Дата

               
       Для тех , кто  кое-что в своей жизни подзабыл. Или даже не помнил…
                Эссе.
      Мы разошлись в разные комнаты, обиженные друг на друга.  Как хорошо, что у нас теперь  «трешка» и не надо в подобных случаях закрываться в совмещенном санузле, как в начале нашей семейной жизни, когда  у нас еще не было своей квартиры и мы снимали  "полуторку" на шестом этаже панельки. Сама комната была большой, с широким и светлым окном, в которое любило заглядывать Солнце, а вот маленькая, словно выгороженная , комнатка, служившая нам «детской», была  больше похоже на чулан – узкий, тесный и без  окошка. Наши доченьки спали в нем на узких креслах-кроватях.
      Поссорились мы, как это частенько бывает, из-за мелочи. Вернее, мелочью это было для меня, для нее же мое поведение было чем-то сродни вселенской трагедии.  Ей было не по душе, что я  чересчур долго  и неторопливо ( как она считала) ходил по своим  делам, потратив на это  неоправданно много времени  вместо того, чтобы провести это время вместе с семьей – т. е. вдвоем с ней - дома. Я же считал , что это не так, я видел произошедшее  совсем по-другому. Я попытался  в который раз объяснить ей, что я хожу, а не бегаю по улицам и учреждениям, что во всех местах, куда мне нужно было зайти, были очереди. И в очередной раз мои доводы не могли убедить  ее, она оставалась при своем мнении, которое было, конечно же, единственно правильным.  Такие ситуации возникали в нашей жизни довольно часто и почти всегда заканчивались одинаково : мы ссорились расходились на время по разным углам  и переставали на время  друг с другом разговаривать. Так случилось и теперь.
                Я лежал ничком на кровати в нашей спальне, уткнувшись лицом в подушку, и горечь обиды и непонимания грызла мое сердце. У нас сегодня была очередная дата со дня свадьбы, я купил кое-какие продукты для праздничного обеда, но теперь, после такого приема, мне не хотелось делать для неее абсолютно ничего. Казалось, обида заполнила меня всего, в моем теле не осталось ни одной пустой от нее клеточки, и она не хотела  из меня уходить. Я лежал и вспоминал о том, как энное количество лет назад в этот день  мы с ней зашли, держась за руки, в двери ЗАГСа и для нас заиграл марш Мендельсона, как она произнесла свое «ДА» и посмотрела на меня своим чудным взглядом,  как я произнес эти же слова почему-то враз осипшим  голосом,  как  мы надели  обручальные кольца друг другу. Это ведь мы с ней давали в этом насквозь казенном учреждении клятву всегда  быть друг с другом в радостях и горестях. Но был ли я с ней  рядом  в те моменты нашей жизни, когда ей нужны были именно мои помощь и поддержка? Давал ли я ей их? Могла ли она на меня положиться?  Я не любил подобные вопросы, считая,  что она, задавая иногда их, чересчур придирается ко мне, да и кто из мужчин и  мужей  может любить такие вопросы? Услышав их от нее, я чаще всего оставлял их без ответа, по-разному выкручиваясь. И вот докатился. И надо, оказывается, отвечать.  Я попробовал использовать спасительную и привычную форму встречного вопроса, но осек сам себя.  Пусть этот вопрос задает себе она, если посчитает нужным, и сама же на него и ответит. А мне досталось мое… И я с дрожью в сердце ответил;
  - Нет, я не всегда был рядом с ней в трудные для нее моменты, я не всегда поддерживал ее тогда, когда ей нужна была моя поддержка.  Мне стало обидно за это так, что захотелось схватить за грудки  того, кто засел во мне и говорит мне  такие неприятные  слова, и повозить его физиономией по столу, чтобы он  сбивал своим лицом разные предметы, на этом столе лежащие. Я видел  подобное в каком-то сериале.
   Елы-палы, и как теперь с этим жить? Исправить-то ведь уже ничего нельзя. Имею ли я право задать ей такой же вопрос после того, как ответил на  него сам и осознал свой ответ? Она, хрупкая и нежная, зачастую справлялась со многими возникающими в жизни трудностями и проблемами без меня. Одна. Не ропща и не ноя. Возможно, сцепив зубы. Терпя физическую и душевную боль. Страдая от одиночества и непонимания. Где же был я – глава семьи? Где был ты – мужчина?
  Я вскочил с постели и пошел на кухню. Вкусных запахов на ней не обитало. Обеда не было.  Она, когда мы ругались после моего прихода домой, в сердцах  сказала, что ей для меня ничего не хочется делать. И слово свое она сдержала.
       Голодный, раздраженный, недовольный и злой я пошел на  свое ночное дежурство. С собой из еды я взял только два пирожка, оставшихся после вчерашнего визита к нам дочерей. Куплю «Доширак» в магазине, обойдусь  сегодня и без приготовленных ей блюд. Хотя готовит она хорошо и вкусно… Но не это ведь главное. Надо просто выдержать характер и ни о чем ее не просить.
    Я пил чай со вчерашними пирожками, оказавшимися необычайно вкусными, следил в монитор за происходящим вокруг Торгового центра, который я охранял, и вспоминал и думал, думал и вспоминал, прокручивая перед глазами ленту нашей жизни...
                Вот я несу ее на руках, топча тропинку  в снегу, от памятника героям Великой Отечественной, куда по традиции приезжали после ЗАГСА все ново-испеченные мужья и жены для фотографирования.  Держу я ее легко и свободно,  она тоненькая и хрупкая. А я молодой и сильный парень.«Есть еще порох в пороховницах»- говорит кто-то из гостей.  Есть он еще и сейчас, только запас его намного уменьшился и слегка отсырел.  Вот я приезжаю домой с вахты. Она встречает меня в прихожей, с круглым  животом, беременная нашей первой доченькой. Вот она показывает  мне из окна роддома на третьем этаже нашу девочку,  плотно закутанную в пеленку. Вот она показывает мне нашу вторую девочку. С первой я стою внизу, под окнами роддома. Она, кроха с бантиками, играет в песке и еще не понимает, что за кулек в маминых руках. Что может испытывать мужчина, муж, стоящий под стенами роддома и с умилительной и дурацкой улыбкой на лице глядящий в окно, в которое его жена показывает закутанного в пеленку их ребенка? Конечно же счастье. Я, наверное, и испытывал его там, только вот так ни разу и не сказал ей об этом. Как не говорил многих других слов, которых она от меня ждала. Оказывается, они их от нас ждут. Они и без этих слов знают, что красивее, умнее, заботливее и лучше их нет никого на всем белом свете, но почему им хочется услышать это от нас . Мы, произнеся их, не скажем ничего нового, не откроем для них не только Америку, а даже хутор с одним-единственным домом, мы просто скажем эти слова им. А они их услышат. И все.  Это такая малость. Но для них эта малость значит очень много. И они ждут, что мы – сильные, решительные, мужественные, несгибаемые как сталь, не склонные к сантиментам, утверждающие, что мужчины не плачут, а только огорчаются, станем вдруг беззащитными, мягкими и теплыми, как кусок пластилина в руках, и произнесем именно те слова, которые они от нас ждут. Мужчина, произносящий подобные слова, на какое-то время становится беззащитным. А защитить его  сможет только мягкая женская ладошка, гладящая его по голове.
   Я продолжаю вспоминать нашу жизнь, стараясь делать это как можно подробнее и честнее,  и  со мной начинают происходить странные вещи: то немногое хорошее из моих поступков, мыслей, слов начинает пропадать, исчезать у меня на глазах под потоком хлынувшего плохого. Оно несется и несется из прошлого как сель, прорвавший плотину, покрывая и закрывая собой немногое, оказывается, хорошее.
« Я ведь не враг самому себе, почему же вспоминается столько плохого и так ничтожно мало хорошего?- беззвучно кричу я. – Неужели это и есть то, чем я наполнял нашу жизнь? Неужели это все – правда???»
    Мне становится обидно и горько. Я чувствую эту горечь так явственно, словно наелся полыни. Вкус этот ничем нельзя перебить. Не помогает даже «Орбит». И еще я вдруг понимаю, что плохие воспоминания могут быть у всех. Вернее, они есть у всех. У всех, кто честно признается в этом сам себе. Их нет и не может быть только у самовлюбленных дураков, считающих себя «пупами земли». И они, эти плохие воспоминания, у каждого только свои, они упакованы в индивидуальную упаковку, и каждый должен сам решить, что с ними делать дальше. Так что за дело, товарищи мужчины.
  Конечно же, я не скажу ей всего про то, что вдруг увидел сам в себе. Я должен помнить о том, что это во мне было и еще, возможно, есть. И должен от этого избавиться. А ее надо поберечь  от  таких откровений. Она и так хлебнула со мной кое-чего с избытком. А скажу я ей простые и незамысловатые слова:
- Прости меня, дорогая моя жена, за все плохое, что я принес в нашу жизнь, чем отравлял ее, чем обесценивал наши отношения. Прости за мой эгоизм, себялюбие, гордыню и высокомерие. За мою глупость и порой напыщенность. За мою жадность и отсутствие щедрости – как в финансовом плане так и в душевном. За то, что я требовал от тебя отношения к собственной персоне как к мужчине, главе семьи – а сам очень редко соответствовал этому…. И много чего еще я готов был сказать ей.
Я стал набирать ее номер, он был занят и опять занят. После нескольких безуспешных попыток я в сердцах бросил телефон на стол, потом решил выйти на улицу и освежить под ноябрьским ветерком свое разгоряченное лицо, а заодно и сделать обход территории. Я шел не спеша вокруг здания, осматривая его как можно внимательнее, а в голове крутилась, как заевшая пластинка, на одном и том же месте мысль: « Где же ты? С кем ты так долго разговариваешь?» И тут я увидел ее- свою жену. Она шла мне навстречу и смотрела на меня.  Мы подошли друг к другу и остановились, глядя в глаза друг другу. Преодолев  скованность ( а она почти всегда присутствует при ссоре двух людей), мы сказали друг другу объясняющие ситуацию слова: в то время, когда я набирал ее номер, пытаясь дозвониться, она делала то же самое, набирая мой номер. Она приготовила ужин – картофельное пюре и куриные отбивные с  салатом из капусты -  и принесла его  мне.
           Я попросил у нее прощения и сказал ей все слова, которые хотел сказать, которые репетировал, сидя у экрана монитора. И что люблю ее. И мы, конечно же, помирились. И этот день, начавшийся  взбалмошно и по-дурацки, закончился для нас наилучшим образом.
    А утром, придя после дежурства домой, я подарил ей красную махровую розу.
Вот так прошла  очередная дата со дня нашей свадьбы.
29.11.2024.