Боль Бога

Иван Алексеевич Драгин тяжело встал, тело едва подчинялось его желаниям. Ему, телу, было уже не интересно, что оно служит хорошему человеку, известному писателю и блогеру, который возглавлял общественный совет русской литературы при министерстве культуры. Драгин постоял, качаясь на ногах, готовый упасть в любую сторону, потому что было всё равно, что будет бокам, ногам, сердцу и голове. Да скорей бы треснула при падении, чем вымучивать из себя «активную» жизнь! Конечно, он  не был сварливым стариканом, а оставался человеком с трепетной душой, по ночам он писал эссе, стихи, очерки. Слишком много он думал о своём предназначении ломать этот мир и сочинять новый. Да-да, сочинять, творить его так, чтобы никому в нём не было плохо, скучно, больно и можно было ощущать счастье своего пребывания в нём. Супруга это понимала и боялась увидеть на лице мужа разочарование бесполезными потугами улучшить мир и поторопилась умереть. Да она и не хотела жить больше него. Да она впервые за всё своё существование поторопилась и сейчас спокойно лежит под тяжелой мраморной плитой на городском кладбище. И озаботилась, чтобы рядом было свободное место для него.
«Почему мы должны умирать, словом, исчезать из этого мира?»
Иван Алексеевич огляделся. Он один на широкой кровати. Но. казалось, что все мертвецы мира лежали рядом на ней и ругались между собой за место быть ближе к нему. И понимали, что ему нельзя мешать, потому что он может встать и захочет писать.
«Умереть – это значит освободить место другим, а самому переместиться в другой мир. Но существует ли он? Вот в чём вопрос. Не обманываем ли мы себя «вечным» существованием? Уж какие люди умирали, и не тешили себя надеждой где-то появиться в другом образе. И Христос не знал, что будет вечным. Он умирал в муках, как простой человек, хотя его мучители смеялись, мол, что же ты, прояви себя как бог?!
Но ведь именно как бог он вёл себя, когда его руки прибивали к перекладинам креста, а это уже по себе боль невероятная! До самой смерти оставались минуты, часы, мгновения страшных мучений!
Люди легкомысленно привыкли видеть Его на кресте, словно он уже не существовал, словно жизнь уже ушла из Него. Но он ощущал и терпел адскую боль даже от невозможности пошевелиться, сменить позу, развернуться. Что было возможным, когда  Он спал и был свободен. А сейчас самое сильное испытание - скованность тела и, ещё, казалось, в равнодушном взгляде сверху. Он считал мгновения, когда Отец Его решит, что с Его Сына хватит, надо дать Тому вечность, которую он создал для себя.
...На многих рисунках и по рассказам очевидцев Его ноги опирались на деревянный выступы и поэтому были согнуты под углом сорок пять градусов, так, что тяжесть всего тела приходилась на мышцы бёдер. Это очень мучительная поза, о чём пишут специалисты от медицины, и что через несколько минут такого положения замучают судороги по всей длине ног.
Писатель как-то заговорил с лечащим врачом о Христе и Его распятии. Тот улыбнулся так, как улыбаются в скорби, чтобы перестроиться в настроении, а после его врачебный опыт быстро нарисовал перед ним удручающую картину, он представил измученного Христа на кресте, сказал несколько незначащих слов, а после заговорил, как опытный патолог, хотя и не был им:
- Случилось то, к чему стремились его палачи: кровь собралась в пространстве Его сердца и переполнила его. В итоге произошёл разрыв сердца. Можно сказать, оно лопнуло и это принесло смерть... И вы знаете, когда «сердобольные» воины подошли к Нему, чтобы переломать ноги, чтобы ускорить смерть, Он был уже мёртв.
И Иван Алексеевич долго не мог видеть этого врача и подгадал уйти из больницы, когда тот уехал из города по врачебным делам.
«Как мы можем после этого бояться умереть? Ещё предугадываем свою кончину и представляем скорбь родных! Как всё это мелко, ничтожно и недостойно нас!»
Драгин вздохнул и подошёл к окну. За ним жизнь кипела, смеялась, бегала на солнце, а то плелась в тени старушкой с древней сумкой, которой не меньше полувека. Однако это было движение и называлось жизнью. И даже долгое сидение на скамейке у подъезда – это жизнь. И свалившийся алкаш – всё равно это жизнь. Кстати, от неё-то как раз и убегают такие люди. В каком-то тумане ненависти ко всему! И никто из них не думает о Христе. Был ли он или не был, какое это имеет значение?! Христа придумала цивилизация из инстинкта самосохранения. На всякий случай. Из-за незнания, что за Смертью!
Но боль Христа – это жизнь, которая предполагает Великое Осмысление самою себя!
«Ну вот, кажется, я что-то понял,» - усмехнулся своим мыслям писатель.
Он сел в кресло и замер.
В это же мгновение над ним возник он сам, прозрачный и колышущийся над тем, что мирно застыл в кресле.
Призрак «взглянул» наверх, потолок над комнатной и ещё пять этажей над ним растворились и над землей разверзлось темное небо.
Никто не звал писателя, развернув тоннель к светлому миру. Всё молчало и что-то ждало.
Он понял, что ждут его пробуждения. Надо открыть глаза… души. Он открыл и мир взорвался, превратив душу во вместилище неизмеримо большого света…