнее, если будет готова учиться.
—Я должен обдумать это, — сказал Аэльхейд. — Возможно, в нашем стремлении к единству мы забыли о важности разнообразия. Но как найти в этом деле золотую середину?
Итак, епископ сидел в кабинете, наполненном  древними свитками и книгами, которые хранили мудрость веков. Вечерний свет мягко освещал его лицо, и он задумался о будущем своего народа. В его сердце росло убеждение, что общество, основанное на божественных принципах, может стать идеалом для его верующих.
Аэльхейд начал свои размышления с того, что теократия обеспечивает единство и согласие среди людей. В мире, полном разногласий и конфликтов, он видел, как вера может объединить людей под одним знаменем. "Когда мы следуем божественным заповедям, — думал он, — мы становимся частью чего-то большего, чем просто индивидуальные интересы. Мы становимся частью божественного плана."
Он также размышлял о моральных основах, которые теократия может предложить. "Вера в высшие силы дает нам моральный компас, — продолжал он. — Законы, основанные на священных текстах, могут направлять нас к справедливости и добродетели. В таком обществе каждый будет стремиться к благу, а не к эгоизму."
Аэльхейд понимал, что только теократия может обеспечить порядок и стабильность. "Когда правители действуют в соответствии с божественной волей, — размышлял он, — они становятся не просто властителями, а служителями народа. Их задача — заботиться о своих подданных, как пастырь заботится о своих овцах". Он считал, что это может предотвратить коррупцию и злоупотребления властью, которые так часто встречаются в светских режимах.
Епископ также осознавал, что теократия может способствовать духовному развитию. "В таком обществе каждый будет иметь возможность углубить свою веру и практиковать добродетели, — думал он. — Образование будет направлено на воспитание не только ума, но и души." Он мечтал о том, что в таком обществе люди будут стремиться к самосовершенствованию и служению другим.
"В теократии власть исходит от Бога, и это создает единство среди народа. Когда законы основаны на священных текстах, люди чувствуют себя более связанными с высшей целью. Это не просто управление, это служение., — продолжал он размышлять. — Вера объединяет. Она дает людям надежду и смысл, что особенно важно в трудные времена." Аэльхейд вспомнил о том, как в его епархии люди приходили на службы, искренне веря, что их действия определяются божественным замыслом.
Однако он видел и опасности следования этим путем. В его разуме возникали сомнения. "Но что, если власть будет злоупотреблена? Как избежать тирании, если все решения принимаются в соответствии с интерпретацией священных текстов? Нужно ли оставлять место для человеческой мудрости и разума?"
Несмотря на свои убеждения, Аэльхейд не мог не задаться такими вопросами: "Как избежать фанатизма и догматизма в таком обществе? Как обеспечить свободу вероисповедания для тех, кто не разделяет наши взгляды?" Эти мысли терзали его, и он понимал, что путь к идеальному обществу не будет легким, что теократия, хотя и имеет свои преимущества, требует мудрости и осторожности. "Как же найти баланс между божественным и человеческим?" — задавался он вопросом, осознавая, что это будет его жизненной задачей.
В конце концов, епископ Аэльхейд решил, что его размышления должны быть не только о преимуществах теократии, но и о вызовах, которые она может принести. Он знал, что истинная вера требует открытости и готовности к диалогу, и что только через понимание и уважение других взглядов можно построить общество, в котором царит мир и согласие.

****
Ранним утром, когда Оортебус досматривал последний сон, Эолл вышел на прогулку. Птицы, как обычно в это время суток, пели свои утренние песни; а в небе плыли облака, которые были похожи на огромные белые паруса.
Но вдруг что-то заставило сердце забиться сильнее: впереди показалась стройная женская фигура. Через несколько шагов молодая нарядная дама сделала Эоллу знак остановиться.
— Здравствуй! Меня зовут Меагда, — ласково сказала она. -- А ты Эолл?