15. Падение республики

15. ПАДЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ. То, что Новгород когда-нибудь войдет в состав его государства, Иван III не сомневался ни на минуту. Лично у него все было к этому готово. Придворные мастера уже, наверное, и сундучок сработали с резными картинками и замком секретным, чтобы было, куда ключи от новгородской цитадели положить. И, тем не менее, с последним ударом Иван не спешил. События последних лет доказали ему, что в военном плане вечевая республика ему уже не соперник. Однако, будучи прагматиком до мозга костей, он, как никто, понимал, что удержать за собой самый большой и самый богатый на Руси город одной только силой будет невозможно. Для полноценного контроля над республикой в её недрах нужно было создать «пятую колонну» - промосковскую партию, способную на равных противостоять могучим боярским кланам. Свои, «ручные» новгородцы сами потом сдадут центральным властям всех тайных и явных вождей оппозиции. Тем более что сторонников сближения с Москвой в Новгороде было уже достаточно много.

Поначалу Иван действовал незатейливо. Он всего лишь искусно подогревал раздоры между новгородской аристократией и чернью. Любая, даже самая продвинутая демократия, когда-нибудь сталкивается с неизбежным – с расслоением общества по материальному признаку. То, что некогда принадлежало всем, постепенно перетекает в сундуки ограниченного и крайне узкого круга небожителей - избранников Фортуны. Всем остальным – хлеба и зрелищ, но на общественном дне. «Гусь свинье не товарищ» - именно так звучит название самого уязвимого компонента в системе отношений, складывающихся в человеческих сообществах подобного рода. И в этом случае главное - не ошибиться с тем, кого ты хочешь перетянуть на свою сторону, свиней или гусей. Великий князь Иван III решил, что договориться с теми, кого новгородское общество довело до свинского состояния, ему будет несравненно легче. Тот, у кого ничего нет, торговаться не станет.

Иван много делал для Великого Новгорода, еще больше обещал, при первой же возможности активно вмешивался во всевозможные судебные дела, как мог, боролся через своих наместников с произволом местной знати и, в конце концов, сумел-таки навербовать себе среди новгородцев изрядное число сторонников. В 1475 году великий князь, желая, видимо, ещё больше обострить ситуацию в накалившемся добела Новгороде и тем самым ускорить развязку, лично прибыл в северную столицу, дабы вершить княжий суд над мздоимцами и самоуправцами. Несколько дней он пировал на своем подворье, а московские агенты тем временем рассыпались по городу и громко зазывали всякого, у кого есть жалобы или прошения к великому князю, идти к нему на суд. Когда ворота дворца, как и было обещано, гостеприимно распахнулись перед жалобщиками, за их створами уже собралась изрядная толпа тех, кому было, что порассказать своему государю. С утра до вечера Иван терпеливо выслушивал жалобщиков, сочувственно качал головой, грозно хмурил брови, в гневе сжимал кулаки. В те дни ему поведали обо всем, о чем он и сам давно уже знал: и о том, что правители города не пользуются ни доверием, ни любовью горожан, и о том, что они пекутся только о собственных выгодах, что, словно купцы на базаре, торгуют властью и доходными местами, что на все более или мене важные должности утверждают своих друзей и родственников, залезают в городскую казну, как в свой карман, притесняют неугодных и прочее, прочее, прочее… Целые улицы требовали княжеского суда над проворовавшимися чиновниками, и великий князь тут же, на месте, принялся вершить суд, который неожиданно для всех оказался и жёстким, и скорым. Сразу несколько знатных новгородцев были лишены имений и всех должностей, взяты под стражу и высланы в Москву. Такой решительности от великого князя не ожидали даже его сторонники. Пока же город переваривал всё произошедшее и решал, как ему на всё это реагировать, Иван вдруг собрал вещички и был таков – как ветром сдуло. В городе вновь стало тихо и спокойно, так будто ничего и не произошло.

Обескураженная всем произошедшим новгородская знать какое-то время пребывала в состоянии легкой паники и растерянности. «Что это было?» – как бы спрашивали себя бояре, но ответа на этот вопрос найти не могли. В конце концов, все решили, что Москве вновь потребовались деньги, а значит и все Ивановы строгости – лишь очередной наезд московитов ради новгородского серебра, и опальных новгородцев у Ивана можно просто выкупить. Поскольку чернь новгородская к судьбе арестантов проявила полнейшее равнодушие, боярам пришлось срочно скидываться и гнать коней вослед великокняжескому обозу. Посадник, несколько бояр и сам архиепископ Феофил прибыли в Москву и били великому князю челом за своих несчастных земляков. Иван III был с послами вполне дружелюбен, вежлив, из уважения к сану пригласил Феофила во дворец, отобедал с ним, но ни одного арестанта из кутузки не выпустил. Ещё более обескураженное посольство уехало ни с чем.

Суд Ивана III над новгородским боярством сошел московитам с рук. Боярский Новгород «утерся» в надежде на то, что теперь-то его уже долго не тронут. Но, не тут-то было! Началось такое, чего допрежь никогда и не было. Сначала на Москву потянулись новгородцы, искавшие суда у великого князя, и он разбирал из жалобы не в Новгороде, как это было принято, а у себя в Москве, что нарушало все древние вечевые уставы, гласившие: судить новгородца может только Новгород и только в Новгороде. А потом сотворилось и вовсе нечто крамольное! Прошло без малого два года после посещения Иваном северной столицы, и многочисленные сторонники московского князя в Новгороде Великом начали, наконец, оправдывать возложенные на них надежды и вложенные в них средства. Действовали они исподтишка, втайне от республиканских властей, но явно с ведома властей московских. В противном случае затеянная ими провокация могла застать врасплох обе стороны, и тогда все усилия промосковской «пятой колонны» могли пойти прахом. В 1477 году из Новгорода в Москву прибыли некие послы, Назарий и дьяк Захарий, которые в разговоре с Иваном III от лица всех новгородцев именовали его не просто «господином», как раньше, а «государем». Эта неожиданная «оговорка» была воспринята на Москве, как некая декларация о намерениях, и в вечевую республику немедленно отправился боярин  Федор Давидович с запросом: коли новгородцы называют великого князя своим государем, не означает ли это, что они готовы присягнуть ему, как своему законному властителю, единственному и полноправному?

Как и следовало ожидать, запрос великого князя взбаламутил вечевую республику, и Новгород Великий тут же встал на дыбы. Новгородцы терпели княжий суд, как чрезвычайную необходимость, как единственный противовес боярскому произволу, но отказываться от своих древних свобод они вовсе не собирались. Послу было заявлено: «Мы не посылали с тем к великому князю, это ложь». Марфа и её единомышленники тут же воспрянули духом, во всю глотку начали кричать на вече, что они предупреждали о том, что так и будет, обвиняли сторонников Москвы в открытой измене, звали народ на бунт. По городу прокатилась волна погромов и убийств. Пострадали и те, кто ездил в Москву к великому князю на суд, и те, кто не скрывал своих симпатий к Ивану, и те, чьё поведение просто показалось вечникам подозрительным. В городе вновь стали раздаваться голоса о необходимости союза с Литвой, будто бы этот союз мог ещё что-то изменить. Правда двор московского посла и его многочисленную охрану бунтовщики предпочитали пока не трогать и обходили их стороной.

Иван III известие о чрезвычайно нервной реакции новгородцев на его запрос и об их категорическом нежелании признавать его своим государем воспринял с легкой обидой. Хороший все-таки он был артист, почти профессионал. Призвав на совет митрополита Геронтия, свою мать и думных бояр, он изобразил на лице выражение глубокой грусти, даже, скорби и с легкой дрожью в голосе сообщил собравшимся, что Новгород, произвольно дав ему имя государя, теперь запирается в том, выставляет его лжецом перед глазами всей Земли Русской, казнит его сторонников, как злодеев, да к тому же ещё грозиться изменить и святой клятве, и самому Православию, и всему Отечеству. Скорбь великого князя была столь убедительной, что руки бояр и воевод сами собой потянулись за мечами да секирами. В итоге, кроме самого Вечного Города на Руси не оказалось ни одного местечка или города, которые не прислали бы своих ратников в великокняжеское ополчение. В Новгород немедленно отправился гонец с объявлением войны.

9 октября громадное общерусское ополчение, ведомое самим Иваном III, выступило из Москвы и двинулось в поход. 8 ноября передовые отряды вступили в Елин, где уже скопилась изрядная толпа новгородцев всех сословий, бежавших от бунта. Большинство из них тут же присягнули на верность московскому государю и просились к нему на службу. Туда же, в Елин, 23 ноября спешно прибыло новгородское посольство во главе с Феофилом с просьбой о милости, но с отказом признать Ивана своим государем. Послов не стали прогонять сразу, позволили им вкратце изложить московским властям свое видение проблемы да заодно побродить по громадному великокняжескому лагерю и впечатлиться. Пока московские бояре спорили с послами, боярин-князь Даниил Холмский, боярин Федор Давидович, князь Оболенский-Стрига и другие воеводы выдвинулись со своими отрядами из Бронниц к Городищу и заняли все окрестные монастыри, дабы не позволить новгородцам придать их огню. Затем Холмский перешёл по льду Ильмень и в одну ночь, взял Новгород в кольцо. Только после этого новгородским послам было велено возвращаться в свой город и передать его обитателям слова великого князя: «Буде Новгород действительно желает нашей милости, то ему известны условия». 27 ноября к новгородским стенам начали стягиваться главные силы великого князя. 29 ноября город был взят в плотное кольцо осады и отрезан от внешнего мира. Половину войск Иван III тут же распустил по окрестным селениям для поиска съестных припасов, повелев воеводам вернуться в великокняжеский лагерь до 11 декабря. Окрестности северной столицы подверглись разграблению и разорению. В Псков, к наместнику Василию Шуйскому отправился гонец с приказом выступить на соединение с великокняжеским войском. Очевидно, это было чем-то вроде проверки на «вшивость». Войск Ивану и своих хватало, но ему было необходимо узнать мнение Пскова на счет всего происходящего, а может, хотелось продемонстрировать вольнолюбивым псковским гражданам, к чему приводит измена своему государю.

Новгородцы, меж тем, готовились к последнему бою. Они, как могли, укрепили свою цитадель, перегородили Волхов судами, соорудив на них нечто вроде стены, и дали друг другу клятву биться до последнего. Все бразды правления городским ополчением бояре вручили воеводе-князю Василию Шуйскому Гребенке. Впрочем, мирного договора, пусть даже и тяжкого, им хотелось больше, нежели бесперспективной войны. Тем более что к этому времени в городе уже начались перебои с хлебом. 4 декабря Феофил и послы новгородские вторично прибыли в лагерь к великому князю и молили его о мире. Однако их даже не пустили к государю на порог, заявив, что им уже известно о том, как надобно бить челом великому князю. В тот же день к Новгороду подтянулись тверские полки и татарская конница. 5 декабря владыка Феофил вновь бил челом государю и его братьям за Новгород, заявив: «Мы, виновные, ожидаем милости твоей, но какую власть желаешь иметь над нами?» Покорность послов пришлась Ивану по душе, и он им ответил: «Я доволен, что вы признаете вину свою и сами на себя свидетельствуете. Хочу властвовать в Новгороде, как властвую в Москве». После этого послы были отпущены в Новгород с приказом дать ответ в три дня. 7 декабря переговоры возобновились, но вновь безрезультатно. Возможно, Фиофилу удалось получить еще одну короткую отсрочку для дачи окончательного ответа.

Пока вечники размышляли, к осажденному городу подошли псковские полки, а архитектор Аристотель Фиораванти, которого Иван взял с собой в поход, в кратчайшие сроки выстроил под Городищем наплавной мост через Волхов, заслужив за скорость произведенных работ похвалу самого государя. Новгородцы сообразили, что осаждающие готовят штурм, и 14 декабря согласились на все условия, выдвинутые великим князем. 29 декабря в великокняжеский лагерь прибыли полномочные послы веча, которые шесть дней договаривались с московскими переговорщиками об условиях сдачи города. Иван получил право: включить новгородские территории в состав Московского государства, конфисковать или жаловать по своему усмотрению новгородские земли, пользоваться новгородской казной и воинскими подразделениями. 10 января 1478 года Иван III присягнул Новгороду в том, что будет честно блюсти его интересы. 13 января первая группа знатных горожан присягнула на верность государю. 15 января, жалобно громыхнув напоследок, был снят и приготовлен к отправке в Москву вечевой колокол. Вече окончательно потеряло свою власть. 18 января на верность московскому государю в массовом порядке присягнули остальные жители города. 29 января состоялся пир, на котором помимо великого князя и московских воевод присутствовали все новгородские бояре. 2 февраля были взяты под стражу главные смутьяны: Марфа Посадница, её родичи и все самые ярые её сторонники - вожди пролитовской партии. Их немалое имущество и огромные земельные владения были конфискованы и отошли казне.

В 1478 году впервые в русской истории было конфисковано в казну и часть церковных земель, подотчетных новгородскому владыке. Возможно бояре новгородские, таким образом пытались спасти от конфискации собственные вотчины. Церковь на этот счет своего неудовольствия явно не высказала. Жаловаться ей было больше некому. По всем выкладкам выше государя на Руси теперь был только Бог. По крайней мере, сам Иван верил в это безоговорочно, и потому уже тогда стал подумывать о конфискации части церковных земель в пользу государства. Дворянское войско стремительно росло в численности, и для служилых людей требовались все новые и новые поместья. 

Василий Шуйский Гребенка, руководивший обороной Новгорода репрессирован не был, поскольку не являлся врагом идейным и исполнял лишь функции наемного воеводы. Позже он даже был возведен в боярский сан и отправлен наместничать в Нижний Новгород, где через пару лет умер.

17 февраля Иван III отправился в Москву, оставив в покоренном городе сильный гарнизон и своего наместника. 5 марта 1478 года великий князь Иван III торжественно въехал в столицу. Вслед за ним везли «плененный» в Великом Новгороде вечевой колокол и 300 возов с серебром, золотом, драгоценностями и мехами, захваченными в новгородской казне и в имениях опальных новгородских бояр. Вечевой колокол Иван распорядился повесить на колокольне строящегося Успенского Собора. Торжество великого князя было полным. Ему удалось то, о чем его предки после смерти Ярослава Мудрого могли только мечтать. Новгородская Вечевая Республика на вечные времена прекратила свое существование, покорившись московской ветви потомков Рюрика Новгородского.