Глеб Жеглов и безумный поиск истины

«Но нельзя докопаться до истины любой ценой. Доказательство имеет силу только в том случае, если они получены в соответствии с законом. Эти правила суровы, но они направляют наш гнев, упорядочивают смешанные чувства и отвергают призывы к ненависти и мести. Они принимают во внимание человека и, следовательно, это единственное, что может защитить нас от безумного поиска истины».

Это закадровый текст последних секунд немецкого фильма «Sie sagt. Er sagt.» («Она говорит. Он говорит.»), премьера которого состоялась 17 февраля 2024 года в Германии (точность перевода цитируемой фразы не проверялась).

Место действия фильма едино – зал судебного заседания. Эта картина так называемый «процессуал» или, если грубее – «процедурал», повествование о ходе судебного следствия. В фокусе внимания рассмотрение уголовного дела об изнасиловании при отсутствии насилия как такового. Показание жертвы, показания подсудимого, последовательность косвенных доказательств, трактовать которые можно как угодно. Каждое новое доказательство отнюдь не опровергает, а только ставит под сомнение предыдущее, давая возможность адвокатам сторон приписывать действиям участников процесса любые мотивы. Сами события, по поводу которых идет судебный процесс, зрителю не показывают, финал остается открытым – получено новое доказательство, заседание отложено…

Казалось бы, все ясно – правосудие в тупике объективности. Оно вынуждено самостоятельно толковать поступки фигурантов, давая им положительную или отрицательную оценку исключительно по внутреннему убеждению, то есть произвольно. На основании стереотипов мышления, шаблонов поведения, а в конечном счете – исходя из симпатий и антипатий.

И тут в закадровом тексте появляется почти что оксюморон: «Защита от безумного поиска истины». Как так?! Ведь истина как цель священна, ради нее можно терпеть муки и переносить лишения! Но это только на первый взгляд. Гораздо важнее, что в уголовном процессе истина имеет ценность не сама по себе. Знание об истинных событиях делает назначение или не назначение наказания справедливым.

В фильме наоборот. Зритель не знает, как было на самом деле, этого не показано. Любой приговор – и обвинительный, и оправдательный падет жертвой червей сомнения. Закадровый текст предлагает, исчерпав средства доказывания, отказаться от поиска истины и отменить неотвратимость наказания, приняв во внимание человека. Точнее обвиняемого. Неустранимые сомнения толкуются в его пользу – этот общеизвестный принцип озвучен в фильме. Сомнения – значит не доказали, значит оправдываем, значит не виноват, значит ничего не было. А что было на самом деле – а это и есть истина – не важно.

Выбор между истиной и законом красной нитью проходит через все произведения, повествующие о преступлениях. Причем решение выбрать закон, а не истину является далеко не очевидным.

 Вспомним принципиальнейшую сцену фильма «Место встречи изменить нельзя». Ту самую, про кошелек.

Истина в том, что Сапрыкин кошелек в трамвае украл. Процитируем слова Жеглова в дежурной части семнадцатого отделения милиции: «Я никогда не вру. А что касается кошелька, то мы то с тобой знаем, что это ты его увел…». Таким образом, истина общеизвестна и доказательств не требует. А вот закон как раз наоборот требует доказательств совершенного хищения. Именно об этом последующий диалог Жеглова и Шарапова про оценку доказательств судом:

- То, что он хоть от имени всех людей на улице действует, но засунутый за пазуху кошелек не принял бы. И Кирпича отпустил бы...
- И это, по-твоему, правильно?

Если внимательно прислушаться к дальнейшему разговору, то ответа на последний вопрос, правильно ли отпускать преступника, в книге и фильме нет. Шарапов говорит про необходимость неукоснительного исполнения закона, Шесть-на-девять – про презумпцию невиновности. Ответом является другой фильм Станислава Говорухина. «Ворошиловский стрелок».

Истина всем известна – трое парней изнасиловали девушку. Законным порядком к уголовной ответственности они не привлечены. Тогда герой Михаила Ульянова приискивает снайперскую винтовку и начинает убивать. Двое убитых и третий сошедший с ума жалости не вызывают. В конце участковый все понимает, находит винтовку и покрывает убийцу. Безумие, полностью оправданное в фильме торжеством истины и справедливостью возмездия.

Закадровый текст в финале «Sie sagt. Er sagt.» оправдывает бессилие правосудия. Это самый короткий путь к беззаконию в виде доброго дедушки из «Ворошиловского стрелка» или такого же из «Der Fall Collini» («Дело Коллини»). Правосудию нужен принципиально другой импульс.

«И я их, выползней мерзких, давить буду, пока дышу!.. И проживу я их всех дольше, чтобы самому последнему вбить кол осиновый в их поганую яму!»  – говорит Глеб Жеглов на кухне. Именно этот подход разделяют те, кто соглашается с подброшенным кошельком. Рядом на той же кухне Михал Михалыч мечтает о будущем, не ведая, что таким как он – с героем Михаила Ульянова они примерно в одном возрасте и одном амплуа простых поживших людей – в этом самом будущем без Жеглова придется браться за снайперскую винтовку. Становиться убийцей во имя истины и справедливости.

Таково скрытое значение Глеба Жеглова, не показанное в книге и в фильме, но понимаемое интуитивно. Парадоксально, но именно Жеглов, фактически нарушая букву закона и действуя во имя истины, добавляет к закону справедливую силу, без которой тот становится только буквой, с которой перестают считаться и берутся за оружие. Последнее – путь в никуда. Там только безумие. Ни людей, ни закона, ни истины, ни справедливости.