KROYchic

****
Посвящается моим родителям.
*
Ах, обмануть меня не трудно!…
Я сам обманываться рад! А.С. Пушкин.
*
«А деньги у людей, это новый бог, которому они готовы служить вечно…»
                Игорь Райбан.
*
В дизайне обложки, использована работа, — Алевтины Пугач.
*
Аннотация:
В романе описывается необычная судьба человека, называющимся, — «кройщик».
От чего так произошло, рассказывается в отдельных главах, начиная с детства, со школьных годов, молодостью в 90-ых, заканчивая нашим временем.
*
Вступление.
Почему люди всегда врут?
Странный вопрос, на который никто толком не ответил.
Великие мыслители на протяжении веков рассматривали тысячи бесполезных вопросов, а этот обошли вниманием.
Констатация факта такова, что люди всегда врут другим людям.
Особенно взрослые. Всем, друзьям тоже.
Даже самому себе лгут. Веками, тысячелетиями.
Какие причины? Всегда по-разному. Врут, чтобы не отдавать одолженные деньги; врут, чтобы скрывать измену в отношениях; врут в сфере наук, чтобы присвоить только себе научное открытие; врут на уголовных судах, чтобы посадить невиновного. Да мало ли зачем.
Люди излагают факты, пишут посты, издают книжки, снимают фильмы, сериалы.
Только зачем, если является обманом.
Наверно понимают, что хотят жить, как можно больше.
Наши глаза тоже лгут, как память, воспоминания, окружающая действительность. Сама жизнь человека нередко обманывает его самого.
Рекламные слоганы, заголовки разных видов, тексты песен, слова из патриотических лозунгов, разве в них присутствует хоть капля правды?
Ведь они тоже придуманы, затем разработаны не роботом, а живым человеком. Созданное враньё для одурачивания других людей.
Мир иллюзия, нечего больше.
Придуманный бог, который ничего не решает, не делает.
К которому люди ходят за покаянием, рассказами о грехах.
Только дело не в нём, не в этом.
Нет ничего, кроме пустоты. И там бога нет.
Наверно баг софта онлайн игры.
Когда игрок бежит к священнику, тут с неба: «+ 500 очков к карме!»
Зашибись? Конечно зашибись.
В мире, где Мир, сам по себе состоит из глобального обмана.
*
Глава Кройщик.
«Никем незамеченный, он проскользнул в сад с зелёными деревьями, где люди счастливы и радостны, дети их здоровы, а жены прекрасны и тучны, как спелая дыня…»
С некоторых пор, не интересуюсь политикой.
Для меня чересчур, с головой окунаться в дерьмо, хватает своего с избытком.
С ранних лет понял: то, что заявляют люди с высоких трибун, одно циничное враньё, которое пронизывает всю жизнь.
Недавно приснился сон.
Наша квартира, всё четко, вплоть до самых мелких деталей.
Как во сне, хотя это и был сон.
Мать, бабушка, брат, они оставались живыми.
Кроме меня, ведь это я выглядел неживым, в их понятии.
Каким-то не таким. Они чувствовали, всё понимали.
Почему-то захотелось запустить поток.
Неважно какой: голосовой, игровой, или с общением.
Сказал брату, чтобы он достал картонный ящик с шифоньера.
В ящике покоились принадлежности для считальника (компьютера).
Он принес, мы принялись раскладывать их по отдельности:
вот зарядки, переходники, здесь камеры-паутины, шнуры, кабели.
Ничего нового, сплошная бутафория.
Наконец, всё готово, запустил поток.
Ведь всё ж таки айлукер, худо-бедно, на моём членстве числятся несколько сот тысяч подписоты чело-битных, которые иногда канатять.
Хотя, что тут говорить, ведь станет чуть известным айлукер, то начинает, просить копеечку через «Канат», не говоря уж о челах, или чело-битных; те просят, так чуть ли не плачут, канючать: дайте денежку, подайте.
Эх, вот нет, чтобы им идти на заводы работать, или в «нос» идти, так нет же, — хочу стать айлукером.
Я же работал на заводе, ничего, приподнялся.
Да, мне канатять, поэтому эти бабки надо бы иногда отрабатывать.
Но такое происходило во сне, а в жизни таким никогда не занимался.
Считальник, веретено, умник, телега, вася, — больше ни на что ни способен.
Извините, но в жизни далёк от всего современного.
Поток распахивался так, то есть начало, потом не помню.
Сон прервался, но кое-что осталось в сознании:
«…. и я Демьян Голубь, снова с вами! Да-да, оу-оу, вот мой историс, ловите мои чело-битные…»
Я стал богом, кумиром, идолом для всех.
Мог бы мог повелеть облизать мои ботинки (виртуально), они сделали бы.
Но так бывает только во снах, а в действительности…
*
Мой бедняга папашка, по случайным рассказам мамы, являлся поляком по происхождению, весьма строгого католического вероисповедания.
Хотя оно не мешало ему в мирской жизни пребывать свободным художником, в буквальном смысле, зарабатывая кистью себе на хлеб. Он разрисовывал стены в спортивных залах гимнастками, могучими силачами; оформлял дворцы культуры правильными лозунгами, портретами вождей коммунистической партии.
Кроме таких денежных заказов, брался за работу в церковных приходах, где писал фрески, иконостасы, конечно на православную тему, но ему не противоречило внутреннему убеждению, что господь бог один для католиков, для всех остальных верующих.
Ему было за пятьдесят лет, с харизматичной внешностью иностранца, а ей всего исполнилось 18, когда они познакомились.
Он работал над оформлением городской выставки, она же в то время, начинающим искусствоведом, готовя ту выставку к первому открытию.
Через полгода они поженились, сходили в ЗАГС, чтобы расписаться, сыграли скромную свадьбу, а в мае 1973 года, появился я.
От него мне досталась фамилия, — Голанд, что немного смахивает на «Воланда», но в переводе с польского, означает обычного голубя.
Также отец настоял на имени, — Дамиан, тут наверно переводить не нужно.
От мамы выпала на долю русская внешность, ярко рыжие волосы, которые, начиная с молодости, бесцветил, по мере моего желания.
Через пару лет, в разгар социализма, исторического застоя, отцу пришлось вернуться в Польшу, на историческую родину. Мама оформила развод по настоянию некоторых соответствующих органов.
При этом пришлось сменить фамилию, — я превратился в Голубева, мама стала Голубевой.
А моё имя в итоге изменилась на Демьяна, так записали в свидетельстве о рождении, потом в паспорте.
В школе кличка всталась, соответственно Голубь, она так приросла к шкуре, к моей личности, что иногда представлялся так незнакомым людям, — Голубь и всё.
Она прижилась вроде моего псевдонима.
Перед смертью отец вернулся сюда, под конец перестройки, в зарождение новейшего времени лихих перемен.
Но было уже поздно, ведь разбитые отношения нельзя склеить заново.
Ему пришлось переехать, жить в другом городе.
Обзавёлся другой семьей, где росли другие дети.
Через лет шесть, точнее не знаю, он скончался, наверно от возраста.
О его смерти узнал случайно, тоже через некоторое время, так как в последние времена, потеряли связь друг с другом.
Его дети, продали квартиру, поменяли место жительство.
Поэтому в наследство досталась лишь пара пожелтевших фотографий, его несколько писем к маме, хранившиеся у нас в квартире. Хотя оставалось одно; картина, прямо на стене дома, где он жил перед смертью.
Недавно появилось модное течение уличное искусство, когда люди расписывают баллончиками торцы многоэтажек полосами, или в лучшем виде абстрактно-модерновыми раскрасками, мерзко раздражающими глаза.
Отец же, стал одним из первых, кто подал такую идею, по облагораживанию городской среды обитания, только он рисовал масляными красками, малярными кистями.
Что же там изображено? Голубь? Не совсем так.
Голубь присутствовал, но он очень маленьким, совсем незаметным на общем фоне, как фамильная подпись художника, божественного творца Дамиана.
Я приехал в город, где он жил, после всего, конечно самих похорон.
Замер на месте, поражённый увиденным; на торце, на всю высоту девятиэтажного дома, стоял на одной ноге длинноносый фламинго, высились зелёные пальмы, синее море провожало багровое солнце, уходящее в апельсиновый закат.
Только нарисован фламинго не розовым, как в песне, а фиолетовым.
Отец не рисовал привычные картины на холстах, в деревянных рамах, которые потом висят в музеях, на выставках, покрываясь пылью, как «великое наследие великих мастеров».
Его творчество в ДК потом замазали, в спортзалах сделали ремонты, церкви снесли, взамен построили новые, почти царские дворцы, а не обыкновенные храмы для обычных людей.
После перестройки стал учителем в детской художественной школе.
Можно сказать, что не осталось ничего эпичного из его творчества, кроме этого напоминания о себе, на торце типичной многоэтажки.
Точнее, будто отец знал, что повидаю, поэтому оставил такое: но не напутствие или послание, а нечто более важное, что крылось в феерическом пейзаже, так выделяющийся из тусклой реальности, серого города.
Своего рода, почти вечная фреска от папы, сопоставимая с теми фресками, которые некогда писал в соборах Рафаэль.
Повинуясь непонятному чувству, которое возникло после прочтения картины, именно прочтения как прощального письма, тогда подошел к торцу дома, оскальзываясь на мокром снегу, пробираясь среди куч пустых бутылок: внизу, где плескало волнами густое море, виднелось беловатое пятно, похожее на летящего голубя.
Потом ещё ближе, да так и есть, голубь как подпись отца.
Мне чрезвычайно захотелось потрогать, до него можно почти дотянуться рукой, но не хватало немного роста.
Я огляделся: среди выброшенного, наваленного мусора, неподалёку валялась добротная тумбочка, которая вполне заменила подставку.
Когда взобрался на высоту, то дотронувшись до голубя, ощутил тепло, хотя совсем рядом бетонная стена излучала мертвенный безжизненный холод красивой декорации из опустевшего театра.
Нарисованный кистью, вышедший из родственной крови, словно оживший, голубь подсказывал; обернись мной, лети свободной птицей в жизни, будучи даже в воде, не становись человеком!
В детстве существовал под школьной кличкой «голубь», но тогда же, после соприкосновения с краской, ощутил, что Голубь не просто Голубь, фамилия или псевдоним, а совсем другое, символично отображающий образ жизни и духа.
Направляющий Тотем, или печать моей судьбы, незримо передавшийся мне от отца.
Кем же пришлось стать на самом деле? Не знаю.
Как думаю, кройщиком.
Я обычный кройщик памяти, но разве бывает «обычный», в нормальном понимании вещей? Ещё и памяти. Наверно нет. Хотя, умники говорят, что каждый человек уникален по-своему, но это неправда.
Для себя вывел классификацию, в которой люди видятся в образах сторожевых собак, или трусливых гиен.
Все они с изуродованными рассудками.
То ли вследствие пропаганды, то ли от повального внушения.
Люди, как псы: кинешь им кость, — будут грызть её.
А дашь им власть, они будут грызть, подобных себе.
Мне их поведение непонятно, совершенно не трогает.
Моя работа как добывать хлеб насущный — кроить чужие, искажённые, головы людей. Они для меня вроде зверьков, перепуганных кроликов перед забитием на жаркое. Их нисколько не жалко. Почему так?
Из детства, плюс от одной приобретённой болезни, точнее синдрома.
Я прошиваю мозги, назад, или в будущее.
Перекраиваю швы на рубахе, как портной. Больше ничего.
Людям нравится, есть спрос, они платят бабки, всех устраивает.
Они довольные после сеанса, хотя некоторых из них приходиться потом водить за руку, а других отвозить в лес. Где они потом тихо умирают.
Потом приезжаю я, также тихо закапываю их, на полметра в землю.
Приходиться тратится на бензин, на все мелочи: кресла, погреба, на заунывные молебны хора, он состоит из двух девонек, которых однажды снял за деньги по дороге в Краснодар.
В том числе на одноразовые лопаты, которыми приходиться выкапывать ямы, на всё остальное; черные пластиковые пакеты вместо гроба, деревянные кресты, маленького размера, если отошедший в мир иной, христианской веры.
Одни расходы, если так дело пойдет так дальше.
В завещаниях отписанные на моё имя, бывали квартиры, дорогие машины.
Только слишком палевно, беру деньги сразу авансом, то есть наличными.
Честно говоря, тот ещё шарлатан, но приходиться быть таким.
Вру, обещаю рай, или сад с гуриями.
Ничего этого нет и в помине, кроме вечного успокоения.
Вру, что им там будет очень хорошо.
Ведь моё ремесло требует врать.
Хотя не всегда. Вот, к примеру, тот случай из Уфы: мать с дочкой.
Ругань, скандал, дочь, фанка одного айлукера, назло всем выбросилась из окна.
Труп, уголовное дело. Мать сходит с ума, все дела.
Со мной вышли на связь, приехал, пообщался. Назначил время сеанса.
Во время процесса, перекроил её сознание так, чтобы она не помнила из того, что произошло. Стер начисто, а потом как бы откатил её память на несколько лет назад.
В ту, выстроенную мной, как главным архитектором в новую нарисованную реальность, где она не становилось беременной, не появилось дочки.
Жестко, ничего не говорю, но иначе сами понимаете.
Как выглядит сам процесс? Примерно так;
Люди приходят, от некоторых проверенных людей.
Садятся в мое специальное кресло.
Хотя оно вовсе не специальное, а для антуража, в том числе для удобства клиентов. И для меня, так они быстрее расслабляются.
Бывает, что кресло доставляется в точку назначения, или покупается новое с доставкой на дом.
Я нахожусь в черном халате, тоже такой антураж.
Затем надеваю на голову маску, она сделана из папье-маше, в форме голубиной головы, раскрашена также под птичий цвет, она уже не антураж, а мой магический оберег. Есть переносная маска, для выездов, она изготовлена из резины.
Сажусь перед ними лицом к лицу на другое кресло, или на что придется, тогда начинается само действо.
Кройщики, — они как все люди: с эмоциями, с переживаниями, со своими планидами, представлениями о жизни, о своем будущем.
Может даже становятся эгоистами, индивидуумами.
С полученной способностью, которую используют только в личных целях.
У меня произошёл такой случай.
В четырнадцать лет у мальчиков наступал допризывной возраст.
А после того как мне исполнилось шестнадцать лет, к нам домой принесли призывную повестку. В ней указано, что: «Демьян Голубев, проживающий по такому-то адресу, обязан явится такого-то числа, к девяти ноль ноль.
В конце повестки дописано: «явка обязательна».
Печать и подпись, как положено.
Поэтому отправился утром в городской военкомат.
Для этого отпросился с работы, предварительно предупредив начальство.
В справочном окошке показал повестку, одна тетка, сидящая там, объяснила.
Оказывается, назначили пройти врачебную комиссию, чтобы установить:
пригоден, или нет, для будущего призыва в СА.
Служить в армии, — такое желание у меня отсутствовало напрочь.
Но что делать? Деваться некуда, стал проходить, точнее, действовать по порядку, как втолковала тетка в справочном окошке, она даже написала список на листочке.
Сначала надо раздеться до трусов в раздевалке.
Затем зайти в один кабинет, там получить медицинскую карту.
Потом пройти в специальную часть, с кабинетами врачей.
Проходить их по списку: предварительный осмотр, окулист, зубной, ушной, хирург, психиатр, терапевт.
Стал выполнять: разделся, получил медкарту: чистую, без записей, без печатей.
Прошел в специальную часть, огороженную со всех сторон железными решетками, видимо для того, чтобы ни один призывник не смог сбежать: в длинный коридор, с ответвлениями, где по бокам располагались кабинеты с табличками врачей.
А в самом коридоре находилась толпа призывников со всего города.
Человек сто, начиная с моего возраста, заканчивая почти взрослыми мужиками.
К каждому кабинету уже выстроились очереди.
Гвалт, голые торсы, накаченные в «качалках», волосатые или с животами, суматоха с беготнёй, грызня, крики за место в очереди, ехидные смешки.
Август выдался не жарким, в коридоре стояла прохлада, поэтому помню, что особой вони от потных яиц и тел, не чувствовалось.
Посреди толкотни, кое-как отыскал «предварительный», занял очередь, в конце всех. Прождав, наверно часа три, зашел в кабинет осмотра.
Там фельдшер с медсестрой измерили рост, вес, размер головы, туловища, размер ноги, проверили на плоскостопие. Это когда надо наступить на бумагу посыпанную мукой. После этого остается отпечаток, по нему смотрят, есть у тебя плоскостопие, или нет, какая степень. Тогда с любым плоскостопием не брали в армию.
Никакого плоскостопия у меня не оказалось, к сожалению.
Стал проходить врачей дальше, думать над своим положением.
Кое-как прошел окулиста, затем «ушного».
Врач хирург, к которому зашел, после длиннющей очереди, — а меня в той ситуации вымотало как никогда, — стал оглядывать, спрашивать, записывать.
Он осмотрел пальцы, руки, ноги, заставил присесть, наклониться, раздвинуть ягодицы. Затем стал осматривать пах, щупать мои яички.
Потом говорит:
— Покажи писюн.
— А так?
— Покажи головку члена! Дурень.
— Я не могу.
— Не можешь??! В армии научат.
Короче, что получилось:
Особо раздумывать время не оставалось, вышла сплошная импровизация.
— Товарищ доктор, простите меня, но я же, не знаю, как делается.
Вот бы показали, на примере.
— Ладно, счас будет тебе пример!
Врач раздражённо вышел за дверь кабинета, через минуту пригнал какого-то парня, уже проходившего его кабинет.
А у меня появилось время для сонастройки, стал готов.
— Ну-ка покажи ему пример, — мужчина в белом халате пальцем указал на меня.
Палец, как его голова, принимался двоиться в моих глазах, верный признак, что «оно» скоро начнется. Зашедший парень, тем временем, спустил трусы, задрал член, обнажил красноватую головку, спросил:
— Ну как? Так что ли?
Эта увиденная картинка с голосом, тут же отпечаталась, точнее, скопировалась, мне в мозг.
— Всё, свободен, — какой-то мужчина в белом халате, может врач или нет, отпустил парня.
— Теперь ты, повтори…, — обратился он
— Да, сейчас. Сейчас, всё, будет, се-ку-ндоч-кууу…
В тот же момент обрушил на голову, какого-то мужчины, Крой.
Получилось легко, совсем нетрудно, даже для меня, тогда неопытного в таких вещах.
Скопированную картинку, полученную от парня, немного усилил, залил потоком в чужие мозги. Я знал, что для «него», выглядело так:
«Пришедший призывник на мой осмотр, вываливает из трусов огроменный метровый член с багровой головкой, которая болтается прямо перед моим носом. Потом почему-то спрашивает:
— Ну как? Так что ли?
Теперь мне надо сделать, так чтобы он стал негоден, негоден, негоден…»
Вшитый «крой» теперь останется в мозгах у «него», на некоторое время.
Может на неделю, может на месяц, как понимал по ощущениям, поэтому «вышел».
Через пару секунд пришел в себя, тот, какой-то мужчина оказался врачом.
Он тоже приходил в себе, но чуть дольше, чем я.
Врач ошарашено молчал, ни о чем не спрашивая.
Стал писать в моей медицинской карте.
Затем вручил её мне в руки, махнул рукой, чтобы уходил.
Выскочил за дверь, уже зная, что он потом поставит штамп «не годен» в моем «личном деле». Ведь штамп будет настоящим, а все остальное нет.
В конце комиссии, все призывники и допризывники проходили дальнейшее распределение, отбор по воинским частям.
Он проводился в большом кабинете, куда зашел, после очереди.
За столами сидели все врачи, среди них тот самый хирург, вместе с главным. Жирным военкомом в парадном кителе, с двумя дядьками в зеленой форме с погонами по бокам.
Представился, в ответ кивнули.
Стоя навытяжку, с голом торсом, мы ещё не одевались, ожидал, что будет дальше.
Военкому передали мои документы, он принялся их перелистывать, врачи тихо переговариваться между собой.
Затем одна врачиха, терапевт, перегнулась, она сидела ближе к военкому, стала шептать ему на ухо. Тот молчаливо хмурился.
Потом с раздражением отбросил документы в сторону, на край стола.
— Ты причислен в запас. Через неделю заберешь военный билет, — сурово обратился он, наконец, басистым голосом.
— Свободен! Чё стоишь?!— рявкнул на прощание военком.
Я легкою пробкой, вылетел оттуда.
Но не обиделся на злого военкома, не горевал, ведь про армию можно забыть навсегда.
Возможно, этот случай как-то повлиял на мою судьбу, не знаю.
Но мой путь уже предопределен заранее, стать настоящим кройщиком памяти других людей.
Хотя в юности не осознавал этой ответственности в полной мере, однажды открыв «ящик Пандоры», отпуская проклятие.
*
Вчера вечером прибыл в другое место, в один небольшой городок.
Конфиденциально, без своего обязательного хора.
Здесь ожидал новый заказ.
Предстояло провести сеанс очередному клиенту.
В городе взял такси, — «Москвич», немного устаревшей модели, но выглядевшим как большое железное корыто, только на колёсах.
С помощью черноусого таксиста, выходцем из южной республики, он теперь старательно говорил по-русски, и обязательно имел в крепостной грамоте новую национальность руссиянина, отыскал адрес съемной квартиры.
Созвонился с арендодателем, пожилой женщиной, заплатил ей деньги за неделю вперед, получил ключи, вдобавок инструкции: музыку громко не включать, девок не водить, бардак не устраивать.
В ответ успокоил, что это мне не требуется сейчас, по работе приехал, для переговоров с фирмой, в которую мы, от моего лица, вкладываемся.
Отличная легенда для прикрытия моих, не совсем законопослушных делишек, — хотя ничего личного, просто бизнес.
Квартира оказалась в «хрущёвке», однокомнатной.
Но и по деньгам выходило не так много, всего каких-то пять тысяч рублей.
Такие квартирки, они все будто выглядят на одно лицо: с однотипной планировкой, с одинаковой обстановкой.
Прошелся по ней, осматриваясь: кухня, туалет, ванная, балкончик.
Сама комната: диван, тахта, столик, несколько стульев.
Возле стены, длинный шкаф «стенка», на другой, висит ковер, стоит телевизор на тумбочке. Черный, пластмассовый ящик, с зелёным блестящим стеклом.
Древняя модель, марки «панасоник».
Обычно не смотрю рус-тиви, а тут почему-то включил, видимо ностальгия пробила. Нажал кнопку «сеть» на корпусе, экран засветился.
Ага, новости, ладно пускай работает.
Стал разбирать вещи из командировочного баула: веретено, зарядка для него, мыльно-рыльные принадлежности, носки-трусы, разные мелочи, нужные в переездах.
Вещи для сеанса: черный халат, переносная маска, кресло на этот раз почему-то не требовалось по желанию клиента.
С дороги принял душ, сготовил ужин, состоящий из кофе, купленных пирожков.
Сам ужин пошел незаметно, за кухонным столом, с чашкой кофе, работающим веретено с рунетом.
«Веретено», — русское подобие (аналог) чужестранных ноутбуков.
Кстати, название придумано мной, выиграл на конкурсе «Подобий».
Концепт идеи навеян из моего детства.
Бабушка, когда вышла на пенсию, стала подрабатывать:
прясть шерсть, в клубки, в мотки пряжи, потом продавать на базаре.
А ещё она рассказывала, как в войну, когда все мужчины воевали на фронте, то женщины вместо фаллоимитаторов использовали веретено.
Но бабушка этим не занималась, ей было не до того.
Веретено, — такая штука для получения нити из комка шерсти, от овец.
Она выточенная из дерева, один конец заточен до почти острия иголки, на котором веретено крутится, другой фигурный и толстый.
У бабушки имелось несколько разных веретёно: они различались по толщине, также по длине.
В общем, бабушка, долгими зимними вечерами пряла овечью шерсть, я наблюдал за работой, смотрелось очень красиво, как из кучи шерсти появляются тонкие нити, похожие на паутинки.
А веретено крутилось на полу, крутилось, с тихим жужжанием.
Когда стал проводиться конкурс, то подумал:
«Нити, как Рунет, кружатся, вертятся, а потом выходят в один клубочек из-под острия веретена…»
Сайт, — теперь Клубок, смартфон, — умник.
Но это уже без конкурса стало понятно.
Почтовые доставщики (мессенджеры), — телега, вася.
Один из них «Голубь», тоже моя придумка, а раньше он, в давно канувшее время, именовался «твиттером».
Само сообщение теперь, — «голубок».
Отослать же, или оставить сообщение на стене, называется, — «голубнуть».
Вместо твитнуть, или репостнуть, — фу, какие мерзкие иноземные обозначения!
Так вот, на веретене, одним глазом просматривал свежие ролики с «Ай Лука».
Всемирная русскоязычная рунет-платформа, что означает в полном варианте;
«я луковица», или же «я смотрю».
А в переводе на один иностранный язык «AY LOKE».
Ведь англосакскую «Твою трубу», прикрыли для употребления в Отечестве, лет десять как назад.
Хотя ничего свежего там нет: айлукеры рубили потребство (контент), новостные каналы вещали про «нос».
То есть НОСО, — народно-освободительное спасение по освобождению.
Но в самом народе она называется «нос», начатый одним зимним месяцем, уже непонятно в каком году.
Цель «носа», — приобщение одного соседнего народа к русско-братской любви. Сокращённо к РуБЛю.
Теперь зало-ватный (то есть служивый) народ Урустана, в который доброхотно-добробольно вошли якуты, буряты, тувинцы, так и гутарил между собой:
— Ты, однако, куда, крепостной?
— В нос иду, однако. За креплёным рублем, однако, заловатный.
«Нос» проходил уже многие месяцы, с переменным успехом, но братский народ никак не желал принуждаться к «рублю».
Бояре, которые раньше назывались «олигархами», теперь обязаны скидываться в мошну, на содержание Опричнины.
А другой боярин Пригожный, который раньше было заведовал Стольничий кухней, стал набирать опричные полки со всех углов, кормить, одевать, отправлять в «нос». Молчком, меж собой, народец говорил, что набирают подневольных, даже берут с каторги и казематов.
Те, кто служит в них, называется опричник.
Им завидуют, ведь они получают казённое жалованье.
Потом почетные похороны, выплаты родичам.
Ведь находятся же люди, которые типа креплёных патриотов, переживают, высказываются: «ах, если ничего не делать, то страна развалится…»
Пускай бы этот крепостной патриот, посмотрел бы на братьев по оружию, у которых имеются дворцы, яхты, а на «меринах» красуется буква «Z», обозначая зало.
Ну да, патриоты теперь крепостные, от слов «крепость» и «креплёный».
Ведь каждый город есть крепость, а сам человек прикреплён к ней специальной грамотой, с изображениями зало и ваты, под древнерусскими символами: «V» и «Z», — всё это подчеркивает скрепность.
Старые паспорта отменили, вместе с иноземным названием, — «паспорт».
Теперь народ ходит с грамотами, то есть, все стали сильно Грамотными.
Мигранты, прибывшие из южных республик, тоже получают такую грамоту.
Что такое «вата», понятно любому русскому люду: вата, как хлеб, всему голова.
Вот к примеру, некоторые русские идиомы: думай ватой, а не жопой, или: ваты нет, так в аптеке не купишь; или же: дурная вата, ногам покоя не даёт.
А что такое «зало» никто не знал, но недавно русские ученые, сделали открытие мирового масштаба, оказывается, на Руси испокон веков так называли елду.
Не залупой, а залом.
Отсюда выходит: «Z + V», или зало-ватный, — елдоголовый.
Что означает, гордое русское выражение: член превыше головы.
Или: зачем голова на плечах, когда есть головка на члене.
То есть мужик, да любой человек в русском мире, независимо от пола, всегда думает той головой, которая выше него.
Понятие «Русскость» стоит в нашем государстве на первом месте.
ВК дал указание разработать, затем внедрить отдельный курс «русизма».
Теперь он преподается в университетах, как в прошлом веке учение «марксизма и ленинизма». Есть даже специальные учителя, профессоры, натасканные на это дело.
Иноземные слова, термины, названия, — рекомендуются не употреблять в речи, в печати, в бумагах, в документах, а заменять их только русскоязычными.
Мигрантам запрещено публично, в общественных местах говорить на своих языках,
Такое вот произошло импортозамещение, то есть, завозмещение.
К примеру, «аналоговнет», теперь Подобие.
Профессия «менеджер», — приказчик.
Так везде, за этим строго следит специальная нарочная служба словесов.
Сам ВК в начале, когда он стал демократом и либералом, разумеется, только примерив шкурку на себя для маскировки, после нескольких лет правления страной, не очень успешных — надо признать, стал думу думать горькую: как же откорректировать перегибы, да как бы устремить народ русский на путь доподлинный.
Тотчас опосля дум своих тяжких, в подвале заповедном, а не в палатах Кремля, издал тот самый главный указ; об утверждении основы основ по сохранению, утверждению в населении великих русских скреп.
«Постановляю в своем полном Праве утвердить в сем Указе прилагаемые основы государственной политики по сохранению, укреплению традиционных русских духовно-нравственных ценностей», — написано в той китайской бумаге черным по белому. Во как!
Русофобов изгоняют, затем сажают на кол время от времени.
Как же: по этому указу, статья номер 20, под примечанием номер 3, которые пишутся мелким почерком, чтобы никто не пугался раньше времени.
Такая политика ВВ, давать им подобную «привилегию», чтобы они как можно громче выражались прилюдно на площадях.
Съемка с этих «привилегий», показывались по рус-тиви, набирая полное «дорогое время». Народ ликовал во время показов, запасаясь печёной кукурузой: что может быть лучше хлеба и зрелищ
Футбола, как и хоккея, давно нет, вышли из моды.
Ведь русских давно перестали приглашать для участия в мировых чемпионатах.
А смотреть наши дворовые команды, — какой смысл.
Поменяли устаревший гимн «Братских народов союз вековой», на более современный лад, подходящий великому духу времени «Я — Русский!», исполняемый андрогином блондинчиком, за что тот сразу получил орден Святого Владимира.
Но нашёлся один смелый скоморох, исполнивший глупую пародию: «Я узкий! И мне повезло. Я узкий. Всем широким назло…»
Его тут же нашли те самые органы ТП, и посадили.
Нет не в тюрьму, как бывало недавно, а на кол, как в старину.
ТП, — Тайный Приказ. Аналог ФСБ.
Ах, какая выдалась чудесная привилегия, когда скоморох визжал песенку, насаживаясь всё глубже и глубже.
Стрельцы, в красных кожухах, заменившие полицию, весело подгоняли народ резиновыми копьями, чтобы они как один махали руками. А главный государственный глашатай, на сцене блестя черным кожаном плащом, в таких же перчатках, при этих звуках испускаемых скоморохом, задорно бросал в площадь раскатистый клич времени:
— Гойдаа! Гойдаааа!!
На той привилегии, замечен даже сам ВК (Великий Консерватор), или же его двойник.
По слухам ген организма ВК клонировали, теперь у него куча двойников, которые разъезжают по всей стране от его имени, управляя государством.
А самого ВК сделали бессмертным, ведь ботокс, омолаживающие уколы, — вчерашний день.
Его модернизировали, усовершенствовали, да так, что у него искусственный член, но как натуральный.
Он даже может осеменять, всех желающих, кто хочет забеременеть.
Ведь он так радеет за рождаемость и демографию.
Это заслуга людей в белых халатах, которых вскоре не стало, и правильно, а то вдруг продадут секретные секреты врагам.
А сам ВК теперь уже навсегда, и с членом тоже.
Эти изменения произошли после распада Советского Союза, после ухода с поста президента, пропойцы, прокитайского товарища Цинь Еля.
Когда к власти пришёл молодой русский консерватор.
Поэтому государство именуется теперь РКФ, — Русская Консервативная Федерация.
В ней воцарился ново-старый уклад.
Ничего особенного, людей устраивает, для них неважно какой именно строй сейчас, лишь бы была единой страна, прибавляющейся новыми территориями.
В планах ВВ (верхних властей), забрать взад Аляску.
Как изрекает сам Великий Консерватор, в усадьбе на Валдае, перед сворой прикормленных писцов: «у нас, у русских, свой, особенный русскобольский
путь в истории…»
Да уж, у тех писцов несладкая работа: им не дозволяется использовать «веретено», только китайскую бумагу, чернила, вместе с перьевыми ручками.
Разумеется, писать от руки, аккуратно выводя каждую буковку, каждую запятую.
Консерватор, придумал такое нововведение.
По слухам ВК высказался так: «чтобы каждое мое слово, запечатлевалось на века.
А то взяли моду «Оттуда», в электронном виде подавай.
Нет уж, извольте-с так. Да и красиво уж больно…»
ВК, как известно всем, очень большой любитель красоты во всём: от одной юной гимнасточки, до яхточки.
А фанаты русскоболы во время речи, чуть ли не ссались от восторга.
Как же, всё новости гудели об этом.
Русскобол, — национальное идеологическое объединение:
Русский Большевик. Наречено так в память о прошлом, для скрепления скреп, то есть новых и старых.
У нас в стране всё на старый лад, или на новый, в общем, хрен разберешь.
Так, а это что? Тут наткнулся на горячую новость, слетающую с экрана «веретена»:
«Москва, октябрь. Следствие ТП РКФ объявило сына наместника Краснобольской губернии Артема Усса, задержанного в Италии штата USM, в международный розыск, сообщили в пресс-приказе Красномещанского суда. Накануне суд арестовал Усса на два месяца с момента его задержания в РКФ, или экстрадиции из штата Италия, то есть заочно…»
Красиво, что сказать, — выкусили пиндосы.
Мы своих — не бросаем! А то цапнули сынка ни за что.
Теперь что получается: пиндосы из USM, обязаны вернуть сынка на родину.
Сынок посидит для вида под домашним арестом, потом дело тихо закроют, всё шито-крыто. Красиво делает ПП!
ПП — посольский приказ.
Но вполне вероятно, что сам ВК, приложил твёрдую руку.
Ведь без его участия, ни одна родная муха не может присесть, под внимательным прищуром мудрых очей.
В статье об этом нет ни слова, но это, как сложить в уме дважды два, для человека с мозгами.
Потом вздохнул, закрыл веретено, прошел в зал, чтобы прилечь на диван.
Лёг, а пульт от телика, обнаружился на подголовнике диване.
Стал клацать по кнопке, тут нечаянно попал на музыкальный канал.
Показывали клипы, но только русскоязычные: про родину, славное отечество, про былинных богатырей, опять же про скрепы.
Под эту музыку, немного пришлось убавить звук, быстро вырубился.
В молодости видел клип рок-группы АС/ДС, с хитом «Big Gun».
Он запомнился, врезался в память.
Мне снился сон, будто теперь воочию сам присутствую на концерте группы электричества. Ведь реальность самого сна, существует именно для сна.
Стадион полный зрителями, прозрачная сцена, стреляющие светом лазерные установки, огромный монитор наверху. Началась песня, как обычно: знаменитая проходка басиста по сцене, фронтмен в фуражке, надрывный фальцет, проникающий через речитатив в мозги.
Тут декорации сна полностью сменились.
Никакого стадиона, никакого концерта.
Вроде присутствую, но вроде бы нет, словно наблюдатель свыше.
Сумрачное место, сумеречное небо, на котором вспыхивают багровые всполохи под ритм песни «биг ган».
Она звучит снова с начала, при этом самих музыкантов не видно, будто они играют где-то за занавесом.
Высокая крепостная стена, средневекового замка.
Наверху стены зубцы, башенки, островерхие шпили.
Там находиться кто-то, назовём его некто.
Исполняется первый куплет, далее припев:
«Big gun
Big gun number one
Big gun
Big gun kick the hell outta you…»
Перед стеной появляется генерал, а может сам маршал.
Так как он мордатый, пузатый, в парадном кителе усыпанный побрякушками.
— Биг ган! — под припев песни стал орать генерал-маршал.
— Биг ган!
В конце припева некто наклоняется, сбрасывает со стены железяку.
Понимаю, что это большое, стреляющее.
Генерал-маршал, подбирает ракетку, пропадает.
Звучит второй куплет, перед стеной появляется «крепостной», похожий на Терминатора, только одетый не в кожаную куртку, а в старую форму, в салатный ватник, в котором деды-патриоты воевали.
Шварц, вздымает ручищи к верху, подпевает припеву: — «биг ган, биг ган!»
Со стены ему падает какой-то металлолом.
Хотя Шварц не в обиде, он радостно подбирает хлам, тоже исчезает.
Потом следовал большой припев, состоящий из одних «биг ганов».
Появляются призраки людей, или души мертвецов, кто его знает.
Их много, их толпа без счета, пространство перед стеной полностью заполнено.
Все они начинают издавать жуткий вой из слов «биг гана».
Выглядело, будто орда безумцев вырвалось из сумасшедшего дома.
Его сожгли, а персонал вырезали.
Теперь твориться эта вакханалия на трупах.
На этот раз они тянули прозрачные руки без костей, точно зомби прямо ко мне. Словно они видели, что нахожусь здесь, где-то рядом.
Стало трудно дышать…
Рывком приподнялся с дивана, стояла глухая ночь, работал телевизор, мельтеша картинками клипов.
Выругался, нащупал пульт, выключил чертов ящик.
Снова уснул, на этот раз просто без снов.
Утром, с новыми силами приступил к делам.
Вытянул руки, потом сцепил. Глубокий вдох–выдох.
Особенно как с задержкой дыхания входя в привычную медитацию.
Потом тренировался на виртуальном симулякре: сначала идет демо-сонастройка с диагностикой психики подопытного; на память, на эмпатичность, на рефлексию, на синапсы, — много еще такого. О чем не имею даже понятия, ведь приличного образования с дипломом у меня нет, поэтому говорю про себя, отплёвываясь через левое плечо: «вся эта хрень мозгов, ну её в баню!»
С клиентом договорённость, назначена встреча в скрытном месте, уплачен хорошенький аванс переводом на карту.
Всё шло непринужденно, как-то легко. Слишком легко.
Клиент аноним, со мной общались через двух посредников в «Чернете», подобие «даркнета».
Мог плюнуть на всё, запросто сбежать, то есть кинуть клиента на бабки, — но…
Так не шутят, тут не врачебная этика. Это охота, кто кого поймает на крючок, если говорить о рыбной ловле на крупного хищника; акулу, или морену.
Да светит подмоченная репутация полного неудачника.
Клиент не промах, наверняка.
Внутреннее чутьё, подсказывало, что так и есть.
Игровой азарт, тоже в деле: кто кого перехитрит, больше обманет.
До прихода клиента, условленного звонка в дверь, оставалась считанная пора.
Молниеносно перебирал в уме многие варианты:
Для начала можно прикинуться больным.
Притвориться раненым, — какие-то хулиганы порезали ножом.
Могу сам сейчас порезать руку бритвой, как бы пытаться наложить повязку от потери крови.
Можно сделаться пьяным, в бауле лежит бутылка коньяка «Арарата».
А с пьяного эскулапа, какой выйдет сеанс.
Что ж, неплохо. Поднялся с дивана, вынул из баула бутылку, поставил на стол.
Взглянул на висевшие часы на стене, до прибытия клиента оставалось десять минут.
«Значит, успею», — подумал, уселся в позу лотоса, погрузившись в легкий транс воспоминаний.
*
Глава Ludus discendi.
(перевод с лат. яз. — начальная школа)
С бабками у меня всегда был напряг.
Особенно когда учишься в школе.
Знаете, что сделал, будучи взрослым: проник на территорию родной школы, напоил сторожа, покурил в школьном туалете.
В святая святых, когда советские педагоги, грудью закрывали заслоны супротив неформальной молодёжи.
Конечно в форточку, как мило и смешно.
Представьте: здоровый парень изгибается под потолком туалета, взобравшись на подоконник, по тихоньку курит в сложенную горстью ладонь.
Аккуратно пуская дым в открытую форточку.
Естественно под покровом ночи.
Всё — гештальт закрыт.
Ещё в школе, понял: что лучше стать выдающимся отщепенцем, чем просто никем, или обычным взрослым трудящимся.
В то время, рос в необеспеченной семье.
Отец укрылся в Польше, отчим ушел из семьи, вскоре после рождения брата, потом не платил алименты. Мать работала на двух работах, чтобы как-то содержать: себя, бабушку, меня, маленького брата. Хотя бабушка получала пенсию, да подрабатывала на базаре; летом продажей урожая с садового участка, а зимой мотками пряжи.
Не было цветного телевизора, не было магнитофона, у меня не было ничего, кроме дранных сандалий. Хотя другие сверстники, красовались в дорогих кроссовках «адидас», или «пума».
Однажды бабушка, не знаю как, наверно по ветеранской квоте, приобрела в универмаге кроссовки.
Они выглядели очень красивыми: оранжевые полоски по бокам, белая натуральная кожа, широкие шнурки, рифлёная подошва.
Какоё-то производство латвийской фирмы, там название читалось по-иностранному. Только вот с размером случилась оплошность. Примерил их, говорю:
— Большие??!!
— Ничего, ничего, на вырост. Подрастёшь, будет впору, — успокаивала бабушка, гладя меня по голове. Я плакал, уткнувшись в родное плечо.
— Поплачь, ничего, вырастешь…
Эти кроссовки оказались 43 размера.
Мерил, ходил в них, правда, по квартире.
Мои ступни утопали в них, не помогали даже крепко завязанные шнурки.
Выглядел в них словно волк из мультфильма «ну погоди».
Только волк мог куда-то шлепать, а я нет.
Через несколько лет бабушка их продала на рынке.
Какому-то верзиле, из деревни, у которого тот же размер:
Конечно, не вырос до 43-го размера, только до 41-го, и то с половиной.
Почему плакал? От обиды, от огорчения, ведь хотел стать человеком, который ходит в нормальной обуви.
А маленький братик донашивал одежду, которая становилась мне мала; курточки, пальтишки, рубашонки, штанишки, — мама их не выбрасывала, а перестирывала, затем аккуратно складывала на хранение в шифоньере.
Еще он игрался в поломанные игрушки, оставшиеся после моих забав.
Мне стукнуло 12 лет, не мог толком ходить, — нет обуви.
Зима, весна, не мог гулять. Так, только до школы, где учился в пятом классе, потом обратно домой.
Имелись валенки, но в них стыдно ходить, одноклассники засмеяли бы.
Были в наличии резиновые калоши, в них топтал снег на улице.
Зимой ноги сильно мерзли, поэтому приходилось надевать толстые шерстяные носки. В самой школе бегал в хлопчатобумажных кедах.
— А ты укради, — посоветовал один одноклассник.
— Как? — удивился.
— Заходишь в раздевалку, или ныряешь в окошко, потом бери что хочешь.
Вот часы там нашел, — он с гордостью показал наручные часы, с металлическим браслетом, в позолоченном корпусе. Тотчас же он их спрятал в карман школьного пиджачка.
— Слышь, только лучше на перемене делать, когда обед. Вахтерша спит, или уходит в сторожку, а дежурный в столовке, — поделился мудростью.
Когда наступила большая перемена на обед, направился в раздевалку.
Школьная раздевалка, располагалась возле главного входа, на протяжении всего пролёта. В ней раздевались ученики, начиная с пятых классов.
Поэтому она сделана очень большой.
Выглядела она примерно так:
Сплошная перегородка во весь длинный пролет, на высоте детского роста окошки, для приема и выдачи одежды. Окошек много, около десяти штук.
А в начале раздевалки, идёт дверца, через которую можно зайти внутрь раздевалки. Возле нее сидел специальный дежурный из школьников, или вахтерша.
Или же, когда никого не было, то дверца закрывалась на замок, или на шпингалет.
Хотя дверца, для отвода глаз: внутрь раздевалки можно, при желании, пролезть в окошки, если школьник чересчур не толстый.
Окошки тоже закрывались, какими-то маленькими дверцами на щеколду.
Но часто бывало, что некоторые окошки не запирались изнутри.
Нарочно, по любезной просьбе «старшаков».
Внутри раздевалки, много железных стоек, с большими крючками.
Крючки прономерованы краской.
На один крючок под номером вешалась одежда, мешочек со сменной обувью школьника, за которым закреплен тот номерок.
Принимали утром одежду, также выдавали её после уроков, назначенные два ученика из класса.
Я не ходил в столовую. Уже тогда обеды в школьной столовой стали платными, то ли три рубля в месяц, то ли пять.
Мама не могла заплатить за них, поэтому ел, что собрали дома в пакет, или голодал, сидя одиноко на подоконнике.
В тот день, на обед у меня ничего не оказалось. Наконец, решился.
Прошелся перед раздевалкой, вроде никого нет: ни дежурного, ни вахтёрши.
Бегала мелюзга под ногами, но ничего, она не помеха.
Одним за другим, кулачком простучал окошки, одно окошко приоткрылось.
Не теряя времени, обдирая руки и плечи, тут же нырнул внутрь.
Меня поймали за руку, когда шарил по карманам чужой одежды в поисках наживы.
А до этого, искал, примерял разную обувь.
Одна пара очень приличных ботинок оказалась впору.
Поэтому заранее подменил: свои галоши сунул в чужой мешок «сменки», а те классные ботиночки в родной мешочек.
Но, как говориться, сгубила жадность: надо было быстрее вылезать обратно, а я остался.
Вахтерша всё же не спала, бойкая бабища на мою беду оказалась.
Украденные предметы, пришлось вернуть, ботинки тоже.
Случай обошёлся моральной поркой на педсовете, реальной экзекуцией дома.
Естественно, одноклассники выказывали некоторую брезгливость, считая меня нищетой, оборванцем, жалким отбросом общества.
Уже тогда, в школе ощущалось сильное расслоение на богатых и бедных: у мальчиков наручные часы, электронные с браслетом, марки «монтана» или «сейко» с мелодиями, у девочек висели в ушках золотые серёжки.
Я хотел походить на них, в тоже время нет.
Они с детства приручены к достатку в обеспеченной семье, обеды, ужины, вечерний уют возле цветного телевизора.
У них крутые вещи, джинсы, кроссовки, кассеты, пластинки.
Ближе к выпуску из школы, мопеды, мотоциклы, на которых они с шиком подъезжали прямо к входу.
Мы вырастали, а значит, вырастали потребности.
У кого-то мелкие, у кого-то большие, вплоть до того, как завалить красивую девчонку одноклассницу в постель.
Кроме того, с каждым классом выше, увеличивалась потребность возвыситься над ровесниками, унизить кого-то.
Например, в шестом классе меня подставили на уроке труда.
Сам трудовик ушёл в кандейку: то ли пить чай, то ли читать газету.
Парней оставил, мол, сами разберётесь.
Там надо одну детальку точить из деревяшек, «чопики» называются.
Я мучился, один мальчик говорит:
— Вот ножик, возьми, стругай.
С радостью принял нож. Работа пошла быстрей.
Вдруг что-то отвлекло меня: то ли шум, то ли потасовка.
Конечно, подбежал ближе, а ножик забыл, возле моего места.
А потом вернулся, глядь — ножа нет. Он пропал.
Розыски ни к чему не привели, никто не сознавался, кто его прикарманил.
Пацаны изображали полное неведение, непричастность к пропаже.
Мальчик Владик Драган, хозяин ножа, тоже отбрехивался в голос, рвал на себе одежды, натурально показывая оскорбленную честность: «я его не забирал, он же у тебя в руках оставался. Теперь ищи сам как хочешь!»
«Труды» оказались последними уроками в тот день.
Пацаны давно разошлись по домам, а Владик наблюдал.
При нём, в третий раз перерыл помещение, заглядывая всюду: под верстаки, под станки, под стулья, парты.
Рылся среди мусора, всё бесполезно.
Пропавший нож был дорогой, в смысле по деньгам.
Складное лезвие, красивая перламутровая ручка.
Он не по «40 коп», а по три рубля и двадцать копеек аж, в универмаге так стоил, с ценником на витрине.
Тот мальчик оценил его так потом, когда мы вместе вышли из школы.
Владику заявил с обречённым видом, что никак невозможно найти злополучный нож: «тогда гони три рубля Голубь, даю день, иначе не жить тебе сука…»
Конечно, всё подстроено заранее, чтобы развести меня на деньги.
Осознал вечером того дня: нож, сам по себе, никак не мог исчезнуть.
Значит, кто-то из класса приложил к этому руку.
Понимание с трудом дошло до моего сознания, что кто-то так может поступить очень нехорошо со своим же одноклассником.
Владика считал другом, ведь мы жили в одном доме, почти в соседних подъездах.
Не верилось, что он так мог подло сделать
Но деваться некуда, надо раздобывать деньги.
Денег у меня не было, да откуда им взяться.
У меня даже копилки с мелочью не имелось.
Думал вечер, думал ночь.
Утром придумал, — наврать бабушке.
Будто наша классная учительница срочно собирает деньги, на что-то дорогое, именно по три рубля с каждого.
На что, — сейчас уже не помню обмана: то ли на подарок, то ли на концерт.
Так и сделал, перед уходом в школу.
Бабушка, немного поворчав, выдала из кошелька несчастные три рубля.
После первого урока, на перемене, подошел к Владику, швырнул ему в руки эту бумажку. Гордо повернулся, убежал прочь.
Через несколько дней в школе прошло родительское собрание.
На нём мама поинтересовалась, на что пошли деньги.
«Классная» крайне удивилась, сказала, что в этом месяце сбора денег не проводилось.
Мой обман вскрылся, получил в наказание «ремня» от отчима.
Мне пришлось признаться, куда ушли деньги.
Так по цепочке, подстава Владика вскрылась, нож никуда не пропадал, он находился среди пацанов, потом вернулся к хозяину.
Владик получил тоже «ремня» от отца, а бабушка вернула обратно «трёшку» в кошелёк. В итоге, никто никому не должен.
Но до конца ученичества в школе, Владика, я ненавидел лютой ненавистью.
Перед седьмым годом учебы в школе, в наш подъезд заселился один мальчик, с семьей. Папа, мама, все дела.
Я ходил к нему в гости домой, вместе играли во дворе.
Уже готовился к тому, что мы подружимся.
Как началась осень, он стал учиться именно в моём классе.
Но, буквально через неделю учебы, наша предстоящая дружба разрушилась, так и не начавшись. В классе, с первого дня, с первого урока, новичок, стал нарасхват.
Все, абсолютно все, мальчишки и девочки, наперебой лезли записываться к нему в друзья. Не давала покоя ревность, — ведь я же был первым, как ты можешь не уделять времени именно мне?!
Фамилия новичка оказалась — Сосалин.
Не знаю, может его предки такие водились.
Только отгадайте с трех раз, какую кличку ему выдали?
Вот! Никакую. Честно говоря, сам в шоке:
Как так: новичка ведь сам бог велел дрючить!
Но все его звали по имени, Саша и Саша, на уроках, на перемене, в моём дворе.
Такое поведение бесило меня больше всего на свете.
Я с кличкой, да все пацаны с кличками, а он нет.
Пытался придумывать ему сам клички: Сосел, Сосна, Сосулька, Сосун, Сосулед.
Конечно, он знал об этом, ведь мы жили в одном подъезде.
Поэтому отношения у нас с ним сложились не очень дружеские.
Когда на уроке его вызывали к доске, то призывал:
— О, Сосулед пошел!
Рассчитывая на смешки, всё такое прочее.
Но нет, Саша шёл к доске, что-то чертил там мелом, что-то говорил нам, учительнице.
При этом смотря мне в глаза как бы с укоризной, вроде телепатически говоря:
«Ну зачем ты так. А ведь мог стать моим другом…»
Понятное дело, не понимаете, какой он.
То есть, сам тоже ни черта не понимал в жизни.
Можете себе представить молодого Юпитера, или Аполлона.
Так вот, Саша был красив как бог, или боги, красивее их двух вместе взятых, даже красивее юного Алена Делона.
На его фоне, наша классная икона красоты, вдруг померкла.
Это место занимал Марат Мирсаяпов, по прозвищу Персик, который выглядел как настоящий фруктовый персик: румяным, гладким, очень красивым, и аппетитным.
Девчонки всего класса пищали от восторга, когда Саша с ними говорил, или просто смотрел сквозь них.
Нет, не преувеличиваю, даже приуменьшаю, тот эпатаж.
Возле моего подъезда, прямо под моими окнами, а мы жили на первом этаже, после уроков образовывалось целое собрание.
Там находились почти все, из моего класса, до самого вечера, пока не начинало темнеть.
Харизма, — тогда узнал слово из одной умной книжки.
Даже когда он не выходил из квартиры, или где-то находился, весь класс продолжал тусоваться под моими окнами, видно надеясь, что их кумир, наконец-то объявиться своим поклонникам.
Я не мог ни спать, ни есть.
Ни выйти на улицу, ни поиграть с пацанами во дворе в футбол.
Прятался за занавесками, наблюдая за классом.
Знал, что если выйду туда, то предстоит очередное унижение.
Это была пытка, поэтому молился всем богам, чтобы они избавили меня от этого кошмара. Марат Мирсаяпов тоже исхудал, он даже постриг чудесные черные волосы, в которых он походил, кроме персика, на актера индийского кино.
О да, чудо свершилось, Сосалины, срочно съехали, забрали сына, продали квартиру.
Почему — не знаю. Нет, хотя догадываюсь.
Куда — тоже не знаю, и знать не хочу.
После этого отъезда, а Саша проучился лишь одну четверть школьного года, вся женская, тьфу, девическая половина класса находилась в черном трауре.
Они все плакали и рыдали.
Даже некоторые учительницы, особенно молодые, утирали слёзы.
А что я? Я злорадствовал. На уроках, когда учителя объявляли перекличку, начиналась буква «С», то выкрикивал:
— Эй, а где же Сосалин? Вы забыли назвать Сосалина. Сосалин, выходи, не прячься под партой.
В общем, в таком духе. Марат Мирсаяпов заиграл лицом, щёчки порозовели, волос стал лосниться. А то был сухим и ломким.
Ведь теперь он стал номер один по красоте.
Никто с этим не спорил, не собирался, кроме как Вити Филохова.
Его перевели к нам из другой школы, в мой седьмой класс, под буквой «Д», после того случая с изнасилованием.
Над ним надругался взрослый мужчина, педофил.
Насильника поймали, посадили.
«Д» — наверняка означает дебилы.
«7Д» — уже сборище дебилов и недоумков.
Я находился в полной растерянности: как так — его не гнобят, не обзывают нехорошими словами, Сосалина тоже.
А надо мной тогда развернулся настоящий «буллинг», в полном смысле этого слова.
Андрей Фаттахов, Андрей Скороход, здоровяки из класса, они желали унизить себе подобного. На переменах, они силой затаскивали меня в туалет, расстегивали ширинки штанов, требовали, чтобы им сосал.
Конечно, вырывался, выбегал из туалета с безумными глазами.
Шел жаловаться всем подряд: директору, завучу, учительницам.
Но меня никто из них, ни желал слушать, всем было плевать.
Невозможно описать словами, что чувствовал, что переживал.
Стал думать крепко-крепко, что делается неправильно в этом мире.
Потом… много чего.
На восьмом году учёбы, меня выгнали из моего класса.
Точнее, сам не ходил на уроки.
Прогуливал на улице, или сидел в городской библиотеке за книгой.
Педагоги решили меня, наконец, оставить в покое, чтобы на следующий год прошёл восьмой класс повторно.
Как сказать, не я придумал: «прогуливать, затем остаться на второй год, так будет лучше для всех».
Подсказал новый учитель по физике, Рафаэль Максютович
Я последовал его совету.
Он устроился в нашу школу, когда перешёл в седьмой класс.
До этого, в шестом классе, физику в школе, вела женщина «физичка».
Новый учитель стал одиозной личностью в школе: его никто не любил, ни ученики, ни коллеги, ни начальство.
Наверно поэтому его выперли со старого места работы.
Считался правдорубом, почитал академика Сахарова, также в ответ не любил людей, общество, в котором ему пришлось жить.
Проживал он в «хрущевке», в квартире, где маленькое всё, вплоть до унитаза с ванной.
Так вот, историю поведала бабушка.
Хотя тут надо немного рассказать предысторию.
Раньше, бабушка с мамой жили в старом районе городе.
В «хрущёвке», в доме, построенном при жизни того генсека.
Там я появился на свет, кстати.
Через несколько лет бабушка получила другую квартиру, в новом районе.
Мы переехали туда, где обитали тоже в «хрущёвке», но дом построен по другому проекту, а сами квартиры просторней.
Потом когда в школе объявился новый учитель, обмолвился об этом дома.
«А как зовут его?» — спросила бабушка. Я ответил.
«Так это ж наш бывший сосед, где мы жили раньше, когда ты совсем маленький был», — заохала, потом усмехнулась, принялась вспоминать случай.
Он выглядел примерно так;
Возле той, старой «хрущевки», в которой жил физик, как возле тысяч других «хрущёвок», раньше у подъездов стояли по две скамейки.
Так вот: однажды учитель, взял да обмазал лавки, возле своего подъезда, своим же дерьмом.
Бабушка не упомянула мелкие подробности.
Но как понимаю: физик навалил на газету «труд» с килограмм, свернул добро в кулёк, вышел на улицу ночью, обмазал ровным шоколадным слоем.
Идеальное преступление.
Хотя нет, он признался, что совершил именно он, — тут явка с повинной.
Зачем, — по его словам, чтобы бабушки, не сидели возле его подъезда, не трындели, не сплетничали целыми днями, он их называл «курицами».
Видно они его уже достали вконец.
Как его понимаю сейчас, будучи в возрасте, а не глупым школьником.
«Курицы», тоже от него перенялось, в этом он абсолютно прав, как показала сама практика.
Честно говоря, точно также поступил на его месте, если жил бы в то время, в тех же условиях.
Измазал бы скамейки дерьмом, взамен того, что люди мажут тебе на лицо, или за твоей спиной.
Только они словесно, а я физически.
А моя бабушка, ведь она из клана тех же «куриц», конечно, вставала на сторону бедных старушек, которых отогнали от собственного подъезда.
Уже говорил, что учителя по физике, никто не любил, в том числе моя бабушка, но его любил я. Глупой любовью ученика к учителю, ведь он обладает возможностью: передать знания, сделать из мальчика взрослого мужа.
Но, с самого начала возникло недопонимание всего происходящего.
Физичка, в прошлом году, давала предмет спустя рукава, ставила оценки за красивые глазки. У всего класса стояли «пятёрки», «четверки» за год.
Когда пришёл новый учитель, то «неуды» посыпались градом на всех.
Каждый выходил из положения по-разному: для кого-то нанимали репетиторов, отличники зубрили домашние задания.
Лично для меня физика казалась тяжёлой вещью, по многим причинам: неусвоенный толком прошлый курс, заумный учебник, сам учитель во время урока объяснялся тихо-тихо.
Поэтому Рафаэль Максютович, весь учебный год ставил «неуды» в журнал напротив моей фамилии, «двойки» в дневник.
Я злился, от этого ещё больше забросил физику.
Перед летними каникулами, меня оставили непереведённым в следующий класс, из-за «неудов» по предмету.
Назначили наказание: ходить летом в школу на занятия, пытаться пересдать, вроде написание «контрольных», «лабораторных» работ.
В случае даже если заработаю «трояк» в общей сложности, то меня переведут.
Если нет, то нет, остаюсь на второй год.
Поэтому с жаром приступил к битве за перевод.
Дело не в том, что меня подгоняла мать или бабушка, совсем нет.
Мне не хотелось оставаться на второй год, такое смотрелось позорным явлением, внушаемой со стороны общества, в том числе педагогов, от директора до завуча.
Как-то раз, перед каникулами, на школьном складе макулатуры, отыскал старый, книжный том.
Дело получилось так: раньше учеников заставляли сдавать макулатуру, по 25 килограмм в месяц.
У всех учителей имелся ручной безмен, которым они взвешивали кипы связанных бечевкой газет, журналов. Прочим бумажным мусором, попадались даже рулоны ненужных обоев.
Учителя взвешивали, потом записывали в специальный журнал: кто приносил много по весу, тех они хвалили, ставили хорошие оценки «за поведение», а кто нет, — того били ногами.
Образное сравнение.
Просто словами, они пытались зачем-то перекроить детские мозги.
Глупая попытка, хотя современная педагогика кишит манипулированием, и тем, что называю, — «кроением» личности.
Будто от того, кто наберет, сдаст больше макулатуры, он в жизни станет хорошим человеком, членом общества.
Существовала газета для школьников «пионерская правда», которая регулярно писала о неких мальчиках, которые сдавали по двадцать тонн в ученический год. Репортаж, фотографии, — я тихо охреневал. Где можно достать двадцать тонн макулатуры…
Школьнику, обычному, простому.
Для меня грезилось так: тот героический школьник, живет возле огромного, всесоюзного склада макулатуры.
У него есть папа, завсклад того склада.
Ночью папа дает ему ключи от склада, грузит макулатуру на самосвал, вывозит втихаря в укромное место.
А утром, тот школьник, с белозубой улыбкой победителя, как у Гагарина.
Вместе с папой, въезжают на склад, вываливают на поддон, где взвешивают груз, ту гору макулатуры.
Гром аплодисментов, вспышки камер, журналисты.
Меня раньше мучил вопрос; ну зачем?
Это же жульничество чистой воды!
Хотя интересно: где же они сейчас, те герои репортажей «пионерской правды»?
Где они, кем выросли, чем занимаются.
Неужели они стали лучше, чем я?
Хотя от той правды, которая печаталась в «правде», вряд ли они стали лучше и правдивей.
Везде обман и ложь, хорошо тогда усвоил, из тех страниц газеты «пионерской правды».
Так вот: «классная» учительница, Надежда Петровна, после уроков доверила нам ключи от школьного склада, чтобы мы отнесли макулатуру, принесённую за неделю.
Её накопилось килограмм сто или двести, в общем много.
Но что такое, для десятка учеников, среди которых был я.
Пацаны открыли склад, перенесли макулатуру, стали копаться в залежах, в поисках чего-то интересного.
Конечно, они все искали журналы, или газеты с девками, где они с голыми сисями и попами. По школьным слухам, в нашем складе один мальчик нашёл журнал «плейбоя».
Вот что значит кому-то повезло!
Все они теперь в ажиотаже рылись, в поисках эротики.
Стояла пыль столбом в железном ангаре от десятка жадных рук, переворачивающих всё и вся.
Тогда нашёл, ту книжку.
Точнее сказать, она прилетела сама под ноги.
Её швырнул в меня одноклассник, Фаттахов Андрей:
— На Голубь, это тебе.
— Не ссы, будешь ботаном в квадрате, когда прочитаешь.
Его подпевалы дружно заржали шутке.
Что мог сделать, ему, им.
О, как бы смог сейчас пояснить на деле тем пацанам из детства, что такое ненависть, когда можно превратить мозги в фарш.
Я их ненавидел, а они меня презирали, унижали, как личность, как человека, считая меня вроде бессловесного животного, в которого дозволяется плевать.
Наверно в этом таится вся суть педагогики, тоже перекроить мозги заблудшей овце из стада.

Ведь физически дать сдачи обидчикам, не мог.
У меня не получалось, это было бесполезно.
Никто не учил драться по-настоящему.
Герои в книгах, которые читал, в индийском кино, часто дрались за свою честь, но так было только в книжках, да в кино, где всё выглядело обманом.
Я мечтал научиться драться, пойти в секцию бокса, но как в неё запишусь, ведь туда ходили те же самые хулиганы из класса, — Скороход и Фаттахов.



Правда, пробовал драться несколько раз, в пятом и в шестом классах, но это было больно, очень больно, для моего лица и тела.
Со временем понял, лучше покориться, стерпеть унижение, получить тумаки, оплеухи, обидные пендали под зад, или постыдно сбежать с поля боя, чем безуспешно драться со всеми.
Наверно со стороны наблюдающих за дракой одноклассников, выглядело гораздо унизительнее, когда от удара в лицо я опрокидывался на землю, на пол школьного коридора, или на снег.
Потом вытирал рукавом кровавые сопли со слезами, пару недель щеголял по школе с позорным синяком под глазом.
Будь как все, — главный слоган того времени.
Но не хотел быть как все, или сподобиться ими же.
Подобрал книгу, ушёл домой, к бабушке и маме.
Она оказалась учебником по физике, написанным некто Сахаровым.
В ней изложен полный школьный курс по предмету вплоть до 10 класса, даже первый курс института: азы сопромата, квантовой, ядерной физики, — логарифмы, интегралы.
Всё оказалось легким, довольно простым, когда в начале лета открыл книгу, стал читать в первый раз тот удивительный учебник с главной страницы.
Задачки, примеры, стал щелкать как орешки.
Формулы, константы, отлетали назубок из моего рта.
Проверял сам себя, с помощью бабушки.
Сейчас есть учебники Перельмана, но совсем не то.
А тогда не знал, что на свете есть ученый Сахаров, который создал этот волшебный учебник.
В те времена он попал в опалу, в изгнание, его труды уничтожены, а сам полностью засекречен.
Правда, или ложь, — она всегда губит человека.
В общем, в то лето здорово подготовился с помощью учебника, к внеочередным занятиям. Они должны пройти в начале августа.
Вскоре он наступил. Как условлено, в назначенный час, пришел в школу, в класс физике, показал, на что гожусь.
Учитель не мог поверить.
— Как ты такое сделал? — спросил он, устав гонять меня по предмету каверзными вопросами.
— Да вот книгу читал, — показал тот учебник, принесённый мной на занятие.
— Дай посмотрю, — попросил он.
Придвинул учебник к нему. Он взял его в руки, бережно полистал.
— Угу, понятно. Сахарова уважаю. Тебя, теперь тоже, — добавил он.
Так мы стали друзьями.
Хотя не так: отношение нормального учителя к своему ученику.
Зачет получил сразу, но всё равно весь август честно отходил на занятия, ради общения, интересных бесед. Оставался вопрос: что дальше.
Тогда он посоветовал, оставаться на второй год.
— Как сделать?
— Забей на уроки, не ходи. Занимайся самообразованием.
Можешь приходить ко мне домой. Тебе литературу подготовлю правильную.
Так будет лучше для всех.
— А через год всё наладиться, — прибавил он с усмешкой, явно намекая на мое отставание в росте, в весе от остальных однокашников.
Это был самый ценнейший совет за всю мою жизнь: заниматься самообразованием. Изучать физику, химию, биологию, анатомию, — как есть. Так и поступил.
«Русс. яз» нафиг, «литру» нафиг, алгебру нафиг, геометрию туда же.
География, история, астрономия, иностранный язык, под вопросом.
Ещё рисование, черчение.
Хотя на них присутствовал, иногда.
Эти предметы не доставляли мне особой злости, также ценности для выживания в будущем.
Про отставание в развитие, что могу сказать.
В первом классе считался самым сильным, здоровым мальчиком.
Мог бы колотить, ставить раком, гнобить всех детей, если бы этого хотел.
Но после начальных классов ситуация изменилась коренным образом, стал самым мелким в классе. Не рос, и всё тут.
Детские врачи, на осмотрах, не понимали в чем дело.
Теперь-то понимаю, что это особенность моего организма и психики.
Мозг приказал не расти, тело выполнило приказ.
Почему так случилось? Кто его знает. Хотя знаю.
Но стыдно. Мама нашла нового папу, привела его в нашу семью.
Новому папе, доставляло удовольствие наказывать меня.

Гладить мои ягодицы, тискать яички, наклонять лицом к волосатому животу, ниже к паху во время наказания, где пряталось среди волос нечто чудовищное, ужасное, состоящее из мясной плоти. Правда, оно пока пряталось под огромными трусами, туго натягивающее материю.
— Ничего, ничего, скоро ты подрастёшь, — бормотал он, наглаживая ягодицы, пытаясь всунуть указательный палец.

Я не мог рассказать об этом ни маме, ни бабушке.
Наверно, некоторые знают, как бывает в жизни, когда в семьях, особенно с девочками, появляется отчим, с садистскими наклонностями.
Мне пришлось приказать самому себе: не расти.
Наверно никто не сможет представить себе, какой стресс испытывал в школе, а потом стресс, когда приходил домой после уроков.
Как не свихнулся в то время, никто не знает.
То есть свихнулся, но совсем в другую сторону.
Ещё спасло чтение книг, их глотал запоем.
Дома собралась приличная библиотека, из томов классиков, книг по искусству. Немного детской литературы.
Потом школьная библиотека, когда там всё прочиталось, то наступил черед городской библиотеки.
Уже упоминал про случай в военкомате, этому предшествовало первое дельце «кройщика», когда заставил отчима исчезнуть из нашего дома.
Из моей жизни тоже.
Не буду говорить, в точности что сделал, ведь вышел неосознанный поступок, неопытного ученика.
Проще говоря, сыграл на слабости отчима, то есть страхе перед пауками, арахнофобия называется.
Вселил ему в мозг, что у нас дома сплошные пауки шляются, тарантулы всюду.
А мать, представил ему в роли паучихи, «черной вдовы», про них книжку читал тогда. Вот так получилось.
Но тогда сам не понял, как мне так удалось.
Честно говоря, иногда бываю заочно признателен, отчиму, всем одноклассникам, за то, что со мной приключилось.
Иначе кем бы стал, — мелким приказчиком.
«… А так романтика: украл, выпил, в тюрьму. Да кто он, простой инженеришко на заводе, а ты вор…», из той комедии, которую все знают.
Когда отчим потерялся, то природа взяла свое, постепенно стал набирать норму.
Но время упущено, превратился в самого мелкого школьника среди одноклассников.
По мере моего взросления, пытался проделывать психические штуки над обидчиками из моего класса.
К примеру семья Сосалиных.
Своего рода тоже школа, только другая, где совершенствовал, оттачивал навыки будущего Кройщика.
Уже тогда стал понимать, что люди, — они как есть.
Их нельзя всех изменить сразу в один миг, чтобы они сделались добрыми пушистиками.
Можно конечно, но вызовет потом очень большие подозрения, когда целый класс, почему-то видоизменился в тех же пушистиков.
Поэтому ничего не предпринимал.
По мелочи делал пакости.
Ничего личного, это бизнес, моя начальная школа.
Где учился выживать, причинять людям боль в ответ.
Хотя понимал, что мне требуется помощь опытного наставника в этом деле кроением чужих мозгов.
Стал бояться самого себя, своей неуправляемой силы, что не смогу однажды сдержаться, натворю нехорошие вещи.
С ужасом представлял будущее, где меня ждет палата в психиатрической лечебнице.
Но к кому мог обратиться, чтобы не сойти за сумасшедшего?
Правильно, к учителю по физике.
К тому времени, постоянно ходил к нему в гости домой, за литературой.
Однажды, собрался с духом, во время домашнего чаепития на тесной кухне, поведал о своих странностях, страхах.
Разумеется, попросил совета: как жить дальше.
Вообще и в частности, не сойти с ума самому, и так далее.
Понимаете в чем секрет: весь мир состоит из таких как я
(подобным мне), таких же «одноклассниках», которые выросли, потом стали вполне себе добропорядочными людьми, благополучными семьянинами.
Рафаэль Максютович молчал, внимательно выслушивая исповедь, хотя он вовсе не походил на священника.
Пожилых лет, неприметная внешность: ни бороды, ни усов, ни лысины.
Маленький рост, повседневная серая одежда.
Есть гоголевский персонаж, Беликов, из «человека в футляре».
Можно представить учителя на его месте.
Голос тихий, сухой, невыразительный.
Когда учитель говорил, то приходилось прислушиваться.
В тоже время вслушиваться в слова, которые скрывали в себе некоторую важность, величавую мудрость, обращённые к внимательному слушателю.
Лишь глаза: острые, умные, проницательные.
Они выделялись на лице, совершенно не подходя к нему.
Но пока они существовали, с этим приходилось мириться тому, кто смотрел не на его спину в помятом пиджаке, а прямо в лицо.
Сложившийся образ «человека в футляре», — кардинально менялся при этом, шёл вразрез с борзым представлением о нём.
— А представь себе, если бы один некто имел возможность стать рыбой.
Но, с мозгами, как у человека. Что можно извлечь из этого постулата, как думаешь? — приступил он, посверкивая маленькими глазками из-под очёчков, называемых пенсне, которые немного скатились вниз по носу.
К тому моменту чаепитие наше подошло к точке, мы переместились из кухни в зал, где примостился на диване, а Рафаэль Максютович развалился в кресле.
— Не знаю, учитель. Тут две возможности как поступить: можно стать рыбой, можно не стать.
— То есть оставаться человеком? — уточнил он.
— Ну да.
— Хм, зачем это нужно, если он итак человек?
Я вздохнул, с учителем трудновато общаться на равных в полемике.
Он ставил меня в тупик вопросами, которые на первый взгляд казались пустяком.
— Можно стать.
— Что ему тогда делать?
— Не знаю.
— Ладно, давай по-другому: вот обычная рыба, с мозгами как у тебя к примеру.
Она же может существовать, правильно? Плавать в воде среди остальных рыб, быть гораздо умнее их. То есть жить в той среде вполне комфортно, для себя. Так?
Кивнул, соглашаясь.
— Теперь представь человека, с мозгами как у рыбы. Сможет ли он комфортно существовать в нашей среде?
— Конечно нет. Его место будет где-то в дурдоме.
— Правильно. То есть, делаем вывод: рыба-человек может жить.
А человек-рыба уже нет.
Его глаза насмешливо блеснули.
— Теперь вернемся к рыбе-человеку. Допустим, рыба живёт там, в воде, в море или в океане, — неважно. Что ей делать конкретно, среди остальных рыб, не таких как она?
— Ну, можно плавать везде, изучать мир, наблюдать за ним.
— Это понятно. Что ещё?
— Не знаю. Может стать царём рыб, то есть царицей, — выпалил сгоряча.
— Допустим. И как совершить? Если рыбы тупые, они не могут понять, что она хочет от них добиться.
Я поморщил лоб.
— Наверно, сделать как-то так, чтобы остальные рыбы, сделались как та умная рыба. Хотя бы немного чтобы поумнели, или часть из них.
— Возможно, возможно, — учитель задумчиво побарабанил пальцами по деревянной ручке старого кресла.
— Проблема в том, хватит ли у маленькой рыбки силёнок. Понимаешь, укучи?
— Да учитель.
— Мда, если же она этого не сможет, то её ожидает жизнь в абсолютном одиночестве, в своем мирке, или же ей остаётся одна дорога, на суп к рыбаку…
Учитель замолчал, я тоже молчал, подавленный перспективой у несчастной рыбки. Он потом негромко проронил:
— Послушай, уже поздно. Приходи через неделю. Мне нужно подумать, как тебе помочь.
Я кинулся в коридорчик, обиженный, сильно расстроенный.
От этого больше нервничая, что моя последняя надежда умерла, так и не успев проснуться.
Была зима; надевал зимние вещи, путаясь в них: шарф повязал задом наперед, шапка налезла сбоку, шнурки на ботинках завязал кое-как. Учитель вышел в коридор, наблюдая за мной, изредка похмыкивая, или откашливаясь во время моего одевания.
— У тебя слишком много движений, — произнес он небрежно, вроде ни к кому не обращаясь.
— Умственных тоже. Ты не экономишь себя, КПД в минусе. Если так будет продолжаться дальше, ты растратишь себя впустую.
Наконец справился со шнурками, поднял взгляд на него, — я смотрел на него почти вровень, к тому времени хорошо подрос, глаза в глаза.
Внутри бушевали эмоции, выплёскиваясь через мои глаза, посылая нервные импульсы, которые сгорали вокруг нас невидимыми искрами.
Учитель уловил состояние:
— Ого, и что, тоже меня переделаешь?!
— Давай, я готов! Сделай! Я жду! — продолжал напирать Рафаэль Максютович. Мне пришлось отвести взгляд.
Я был сломлен, при всём желании уже ничего бы точно не вышло.
Понимал: он говорит Правду, вправду хочет перекроить себе мозги, прямо сейчас, не боясь последствий.
— Не могу, — признался.
— А хотел?
— Да.
Учитель цокнул языком, то ли с досадой, то ли с разочарованием.
— Ты должен научиться делать взлом башки, в любом месте, при любых условиях, на любых людях. Тогда ты будешь на коне, а не под ним!
Он пробормотал вроде пословицы на башкирском языке, а я перевёл у себя в уме, хотя не знал этого языка.
— Ты понял, укучи?
— Да.
— Тогда иди.
Наступил зимний вечер. Я брёл домой, не видя дорог, не замечая никого вокруг: ни людей, ни зданий, ни автобусов, ни машин, отрешённый от всей действительности.
Мысли метались в голове черным веером:
«Жизнь перемалывает костяной кочергой. Нас, наверно нас.
Хотел вот только узнать: люди – звери, или как.
Их стоить замечать, или надо пройти мимо.
Да совсем не об этом. Просто как самому жить здесь, вот прямо здесь.
Но не вышло…»
В последующие дни пришёл в себя, да период такой; школа, учеба, выпускные экзамены.
Времени оказалось достаточно, чтобы поразмыслить над тем, что говорил учитель.
Беседа про рыбу, странное прощание, — теперь-то понимаю, что учитель играл с огнем, исполняя цирковой трюк, похожий на тот, когда человек кладёт голову в пасть льву. Возможно, всё бы повернулось бы по-другому, не отведи тогда взгляд.
В ту неделю ходил в школу, прилежно учился, на уроках физики виделся с учителем.
Он не вызывал меня к доске, не проверял домашние задания, от «контрольной» вышло освобождение, — выглядело будто для него, пустое место.
Только когда по окончанию урока проходил мимо учительского подиума, уходя из класса, он искоса смотрел на меня, точно интересуясь непонятно чем.
Я замечал, кривил рот в нарочитой улыбке.
Отвечая в ней, без слов: «всё нормально…»
Неделя прошла, но не пошел к нему домой.
«Зачем, — думал, — чем он сможет помочь, кроме дурацкой болтовни ни о чем.
К чему тогда ходить зря?»
Зима прошла, за ней быстрая весна, но всё оставалось по-прежнему, учитель сохранял «статус кво»: нейтралитет, непринужденность.
Можно наверно растянуть эти скороспелые дни на вечность, но молодость торопит, она не всегда довольна.
Поэтому дни пролетали как мгновения ока.
Тогда, школьное образование давалось преимущественно восьмилетним, а 9-ые и 10-ые классы предоставлялись тем, кто желал дальше поступать в институты.
При мне, в основном подростки уходили из школы после восьмого класса: в училища, или в техникумы.
Учиться повторно стало гораздо легче, в плане учёбы, также с новыми младшими одноклассниками.
Выше, физически сильнее, ведь старше их на целый год.
Да, бывали стычки, небольшие драки, но уже мелочи, о которых не стоит даже упоминать.
Перед выпускными экзаменами, когда некоторые бывшие одноклассники учились в девятом классе, мы иногда пересекались, учитель физики знаком показал, чтобы остался после урока.
Он проводился последним в тот день.
Я повиновался, молча ожидая, что будет дальше: извинения, напутствия в первый путь взрослой жизни, или что-нибудь в этом роде.
Мы остались в классе совсем одни.
Учитель подошёл к двери, запер её на ключ.
Потом без слов стал собирать на лабораторном столе странную конструкцию.
Затем стал говорить.
— Это опыт для десятого класса, — сообщил он. — Ты же в восьмом.
— Но для тебя исключение.
— Вот смотри.
Подошёл ближе к столу.
Конструкция состояла из двух стеклянных шаров размеров в футбольный мяч, расположенных на небольшом расстоянии.
Шары обмотаны медными спиралями, толстыми проводами.
Учитель что-то нажал, где-то загудело, а в промежутке между шарами появилось синеватое свечение, с чуть потрескиванием.
— Опыт Черевиченко-Степанова, — гордо заявил учитель. — Здесь сто миллионов вольт, а может больше. Зависит от выходной мощности трансформатора, который усилил. Ну как?
(потом на основе этого опыта, сделаны те самые «китайские лампочки»)
Я заворожено смотрел на явленное чудо физики, отзываясь:
— Красиво, в учебнике Сахарова читал про этот опыт, но к чему, учитель?
— К чему… знаешь ли ты историю, укуче?
Когда-то, в 13 веке, на британских островах, жил один человек, по имени Роджер Бэкон. Так вот: жил он долго, наверно счастливо, а самое главное, оставил после себя много научных трудов: по физики, по истории, по культуре. В том числе по алхимии.
Бэкон сам изобрёл порох, может раньше китайцев.
Просто скрывал изобретение, взял да зашифровал состав пороха.
Видимо боялся за человечество, которое потом придумает ружья, патроны, бомбы, пулеметы, пушки...
В общем, Бэкон был человеком очень неглупым, скрытным, таинственным.
Но кроме алхимии, всего прочего, он рассматривал такие явления, которые ты называешь «кроением».
Только он называл немного по-другому, — проникновение себя в мыслях в образ другого субъекта.
Ему представилось много времени, когда он сидел запертым в темнице, чтобы уяснить некоторые обстоятельства.
— Первое, и самое главное…, — учитель прервал рассказ, обращаясь ко мне.
— Подойди, поставь руку между шарами.
Подошёл ещё ближе к столу, почти вплотную, но руку не протягивал: ведь там миллионы вольт электричества.
— Ты боишься?
— Немного. А что случиться с тем человеком, который так сделает?
— Не знаю. Возможно, что ничего не случиться. Бэкон утверждал, что уникальному человеку нужен толчок, некоторая инициация сознания, эфирных волн, которые похожи вот на эти.
Рафаэль Максютович рукой показал на шары, между которых свечение пускало малюсенькие молнии.
— Он имел в виду электрические волны, радиоволны, и, в общем-то, тебя. Так что давай, будешь естествоиспытателем науки.
Учитель усмехнулся.
— Готов?
— Да.
— Не бойся.
Я закрыл глаза, прежде чем, протянуть руку в свечение, которое вспыхнуло, заиграло радугой всеми цветами, обвило мои пальцы, унесло куда-то вдаль.
***
Глава новый шанс.
По окончании школы мой путь лежал теперь только в Москву.
Там, представлялось, по-любому найдётся применение моим способностям, приумноженными во много раз, после того происшедшего опыта.
Поступать никуда особо не желал, прекрасно помня совет о самообразовании.
В школе перед выпускным вечером вручили аттестат, в нём красовалось везде графах предметов «хорошо», в том числе по «физре».
В паспортном столе выдали паспорт, от службы избавление,— оно скоро последует, — я стал свободен как птичка.
Оставалось найти деньги на проезд, на первое время житья.
Поэтому в шестнадцать лет пошел временно работать на автомашзавод, не учеником, а уже полным рабочим по третьему разряду в столярный цех.
Моя работа, да всей бригады из 10 – 12 мужиков разных лет, заключалась в изготовление упаковки.
То есть сколачивание молотком деревянных ящиков из реек, дощечек, брусков, досок, и жестяной ленты. Потом в наши ящики упаковывалась продукция, или изготовленные детали от всего завода.
В первый день показали, как делается упаковка, в каких углах цеха, где, что лежит из материала, чтобы потом брать самому, а не спрашивать постоянно других.
Потом принялся за труд.
Сама работа числилось плановой, шла в основном по отдельной сборке.
Например, для завода требовались большие прямоугольные ящики: то, кто-то из бригады собирал одни боковушки.
Они сколачиваются из толстых дощечек.
Другой, сбивал только низы ящика, они тоже состоят из толстых досок.
Один мужик собирал большие бока из широких реек.
Ещё один собирал верха, они из досок, только потоньше.
А потом другой рабочий, на специальном приспособлении, сколачивал все детали в один ящик, да еще другой работяга, затем обшивал собранное изделие полосками жестяной ленты.
Вначале мне требовались образцы по сборке, а мужики-то из бригады, работая лет по двадцать, даже с год, давно знали назубок все нюансы.
Работа была простейшей, но тяжёлой, а платили копейки, по сравнению с остальными. Обещали двести рублей в месяц, разумеется, вместе со всеми надбавками, премией, но на деле выходило на руки немногим больше ста рублей.
Другие же работяги, подрабатывали на столярных станках, к которым не допускался по возрасту.
Признаться, у меня плохо получался цеховой, бригадный план, находился на последнем месте по количеству смастеренного.
Мужики косились на то, что их подводил, но терпели.
У меня ныли руки от махания молотком.
Болели пальцы отшибленные, саднили пальцы, изрезанные краями жестяной ленты.
Честно выдержал два полных месяца.
При увольнении забрал полный расчет в заводской кассе.
Проставляться мужикам не стал, угощать за свой счет тоже.
Ведь деньги в обрез.
Заранее купил билет на поезд, распростился с родными.
В моём кармане оставалось двести рублей с мелочью.
Покидал родной город с нелегким сердцем, с таким же настроением.
Там меня никто не ждал.
Не зная о том, что больше уже не увижусь ни с бабушкой, ни с мамой, ни с братом…
Но тогда, сентябрьской осенью 1989 года, стоя в тамбуре вагона, уходящего поезда, четко понимал, обратной дороги нет, и не будет.
Мир ждал меня, ждал моих действий, ждал чего-то такого-то, не совсем обычного.
Да, будет нелегко, а разве кто-то обещал сказку?
Конечно, смотрел дома черно-белый телевизор, читал газеты: там рассказывались сладкие истории, как молодые таланты покоряли Москву, вот сейчас с нуля, без ничего.
Я не верил тем россказням.
По-любому у них имелась какая-то поддержка.
Но прошел школу, свою начальную школу.
Теперь же надо пройти средний уровень.
Иначе дальше допуска выше, никогда не предвиделось.
Столица представляла собой безнадёгу, полную нищету.
Глянец только наверху человеческой пирамиды, а всё гавно внизу, на основании. Куда оно стекалось по законам физики.
Привезённые с собой деньги очень быстро закончились.
Дело было так: по приезду, на вокзале, через бабушек с объявлениями о сдаче жилья, мне подыскали жильё в «коммуналке», на шесть комнат, соответственно на шесть хозяев. Заплатил за месяц вперед.
Всё было бы ничего, но…
В одной из комнат проживал одинокий паренёк, на два года постарше.
Как мне показался: интеллигентный, образованный. Москвич, одним словом.
Говорил, что студент, учиться в «бауманке».
Мы быстро подружились, ведь так хотелось заиметь друга.
В общем, он занял у меня сто рублей, под честное слово, что отдаст деньги через два-три дня. Естественно, наутро шустрый паренёк сбежал с вещичками, с моими деньгами, в неизвестном направлении.
За следующий месяц платить за аренду стало почти нечем.
Денег уже не хватало примерно больше половины, ещё надо иногда кушать.
Обычно питался в рабочих столовых, а в магазинах покупал хлеб или рыбные консервы, если имелись, да деньги на покупку.
В начале месяца, хозяйка квартиры, выставила меня на улицу.
А октябрь начинался холодным.
Поэтому жил в общагах на птичьих правах, жил в подъездах, жил в подвалах с бомжами, жил на хате, немного знакомых наркоманов.
Работал, где придется, кем придется.
Голодал днями, неделями не мог нормально помыться.
Одно время, стоял в метро, просил подачки.
Ходил к церквям, стоял возле них, выпрашивая милостыню.
Заходил в них, обращался к попам с просьбой о помощи.
Но те, лишь отбрехивались по-собачьи: «бог поможет, сын мой.
Иди отсюда, с богом. Не мешай служителям служить службу…»
Так получалось везде, во всех приходах.
Уходил оттуда прочь, на холодные улицы часто с дождём, высыхая душой.
Хотя куда уже бездушнее, — суше некуда, один сухой песок на душе оставался, который скрипел потом на зубах с горьким сожалением, да и только.
Отчаяние овладевало мной.
С каждым прожитым днём, моё состояние ухудшалась.
Дело не в том: иногда мог вдоволь наесться добытой шаурмы, поспать в теплом месте.
Нет, не так, — я зверел, я озлоблялся, становился как все вокруг.
Если бы за моей спиной не пройдена «начальная школа», то…
А так выживал, как мог.
Точно крыса, точнее маленькая крыска, загнанная в угол жизнью.
Однажды, уже стоял конец ноября, меня избили и ограбили, в Выхино.
Наверно только в наших доморощенных злодеях как-то взаимосвязано, — сразу делать грабеж, вместе с избиением.
Ведь все злодеи на свете, поступают цивильно, как бы по правилам игры преступного мира.
Даже в моей родной школе, негласно узаконилось правило среди хулиганов, когда жертва сама выбирало одно из двух: или избиение, или грабеж.
Вот почему нельзя обойтись, допустим, грабежом, а избиение оставить для другого, более подходящего человека.
Или же тогда конкретно избить, но не выгребать последние деньги из внутреннего кармана моего пальто.
Со мной же случилось и то, и то, одновременно.
Выбиты два зуба, сломана челюсть, нос, ребра, ушибы, так по мелочи.
Лишился заработанных денег, за последнюю неделю работы на частной овощебазе в Капотне.
Документы остались целыми, их в тайнике спрятал, так как понимал, что доверять нельзя: ни знакомым, ни людям с работы, никому.
Даже друзьям, ведь один друг, в кавычках, уже меня кинул.
Вырыл ямку в парке, завернул в целлофан, и всё.
Главное, место твердо запомнить, где припрятал.