22. Вечер

        - Да, стоит ли так пристально, с такой предвзятостью рассматривать наш случай? – с ироничной улыбкой ответил профессор на вопрос Нины о том, как другие посмотрят на их отношения. – Если так скурпулёзно рассматривать, как будто искать - к чему придраться, как кто посмотрит, - то под этой тяжестью чужих мнений и свою жизнь можно похоронить. А? Нина, что скажешь? А я предлагаю ещё налить вина и выпить! Давай легче, Нина! Ну их! Если бы ты знала, сколько несчастных нереализованных судеб на свете, и именно они, как правило, и точат свои пики критики, своё морализаторство. Можно подумать, что они ратуют за мораль. Поверь – нет, зависть ими движет, - И Пётр Алексеевич вдруг вспомнил злые искры из глаз Алевтины Андреевны, - Так. Ну их! За знакомство наедине мы уже выпили, предлагаю выпить за искренность!
        Красивый приглушённый звон стекла, Нина мелкими глотками цедила вино, не отрывая губ от края бокала. Она смотрела на профессора с благодарностью, с доверием, - всё больше и больше она чувствовала себя спокойной, не как гостья, но было ещё непривычно. Постепенно, и каждый глоток вина помогал этому, неудобство растворялось. «Да, я же искренна», - пронеслась мысль у Нины, - дело не в этом, и как хотелось бы, чтоб отпустили эти уже ненужные мысли.

- Как шашлык? Ты взяла только чуть-чуть. Это мы первый готовый шампур разделили. Вот сейчас уже все созревают. Пожалуйста, вот этот весь твой, - и Пётр Алексеевич сдвинул готовые шипящие кусочки в тарелку Нине.
- Шашлык очень вкусный, никогда такой не ела. Как вы так умеете? И вкусно и настроение повышает.
- Эх, Нина, не сделал бы я такого вкусного шашлыка, если бы не прекрасная девушка, которая отдыхала, спала дневным сном у меня на втором этаже. Это же ты вдохновляешь меня.
- Вы меня смущаете, - искренне, но при этом, добавив игривой драматичности, как бы нарочито сгущая своё смущение, ответила Нина.
- Да, да, понимаю, - изображая профессорскую строгость, посмотрел на неё Пётр Алексеевич. – А давай вот теперь за вдохновение! Куда же без него? Без вдохновения и жизнь без красок. И кому нужна такая жизнь? А моё вдохновение это ты – Нина! Так что пьём за тебя! Да, да, и салатик не забывай! Подложу тебе. Нет, я спаивать тебя не собираюсь. Ты хоть глоточек сделай, дело вкуса и расположенности организма, - и Пётр Алексеевич придвинул к себе Нину и прижал свои губы к её щеке в долгом поцелуе. – Всё, всё, надо и поесть.

        Они сидели в беседке, перед ней была оборудована площадка для мангала. Пётр Алексеевич вставал и отходил, чтобы следить за приготовлением шашлыка. Вечерело, воздух оставался тёплый, с яркими нотками запахов цветов и молодых листьев. Нина с аппетитом жевала, приятная сытость и наполняла и расслабляла. Мыслей опасения и мыслей, заставляющих её чувствовать себя неудобно, уже не оставалось, да и надоели они ей, - так было хорошо, так душевно и так вкусно.
- Ого! – Пётр Алексеевич посмотрел на опустевшую бутылку, где на донышке плескался лишь глоток вина, - хорошо, что я взял на всякий случай ещё. Сейчас схожу, она и охладилась получше.
        Пётр Алексеевич отдавал себе отчёт, что он разошёлся, но так хотелось не терять этот озорной настрой. Такого состояния с ним никогда не случалось, и в чисто мужской компании своих друзей он всегда отличался рассудительностью и умеренностью в напитках, а здесь… он чувствовал, что этот праздник жизни как дар божий вовлёк его в свою игру. И глаза Нины сверкали озорными искорками: чистыми, ждущими, доверяющими.
 
        Становилось всё темней. Пётр Алексеевич затушил мангал, они вместе с Ниной перенесли посуду и остатки еды на кухню. Нина положила тарелку с оставшимся салатом в холодильник, обернулась. Пётр Алексеевич, немного смущённый, стоял перед ней:
- Может быть, чаю? Как ты, Нина? – и он обнял ладонями её за плечи.
- Если только немного позже, - ответила Нина и позволила ему приблизить себя к нему.
        Тела их коснулись, пробудили вспышку огня; он притянул её к себе плотно, откровенно; она вжималась в него, каждое соприкосновение рождало возбуждение, она поворачивалась в его объятиях, чтобы больше и больше этих волшебных волн возбуждения ходило по её телу. Губы сливались; с некоей дерзостью она отдавалась ему. Он отрывал свои губы от её лишь для того, чтобы вкусить нежную кожу её шеи, щёк и… ладоней. Его руки ласкали её спину, - стройность и красота её тела звучали в его руках. Он чуть отодвигал её от себя, чтобы увидеть милое лицо, коснуться бугорка её груди; она подняла руки вверх, чтобы он мог снять с неё эту помеху - блузку. Он быстро дотянулся до выключателя и погасил свет, сумерки охватили мужчину и девушку, охватили и объединили. Он нащупал застёжку её бюстгальтера, она замерла и ждала.
        Грохот стука! Неуместный, ломающий всё тонкое, глубоко интимное, что только начало создаваться, раздался этот стук. Стучали по окну веранды, стёкла умножали этот безобразный звук своим дребезгом.
-Эй, Ляксеич! Чего свет выключил? Я только увидел, что ты здесь, вот и решил в гости нагрянуть, - раздавался весёлый, чуть пьяный голос соседа по даче. – Ты что? Да, не спишь же, открой! Всю зиму не виделись! Вот пришёл начало сезона отметить. По традиции, ха! – И сосед кулаком застучал по раме кухонного окна.
        Нина испуганно отпрянула, накинула и одёрнула блузку, глаза её горели - что с возмущением, это будет очень вяло сказано, - болью от только что пережитого предательства были наполнены её глаза. Слёз ещё не было, но они как будто застыли льдинками в краюшках глаз.
- Нина!!! Нина, это просто сосед, успокойся, моя любимая Нина, успокойся, моя хорошая. Сейчас я отправлю его восвояси. Нина, я понимаю, понимаю, прости… Как можно было знать? Сейчас всё улажу, Ниночка…
- Н-нет! – истерично выкрикнула Нина и вырвалась из рук профессора, я не могу, понимаешь, я не могу. Ненавижу! - прошептала она змеиным голосом, - Всё, всё, оставь меня! Не могу-у. – И она побежала в верхнюю комнату. Щёлкнул замок.

продолжение http://proza.ru/2024/11/30/1783