23. Тихое утро 9-го мая

        Нина спустилась по ступенькам, на лице её застыла меланхоличная маска, волосы висели чуть спутанные. Пётр Алексеевич сидел за столом спиной к ней, смотрел в окно, закипал чайник.
- Доброе утро, - сказала Нина.
- Доброе утро, Нина, - профессор повернулся к ней. - Как ты? Завтрак почти готов.
- Да, хорошо, - она посмотрела на стол, на профессора, на интерьер кухни, - оттенок печали лёг на её лицо, - Сейчас, минут через десять…
        Когда она подошла к столу, всё было готово, аппетитные запахи вызвали у неё ироничную грустную улыбку. «Надо же, как бы грустно не было, а вкусная еда повышает настроение», - подумала она.
- Вот, - сказал профессор, - по традиции, в 10 утра, когда начинается парад, мы с друзьями наливаем в стопки водку и пьём за Победу. И в этот раз договорились. Ты будешь? Или тебе вина?
- Почему же? И мне водку, - Нина с недоумением пожала плечами.
        Она присела за стол, присмотрелась, что взять. Попросила сначала чашку чая.
- Пётр Алексеевич, - начала она, - я вчера сорвалась, назвала вас на «ты». Извиняюсь.
- Да, что ты, Нина, я же сам в своё время предлагал, какие извинения? Всё нормально. Так и зови.
- Хорошо, сегодня будем на ты, - она задумалась, - дальше не знаю.

        Стрелки на часах показали время 10.
- Что ж, Нина, - приготовился произнести тост Пётр Алексеевич, когда наполнил стопки, - пьём за Победу! Просто за Победу! Не надо много слов. Великий день, великие усилия были потрачены, чтоб он произошел.
        Они подняли стопки, профессор приблизил свою и тихо звякнул о стопку Нины. Молча закусывали, не смотрели друг на друга.
- Да, вкусно всё. Спасибо, - произнесла Нина.
- Да, что ты, всё просто, обычный завтрак.
- А ты, ведь, в молодости всю войну пережил, - сказала Нина медленно, с уважением, - а как тогда люди жили? Как ты жил? Трудно же было. Это сейчас мы знаем, что победили, а тогда? Столько неизвестностей было. Как это можно было вынести? Я, правда, когда задумываюсь, просто восхищаюсь той верой, стойкостью людей того поколения. И ты тогда молодой был.
- Да, Нина, правда - нелегко, - профессор задумался, - честно говоря, даже не знаю, как выдержали. Друг друга поддерживали, правительству, партии верили, в справедливость верили. Да, некоторые отчаивались, об этом потом особо не говорили, но были такие, - профессор замолчал. Вся его военная молодость неразрывно связана с его ушедшей женой. Воспоминания нахлынули, он закрыл лицо ладонью, якобы чтобы протереть глаза.
- Ты понимаешь, - продолжил профессор, - знаешь, наверно, что фронтовики не особо любят вспоминать о войне? Это так, это не приключения, как в фильмах показывают. Да, тяжело было. Обойдёмся без подробностей. Давай, ну если ты хочешь, а я налью. Давай ещё выпьем за всех за всех, кто самым тяжёлым трудом на свете – ратным трудом – сделали, свершили Победу! Ты как?
- Да, налей мне чуть-чуть.

        Они закончили завтракать. Нина попросила чашку чая, задумчиво смотрела на струйки белого пара. Пётр Алексеевич тоже налил себе чаю. Взгляды их встретились. Он потянулся, чтобы коснуться руки девушки, она убрала руку, закрыла глаза. Нина прислушивалась к сложному сплетению своих чувств: и отчаяние, и жалость к себе, и любовь. Она различила и любовь, боялась раньше признаваться себе в этом. И ещё какое-то настораживающее чувство вертелось, уворачивалось, никак не давалось, чтобы его можно было понять, - предчувствие неизбежной печали - так поняла его Нина; и мурашки пробежали у неё по спине. Надежду хотелось лелеять, может быть и себя обманывать хотелось, а может быть, кто там знает – это просто настроение, а может быть пройдёт? Нина подняла взгляд на профессора:
- Что-то случилось, - сказала она. – понимаешь, я хотела быть с тобой, веришь?
        Пётр Алексеевич кивнул, он смотрел внимательно, он понимал, что Нина сейчас полностью откровенна. Она коснулась его руки, положила пальцы на его ладонь, чуть сжала.
- А сейчас мне нужно побыть одной. Я не могу. Нет, мы посидим, погуляем, я не собираюсь срываться и нестись домой. Мне вообще, надо побыть одной. Посидим до обеда, а потом мне пора. Понимаешь? Пойми, прошу, - она сильней сжала пальцами руку профессора. Он молчал, выражая понимание, медленно опустил веки.
- Я не виню тебя, Пётр, - более оживлённым голосом продолжила Нина, - ты не думай, я всё понимаю, что ты здесь ни при чём, и тебе самому, извини, хреново, тяжело. Я не дура, я не виню тебя. Но что-то оборвалось. Я не могу, мне надо понять, что случилось.
        Пётр Алексеевич погладил другой рукой ладонь Нины, она улыбнулась, он сказал:
- Да, Нина, стараюсь понять тебя. Верю тебе. Может быть надо, чтобы прошло какое-то время. Надеюсь, что чуть позже ты успокоишься. Я всегда рядом. Надеюсь, что главное, что есть между нами, оно превозобладает, - и профессор посмотрел в глаза Нины.
Нина улыбнулась. Она почувствовала, что профессор не до конца понял её, но не стала продолжать этот разговор, она сама до конца не пронимала себя, а смутные предчувствия то охватывали, то отступали.
        *****

        После завтрака они сходили в лес. Разговаривали на нейтральные темы. Беседы лились легко. Он не трогал, не обнимал её. Они гуляли как хорошие знакомые, у которых есть много общих тем, и обсудить их, обменяться мнениями – взаимно интересно.
        После обеда они уехали. Перед отъездом Пётр Алексеевич зашёл к тому соседу, что своим роковым стуком разрушил всё то, что так долго складывалось. Винить его? Какой в этом толк. Сосед Миша пил водку со своими друзьями по даче. Продолжали праздновать Победу. 
- Ты в следующий раз, прошу настоятельно, не стучи громко. А лучше, если видишь, что свет погашен, вообще не стучи, - Пётр Алексеевич смотрел Мише в глаза. Миша разводил руками, извинялся. Осадок злости уходил, растворялся, Пётр Алексеевич смотрел на соседа и понимал, что он, Миша, здесь ни причём.

продолжение http://proza.ru/2024/11/30/1799