Жизнь прожить гл 19 Простить подругу

      Гл. 19                ПРОСТИТЬ ПОДРУГУ.                05. 44г.
С того дня, как Таю настиг тиф, она перестала быть хозяйкой в своем доме. В первый же момент, после длительного приступа болезни, открыв тяжелые веки, она увидела перед собой растерянное лицо Антонины. Тая вздрогнула от испуга. Тело охватило оцепенение усталости, безволия, все в ней пылало, словно ее достали из натопленной печи. Она хотела пошевелить рукой, и тут же снова впала в короткое беспамятство. Через какое- то время, опять, придя в себя, почувствовала свою руку в чужих руках, все поняла и беззвучно заплакала. Сил ни возмутиться, ни выдернуть руку, не было. Вдруг она заметила, что ее рука почему- то тоже вздрагивает: Антонина в исступлении целовала ее ладонь, пальцы и тоже плакала, откровенно, как обманутый ребенок, всхлипывая, и размазывая о ее ладонь слезы. У Таи всколыхнулось в памяти ее трудное детство, годы дружбы с Антониной, их душевные разговоры, взаимная, безотказная помощь. Она сделала усилие, подняла вторую руку, и осторожно положила ладонь на голову Антонины. Та вздрогнула и еще громче заплакала. Они долго сидели обнявшись, и ни о чем не говорили, пока не заворочалась в люльке спящая Маруся.


Стр.46
  Антонина торопливо встала, подошла к люльке, подсунула руку под тельце Маруси.
-Крохонька моя, ты же мокренькая, счас мы тебя, в сухонькое, погоди чуток…
Пока меняла лоскутки пеленок, успела прижаться губами к теплому детскому животику- вот она, настоящая мечта- ради нее- то и стоит терпеть все и жить. 
Антонина по- прежнему продолжала внимательно ухаживать за больной подругой, но состояние Таи требовало лечения. На следующее утро, Антонина, отправив мужа на работу, наскоро зашла проведать Таю, чтоб отправиться в райцентр за врачом. Подходя к избушке, услышала внутри громкий разговор. По голосу узнала голос соседки тети Маши.
-…я тоже думала Тонька- порядочная баба, а ты, Тоськ, разуй глаза, да разгляди получше, что она, сволота, натворила! Попомни мое слово, и к тебе она со своей целью подмазывается. Ведь, все же из- за нее, гадины и ее Володьки, получилось- то, и с моим малым, и с Пантелеичем. Да, я, ей, стерве, этого вовек не прощу! О- ой- не могу! Господи, прости, меня, грешную!
Антонина только успела отшатнуться от двери, как она через секунду растворилась и из избушки почти выбежала растревоженная соседка. Нос к носу увидела побледневшую Антонину, со злом сплюнула ей под ноги, хлопнула дверью и, причитая что- то невнятное, заторопилась от порога.
Антонина стояла опустошенная, нервно перебирала в руках захваченный из дома, узелок с приготовленной едой для подруги и не знала, как поступить. Караул  кричи- ни кто не поймет, и даже не услышит. Вдруг, может ей показалось, или нет, изнутри избушки тихий зовущий голос. Прислушалась, зов настойчиво повторился. Тихо, но разборчиво: «Тонь!» Поняла, что видимо, в какой- то момент в открытом проеме Тая все- таки увидела ее. Антонина, не раздумывая, потянула ручку двери на себя, шагнула за порог. И снова, эти противные слезы.
-Тонь, не обижайся, она- мать, прости ее- шептала тихо Тая.
-Подруга, дорогая, не обижаюсь. Но что ж мне теперь всю жизнь с этим клеймом ходить? Хоть давись! Как бы каждый на моем месте поступил, это можно уразуметь? Ведь и он, Володька попался на удочку, как глупая селявка, и я с ним заодно. А кто знает, как правильно было тогда поступить? Они- то, власть, заварили кашу, стравили нас, как голодных кобелей, а расхлебывать досталось опять же нам, дуракам, простым крестьянам.
Посидев у подруги, покормив ее, Антонина несколько успокоилась, но по дороге в район еще долго стояли в ушах слова Таиной соседки, и все думалось: «Как ни крути, а нажила себе врагов.»
Врача привезли на следующий день. Без труда, вспомнив своего прошлого пациента, докторша строго заявила Антонине:
-Лучший вариант– отправить ее в район, там у нас и лечение и уход. Тем более у нее на руках такая крошка.
Антонина взмолилась:
-Доктор, миленькая, об уходе и за ней и за дочкой не волнуйтесь, она же нам здесь нужна, вы нам только лекарства дайте. А я одна за всех все сделаю.
Доктор внимательно посмотрела на Антонину, затем на больную, вздохнула, видя их умоляющие взгляды:
-Ладно, время, пока, у нас, в госпитале, тоже  не совсем простое, потому и оставляю. Но чуть что- сразу бегом к нам, - требовательно, но легонько постукивала указательным пальцем по уже слегка заметному животу Антонины- самой- то не тяжело будет?- И не дожидаясь ответа продолжила-  не подведите, надеюсь на Вас. Но от ребенка оградить ее немедленно! Основное лечение- питание и чистота. Белье все сжечь, волосы наголо остричь, приеду- проверю.
Антонина растерянно развела руки:
-Доктор, а во что же я ее одену, коли сожгу все? Может лучше хорошенько простирать?
Доктор воткнула руки в бока:
-Горе мне с вами. Хорошо, тогда все в крутой кипяток на полчаса. Это же не шутка- такая болезнь! А порошки принимать, как написано, регулярно- она сунула в руки Антонине карандашную записку-, и кормите, кормите. А об косичке- она обратилась к Тае- не страдай, будешь, надеемся, жива- вырастет и побольше.


Стр. 47
Машина с докторшей запылила по тракту. А подруги остались один на один со своими проблемами, по своей же просьбе.
Тая смотрела на Антонину, и в тоскливых глазах ее стоял один вопрос: выдержит ли подруга все это? Да, было похожее на ту ситуацию, когда Антонина помогала в уходе за Николаем, но тогда Тая сама была на ногах. А теперь она свалилась, и за Марусенькой нужен присмотр, к тому же трезвость Владимира вновь висит на волоске: на днях в поле опять произошла стычка с колхозниками, из- за которой, он чуть снова не запил. Антонина рассказывала Тае, уже откровенно возмущаясь и ругая мужа:
-Другой бы отшутился, перевел на смех, а этот, как бирюк насупился и прет напролом. Видишь ли, не понравилось ему, как кто- то сказал, что Пантелеич что- то делал не так, а эдак. А он им: «Я вам не Пантелеич, и, мол, с меня спрос ни какой!» А ему отвечают, тогда зачем лез на его место, раз мозгов маловато, да еще кто- то ляпнул, мол, упек ни за что, ни про что человека. Тут, конечно не до шуток- грех- то солон. Ну и нашла коса на камень. Ввалился домой, пыхтит, как холодный самовар, и мне заявляет, найди, мол, выпить. А я ему: нет, дорогой муженек, мне твоя выпивка вот тут стоит.
Тая старалась слушать подругу, но долго это делать не могла, мешала усталость. Антонина обернулась, увидела, что Тая закрыла глаза, примолкла. В уголке, в люльке, напоминая о себе, барахталась Маруся. В этот день Антонина решила забрать ее с собой: где мать поможет, где сама, да и все ребенок подальше от болезни. Но с питанием Таи надо было что- то придумать. На лебеде, да крапиве ее не вытащить, хотя и без этого не обойтись. А зерна к весне ни у кого в деревне не осталось ни крошки. Оставалось, пусть и с большим риском, но хоть карман, а набирать из семенного. Чем это пахло – перед глазами был пример с Пантелеичем, но что оставалось делать- приходилось рисковать.
Пока беременность сильно не досаждала Антонину, она  не избегала работ наравне со всеми. И хоть отношение к ней со стороны колхозников не выровнялось, все- таки если ей приходилось браться за мешок, кто нибудь из женщин легонько отстранял ее: «Пусти- ка, дай сама.» Анитонина сначала пыталась сопротивляться, мол, не хуже вас, но ей добавляли в ответ: «Не хорохорься, роди, потом все твое будет.»
На дворе стояли, уже жаркие, последние майские дни, когда сев на веселовских полях заканчивался, и хоть с большим опозданием, а надо было готовиться уже к сенокосу. Но именно в эти дни уполномоченный из района ходил какой- то вздернутый и настороженный. Осталось досеять один из дальних клиньев, когда уже ближе к вечеру, он объявил уставшим севцам:
-Ни куда не расходиться, а все по очереди показывайте свои севалки, и побыстрей.
-Дак, домой пора. С утра во рту маковой росинки не было- попытались урезонить его бабы. Но представитель района, не обращая на их доводы ни какого внимания, тут же начал заглядывать внутрь коробов. Антонину пробил пот. У нее на дне севалки, накрытой платком, возможно, как и еще у кого- то, осталось горсти три зерна для Таи, о чем, видимо, заподозрил уполномоченного из района, Зная отношение к себе односельчан в последнее время, подумала: «Вот я и попалась. Теперь к одному позору добавится другой.» Вдруг, из- за спины услышала тихий шепот: «Дай мне свою, и бери мою …» Не оборачиваясь, Антонина узнала голос Марьи  Фоминичны, Таиной соседки. С трудом проглотила горячую слюну, незаметно прячась за впереди стоящую, освободила петельку, подала севалку назад и так же осторожно подцепила чужую. От стыда и волнения Антонина боялась поднять глаза. Но, ни кто даже не глянул на них.
У тети Маши короб был уже осмотрен, и она, став поодаль, громко спросила:
-Осип Савелич, а кого проверили- то, тем можно домой? Чего ждать?
Тот неохотно оторвал потное лицо от очередной севалки, на секунду окинул злым взглядом колхозников, недовольно буркнул:
-Идите…
Дошла очередь до Антонины. Уполномоченный вприщур, искоса взглянул ей в лицо, не спеша приподнял платок с севалки. На дне ее было пусто. Он резко сдернул платок, бросил его на дно и



Стр. 48
пошел к следующему колхознику. Итогом проверки стали несколько не вытряхнутых на поле севалок, «недобор» с которых составил менее горсти. Под присмотром зоркого ока того же уполномоченного содержимое этих плетушек было вытряхнуто тут же на землю и тщательно им же затоптано в придорожную пыль. Только после этого, довольно расстроенный Иосиф Савелич, устроившись поудобнее, секанул застоявшегося вороного, в белых чулочках жеребца, и загремел на своем тарантасе по дороге в райцентр.