Белые ангелы

     Фронтовичка Анна Сергеевна Ломакина была моей соседкой. Она всю жизнь работала в районной больнице старшей медицинской сестрой и была бессменным секретарём партийной организации. Эффектная, статная, она олицетворяла собой уверенность и достоинство. 
     В её скромной чистенькой кухоньке мы частенько пивали чаи и вели задушевные беседы, а 2 февраля неизменно поднимали фронтовые «100 грамм»  за великий подвиг Сталинграда и его защитников.  Она была одной из них. Всё, что написано в этом очерке, это не моё художественное творчество, а её живые воспоминания, рассказанные со слезами на глазах. Когда Анна Сергеевна состарилась, призналась мне, что нет ничего страшнее войны да старости.   
     Её воинская служба началась летом 1941 года в полевом госпитале при 285-ой стрелковой дивизии, а в начале августа 1942-го в составе медико-санитарного батальона она ехала на Сталинградский фронт.
Сталинград встретил медиков по-военному сурово. Станция была забита эшелонами с теплушками и платформами, крытыми серо-зелёным брезентом. Эвакоприёмник  №  54, где несла службу военфельдшер Анна Ломакина, оперативно развернул  работу и стал принимать раненых: их подвозили круглосуточно на катерах, грузовиках и подводах. По Волге деловито сновали укрытые  зелёнкой катера и баржи, буксиры и плоты. Гружённые, со свежим пополнением, они шли туда, где гремели раскаты орудий, а оттуда возвращались с кровавой добычей -  конвейер жизни и смерти работал круглосуточно… 
К железнодорожному вокзалу, как вестовые, мчались эшелоны, отстукивая каждый метр пройденного пути. Вдали гремела канонада, где билась с врагом Красная Армия, где лётчик Александр Попов совершил воздушный таран, а майор Владимир Землянский в районе Яблоновой балки направил свой горящий самолёт на скопление вражеских танков… 
- История повторяется, -  сказала медсестра Инка, - 20 лет назад, в Гражданскую, на подступах к Царицыну погиб мой дед, красный командир. Теперь там воюет  отец, а мама учит детей литературе на окраине города, на Дар-горе. С ней Нюшка, шестиклассница. Я не хочу умирать,  Анечка, но если надо –  умру, лишь бы  проклятых фашистов прогнать с родной земли! Я до войны и поцеловаться-то не успела. Свидания мне никто не назначал, - Инка часто заморгала, совсем как маленькая девочка, губки её дрогнули и жалобно скривились. – А теперь и  вовсе парня не достанется – вон их сколько погибает каждый день!
- Достанется, Инка. И умирать нам с тобой нельзя, иначе кто же будет спасать этих парней? -   Анна обняла подругу.
…Стоял  жаркий августовский день. На подступах к Сталинграду шли тяжёлые бои.  Вдруг небо загудело, и это гудение нарастало с каждой секундой, становилось густым, тягучим, навязчивым. Засвистели падающие бомбы, завыли сирены и взревели пароходные гудки - смертельный вопль повис над Волгой! Люди куда-то бежали, из-под их ног  взмывали к небу жёлто-бурые фонтаны земли и огня. В мутной пелене пыли и дыма рушились дома, горели опрокинутые навзничь красно-белые трамвайчики. Вот уже и гигантские языки огня устремились к Волге. Пламя, шипя, прыгало по грязной всклокоченной воде. Земля за два часа превратилась в сплошной ад. 
Гитлер приговорил Сталинград к смерти, превратив в огнедышащие руины. Ни света, ни связи, ни надежды… Медперсонал эвакогоспиталя оказывал помощь всем, кого можно было спасти. Раненый в живот военврач, у которого выплывали наружу кишки, пытался сказать Анне ослабевшим голосом, как их лучше вправить  – этот бесценный опыт пригодился ей и на Курской Дуге…
На улицах, в домах, подвалах, глубоких щелях погибли тысячи сталинградцев: два часа назад они были живы: смеялись, мечтали, читали книжки, получали письма, растили детей…
     По городу-призраку гуляла смерть. Кованый фашистский ботинок нагло ступил на развалины мёртвого города. Солдаты 6-й Армии вермахта, прорвав оборону,  уже хвастались своей  победой. Им и в страшном сне не могло присниться, что через 200 дней  и ночей они с позором сдадутся на милость победителей. Восемьсот тысяч из них навечно останутся лежать в этой вздыбленной, выжженной ими земле. Ещё никто ничего не знал…
     А защитники Сталинграда уже налаживали жизнь, чтобы бороться и побеждать. Меж горбатых стен бывших высоток  рыли ходы сообщения, подвалы превращали в блиндажи, казармы, эвакогоспитали и крепости. Уже работали разведка и связь, по ходам сообщения доставлялись хлеб и почта, выносились убитые в места захоронения и эвакуировались раненые. Бои велись днём и ночью. Эвакогоспитали захлёбывались человеческой кровью, медперсонал валился с ног, но честно исполнял  свой  воинский долг.   
В начале сентября начальник госпиталя майор Кузьменко направил военфельдшера Анну Ломакину и медсестру Инну Нельговскую сопровождать тяжелораненых на левый берег Волги. Центральная пристань под прикрытием зенитных батарей кишела людьми. Подходили   катера, торопливо обменивая  бойцов из пополнения на раненых. Рослая, выносливая Анна помогала санитарам  загружать тяжелораненых, сопровождала их до Красной Слободы, Быково или Николаевска. По прибытии  на место помогала перегружать их на машины и подводы. Не отставала и Инка. «И откуда у этой худенькой городской девчонки берутся силы?» -  дивилась Анна. Сама она – другое дело: выросла в деревне, в доме мачехи, вставала рано, работала до позднего вечера. В медицинском техникуме чемпионкой по бегу была.
- Сестричка, помогите, - слышит  Анна обессилевший от муки голос бойца и спешит к нему. Рядом с ним  лежит обескровленный солдат с ампутированной ногой, впадая в забытье. Обожжённые, израненные, искалеченные мужчины  просят пить, мечутся в бреду. От иных  пахнет гнилью и смертью…
…Артобстрел начался внезапно. Десятки прожекторов крестили небо, освещая  белые,  перекошенные от боли лица страдальцев.
- Не волнуйтесь, товарищи, -  тихо и уверенно говорила Анна, обходя раненых, - сейчас проскочим этот участок - и  всё  будет хорошо.
Фашисты освещали ракетами Волгу, обстреливая идущий транспорт. Встречный буксир из Николаевска, тянувший баржу к Сталинграду, был уже недалеко. Вдруг от прямого попадания гружёная баржа пошла ко дну, увлекая в чёрную пасть воды бойцов из пополнения…
- Гады! Что творят! –   заламывала руки Инка, давясь рыданиями. Неужели Бог не видит этого и не покарает их?!
Сердце её заходилось от жалости к людям и к себе: страшно быть растерзанной в любую минуту так же, как эти изуродованные парни и крепкие мужики.
Девушки  возвращались из поездок на катерах ночью, пробирались к себе по ходам сообщения - ночь укрывала их от фашистских снайперов. В подвале тлела  буржуйка, в жестяной баночке коптил фитилёк, из щелей дуло, стены содрогались,  с потолка сыпался песок. Анна долго не могла согреться и снять напряжение: болела спина, ныли распухшие, обмороженные ноги, в груди больно застрял ком: она получила печальное известие из дому… Её жених погиб под Москвой  ещё в ноябре 41-го года… Нет больше на  земле её  синеглазого Серёжки… Вот почему так долго не было от него никому весточки...
Однажды Инке Нельговской передали через третьи руки письмецо, написанное химическим карандашом, - от матери. Вера Игнатьевна писала, что живёт в щели Банного оврага вместе с соседкой тётей Варей  Коробовой. Просила Инку поберечь себя ради всего святого -  теперь она у неё осталась одна… Нет больше ни Нюши, ни папы… 
В начале зимы подруги сопровождали раненых от завода «Красный Октябрь» до станции Ильмень и  рабочего посёлка Рудня. Эти недели, прожитые на грани жизни и смерти, сделали их по-настоящему солдатами:  их не пугал гул канонады, ни трассеры  пулемётных очередей над головою - тревожили более страшные вещи: шесть городских районов из семи под фашистами. Кольцо сжимается... На подступах к Сталинградскому тракторному заводу, где круглосуточно под артиллерийским обстрелом рабочие выпускают танки и снаряды, полегла вся 37-я гвардейская дивизия… Высота 102 , как Молох, ежедневно поглощает тысячи солдатских жизней. Потери, потери, потери… 
Казалось, у этой лютой зимы не будет конца. Много обмороженных. Не избежала этой участи и Анна. Как она мечтала надеть на свои ноющие ноги тёплые валенки! Наконец-то их завезли. Сдав дежурство, побежала на склад хозяйственной части, но там уже всё разобрали: достались разные по размеру и цвету - один чёрный, другой - серый. Надела и пошла в разных. В эту лютую зиму было не до красоты: врачи, медсёстры, санитарки медсанбата под белыми халатами носили ватные штаны, стирали бельишко в ледяной воде, но их огрубевшие руки умело оперировали, выхаживали больных, делали анестезию, переливали кровь, выводили людей из шока,  врачевали кровавые раны… Белые ангелы жизни возвращали фронту сотни тысяч тяжелораненых солдат и офицеров. Каждая из этих хрупких и отважных девушек была той  высокой и чистой нотой,  из которых слагалась героическая и победная симфония войны… 
А между тем весь Мир жил,  дышал и бредил одним словом – Сталинград! Выстоят ли его защитники в этом смертельном аду, в поединке со смертью? Сталинский приказ «Ни шагу назад!» выполнялся железно. Но не этот приказ кидал защитников города под фашистские танки с бутылками с зажигательной смесью, не он заставлял намертво сжимать зубами провода, чтобы ценой собственной жизни восстановить оборванную связь – это вызрел  дух народа, готового к смерти во имя победы. Не потому ли танковые дивизии Манштейна, рвавшиеся на помощь 6-й армии генерала Паулюса, не смогли пробить живой заслон из защитников Сталинграда? Там люди оказались твёрже стали: врастая в камни, кровью истекли, но города на Волге не отдали и честь своей Отчизны сберегли…
В конце января 43-его заговорили о капитуляции немцев под Сталинградом. У  заклятого врага, попавшего в котёл, кончились силы, еда и боеприпасы - и вскоре фельдмаршал сдал свою армию на милость победителей. Анна Ломакина стала свидетелем этого исторического события. Это было 31 января 1943 года.
- Мы победили??? – спрашивала Инка, делая удивлённые глаза. 
И тут же гордо выпячивала грудь, утверждая: «Да, мы победили!!!»
Защитникам Сталинграда довелось увидеть и белый флаг из окна фашистского бункера, и самого фельдмаршала с его генеральской свитой, покорно сдававших своё оружие. Паулюс шёл широким шагом со вскинутой головой, не глядя на народ. Тысячи любопытных, торжествующих  и ненавидящих глаз вонзились в него. Шинель на нём была хорошего качества,  с полоской зелёной кожи от плеча до талии – всё, что осталось от прежнего величия. Из-под массивных сводов бункеров и подвалов медленно выплыла тёмно-зелёная лавина солдат 6-ой армии рейха. Жмурясь от яркого зимнего солнца, заросшие щетиной, обмороженные, фашисты бросали  на снег автоматы, винтовки и поднимали  над головой коченеющие на морозе руки. Пленённые солдаты рейха двигались с покорностью, стараясь не споткнуться о мёрзлые комья искалеченной ими городской земли. Шли нескончаемой вереницей в мятой, грязной, прожжённой одежде, затравленно озираясь по сторонам, а между тем гора  немецкого оружия, сверкая и клацая, росла и ширилась. 90 тысяч солдат вермахта сдались в плен – это всё, что осталось от его армии…   
«Есть Бог на земле!», - выдохнула Инка, прижимая тонкие руки к груди. А Анна, прищурив глаза, злорадно думала: "А где же та непобедимая армия надменных арийцев? Как случилось, что мы, выжженные огнём и калёным железом, выстояли  и победили?" –  её тёмные глаза-маслины с усмешкой глядели на грязный сброд побеждённых.  С торжеством победителей глядели на посрамлённого врага солдаты в краснозвёздных ушанках, полушубках, прожжённых ватниках, шинелях, маскировочных накидках и серых валенках. У  военных корреспондентов в руках бинокли и фотоаппараты, за голенищами валенок - блокноты. Заканчивался последний январский день. Уже сапёры приступили к разминированию улиц, бойцы прочёсывали подвалы, превращённые в бункера, а в северной части города гитлеровцы всё ещё оказывали сопротивление. Утром 2 февраля советские солдаты с боем ворвались в разрушенные корпуса Тракторного завода! 
- Победа! Победа! – неслось над городом, и не было слова более заветного и желанного, чем это, добытое дорогой ценой! В Сталинграде наступила долгожданная тишина. И не верилось, что побоище закончилось…    
Утро 4 февраля 1943 года было туманным и радостным – люди шли на  митинг! Они  обнимались, смеялись и плакали. Чудом уцелевшие истощённые старики, чумазые мальчишки в обтёрханной одежонке, женщины, обмотанные платками, в ватных штанах и телогрейках стекались к центру серыми ручейками из Банного оврага, из-под водонапорных баков, с купоросной балки. Выступавшие на митинге генералы-освободители В.И. Чуйков, К.К. Рокоссовский, А.И. Родимцев, А.И Ерёменко, М.С. Шумилов благодарили солдат и офицеров, железнодорожников и моряков Волжской военной флотилии, рабочих заводов, военных медиков и жителей города за подвиг, равного которому и выше которого нет ничего на свете.
Анна Ломакина глядела на сосредоточенные лица людей, не сдерживая слёз.  Это были слёзы гордости за народ, который невозможно победить. Смертию смерть поправ, эти люди совершили невозможное - и в этом было их величие.  Анна стянула с головы надоевшую за зиму шапку-ушанку, встряхнула тяжёлые  каштановые  волосы. Её карие  глаза заискрились, обозначились  ямочки на щеках.
- Какая ты красивая, Анечка!–  щебетала Инка, сжимая локоток подруги. – Посмотри, посмотри вправо: с тебя глаз не сводит лётчик!
Аня смело выдержала беззастенчиво-пронзительный взгляд серых глаз красивого офицера в лётной форме, но, вспомнив про разномастные валенки и  ватные штаны, смущённо  скрылась в толпе. А кругом уже ликовал народ, играла гармонь, кто-то пустился в пляс, уминая  валенками серый скрипучий снег.   
В этот день Инка встретилась со своей матерью. Вера Игнатьевна за полгода превратилась из миловидной моложавой женщины в убитую горем старуху: голод и холод сделали своё дело, а гибель младшей дочери Нюшки и похоронка на мужа окончательно подкосили её здоровье. Нюшка погибла осенью, когда в очередной раз отправилась с ребятишками из щели в поле, где дети ползали на четвереньках в поисках картошки. Пролетавший мимо фашистский лётчик решил позабавиться:  гонял детей на бреющем полёте, как зайцев. Оставшиеся в живых  рассказывали, что видели его смеющееся лицо! В тот трагический день не стало её Нюшки - милого восторженного ребёнка…
Через две недели санитарный поезд при 70-й армии двинулся вслед за  Центральным фронтом, увозя  Анну Ломакину и её подругу Инну Нельговскую на новое место службы. У Анны щемило сердце, глаза цеплялись за привокзальную площадь, где над бывшим фонтаном чудом уцелела посеревшая скульптура бегущих детей. В город уже возвращались те, кто будет поднимать его из руин…
Война продолжалась…

Громыхали вагонные колёса,  испуганно  вскрикивали встречные паровозы. С шумом проносились  полуразрушенные обгоревшие вокзалы, чернела вспоротая снарядами степь с грудами  искорёженного металла.  Белые ангелы жизни  вновь мчались навстречу военной судьбе, чтобы спасать людей.
Ночью санитарный поезд прибыл на станцию Ливны. Тяжелораненые лежали на платформах у железнодорожных путей. Началась их загрузка в санпоезд. Спешно разворачивались палатки для работы хирургов. Полковник Орлов, главный хирург, в колпаке и халате поверх одежды оперировал  на 20-ти градусном морозе. Майор медицинской службы Наталья Ильинична, строгая красивая женщина, устанавливала очерёдность операций.
Начальник санитарного поезда получил приказ доставить в Елец,  лежащий в руинах,  лекарства и оказать медицинскую помощь населению. Санлетучка полетела в Елец. Там ещё дымились, догорая, кварталы домов, едкий дым стелился над землёй. На перекрёстках чернели стальные ежи. Помощь приходилось оказывать прямо на улицах. Люди выскакивали из подвалов, моля о помощи и зазывая к себе военных медиков. Из подвала разрушенного дома донёсся сип обессилевшего котёнка. Медработники отыскали вход и, ориентируясь на слабый звук, обнаружили труп молодой женщины, придавленной плитой. Рядом ползал, сипя, младенец. Анна подхватила ослабевшее тельце, прижала к груди. Ощутив спасительное тепло, ребёнок  затих, зачмокал чёрным ротиком. Девушки выбрались из подвала и стали осматривать находку. Малышу было не более года. Много  часов провёл он около мёртвой матери, измождённый, испуганный, голодный. У кого-то из медсестёр нашёлся в кармане солдатский сухарик. Размочили, сделали с помощью бинта соску. Малыш прижимал её ко рту грязными ручонками и жадно сосал. Девушки, наплакавшись, передали кроху в местную больницу, в руки старой няни…
А в это время на узловую станцию Ливны налетели  вражеские бомбардировщики. От прямого попадания загорелось два вагона санитарной летучки, пламенем охватило соседний воинский эшелон с боеприпасами, разнося всё вокруг на сотни метров. Раненые вываливались из окон и дверных проёмов санитарного поезда. Из воинских эшелонов выпрыгивали солдаты, перекатываясь, отползали подальше от смертельной опасности. В этом аду погибло много  людей. Искорёженные составы превратились в груды металла. Анна Ломакина думала, что ничего страшнее Сталинграда уже не будет, но ужасы войны преследовали её повсюду…


Курская земля насторожённо встретила сталинградских героинь. Эвакогоспиталь  раскинулся в одной из местных школ. Спешно готовили палаты к приёму раненых. В каждом из 5 отделений был свой заведующий, старшая медсестра, по 12 дежурных сестёр и санитаров. Раненые поступали круглосуточно. Особо тяжёлых после операций отправляли в тыловые госпитали. Но молодость брала своё. По вечерам выздоравливающие бойцы пели песни и устраивали танцы под баян. Среди раненых всегда находился удалой гармонист, в руках которого гармошка сама пела, играла и пускала людей в пляс. В ту военную весну на Курской Дуге популярной была песня:
Дорогая, дорогая, эту песню
                сложил я тебе,
По дорогам родимого края
прохожу я в дыму и огне...
…Пройдёт, пройдёт моя тоска,
Когда в Берлин войдут войска
дорожкой фронтовой…
Этой весной 43 года в госпиталь приехала певица Клавдия Шульженко. Из самой Москвы. Все, кто мог ходить, высыпали на улицу. Сценой служила машина с опущенными бортами. Молодая, стройная, с тонкой талией, в туфлях на высоких каблуках, Шульженко пела про «синий платочек» под аккомпанемент двух баянистов. Её красивый доверительный  голос летел к распахнутым настежь солдатским сердцам, их открытым лицам, освещённым радостными улыбками. Раненые сидели на земле, на сколоченных наспех скамейках, ящиках, лежали на топчанах и носилках, жадно вглядываясь в прекрасные черты поющей дивы. Как хороши были её тонкие брови, светлые кудряшки! Как красивы тонкие, выразительные, белые руки, прижимавшие к груди шёлковый синий платочек в белый горошек! Завораживал её волнующий шаг, приподнятые плечики фасонистого  платья. Как  тепло, доверительно началась её следующая песня! 
Нынче у нас передышка,
                Завтра вернёмся к боям…
В эти редкие на войне минуты волшебства и блаженства вдруг послышался предательски  ненавистный гул немецких бомбардировщиков, оборвавших песню... «Воздух! Воздух!» - кричали наблюдатели. Оглушительный взрыв! Второй! Третий!  Посыпались комья вздыбленной земли, кто-то застонал, кому-то потребовались носилки…
Когда налёт окончился, грузовик с артистами уже пылил у дальнего леса.
Анна Сергеевна хорошо помнит, как в их эвакогоспиталь №  3246 заглянул командующий  70-й армией генерал-лейтенант И.В.Галанин. Прошёлся по палатам в сопровождении начальника  санитарной службы армии Михалёва. Был  генерал по-военному подтянут, выбритое смуглое лицо его было суровым, меж бровей залегли глубокие складки. Близилась Курская битва.
На фронте ещё стояли дни предгрозового затишья. Каждая противоборствующая сторона готовилась к решительному наступлению. Снайперы круглосуточно вели свою незримую работу, а вокруг буйно цвели курские луга, зеленели рощицы. Балки, пересекающие поле, кудрявились орешником. Знаменитые курские соловьи пели не хуже казачьих - заливистых и звонких. 
На Курском выступе фашисты  решили взять реванш за Сталинград. Сюда стягивались их огромные силы и новое оружие - «пантеры», «тигры», штурмовые «фердинанды». Наша армия  тоже не дремала: бойцы возводили многоярусную оборону, рыли траншеи и  ходы сообщения, ведущие к дзотам, взводным землянкам и стрелковым ячейкам. Местные куряне помогали армейцам. В перелесках и ложбинках перед оборонительными рубежами шла боевая учёба - впервые за годы войны бойцы и командиры учились грамотно штурмовать вражеские укрепления и удерживать позиции. 
Накануне Курской битвы старшую медсестру отделения Анну Ломакину приняли в члены КПСС. Принимали при политотделе 70-й армии. От свалившейся ответственности Анна чувствовала себя старше лет на десять. А ей только что исполнилось  двадцать.
В ночь на 5 июля фронт загрохотал - началась великая битва. В эти  дни Анна Ломакина ходила в бой в составе танковых бригад.  По ходу боя медработники спрыгивали на землю и оказывали помощь раненым. Их было много - обожжённых, изуродованных, обезноженных. В открытом бою Анна была впервые. Поначалу, парализованная страхам, терялась, не понимая, куда бежать и кому первому оказывать помощь. Отовсюду  доносились стоны. Анна металась от одного раненого к другому: ей казалось, что она одна в этом страшном мире, где смерть играет с нею в прятки. В одной из воронок обнаружила  бойца-парнишку с красивым мужественным  и очень выразительным лицом – так выглядят юные боги и утончённые музыканты.  Парень был ранен в живот. Страшно вспоминать…
К концу дня она оглохла от грохота орудий и лязга металла…  Дымились обгоревшие машины с развороченными орудиями и сорванными гусеницами. От тяжёлого запаха крови мутило. Шла она по полю, шатаясь… А ночью её вызвали на партсобрание, где была принята резолюция: «Каждый коммунист, каждый боец должен стоять насмерть!» Анна, прошедшая через Сталинград, знала цену этой резолюции. На следующий день она вновь была на передовой. Выносила с поля боя истекающих кровью бойцов вместе с их боевым оружием. Ползла, падала в воронку отдышаться и снова ползла. За два дня оказала медицинскую помощь ста шестидесяти бойцам и командирам, а на третий день, получив осколочное ранение в предплечье, сама оказалась в госпитале. Это было её второе ранение. Лёжа в госпитале, вспоминала Гришинскую  амбулаторию как счастливый эпизод своей довоенной жизни. Дурёхой была: боялась принимать роды. А ведь какое это счастье - держать новорожденного в руках: кричит, значит всё в порядке - лёгкие раскрылись! Увидеть бы хоть ещё разок  счастливые глаза роженицы и буйную радость молодого отца. Женщины должны рожать, утверждая жизнь на земле…
Красная Армия захлёбывалась кровью. Поредевшие полки отходили на переформирование, пополнялись сибиряками  и вновь вступали в бой. Однако танковое сражение под Прохоровкой решило исход не только Курской битвы, но и Великой Отечественной войны. Москва салютовала Прохоровке!!!  Это был первый Салют от начала Великой Отечественной войны. Ценою огромных потерь и нечеловеческих усилий с лета 1943 года Красная Армия стала диктовать врагу свою волю.    
В эти тяжёлые, страшные дни Инка Нельговская влюбилась в капитана-танкиста, поступившего в полевой госпиталь с ожогами и пулевым ранением. Она выхаживала его, а он, с нежностью глядя на милую белокурую девушку, шутил, скрывая боль, благодарил, целуя её тонкие пальчики. Инка хорошела на глазах: расцвела, как полевой цветочек под ласковым солнышком.
- Анечка! Как хочется надеть красивое платье и туфли на каблучках! Многое бы отдала за эту роскошь! –  вздыхала Инка, представляя, как она летит на свидание, лёгкая, нарядная, красивая. В первый раз! Аня радовалась за подругу: «А ты горевала, что жениха тебе не достанется. Гляди, какого орла отхватила! Одним словом – сибиряк!».
В январе 1944 года Инка Нельговская-Егорова была демобилизована: ждала первенца. И у Анны случилась романтическая история. Однажды лётчики передали ей роскошный букет от неизвестного поклонника. А потом он свалился с неба сам. Тот самый, который глядел на неё на митинге в честь освобождённого  Сталинграда. Тогда она, девчонка в ватных штанах и разных по цвету валенках, сильно стушевалась под его взглядом и поспешила затеряться в толпе. Гольцман признался, что весь год искал её по всему фронту, и вот нашёл. Он командует эскадрильей. На его груди, рядом со звездой Героя Советского Союза - орден Ленина и два ордена Красной Звезды. 
В конце 1944-го  года Анна Ломакина получила третье ранение - в колено, и снова лечилась в своём госпитале. В арсенале врачей уже появились пенициллин, стрептоцид, было достаточно медикаментов и перевязочного материала.
И вот уже Германия, Берлин, Бранденбургские ворота. На стенах Рейхстага Анна оставила свою роспись и сфотографировалась на память. Эта историческая фотография находится в Новоаннинском районном историко-краеведческом музее.
В Берлине Анна попала под сильный миномётный обстрел. Помнит, как взметнулась под ногами земля: её сдавило со всех сторон: ни рукой, ни ногой пошевелить не могла. В рот, в уши набилась земля - дышать нечем… Даже подумать ни о чём не успела. Всё просто: её  накрыло взрывной волной и засыпало землёй – обычное на войне явление. Подруги из эвакогоспиталя нашли Анну, старшую медицинскую сестру, с окровавленной головой среди груды мёртвых тел, свезённых для погребения к братской могиле. Медсёстры оплакивали её, молодую, красивую, прикладываясь поочерёдно ухом к её груди в надежде обнаружить признаки жизни. И вдруг одной из них показалось нечто. Анну подхватили и отвезли в госпиталь. Через 12 часов она пришла в сознание: из носа и ушей пошла кровь. Её оперировали, выходили, подлечили, но мельчайшие осколки так и осталось в голове. Осталась и печальная отметина войны: кровавый подтёк цвета спелой вишни, сползший с головы по краю молодого красивого  лица на шею, остался навечно, подобно родимому пятну.
Анна Сергеевна Ломакина в звании лейтенанта медицинской службы закончила свою войну в сентябре 1946 года. Демобилизовавшись, поселилась в рабочем посёлке Новоаннинский, в домике по переулку Максима  Горького, где прожила долгую жизнь.
Листая семейный альбом Анны Сергеевны, я обратила внимание на хорошо сохранившуюся фронтовую фотографию, с которой восторженно смотрел молодой человек в форме военного лётчика со звездой Героя Советского Союза на груди. Уже зная ответ, любопытствую:
- Кто этот красавчик?
- Александр Гольцман, -  подтвердила  хозяйка альбома.   
- А это что за девчушка стоит рядом с Вами? Инка?
- Инна Николаевна Нельговская, по мужу Егорова. С ней мы дружим всю жизнь. Она живёт в Волгограде.
А вот и сама Анна - молодая, красивая, в кокетливом беретике на ушке: лучистые карие глаза светло и радостно смотрят на мир с той далёкой и страшной войны.  На фотографии дата: весна 1943 года.
Анна Сергеевна, утирая набежавшую слезу, говорит:
- Жизнь теперь стала хорошей. Только бы войны не было…