Йоухикко

 
 
Это случилось тем летом, когда маме посреди неспокойного предрассветного сна пригрезился домик в глуши.
 
 – Да, да, да, понимаю, понимаю, понимаю, – бормотала она, проснувшись, – я всё теперь понимаю! Иду к тебе…
 
Мы с Улей проснулись и лежали в своей двухэтажной кровати тихонечко: Уля на верхнем ярусе, я внизу,  и радовались, что мама не плачет. Если мама начинала плакать и раскачиваться взад-вперёд, это было очень страшно. Глаза её менялись, становились совершенно немамиными. Я думала  —   мама видит что-то прямо сквозь стенку, так пристально она вглядывалась в наши белые обои.
 
    – Я не понимаю, не понимаю, не верю, что ты говоришь, не может быть...
 
   – Она с папой разговаривает, наверное, – шептала я Уле.
 
   – Я тоже так думаю, – отвечала сестра.
 
    Мама общалась с папой подолгу – мы всегда  успевали соскучиться и сильно проголодаться.
 
    И вот как-то  раз мама сказала, ни к кому не обращаясь —  сама себе:
 
    – Я слышала его голос, он нас зовёт.  Едем в деревню.
   – А что это такое... деревня? – спросила я  Улю.
   – Златка, как ты можешь этого не знать? Это же где домики и коровы. И ещё олень Серебряное копытце!
 
      Жили мы в доме-башне, на двадцатом этаже. Сидя на подоконнике в обнимку с кошкой Ёлкой, я каждый  вечер наблюдала, как гигантское розовое светило плавно погружается в лиловую гладь залива, а в сгущающейся тьме постепенно вспыхивают бесчисленные городские огни. Конечно же, я знать не знала слова «деревня».
 
  И вот, буквально в одночасье, всё изменилось. Мама купила билеты и увезла нас в маленькое карельское село – там пустовала оставшаяся от деда изба.
 
    Мы с Улей никогда ещё не видели таких крошечных домиков. Изба была тёмной; из щелей между брёвен выглядывали седые клочья мха. Высокое дощатое крыльцо сгнило – чтобы зайти в дом, нам пришлось перепрыгивать страшную чёрную яму.
 
  На новом месте всё казалось непривычным —  отсутствие ванны, слишком прозрачный воздух, желтоватое парное молоко, которое в первый же вечер принесла нам в подарок соседка тётя Анни...
    От молока у нас с Улей скрутило животы, но мама этого не заметила. Она бродила по деревне, заглядывая во дворы. Открывала скрипучие калитки и кричала:
 
– Олежееек, ты здесь?
 
– Иди, иди отсюда, нету здесь никого, – ворчали старики и начинали оживленно разговаривать между собой на непонятном языке.
  Мы с Улей догадывались, что они обсуждают нас – безумную маму, растерянных, кое-как одетых девочек-близнецов и задиристую Ёлку, которая ходила за нами по деревне, разгоняя врагов яростным шипением. Врагами были гуси – они считали себя хозяевами села и вид странных чужаков их крайне раздражал.
 
     Конечно, никакого папы здесь не было – он благополучно жил в другом городе с новой семьёй. Мы были малы, но вполне сообразительны – догадываясь о маминой болезни, немного подыгрывали ей.
   Например, говорили:
 
   – Мам, мы побежим, поищем папу ещё за теми деревьями. Наверное, он там!
 
– Да-да, бегите! Конечно, он там... А я ужин приготовлю... Позовите его кушать... – бормотала мама и плелась домой, по пути забывая об ужине. 
 
    Как-то раз мы с Улей стояли и смотрели, как на цветущем лугу пасутся козы. За ними присматривал старик – седой, длинноволосый и длиннобородый, как волшебник из сказки. Он сидел на камне и что-то наигрывал на инструменте странного вида – вроде бы скрипка, но не совсем…
 
   Старик заметил нас и поманил пальцем:
 
– Идите-ка сюда, чудесницы. Как вас зовут?
 
Нам понравилось слово «чудесницы», и мы решили не опасаться незнакомца.
 
– Это Злата, а я – Ульяна, – представилась моя бойкая сестра.
 
– Я – дед Арво, а это – йоухикко, – старик указал на свой инструмент. – Ну как, интересно? Можете подержать, только осторожненько.
 
   Уля взяла йоухикко. С виду это была простая деревяшка с тремя струнами  и  несколькими круглыми дырочками в корпусе. Мы по очереди  попробовали провести по струнам горбатым смычком. Звук получился визгливым и скрипучим.
 – Это не просто музыкальный инструмент, чудесницы.  Он умеет вызывать оленя Йоухикко, который исполняет любые  желания.
 
Мы переглянулись. Желание у нас было одно, и нам даже не нужно было его обсуждать: мы хотели, чтобы мама пришла в себя и перестала искать папу.
 
   – Дедушка Арво, а как можно позвать этого оленя? – робко спросила я. – Нам очень нужно его попросить об одной вещи…
 
 – Знаю, зайки,  ваше желание… Оно хорошее, доброе. Что ж, позвать оленя можно, но сначала вы обе должны научиться играть на йоухикко… Ведь попросить оленя о помощи может только тот, кто умеет играть специальную волшебную мелодию. Вот приходите ко мне каждый день с утра, я вас буду учить играть оленью песню – карельский плач.   А как научитесь, сходим ночью на озеро и позовём Йоухикко. Он знает эту музыку и обязательно выйдет к нам.
 
  И мы начали учиться.
 
     Каждое утро мы выскакивали из дому, едва за окном начинали свою перекличку бодрые воробьи. На деревянном столике у крыльца всегда ждал завтрак – добрые деревенские бабушки на рассвете тихо приносили нам свои дары – баночки с козьим молоком, пухлые тёплые оладьи с мёдом, заботливо накрытые крышкой и укутанные платком, и маленькие горьковатые огурцы…
 
    Перекусив, мы мчались на поле, к деду Арво. Он по очереди учил нас наигрывать на струнной лире мелодию, вызывающую чудесного оленя.
    Ульяна опережала меня в игре на инструменте – любые знания и умения она схватывала на лету. Я очень старалась, но, как всегда, отставала, — йоухикко в моих руках хрипел и фальшивил. Довольно скоро мы начали немного понимать карельский язык.
 
   На обед дед Арво доставал из сумки пирожки-калитки с картошкой или брусничным вареньем – их заботливо пекла для всех нас бабушка Васси, жена деда Арво. Мы ели сами и забирали еду домой – для мамы.
 
    По вечерам дед пригонял стадо в деревню и шел с нами на берег озера. На закате оно выглядело таинственно: в прозрачной воде отражались мшистые валуны – казалось, что со дна глядят нам в глаза задумчивые древние великаны... Несколько раз мы видели убегающих  оленей и с замиранием сердца спрашивали:
 
 – Это он, деда Арво?
 
– Неее, погодите-ка  маленько, – спокойно отвечал дедушка. – Наш Йоухикко появится в августе, когда небо будет сверкать северным сиянием. Тогда мы придем на берег и по очереди сыграем наш плач. И тогда олешка обязательно придёт!
 
   Наконец, ближе к концу августа, мы научились играть мелодию  и начали торопить деда. Мама почти ничего не ела, таяла на глазах – нужно было что-то срочно предпринимать.
 
– Сегодня пойдём, – как-то раз сказал Арво. – Погода подходящая, увидим сияние. Поспите немного, я к вам зайду вечерком попозже.
 
  Мы так и сделали – залезли на печь и сразу же заснули. Но, едва лишь наша покосившаяся калитка тихо скрипнула,  мигом подскочили и выбежали на улицу.
 
 – Идите, идите, поищите, да… – тихо пробормотала нам вслед мама. Она сидела в темноте у окна и раскачивалась, немного подвывая в такт: «Уммммм, уммммм, умммм».
 
 Вслед за нами из дома выскользнула кошка – ей явно не нравилось, что мы куда-то уходим глубокой ночью.
 
   Дорогу нам освещал фонарик Арво, но можно было обойтись и без него – луна сегодня была огромной, яркой. Мы бежали по росе за дедом, пытаясь скинуть сон, а кошка вприпрыжку догоняла нас и недовольно фырчала.
 
  Наконец мы дошли до озера.
 
– Смотрите, чудесницы, вот это называется  северное сияние, – тихо сказал Арво.
 
 Небо переливалось цветными всполохами  – лиловыми, изумрудно-зелеными, красными… Мы с Улей стояли молча, заворожённые зрелищем. Дед Арво тем временем раскладывал на камнях соль для угощения оленя.
 
  – Деда, давай играть, – наконец сказала я.
 
Мы начали по очереди водить смычком по струнам – сначала Арво, потом мы с Улей. 
 
  ...И вот он появился – высокий красавец с ветвистыми рогами. Олень подошёл к рассыпанной на камне соли и застыл, изумленно и бесстрашно рассматривая нашу компанию. Ёлка немедленно кинулась ему под ноги с вопросительным мурчанием. Мне показалось, что она спрашивает:
 
– Ну что, поможешь нам? Вылечишь нашу маму?
 
 Олень потянулся мордой к Ёлке и обнюхал её, пошевелил длинными ушами, полизал соль, а затем подошел к озеру и начал пить. Пил он долго. Мы с Улей передали инструмент деду и шептали, умоляюще сложив руки:
 
 – Помоги нам, пожалуйста, милый Йоухикко! Спаси маму!
 
   Напившись, олень  качнул рогами, словно кивнул на прощание, и исчез.
 Мы ещё немного постояли у озера, отыскивая на небосклоне знакомые созвездия, а затем отправились в обратный путь.
 
  – Дедушка Арво, а правда, что олень поможет нам? Он точно волшебный? Мама поправится, станет, как раньше? – спросила Уля с надеждой.
 
  Дед вздохнул.
 
– Маму будут лечить. Завтра утром приедут ваши родные и отвезут маму к врачу. Доктор обязательно что-то придумает, ведь сейчас есть очень много новых лекарств…
 
 Мы с Улей, не сговариваясь, остановились.
 
 – Как же так, деда Арво? Ты нас обманул, что ли? – жалобно спросила я.
 
– Почему обманул? Я обещал показать оленя Йоухикко – и вы его увидели. Просьбу вы ему свою передали? —  Да! Вот и всё. Остальное – это уже его работа, не моя… Вы девочки большие, скоро в школу идти. Должны всё понимать. Вашу маму надо серьёзно лечить, тут нашему олешке одному не справиться. Но он обязательно поможет докторам и ваша мама выздоровеет!
 
  Утром к нам на машине приехали родственники – мамин брат дядя Дима с женой Ксенией. Они посадили безучастную маму в машину и увезли её в клинику. Улю, меня и Ёлку забрала к себе мамина сестра – тётя Яна. На прощание она по очереди обняла деда Арво, его жену Васси, соседку Анни и остальных тихих стариков, вышедших нас проводить:
 
– Как же я благодарна, что вы всей деревней присматривали за моими племяшками. И что нашли нас, сообщили… Мы ведь ничего не знали…
Она заплакала.
 
   …Снова мы жили в городе и по вечерам видели из окна светящийся мегаполис. Но дед Арво с той поры нередко приходил в наши сны, чтобы спеть свои протяжные карельские плачи.
 
    Что я могу ещё рассказать? Мама вышла  из клиники не очень скоро, но олень Йоухикко и в самом деле оказался волшебным… Он справился!