Уязвимость в защите

Поутру (если можно назвать утром то, что происходит в часов десять до полудня сейчас, в конце ноября, пусть даже и в Лукоморье) кот Баюн, вооруженный дубовой веткой, обломанной недавним штормом, спустился с цепи и принялся ограждать место своего песнопения удивительно ровной окружностью.

— Давно пора! — в стороне от дуба приплясывала довольная баба-яга. — Так их всех! А чтоб неповадно было! — тут старуха натуральным образом сунула в свой клыкастый рот два неслишком чистых пальца и оглушительно свистнула. Кот чихнул, тряхнул ушами, но дела своего не прервал и окружность успешно дорисовал.

Потом огляделся с важностью во взоре и сказал, обращаясь, очевидно, к морским девам, чьи влажные со сна глаза поблескивали в ветвях:

= Теперь никакая нечисть не сможет покуситься!

— А мы? — пискнула одна из русалок по-сообразительнее.

— Что вы? — кот напрягся.

— Мы же — нечисть? — голос красавицы дрожал не то от стыда, не то от смеха.

— Так вы ж не снаружи, вы внутри. Понимать надо! — нашёлся лукоморский сказитель. — Всех выпущать, никого не впущать!

— Правильно! — поддержала баба-яга. — Самим места мало! Никаких инородцев! Ни пяди родной земли!

— Ты-то чего радуешься? — подозрительно спросил Баюн. — Тебя ж тоже касается!

— Эх, касатик... — яга в один прыжок оказалась у линии, подобрала юбки (верхнюю — цвета палой листвы, и нижнюю — некогда бывшую белой и даже, кажется, украшенной вышивкой ришелье, теперь же представлявшую собой совершенные лохмотья, впрочем, довольно живописные), подскочила козликом и оказалась внутри окружности.

Кот остолбенел.

— Потому, — сказала старуха важно, — что рисовать надо было цилиндер! А то воздух неохваченный остался. Понял, касатик? — и споро отпрыгнула назад, избегнув тем самым удара острющих баюновых когтей. И уже с безопасного расстояния спокойно закончила:

— Стервометрия! Это ж только понимающим людЯм дано, а не всякому, тьфу, животному безнадзорному, — после чего немедленно удрала с невероятной для такой древней бабки скоростью.