21. Воздух и дом

        - Да, Нина, проходите... Подождите, сейчас я калитку открою. Да, вот, открыто. Сейчас мы из багажника занесём в дом продукты…  Да, вы просто проходите, я сам всё занесу. Извините, посидите на скамейке, сейчас дверь открою.
        Нина села на скамейку перед домом, оглядывалась. Пётр Алексеевич, что непривычно было видеть Нине, заметно суетился. Он искал ключ, чтобы открыть дверь на веранду. Нина посмотрела на цветы, растущие перед входом, неухоженные, только многолетний аконит вытянулся стеблями и начинал распускаться. Пустые, заросшие травой и сорняками места говорили о том, что об однолетних цветах давно уже никто не заботился.
        - Пётр Алексеевич, - сказала Нина,  - давайте я помогу занести в дом продукты. Что же я сидеть буду?
        Пётр Алексеевич обернулся, он входил в дом с двумя авоськами в руках, на мгновенье замешкался, застыл в раздумье.
        - А… да, Нина, хотел, чтоб вы чувствовали себя гостьей. Ну, хорошо, возьмите там пакетик, не тяжёлый, с хлебом и крупами. Да, хорошо, спасибо…
        Они занесли все продукты, мясо и вино профессор положил в холодильник на кухне.
        - Вот, Нина, теперь можно посидеть на веранде, чай попить, отдохнуть с дороги. Я сейчас поставлю чай. И пирожки есть, чтобы перекусить. Хотите, я покажу вам огород, сад, чтобы вы освоились?
        - Конечно, и походить хочется, - согласилась Нина.
        - Да, так и сделаем, сейчас чайник вскипит, а пока он заваривается, я вам покажу своё хозяйство.

        Нина сидела на стуле на кухне, прижала колени друг к другу, руки положила на бёдра. Она разглядывала помещение: стол, придвинутый торцом к окну, полки для посуды на стене, тумба левей стола, горшки для цветов на ней; цветов нет – только засохшие, не убранные стебли торчали из земли, правее у входа в комнату – холодильник, над ним полочки с кружками, со статуэтками, с вазочками… Нина закрыла глаза, у неё закружилась голова, ещё сильней сжались бёдра. Она занимала здесь место той, другой женщины, верней, Пётр Алексеевич старался втиснуть Нину в это опустевшее пространство – и своего дома, и своей жизни. Такое чувство пробило её, она не смогла сдержать слёзы.
        - Нина, что с тобой? Нина, скажи! – Пётр Алексеевич чуть присел перед ней и охватил ладонями её плечи.
        Из-за слёз расплывалось лицо профессора, она вытерла глаза платком, накрыла правой ладонью ладонь профессора. Глаза его внимательно, сосредоточенно, с теплом и проникновенно смотрели на неё. Уже не было растерянности и суеты в его взгляде.
        - Не знаю, что-то моё, я не знаю… проходит, - Нина улыбнулась, моргала, прогоняя слёзы.
        Профессор погладил большим пальцем ладонь Нины.
- Прости, Нина, это мужская невнимательность. Я не прибрал помещение. Не прибрал от старого.
        У Нины приоткрылся рот; понимание, сочувствие сначала наполнили её, потом – резкое возмущение исказило черты её лица.
        - Как же вы так говорите?! Какое же старое?! Она же была вашей женой! И это всё – ваше с ней! Как же вы так говорите – старое?! Как вы так можете?!
        Нина сбросила руки профессора со своих плеч и встала со стула. Кулаки её сжались в порыве чувств, потом кисти обмякли. Профессор стоял молча, то смотрел на Нину, то опускал глаза. Она была рада, что он молчит.
        - Нина, - тихо произнёс профессор, - я понимаю, но, к сожалению, люди из жизни уходят безвозвратно, а жизнь продолжается.
        - Я понимаю, - вздохнула Нина, - умом понимаю, - и коснулась руки профессора.
        - Вот и чай закипел. Я заварю, и, давай, пройдёмся.

- Здесь яблони растут, хорошо плодоносят; смородина, крыжовник – вот уже почки набухают. Там просто цветы были, - и профессор запнулся, откашлялся, закрывая глаза ладонью. – Здесь тропинка к поляне, загорать там можно.
        Нина смотрела, старалась вернуть себе настроение: «Да – деревья, да – кусты; просто - деревья, просто – кусты», - убеждала она себя. 
- А в этой беседке мы с тобой чаю попьём, - сказал профессор и приобнял Нину за талию, - не против? На воздухе?
- Да, - повернулась и улыбнулась Нина, - хорошо.
        И она поддалась движению руки профессора и прижалась боком к нему.

        После чая с булочками настроение у Нины выровнялось. Беседа пошла непринуждённая, как это было в последние их встречи в московских кафе.
- А какое место здесь на даче больше всего любила ваша жена? – неожиданно спросила Нина.
        Пётр Алексеевич было открыл рот, но спохватился. Он медленно перевёл взгляд на девушку.
- Нина, это моё, то – моё. Поверь, у нас много есть и, надеюсь, много будет интересных тем. Но твой вопрос… Не стоит. Оставим это. Ладно?
        Нина напряглась, задумалась; с виноватой и чуть игривой улыбкой посмотрела на профессора, моргнула в знак согласия, улыбка сошла, - Нина смотрела на профессора с уважением.
- Хорошо, извините, - произнесла она тихо.
        Пётр Алексеевич допил чай, поставил чашку в блюдце и тронул руку Нины. Она подняла на него глаза.
- Да, Нина, это всё не просто, не стоит смущаться, твои вопросы естественны.

        Несколько минут они сидели молча. Без напряжения. Созерцательно. Вдруг открывшиеся непростые особенности их отношений всколыхнули чувства,  чувствам нужно было время, время для принятия, время чтоб улечься и стать правдивой частью картины их отношений.
        Лёгкий тёплый ветерок обдувал деревья, шелест молодых листьев мягко звучал и успокаивал. Бабочка лимонница влетела в беседку, села, застыла растерянно, колыхала крыльями; Нина посмотрела на неё и улыбнулась. Майский жук с деловитым жужжанием сел на край стола и заправлял свои крылья. Улыбнулся и Пётр Алексеевич.
- Нина, такое предложение. Ты посиди, чай ещё есть, хочешь, погуляй. Мне полчасика надо с хозяйством разобраться, а потом пообедаем. Помогать мне не надо, это грязная работа с железками, с инструментами. Обед только разогреть надо, быстро приготовится. А потом сходим в лес погулять. Пойдёт? Природа она всегда новая, хотел сказать, всегда помогает что-то новое увидеть с правильной стороны, - он улыбнулся, - и лес у нас красивый.
- Хорошо, - ответила Нина и наполнила себе чашку.

        Послеполуденное солнце уже успело накалить майский воздух. Когда они вышли на тропинку, ведущую через поле в лес, прогретое тепло окутало их со всех сторон. Они шли друг за другом, впереди – профессор.
- Надо же, жарко-то как, - обернувшись к Нине, сказал он, - если что, долго гулять не будем.
- Что вы? Я люблю купаться в жаре. И зима такая долгая была. Мне хорошо, - Нина улыбнулась и поправила свою шляпку.
        Невольно они ускорили шаги; лес впереди с высокими соснами и с глянцевым блеском листьев берёз, которые сами ещё осваивались в своей обновлённой красе - лес как будто звал и притягивал их, - тропинка продлилась в нише среди деревьев. Цветочки кислицы, другие мелкие цветочки заиграли вдоль тропинки. Прохлада и хвойная свежесть окутала их. Нина шумно вздохнула: «Как хорошо!» Они шли рядом, уже не спешили. Сосны, обычно прямые, как будто чуть согнулись, чтобы создать уютную арку, оберегающую от солнца гуляющих мужчину и девушку. А корни деревьев, зимовавшие скрытно под землёй, впитав влагу весенних дождей, ожили, набухли и хаотично выпучились поперёк тропинки лесными жилами.
- Ох, - воскликнула Нина. Она спотыкнулась о такой корень, раскрыла руки в стороны для равновесия. Пётр Алексеевич поймал её, и девушка в падении прижалась к нему.
- Ну и корни как лапы, - подняла глаза Нина на профессора.
        Он обнимал её, прижимал чуть плотней и плотнее. Она охватила его плечи и прижала щёку к груди. Пётр Алексеевич ладонью коснулся головы Нины, рука опустилась вниз по волосам, - мягкая нега каштановых волос девушки, - он впервые гладил их; от ладони волна нежного забытья и желания пронзила всё тело. Он через волосы ощутил её шею, потянулся коснуться губами волос. Нина приподняла голову, глаза её были затуманены. Она выпрямила руки, и мягко отстранилась, оставляя ладони, прижатыми к груди Петра Алексеевича.
- Мы же ещё гуляем, - посмотрела она на профессора с игривой улыбкой, - лес красивый.
        Её рука скользнула вниз и оказалась в ладони профессора, держась за руки, они продолжили прогулку. То слева, то справа открывались полянки с ландышами, их набухшие колокольчики как будто звенели звоном не слышным для слуха, только две души - мужчины и девушки улавливали его мягкие переливы. И воздух, впитавший эти тонкие вибрации, обдувал временами их лица; тогда они поворачивались друг к другу, сначала с улыбкой удивлённой, оттого, что повернулись, не сговариваясь, потом простой и открытой радостью светились их глаза.
 
        Справа открылась аллея из клёнов, они колыхали своими фигурными листьями, призывая заглянуть к ним, пройтись по узкой едва заметной тропинке. И, пройдя три десятка шагов, отклоняя кленовые ветки от лиц, мужчина и девушка оказались на берегу лесного озера. Чистая вода, видны уходящие вниз стебли ещё не раскрывшихся лилий. Сквозь продольные щели бутонов завораживающей белизной светят лепестки будущих цветов.
        Нина захотела потрогать воду ногами, сняла свои сандалетки. Профессор держал её за руку, она окунала ногу, водила ей, радуясь освежающей прохладе, потом повернулась другим боком, окунала вторую ногу, крепче держась за руку и сильней наклонившись, окунала ногу поглубже. Потом она отклонилась ещё сильнее к воде и с озорством взглянула на профессора. Он потянул её на себя, она смеялась, она оказалась в его объятиях, губы их сами нашли себя и слились в поцелуе. Он откровенно, нежно и сильно прижимал её к себя, гладил рукой до талии, доходил до округлости бёдер. Она вжималась в него, чуть ослабла невольно, давая ему поддерживать себя. После поцелуя они долго стояли молча, коснувшись лбами друг друга.

        Они почти не разговаривали, возвращаясь по той же тропе. Иногда, Пётр Алексеевич посматривал на Нину, делал это аккуратно, думал, что может смутить. Он протягивал руку в сторону Нины, и их пальцы касались, плотно не сжимали ладони – жарко – только кончики их пальцев играли соприкосновениями. Кузнечик громко зазвучал где-то в кустах, они улыбнулись, встретились взглядами, когда заметили, что невольно постукивают пальцами друг друга будто нажимают на клавиши в ритме стрекотания кузнечика.
        Пётр Алексеевич иногда усмехался про себя, при этом откашливался, он усмехался над прошлой своей нерешительностью, над своими сомнениями. Мелькали мысли о будущем устройстве их совместной жизни, но он оставлял их, хотелось просто наслаждаться тем, что – весна, что – лес, что рядом - Нина.
        Нина слушала чувство, она несла его в себе – думать, не думалось, - это чувство она ждала, а теперь не верилось, и даже тревожно было, что это чувство раскрывалось в ней, захватывало её. Называть его было лишним, - Нина шла с ним, пребывала в нём. «Пусть так, я же хотела» - единственная мысль зыбко мелькала у неё иногда.

        Вдруг громкое «Ка-рр» заставило их устремить взгляды вверх, где на ветку сел крупный ворон и чёрно-синий клюв уставил в их сторону. «Кар-р» - ещё раз для убедительности издал резкий звук ворон, показав свой язык; оттолкнулся и улетел.
        Нина оцепенела, встала, она так и смотрела на ветку, где только что сидел ворон.
- Что ты, Нина? - тронул её за руку профессор, - в лесу всякие птицы водятся. Это их дом, их раздолье. Пойдём, что ты…
Нина пошла, улыбнулась губами, а глаза отразили тревожную задумчивость. «Ну, да, внезапно, бывает. Можно понять её задумчивость», - успокаивал себя профессор. По дороге он стал рассказывать ей всё, что мог вспомнить о птицах, о странных повадках птиц, о суевериях, связанных с ними. Рассказывал он с нарочитой иронией, взявши на себя роль научного разоблачителя пустых фантазий необразованных, охваченных предрассудками, древних людей. Через некоторое время он поймал себя на мысли, что сам забалтывает себя. Он остановился, посмотрел на Нину, она с интересом посмотрела на него, он отметил, что тревоги в глазах девушки уже не было.
- У леса своя жизнь, а у нас своя, - заключил он. Вот уже и наш дом показался.

        Когда они вернулись, Нина, чуть смущаясь, сказала, что у неё всё же немного кружится голова. «Может быть от свежего воздуха», - сказала она и попросилась отдохнуть.  Пётр Алексеевич проводил её в комнату на втором этаже, сказал, чтоб она спала, сколько захочется, а он в это время как раз замочит шашлык и подготовит дрова для его приготовления.
- Устраивайся, - Пётр Алексеевич слегка коснулся её руки и вышел.

        Приподнятое настроение, трогательная мелодия, которую он напевал про себя, лёгкие движения, чуть подпрыгивающие, как будто пританцовывающие шаги, - «Нет, это совсем ребячество, - осадил он себя, - что-то я совсем разлетался, так нельзя». Думать и размышлять не хотелось. Он замачивал мясо для шашлыка, отбирал и мыл овощи, потом пошёл наколоть и напилить дров, - хотелось просто пребывать в этом лёгком праздничном состоянии; волнение, такое же как в молодости, как будто дотрагивалось до него, разгоняя волны мелких мурашек по телу, когда он представлял, что сегодня ещё будет вечер…   

        Одной рукой она ощупывала приятную прохладу чистого постельного белья, другой – провела себе по лбу, - улыбка на лице. «М-м-м», - невольно с выдохом она издала звук, улыбка ещё больше растянулась. «Я же хотела этого. Не просто хотела, меня несло. Да, со стороны странно, и немного страшно. А что страшного? Что я? О-ох!» - выдохнула девушка. Её ресницы заморгали, как будто она хотела открыть глаза и оглянуть комнату, но так и не раскрылись, не захотела она прерывать приятные грёзы, - повернулась на бок и погрузилась в сон.

продолжение http://proza.ru/2024/11/30/1778