Разбор стихотворения Я слово позабыл Мандельштама

РАЗБОР СТИХОТВОРЕНИЯ О. Э. МАНДЕЛЬШТАМА
“Я СЛОВО ПОЗАБЫЛ…”


Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
B беспамятстве ночная песнь поется.
Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.
Прозрачны гривы табуна ночного.
B сухой реке пустой челнок плывет.
Среди кузнечиков беспамятствует слово.

И медленно растет, как бы шатер иль храм,
То вдруг прикинется безумной Антигоной,
То мертвой ласточкой бросается к ногам,
С стигийской нежностью и веткою зеленой.
О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья.
Я так боюсь рыданья аонид,
Тумана, звона и зиянья!

А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольется,
Но я забыл, что я хочу сказать, -
И мысль бесплотная в чертог теней вернется.
Bсе не о том прозрачная твердит,
Все ласточка, подружка, Антигона...
И на губах, как черный лед, горит
Стигийского воспоминанье звона.

1920г,
—-------------—
Тема творчества - одна из самых любимых у О.Э. Мандельштама. В приведённом стихотворении Осип Эмильевич размышляет, в частности, об ответственности поэта за свой талант.
И начинает он сразу жестко, с леденящей душу метафоры:
нереализованный творческий замыслел, позабытое, не сказанное вовремя Слово - это слепая ласточка со срезанными крыльями. Живое искалеченное существо, вынужденное вернуться в неживой мир - “с прозрачными играть”.

И в реальном мире в этот момент тоже происходят необратимые преобразования, знак “плюс” меняется на “минус”, уходит смысл.
“Не слышно птиц. Бессмертник не цветет,
Прозрачны гривы табуна ночного” –
живая привычная природа перестала подавать признаки жизни.
Вместо неё возникло жутковатое, бессмысленное подобие - движение энергетиеских вихрей - “прозрачны гровы табуна ночного “.

“B сухой реке пустой челнок плывет” –
апофеоз абсурда как болезненный признак маленького ада.

“Среди кузнечиков беспамятствует слово” –
еще одна метафора состояния, лишенного смысла - механический, изнуряюще монотонный звон кузнечиков, в котором если не умирает, то болеет, “беспамятствует” слово.

Во внутреннем мире лирического героя происходят такие же болезненные процессы.
“И медленно растет, как бы шатер иль храм…” –
такой же шатёр видел в предсмертном бреду Андрей Болконский в “Войне и мире”. Эта отсылка к роману Л.Н. Толстого наглядно пробуждает у читателя комплекс ассоциаций, помогающий понять и прочувствовать боль и мучение души лирического героя.
Горячечный бред продолжается не связанными между собой, как бы случайными образами: храм, Антигона, ластока. Но в искусстве есть закон - ничего случайного не бывает, всё работает на общую идею.
Великий культуролог ХХ в. Ю.М. Лотман предлагает в качестве примера сохранившиеся фрагменты античной архитектуры, или Венеру Милосскую, которую невозможно представить с руками. Более того, все попытки восстановить ей руки были отвергнуты публикой, как вульгарные и кощунственные.
Или, скажем, “эффект патины” на старинных полотнах, когда разрушительное воздействие времени добавляет картине атмосферу благородной старины, увеличивая его ценность. И т.д.
Посмотрим внимательнее на набор образов бреда героя. Шатёр и ласточка понятны, а вот, Антигона?.. Каким ветром её сюда занесло?
Это персонаж трагедии древнегреческого драматурга Софокла.
Надо сказать, что в 1920-е годы (когда было написано это стихотворение) античные трагедии пользовались популярностью на советской сцене. Имя любой из героинь легко ассоциировалось бы с образом безумно мечущейся в невыносимом страдании героини.
Но О.Э. Мандельштам вывел именно Антигону,
Почему?
Конфликт трагедии заключается в неразрешимом противоречии между, гражданским долгом героини, с одной стороны, и долгом родственной любви, верностью нравственным устоям, с другой стороны.
По сюжету, Антигона нарушает запрет правителя на то, чтобы похоронить по-человечески своего брата Полиника из-за того, что он воевал на стороне врага. Убитый юноша должен валяться на площади в знак наказания и назидания. Антигона спасает тело от хищников и надругательства, хороонит его, согласно обряду. Она, сознательно обрекает себя на смерть, нарушив приказ правителя, но сохранив верность родственной любви, нравственному долгу.
По мнению Осипа Мандельштама, творчество поэта, - это такой же бескомпромиссный нравственный долг перед самим собой и законами мироздания. Его лирический герой в стихотворении не соответствует своему высшему долгу, он “слово позабыл”. Образ Антигоны, являющийся ему в бреду, - это нечто, вроде укоров совести.

“То мертвой ласточкой бросается к ногам,
С стигийской нежностью и веткою зеленой” –
слово “стигийская” - это красивое прилагательное от названия Стикс, реки, согласно преданию, отделчющей мир мёртвых от живого мира. Стигийское значит стиксовое, условно говоря.
Таким образом, стигийская нежность - это нечто вроде нежности призрака. Не слишком радужная перспективка, особенно если представить, с каких берегов принесена та зелёная веточка…

“О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья”, –
так выглядят знакомые каждому творческому человеку мытарства поисков, как обязательный этап процесса созидания, сотворения чего-то нового.
Задержимся на минутку на особенностях образной системы Осипа Эмильевича. Его метафоры многоступенчатые, неожиданные и точные
“Зрячих пальцев стыд”. Даже если не знать, что в основе этого тропа лежит древнегреческий миф, изображающий поэта с цевницей в руках, - цевница - это музыкальный щипковый инструмент, в котором заключена творческая сила поэта, - даже если не знать этих тонкостей, читатель без труда может понять красивую метафору о “зрячих пальцах”.
Но какой ясный и объёмный образ - “зрячих пальцев стыд”! Какая точная эмоция!, Музыкант, осторожно нащупывающий верную ноту, художник, наносящий решающий мазок, поэт, находящий единственно верное слово…Деликатность, чувство вкуса, осознание хрупкости найденного…
И следующее открытие - “выпуклая радость узнаванья”.
Так чётко и наглядно поэт нарисовал восторг озарения, осознанния истины, попадание “в яблочко”.
Эстетическое удовольствие при этом подчёркивает драматизм сюжета. Лирический герой горько сожалеет о том, что утратил эти чудесные способности.

“Я так боюсь рыданья аонид*,
Тумана, звона и зиянья!” –
по первому приближению, так продолжается тема сожалений, попытка “сохранить лицо”, “не распускаться”.
Но здесь также заложен и другой смысл - отражение больбы литературных течений “серебряного века”. Это полемический выпад убежденного акмеиста против отжившего свой век символизма.
Акмеизм возник, как протест против эстетики символизма. Он провозгласил реальность, ясность и телесность образов вопреки мистицизму, многозначной неопределённости, минорности символизма. Акмеизм провозгласил также возврат к античности, как к классическому эстетическому эталону. Именно поэтому в стихах акмеистов много античных мотивов.
Мандельштам известен, как блестящий теоретик акмеизма. Его статьи на эту тему были не менее популярны, чем его стихи.
Таким образом, приведённые строки надо понимать так, что поэт опасается впасть в символизм.
Но его опасения напрасны. Невооружённым глазом видно, что его стилистика построена на ясных, материалистических элементах и реальных, зримых образах. Он отлично и глубоко раскрывает тему, при том, что речь идёт о психологических, ирреальных и духовных вещах.
* аониды - это музы по-древнегречески.

“А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольется”, –
эта сентенция одинаково справедлива и для поэта, и для читателей. По сути, в этих словах заключена вся Миссия художника. Любить означает воспринимать жизнь всем сердцем, впитывать эмоциональный опыт. А власть узнавать - это значит открывать новые горизонты, постигать бесконечное разнообразие жизни. Не забываем прибавить сюда работу подсознания, “выпуклую радость узнаванья”.
И всё вместе - это инструменты творчества.
С другой стороны, функции читателей-зрителей-слушателей тоже вполне укладываются в эту лапидарную парадигму. Искусство воспринимается эмоционально - читатель имеет право любить или не любить. А хорошее искусство всегда даёт ему новые знания о себе самом и о мире. Добавим к этому неизменный атрибут популярности - право узнавать знаменитость повсюду и право фанатов любить своего кумира с разной степенью накала, вплоть до растаскивания по клочкам его одежд и реквизита.
Все оттенки значений одновременно вмещает в себя фраза, вынутая из потока обыденной речи и погружённая в поэтический контекст. Такова стилистика Осипа Мандельштама.

И ещё один любопытный факт о волшебном действии этого же самого поэтического контекста. Он позволяет поэту без риска потери качества применять глагольные рифмы .Глагольные рифмы, символ непрофессионализма! Какой скандал! В приведённом стихотворении они занимают половину общего объёма. И кого когда это смутило за более, чем сто лет существования стихотворении?
“Всё учтено могучим ураганом” харизмы, стилистики, сверхзадачи, гораздо более важной, чем каноны формы.

“Но я забыл, что я хочу сказать, -
И мысль бесплотная в чертог теней вернется.
Bсе не о том прозрачная твердит,
Все ласточка, подружка, Антигона” –
здесь интересно подчеркнута многократность безуспешных попыток. Лирический герой уже смирился, сроднился со своим навязчивым бредом: “всё ласточка, подружка, Антигона”…”.
Но вдруг - как гром среди ясного неба - грозный раскат последнего двустишия.

“И на губах, как черный лёд, горит
Стигийского воспоминанье звона” –
появление льда в образном ряду стихотворения логично. Живая вода творчества для нашего героя превратилась в лёд, поставивший всё на паузу анабиоза. Но здесь лёд - чёрный! И он горит! Через несколько секунд мы поймём, что горит не лёд, а воспоминанье стигийского звона. но фраза построена именно так затейливо, чтобы мы не сразу это поняли.
Итак, чёрный лёд, способный гореть. Как бросок в антиматерию. “Стигийского воспоминанье звона” готовит переход в точку невозврата. Но за ней не смерть, как могло показаться вначале. Новое творчество буквально “горит на губах”, От стигийского здесь осталась только невозможность возврата. Но кто захочет после превращения вернуться в прежнее состояние? Какой цыпленок захочет вернуться в состояние яйца? Какой листочек пожелает свернуться снова в почку? Какой поэт, переживший мучительные поиски и нашедший истину, откажется от неё? Она пока ещё пугает неизвестностью, но уже “горит на губах”, готовится к воплощению.
И вот, в этой точке напряжённой неустойчивости поэт заканчивает произведение.
Преодолеет ли герой робость новизны, рискнёт ли шагнуть в новое качество - эир будут новые идеи и другие стихи. Тема творчества для О.Э. Мандельштама является одной из главных.
Сегодня мы разобрали некоторые аспекты одного из классических его стихотворений. Если у кого-нибудь возникнут дополнения, возражения, вопросы, милости просим в комментарии.

Наталия Стеблюк,
ноябрь, 2024 г.