Сто часов счастья. Ч. 1. Взлёт

       Это потом она будет недоумевать, как случилось, что она добровольно оказалась в ненавистном ей месте. А пока она вечерком сидит с дочкой за кухонным столом, ведет неспешную беседу о том,  о сём, т.е. ни о чём. Дочь пристально на неё смотрит и ни с того ни  с сего задаёт вопрос: « И что это ты тут сидишь?» Прозвучавший вопрос возымел неожиданное действие, и она от него не отмахнулась, как это можно было ожидать, а скорее сама задумалась в поисках  ответа. «А действительно, что я тут сижу?» Невысказанная, но, тем не менее, понятная обеим подоплёка была ясна и без слов: «Почему бы тебе куда-нибудь не съездить?» -- благо,  благотворных составляющих любой поездки на тот момент было больше, чем неблагоприятных.
       В её мозгу стали всплывать дестинации-локации, вернее, локации, могущие стать дестинациями  – любимый Псков, неизведанная Вологда. Но Псков отмели, как уже неоднократно опробованный, а посему лишенный новизны, при  слове же «Вологда»  внутри как-то всё съёживалось, чай, на дворе середина октября.
       Чтобы затеплившийся свет интереса не погас в очах матери, дочь отвешивает оплеуху: «Может, Турция?» И к Ииному ужасу  и недоверию к происходящему  она вдруг  полу-согласно кивает головой: "А почему бы и нет?»
       Зная Иечку давно, невозможно смириться  с её полной переориентацией: это ли вырвалось из уст Ии, которая вот уже добрых тридцать лет, т.е. с момента, когда  российские туристы ринулись осваивать и «окультуривать»  побережье Средиземного моря, ничего кроме брезгливости не испытывала при мысли о таком отдыхе.   Турция, ошалевшая от столь массового десанта, грозящего жуткими прибылями, не заламывала устрашающих цен, а предоставляла миллионам (без преувеличения!) русских туристов солнце, море и всё, что включено и выключено.  Чартерные рейсы летали птичьими стаями между российской глубинкой, слыхом не слыхавшей о международных рейсах,  и пусть турецкой, но заграницей. Слово «Бодрум» было у всех на устах, кроме нашей Иечки, которую вышеперечисленные блага оставляли совершенно равнодушной. Больше того, она с презрением относилась к широте устремляющихся туда  народных масс, наглядно демонстрирующих там прелести национальных традиций  и привычек, усиленных все-включающей дозой спиртного. Итак, алкоголь, плюс соответствующий уровень культуры, великий-могучий, приправленный для пряности не слишком нормативной лексикой, а то и рукоприкладством  -- вся эта телесная картина, выставленная напоказ, отвратила Ию  раз и навсегда от Бодрума  и иже с ним. Не помогла даже ценная информация,  почерпнутая при составлении ею  книги о семи чудесах света, одним  из которых как раз и был бодрумский, вернее, галикарнасский мавзолей -- при всём присущем ей уважении к древности.
       Кстати, изучая историю строительства мавзолея  в этом самом Галикарнасе, она пришла в крайнее возмущение. Для всего ста-пятидесяти-миллионного населения СССР не было слова ближе, дороже, роднее, чем слово «мавзолей», ибо кто, как не великий вождь, сделал его таковым?  Мы говорим «Москва», подразумеваем «мавзолей», ну и т.д. А тут такое свинство! Оказывается, так жена окрестила усыпальницу своего любимого мужа, правителя Малой Азии в четвертом веке  до н.э., товарища Мавзола, возведя для него сооружение, обреченное стать одним из классических чудес света, наряду с египетскими пирамидами, статуей Колосса Родосского и другими. Разгневанная Иечка решила, что она  проклятому мавзолишке этого никогда не простит!
        Вернемся к нашим баранам. Решительная дочь принудила Ию ступить на порочную стезю, связав её со знакомым турагентом. Чудная девушка Настя стала присылать ей виды отелей с фотографиями номеров, спа, бассейнов, баров и кратким прейскурантом, или по-теперешнему, прайс-листом. С каждым новым посланием и без того не слишком разыгравшийся Иин энтузиазм угасал всё заметнее. Всё дело в том, что её совершенно не колыхали достоинства ни моря, ни пляжа, ни отеля, ни всего остального, о чём говорилось выше – ей подавай что-нибудь для ума, а все остальные ингредиенты послужат лишь приятной достойной оправой. Но что может быть для ума в отельно-пляжно-бассейной зоне, где хоть сотри ноги до колен, шагая вдоль берега моря,  ничего другого не будет, правда, в  разном ценовом выражении? Нет, нет и нет!
        И вот, наконец, когда от случайно-вспыхнувшей искры интереса  чуть не осталась горсточка пепла, Настю осенило – это будет Сидэ! Что это такое и с чем его едят, Ие было неведомо, но когда она, забравшись с ногами в интернет,  набрела на сайт и всё вычитала об этом городе, все сомнения враз улетучились и вожделенный костёр запылал ярким пламенем ожидания, предвкушения и прочих пылких чувств.
       Неожиданно Иечку устроили все составляющие предлагаемого тура: пусть и ненавидимый ею чартер, но  вылет в человечное время,  готовность турфирмы осуществить трансфер до ворот отеля, а главное – срок: при ближайшем рассмотрении получается не что иное,  как the long weekend, то бишь длинный четырёхдневный выходной, давший название исповеди  - «Сто часов счастья». Цена тура – две Ииных пенсии. Это как? Кому как…
        Сказано -- сделано. Сборы были недолги. Документы на руках. Загранпаспорт, к  счастью, обновлён. Осталось побросать кое-какие вещички  в чемодан  и в путь.
       Дорога в аэропорт в дочернем сопровождении прошла без эксцессов, равно как и прохождение всех видов контроля. Первый круг ада настиг Иечку уже в самолёте. Авиакомпания Turkish Airlines везла на море около трёхсот пассажиров половозрелого возраста, плюс немногим меньше мелюзги, причем не того уже заметно-образумившегося возраста лет пяти, когда  худо-бедно выработан поведенческий кодекс,  а малышни от нескольких дней  до двух-трёх лет, которым всё надо и тут же не надо, всё дай и тут же забери.  Понятно, что команды отдаются вопяще-негодующим тоном. Вся эта компашка ползает, бегает, падает, орёт, радостно улыбается и т.д.  Это украшение полёта спать не хотело, или если одно создание случайно засыпало, где-то начинало вопить другое, и громкому заливистому хору позавидовали бы иные профессионалы. Такая бурная жизнь кипела  на протяжении всего рейса вокруг нашей, не привыкшей к такому антуражу, Иечки. 
       Нескончаемые четыре с половиной часа рейса, наконец, истекли, и Ия подбадривала себя мыслью о том, что теперь всё будет в порядке  и она скоро окажется  в гостиничном номере. Самолёт приземлился с грацией молодого бегемота,  но Ия была готова ему всё простить, раз уж сели заживо.
       Аэропорт Антальи (а их, оказывается, на побережье три, и накануне отлёта она узнает из новостей, что по дороге в один из них автобус с русскими туристами трижды перевернулся – очень вдохновительная инфа!) она осматривать не стала. Довольно скоро на ленте  показался её травмированный  чемодан с отвалившимся куском ручки, который она сразу узнала по опознавательному знаку – георгиевской ленточке и по размеру, ибо весь народ путешествует  с чемоданами, соперничающими с ним по росту.
        Последовавшее вслед за этим полуторачасовое  выстаивание в очереди паспортного контроля в полу-зимней одежде при плюс двадцати шести – не самое приятное времяпрепровождение, особенно, когда ты один на один со своим чемоданом и не с кем поделиться обуревающими тебя плохо скрываемыми радостными чувствами. Чемодан близко -- туалет далеко. Оставишь на кого-нибудь чемодан  и никогда больше с ним не встретишься, равно как и с человеком, облеченным твоим доверием и затерявшимся в много-сотенной толпе.  Шлёпая печать, сотрудники трёх постов не торопятся  и при этом не скрывают своего, хоть и не явно выраженного, но вполне-безошибочно читаемого презрения  к происходящему и каждому проходящему.
        Кривой штамп в сердцевине пустой паспортной страницы,   и ты на свободе.  Оказавшись у выхода из аэропорта в полной темноте и неизвестности, Ия с трудом разглядела персону в форме, которая не отреагировала  на её  английский вопрос, молча отвернулась и радостно начала разговор с компатриотом. Но слово ANEX, название крупнейшей турфирмы, всё же  было услышано и отреагировано махом руки влево. Ия оказалась в компании чемодана в кромешной тьме в чистом поле. Она видит толпу людей, переминающуюся с ноги на ногу у стоек с заветным словом, где шустрые девицы фиксируют ваше имя и суют в руки бумажный огрызок с ненашими буквами и ненашими, т.е. арабскими, цифрами. Засим следует взмах руки – «Следующий!»
       В значительном отдалении,  в бесконечно-простирающемся безфонарном поле  Ия все же различает массу автобусов разного калибра: на ветровом стекле каждого  -- табличка с буквами-цифрами. Большие автобусы (а их не меньше полусотни) тянутся слева; которые поменьше размером, но числом поболее – справа. А куда же податься бедной Иечке с уже ставшим ненавистным чемоданом? В голове сформулировалась и неотступно стучит фраза: « Надо быть полным идиотом, чтобы пуститься в такой путь / забраться одной в такую даль» – возможны небольшие девиации формулировки.
       При этом она ничего толком не видит и очки на носу только помеха: чтобы прочесть номер, нужно подойти к каждому автобусу в отдельности и сравнить его номер со сложным буквенно-цифирным изображением на полученном квиточке. У неё нервный смех, ибо она ясно понимает, что раньше утра  свой автобус не найти, а посему она  обречена на метания с чемоданом то влево, то вправо, коль скоро,  стоя посреди дороги,  ничего не разглядеть.
       Смотрел, смотрел на это Всевышний, да и послал грешной душе спасение – пожилой турок в униформе, прочитав всю предысторию на Иечкином лице, молча схватил её и чемодан и потащил куда-то, указуя на автобус, после чего отбыл под благодарственный молебен.
        Тут турне могло закончиться и нельзя сказать, чтобы благополучно. Несказанно обрадовавшись близящемуся счастью, она ринулась к автобусу,  не разбирая в ночи дороги и не чуя под собой ног. Но не тут-то было: боясь упустить из виду автобус, она не заметила, что на земле лежат трубы, видимо, препятствующие выезду автобуса на дорогу. Нетрудно догадаться, что Ия с разбегу на одну из них натыкается, но  каким-то  чудом ей удаётся сохранить равновесие. Теряя остатки соображения, она вскарабкивается по автобусным ступенькам, плюхается на сидение полупустого автобуса и пытается вновь, в который уже раз, настроить себя  на оптимистичный лад  - отдыхаем!
       Постепенно автобус заполняется народом, который оповещают о том, что дорога займёт около двух часов для тех, кого высадят последними и, конечно, среди них была Ия. Тронулись, куда-то едут в глухую ночь, но вскоре обязательная остановка: всех вытряхивают из автобуса. Не отходя от кассы, в которой Ия поменяла евро на лиры, начинается бурная, шумная, яркая, многолюдная, многоцветная турецкая торговля  всем и вся  -- она же будет сопровождать Ию всю дорогу до Сидэ. Тут же продают знаменитое турецкое мороженое, но  Иечке абсолютно ничего, кроме заветного бесплатного заведения не нужно. И в голове при этом всё тот же припев: «Надо быть полным идиотом…» Ради чего все эти нескончаемые страдания?
       Зная, что от Антальи до Сидэ ни много ни мало  70 км, Ия представляла  дорогу  вдоль морского побережья в виде роскошного шоссе, обсаженного по обеим сторонам величественными пальмами. Однако и тут был полный облом: справа тянулись какие-то плохо-освещённые,  плохо-различимые в кромешной тьме дома, слева простирался бесконечный, ярко-освещённый базар, которому действительно не было ни конца ни края.
       Людей в автобусе становилось всё меньше и, наконец,  была оглашена Иина гостиница в качестве следующей  остановки. Автобус свернул направо, спустился по довольно крутой дороге, ещё раз повернул и остановился перед небольшим сооружением, которое она и разглядывать не стала, ибо  к этому моменту ей уже было всё равно.
       За стойкой освещённого просторного холла она увидела молодого человека. Высокий, красивый Мухтар взял её ваучер, дал кое-какие объяснения и, подхватив чемодан, отправился проводить её  до номера. Он свободно говорил по-английски, поэтому каждый раз во время его дежурств она будет приставать к нему с вопросами  и они будут подолгу болтать  у стойки в отсутствие клиентов или перед входом, где он частенько курил, как очень многие молодые турки. Иечка обречённо шла за ним,  как на заклание. Правда, у неё ещё хватило сил при  поселении попросить “a nice room”. Он открыл боковую дверь, и они оказались в совершенно другом, волшебном мире под звёздным лунным небом. В неожиданно-открывшейся панораме заискрились отраженные огни фонарей, танцующие на  голубой глади  бассейна,  окружённого высокими пальмами вперемежку с олеандрами с глянцевыми листьями и ярко-розовыми цветами   и цитрусовыми  деревьями с плохо-различимыми, но всё же просматривающимися в темноте плодами.  Кое-где за столиками, потягивая  вино и тихо беседуя,  сидели люди. Она ступала по беломраморным плитам рая, по обеим сторонам которого  густо росли усыпанные дозревающими плодами лимонные и  апельсиновые деревья. Мягкий тёплый свет фонарей, растворяясь в  низко-нависшем лунном сиянии,  пробивался сквозь мерцающую, причудливой формы, листву. По обеим сторонам аллеи в густой зелени тесно лепились белоснежные домики, так называемые бунгало.  Стояла дрожащая хрустальная тишина, нарушаемая лишь перестрелкой цикад.
       Наконец, Мухтар остановился, поднялся на ступеньку просторного крыльца, на котором разместились стол и два плетеных кресла, открыл стеклянную дверь домика. С удивлением Ия поняла, что полное примирение с действительностью у неё случилось в тот момент, когда она только ступила на мраморную аллею, ведущую к дому – весь, казалось, дотоле-полученный негатив мгновенно улетучился, словно его и не было.
       Поблагодарив Мухтара, она  поставила чемодан  и осмотрелась.  Широченная удобная кровать, добротная мебель,  огромные зеркала – всё,  как любит Ия.  Теперь она стоит на пороге бунгало и не может отвести взгляд от  ещё не приобретших окраску, прячущихся в листве лимонов слева. Справа  с нескрываемым любопытством на неё  смотрят  и заглядывают в окно  всё-ещё-зелёные плоды густо-усыпанного ими апельсинового дерева.  Деревья  соперничают друг с другом, соревнуясь за приоритет в Иечкиной любви.  Но она полюбила их безоговорочно и сразу, и эта любовь  с ней по сей день. Ну а если быть до конца честной, то в конце пути она  не выдержала  и  зелёную частичку дерева слева,  исключительно с его согласия,  всё же увезла в далёкий солнечный  Санкт-Петербург. 
       Но это всё потом. А сейчас она уже не может жить, дышать, не видя этой южной красоты и величия, создаваемых яркой, низко-висящей луной, которую, кажется, протяни руку и достанешь, четко вырисованных очертаний звёзд на густо-смолистом  блестящем небе.  Куда ни глянь -- молчаливые, воздетые к небу головы и руки пальм, приземистые авокадо, киви, апельсины, лимоны.
       Прямо перед домом  -- огороженная тонкой проволокой площадка, в центре которой растёт огромная старая пальма. Вокруг неё и на ветвях сидят и скачут невиданные яркие разнокалиберные попугаи и другие заморские птахи.  Тут же полукругом стоят  удобные скамьи, в центре теннисный стол.  Ничем не нарушаемая тишина.  И этот притягательный, волшебный,   сбивающий с толку свет: то ли луна, то ли свет фонарей, утопающий в густой глянцево-перламутровой  зелени.
       Ие не до сна и всё-таки хочется увидеть море. Мухтар уверяет, что ходить одной  даже в полночь здесь совершенно безопасно, и она направляется к морю. Оно действительно близко: не прошло и пяти минут, как она оказалась на набережной, так называемом Променаде. Вечерне-ночная жизнь продолжалась, немногочисленные гости сидели на террасах кафе и ресторанов. Иечка подошла к простирающейся водной глади. Но душевного трепета эта близость у неё, как она и  предполагала, не вызвала – море тихо лежало у её ног и ничем не могло ни завлечь, ни заворожить нашу Иечку.