Один день из детства

Утки спешили к воде, переваливаясь с лапки на лапку, словно маленькие шарики, катящиеся по тропинке. Их пёрышки искрились на солнце, а хрупкие тела стремительно двигались, наполняя воздух забавным покрякиванием. За ними, чуть отставав, шла девочка лет шести. Она крепко сжимала в руке длинную ветку. Её кончик медленно тянулся по земле, неспешно скользя по её поверхности, погружаясь в пыль, которая покрывала землю прозрачным слоем. Каждое движение ветки оставляло за собой тонкий волнистый след.

Девочка не обращала внимания ни на уток, ни на дорогу. Её взгляд был прикован к ветке, к тому, как она исчезала и появлялась среди мертвенно-бледной пыли. Заросли лебеды, густо обрамлявшие тропу, почти скрывали её маленькую фигурку. Со стороны казалось, что ветка сама ползёт, управляемая кем-то из зарослей.

Впереди, на берегу водоёма уже собирались друзья, такие же пастухи маленьких уток. Они ждали её, играя, переговариваясь и смеясь. Но девочка не торопилась. Шумный берег был совсем близко, но ей казалось, что он слишком далёк, слишком громок для её тишины.

Она погружалась в тяжёлые размышления о своей вине, о том, что её существование стало причиной всех бед, которые выпали на долю её матери. Когда она, измученная воспалением лёгких, лежала в серой палате районной больницы, её взгляд каждый день с надеждой тянулся к окну, через которое она ожидала увидеть маму. Но мама так и не пришла. Слёзы скатывались по щекам, а сердце терзали вопросы, на которые не было ответа.

Тогда старая женщина, чьё лицо было изрезано морщинами, сказала девочке причину её одиночества.

— Ты просто неродная для отца, — произнесла она, как приговор.

В эти слова, словно остриём ножа, проникла неизмеримая боль. Они срезали всё, что было, и оставили лишь пустоту. Мелкие частицы страха начали ползти по её маленькому сердцу, оставляя после себя холод.

«Как же так? Почему? – эта мысль не отпускала её. – А как же бабушка, мать папы? Она ведь любит меня, а я люблю её. Неужели это не имеет значения?»

Когда девочка вернулась домой, сердце сжалось, и, не сдержав волнения, она задала вопрос, который давно терзал её душу:

— Я не родная?

Ответом ей стала громкая, всепоглощающая злость матери. Она начала кричать, обвиняя дочь во всех несчастьях, как будто сама жизнь рушилась из-за неё. Мать заявила, что все беды происходят только потому, что ей приходится заботиться о ней, кормить, одевать. Слёз не было. Лишь снова болела душа, а в груди пульсировал холодный страх.

Отец не причинял ей зла, но она инстинктивно отдалялась от него, как и от матери. Девочка выполняла все их указания, порой даже больше, чем требовалось, стараясь предугадать их желания, словно боясь не оправдать их ожиданий. Работала, как могла, будто каждый её шаг был необходим, чтобы заработать хотя бы крошку хлеба.

С каждым днём она всё больше отказывалась от привычных вещей: пищи, сладостей, того, что когда-то приносило ей радость. Но дома не замечали этого. Девочка была словно тень, растворённая в повседневной суете, уже не замечаемая родными.

Детская наивность канула в Лету, а вместо мамы, которая должна была быть рядом, появился кто-то чужой. Тётка, которая лишь занимала пространство, но не могла дать ни внимания, ни любви. Она уже не ждала заботы, не верила в тепло и ласку. Это была не девочка, а раненая уточка, которая, несмотря на свои раны, продолжала идти, как и все. Стая уток вела её на водоём к друзьям, где её ждала подлинная свобода, смех, шалости и те краткие моменты, когда мир, казалось, прекращал существовать, и её душу охватывало забытьё от реальности.

Отредактировано Иоанной Невской